Петр Вяземский
Остафьевский архив. Том 5. Часть 1

41.
Князь Л. А. Вяземский своей жене.

[Ревель]. 18-го [июля 1825 г.].

Наконец получил я вестей от тебя и два письма вместе – от 7-го и 10-го. Я так и думал, что две почты соединятся в одну. Радуюсь, что у вас хорошо идет, хотя горюю о Петруше. Что за несчастие у нас с детьми! Кажется, какой Петруша был здоровяк, и золотуха, которая к тому же так хорошо высыпала, по все не помогло. Карамзины пишут, что Павлуша здоров, но я также и на его здоровие не очень надеюсь. У него, верно, желудок слаб. Итак, ты, кажется, решилась не ехать в Саратов. А тебя ждали там или нет? Имела ли ты уже от матушки пригласительный ответ? Ноля твоя, что это нам, как жидам, рассеяться по лицу земли! один в Ревеле, другой в Петербурге, эти в Саратове, тот в Москве. Мы и так уже порядочно разбрелись. Впрочем, какое сильнейшее оправдание перед матушкою, как болезнь Петруши? Ты, верно, лжешь на погоду, чтобы не купаться и не лечиться. Будто для пития пирмонтской воды нужны жары? все-таки можно час гулять по аллее или даже и по галлереям, когда дождь идет, а для купания есть комната. В деревне не мудрено все это устроить. Прошу глупых отговорок не приносить и все делать, что должно. Я возвращусь отсюда 18-ти-летним молодцом, а тебя найду еще старее твоей собственной старости (уж больше, кажется, и нельзя!). Тебе же хуже! Мы вчера, мужская компания, ездили верст за тридцать, человек десять на одних дрожках или, лучше сказать, дрогах, похожих на дилижанс или désobligeante, которая отвозит проезжающих на тот свет. Цель нашей прогулки – место прекрасное! Есть прелестный водопад, и ми по острым и узким камням пробрались за водяную занавесь, но не бойся: опасности не было; если и поскользнулись бы, то упали в воду так, чтобы замочить ноги, не более. Речка очень матка, но падение воды довольно сильное, и скала, с которой вода падает, составляет совершенное полукружие, обвешенное хрустальною занавескою; а наверху речка бежит по каменным, широким плитам, точно как но гладкому паркету. Часа три мы только и делали, что лазили по горам и спускались с гор. Море в версте, и дорожка к нему разнообразная. К одном месте стоит балкон, или просто несколько досок положено на четырех обрубленных деревьях; лестница, туда ведущая, не самой прочной работы, гибкая и зыблется под ногами, по мы храбро на нее вскарабкались; впрочем, большой храбрости не было, да и смотреть было нечего, кроне моря и города вдали, – два предмета, которые здесь выказываются на каждом возвышении. С нами ходил старик Вейнер, фортопианист, который на ту пору был форто-каламбурист: он морил нас своим германским французословием. Например, кто-то говорил: «Voyez, comme la rivière serjiente!» – «Ht qu'a-t-elle fait de mauvais, dit-il, pour qu'elle se repente», или нет, это было бы правильно, а он говорил: «Pourquoi? est-ce que la rivière se repente? a-t-elle fait quelque chose de mauvais? ah! c'est qu'elle a porté des pêcheurs. И он дождил нас таким образом во всю дорогу взапуски с небом, которое также дождило нас порядочно; но третьего дождя, т.-е. Сергея Львовича, с нами не было. На днях гулял с Пушкиным но дождю и, слушая его, уверился я в смысле своих стихов:

 
Однажды
Шел дождик дважды.
 

И вот как le vrai peut quelquefois n'ètre pas vraisemblable. Вечера, заведенные здесь в галлерее, кажется, пошли в ход. Вчера мы поздно возвратились, и бедные дамы сиротели без нас, ибо вся блестящая молодежь, или весь ревельский мир, был на дрогах. Зато сегодня все расцветет радостью и присутствием нашим. Л меня ждет еще другая радость: рост-биф у Гамильтона. Жена его также совершенной английской породы, как и рост-биф. Картинная англичанка, т.-e, в роде тех, что видишь во французских карикатурах. Впрочем, она, кажется, женщина умная, хорошо воспитанная и добрая. Дочка у них очень мила. Гамильтон уморителен. Все свое хвалит, от крыжовника до жены, точно как. Василий Львович. Он живет за городом на плоском месте и уверяет, что у него лучший сад и лечебнейшее место в мире, здесь есть сад другого англичанина, который точно опрятен и красив, как кабинет щеголихи. Все устлано дерном, как зеленым бархатным копром; других дорожек нет, и это прекрасно. Я нашел только, что дочь его довольно худое растение в таком хорошем саду; впрочем, лицо её цветет: что же будет, когда созреет?

Я о полотне здесь спрошу, но не думаю найти. Порт заперт в наказание за контрабанды, и торговли вовсе нет. У пристани нет кораблей, и море сиротеет. Может быть, где-нибудь подалее найду. Не знаю еще, поедем ли, т.-е., поплывем ли в Свеаборг. На той неделе решится. Я никак не успею выкупаться 60 раз, ни даже сорок: погода не позволяет купаться вечером. Увидим, что будет впереди. Я получил письмо от Тургенева из Риги; он грустен; тебе велит сказать: все, что Бог дружбы мне на сердце положит. Со всем тем деятельная набожность его не покидает; он на несколько часов остановился в Риге и был у 2 русских и у немецкой обедни. Впрочем, в тот же день, т.-е. 12-го, то же делал и я и, сверх того, был еще у эстляндской. Здесь по киркам хорошие орги. Ты не любила бы здешних церквей: при входе почти в каждой стоит несколько экипажей смерти, и полы намощены надгробными камнями. Таким образом здесь в церквах настоящий hôtel garni покойников. Есть им, на чем проехаться и где лечь; впрочем, уже давно не хоронят в храмах.

Гамильтонша приехала на днях в нашу галлерею к семи часам; в половине осьмого начали съезжаться, а она убираться домой. Ее удерживать, спрашивать, зачем она едет так рано. Она отвечает, qu'elle n'aimait pas à veiller. Этот ответ, сказанный в присутствии солнца, а quelque chose de sublime. Исправно ли получаешь мои письма? Я пишу два раза в неделю: более нельзя. Прости, моя милая, обнимаю, благословляю вас и цалую всех от души. Машеньку благодарю за письмо и за слезы, Пашеньку также и цалую обеих.

Извини, что в этом письме нет ни одного свинства, по я посылаю его через Карамзиных. Зато в следующем будет двойная порция: лучше попользоваться тебе одной, чем делиться с другими. А у меня есть еще прекрасная штучка о судне… морском, разумеется! (Exprès!). Однакоже, так и быть, напишу его симпатическими буквами, так что они не разберут:

Приписка Екатерины Андреевны Карамзиной.

Puisque votre mari nous ft laissés dépositaires des secrets, qu'il vous communique, je vous dirai aussi, mon aimable et chère amie, le plus agréable des secrets, celui, que le cher Paul sc porte à merveille, mange bien, mais pas trop, dort bien, marche et court beaucoup et surtout digère parfaitement Ce n'est que les premiers jours de son arrivée, qu'on lui a donné une couple de fois de la rhubarbe, mais depuis il n'a besoin de rien, et que le Ciel nous accorde la grâce de le voir toujours aussi bien portant. Pour ce, qui est des progrès en science, ceci ne me regarde pas; faites-vous rendre compte par ceux, qui en ont été chargés. Jo volts conseille de suivre les avis de votre mari par rapport à votre sauté, ne serait-ce que par amour propre de coquette, si ce n'est par celui de l'humanité, qui agit pour la conservation. Nous revenons de Peterhoff, où nous avons ou le plus beau temps et lu plus belle fête, qu'on puisse voir. Nous serions très contents de notre existence, si ce n'était la santé délabrée de mon pauvre mari, qui m'ôte toute faculté de jouissance. Pour le reste de la famille, tout le monde se porte bien. Je fais des voeux, pour qu'il en soit do même avec vous tous et que le petit Pierre se débarrasse de ses humeurs. Adieu, je vous embrasse de tout mon coeur, aussi que les chères nièces et avec une tendresse particulière ma chère Mâcha. Mon mari vous baise les mains à toutes.

Приписка Софии Николаевны Карамзиной.

Pour moi, ma charmante tante, je irai point de rapports à vous faire, puisque vous ne m'avez pas jugée digne de la moindre confiance pour l'éducation moral et physique de Paul, mais je ne puis m'empêcher de lui rendre justice: e'esL bien le plus délicieux enfant, que j'ai jamais vu; il est d'une docilité, d'une humeur charmante; il semble, qu'il ait passé sa vie panais nous, tant il y est à son aise et bien avec tout le monde. Un de ces jours nous comptons vous expédier une longue epitre bien détaillée avec de belles ceintures, en vue qu'on vous envoie de Revel. Pour le moment, je n'ai que le temps de vous embrasser, comme je vous aime, bien tendrement.

S. K.

42.
Князь П. А. Вяземский своей жене.

[Ревель]. 22-го [июли 1825 г.].

А я все не могу добиться до того, чтобы два раза в неделю получать письма твои. Верно, опять два письма придут в один раз. Со вчерашнего дня у нас лето во всей красоте! на долго ли? Зато уж я не выхожу из моря, или не схожу с лошади, или с гор. Все одно горе у меня, что вода мелка; надобно идти с версту от берега, чтобы иметь воду но груди, а то надобно плавать ventre à terre et c.. en l'air. Одна выгода, что наши купания мужские очень близки от женщин, и утешаешься тем, что и… не даром выказываешь. Сегодня здесь празднуют Марию Федоровну картинами, концертом, спектаклем, все это благородными артистами обоего пола, а после все собираются в вале. Девицы Клюпфельды поют: голос их довольно приятен. Как Клотильд переменился! Помнишь ли его судорожную веселость, вечное движение, по коим предсказывал я, что он с ума сойдет. Все это пропало! Он точно болен и едет в чужие края, кажется, на несколько лет; отпущен бессрочно Великим Князем со всеми почестями и выгодами.

Вчера ездили мы в Вимс, деревню Буксгевдена, верст за 12-ть, на тех же дрогах смертных, с Пушкиными и барынями Дороховыми: вдова Дорохова, которая была девицею Протасовой), родня Карамзиным, потом была Маркова, – овдовела, Дорохова – овдовела и теперь, кажется, осуждена вдовствовать решительно. У неё две барышни: старшая Дорохова, дочь мужа от первого брака, и дочь своя от Маркова. они добрые люди et je me mis acocquiné à eux ou à elle. Мадригалов однакоже никому еще не писал и, кажется, не напишу. Вообще я ничего не пишу, кроме писем, и то к тебе и к Карамзиным, и почто ничего не читаю. Мои все новости переходят из рук в руки и до меня не доходят; впрочем, и читать некогда: целый день проветриваюсь (однакоже не целый день пускаю ветры) и мочусь (однакоже не целый день стою над урыльником), а дело в том, что сижу в море или стою на ветру. Физическая жизнь здешняя мне очень нравится, хотя она и самая трезвая: здесь довольно худо едят и пьют. Вимс – место хорошее, на горе лесистой; виды на море, на город, на острова. По дороге развалины древнего монастыря святой Бригитты; на возвратном пути луна выглядывала из пустых окон обители. Меня схватил припадок поэтической меланхолии, и я наслаждался, стоя на пароме один, отставши от прозаической толпы; тут паром на речке у самого падения её в море. Одно только на этом месте разрушает очарование: жид Буксгевден, содержатель парома, берет за перевоз по 25-ти копеек с лошади, даже и с крестьянской, и таким образом бедный крестьянин должен платить за перевоз и обратный полтину, т.-е. иногда более того, что он может выработать. Я опишу свое ревельское пребывание, хотя единственно для того, чтобы ошельмовать этого…… а может быть и устыдить его. Кстати! Прошу беречь мои письма. Я тут найду материалы для себя, а до сей поры еще не начал я вести журнала. О полотне я спрашивал. Его здесь получают, как и все товары, из Петербурга. Уже семь лет, как порт здесь заперт в наказание за контрабанду.

Не могу писать более: перо прескверное, а море прекрасное, да и здесь рано обедаю. Уже третий час: иду купаться. Прости, моя милая. Цалую тебя нежно и обнимаю и благословляю вас от души. Денег но присылай. Здесь расходы не велики. Не могу собраться написать, т.-е. отвечать, Чернышеву, Галифу. Море меня обленило. Будь здесь Дерптский университет, я охотно переехал бы жить сюда. С 2Ь.000 дохода можно здесь жить в довольстве. Еще раз цалую. С Еленою Ивановною делай, как знаешь. Окулова получила ли мое письмо? Есть ли что от Пушкиных Елене Григорьевне? Нет дня, чтобы я несколько раз не подумал о Пушкине. Никакая смерть постороннего на меня подобного впечатления не делала.

Напиши Орлову Михаиле или Орловой о Мамонове, Может быть, он и приедет к нему. Может быть, и есть еще способ его образумить, а таким образом его совершенно и безвозвратно взбесят. Я сказывал в Царском Селе Мамоновой, чтобы она писала брату, с которым уже она давно в ссоре; не знаю, послушалась ли она моего совета, хотя и обещалась. Теперь все растравляют Мамонова; надобно же. и покоить его. Он, верно, не в своем уме, но тем более должно беречь его и стараться привести его в себя. Может быть, и Орлов в том не успеет, по крайней мере, один он, может быть, испытает это с надеждою на успех. Ты можешь переписать ему мои слова.

43.
Князь П. А. Вяземский сваей жене.

[Ревель], 20 [июля 1826 г.].

Вот письма от к[нязя] Василия, но довольно старые. Имеются ли деньги для него? Пока я здесь, то пришлите, а я перешлю. Вчера говорили обо мне и, как сказывают, довольно благосклонно, но я сам еще до зимы ничего решительного предпринять не могу. Устроятся ли так дела, чтобы можно было весною отправиться за границу, где место мне обещано на мой выбор? Более всего нравится мне пока вице-губернаторское место в Ревеле, которое теперь еще занято, но, кажется, скоро будет упразднено, и это мне место обещано, когда очистится. На этом месте в два года можно отложить тысяч сорок, и тогда на этих деньгах легче будет отправиться далее. Ревель всем хорош: уж не совсем Россия; дешевизна, природа, здоровый воздух, рассеяние не круглый год, а два раза в году; много порядочных людей; а если бы далее пожить, то для Павлуши и дерптский университет не далек; близость Петербурга для дел, для Карамзиных; самое вицегубернаторство в тех губерниях не кабачное дело, как у нас, а место чистое. Вот много преимуществ, и все несомнительные! Не говори только никому об этом месте, ни даже о переговорах моих вступить в службу. Теперь прости. Обнимаю и благословляю вас от души. Что Лодомирские? Будут ли они осенью в Москву! Я охотно сделался бы с ними в рассуждении Остафьевской фабрики. Спишись с ними и отбери у него решительно; будет ли он в Москву, захочет ли года два быть в Остафьеве и в товариществе со мною по фабрике? В случае нашего отъезда можем сделаться с ним и об городском доме,

Цалую нежно.

25-го.