Петр Вяземский
Остафьевский архив. Том 5. Часть 1
38.
Князь П. А. Вяземский своей жене.
[С.-Петербург. 4-го июля 1825 г.].
Часа через два надеюсь выехать. Кноррингову, вероятно, увижу в Ревеле. Вчера встретился я с отцем, который мне сказывал, что она пробудет там до 8-го. Жаль, если разъедемся. Ты от Козлова получишь стихи; отошли их к Полевому для «Телеграфа», Я думал ехать с Тургеневыми несколько почта, но их не дождешься, а мне и нора купаться, да и здесь утопаю в скуке. Ведь ты знаешь, что оба Тургеневы едут в чужие края дня через три.
Цалую и благословляю вас, мои милые, от всего сердца. Я писал тебе вчера. Что слышно о Мамонове и Небольсиной?
4-го утром.
К тебе отправлены были продолжение «Тысячи и одной ночи»; отнеси их в библиотеку. Посылаю тебе в гостинец два новые романа Купера. Из Ревеля пришлю les mémoires de M-me Genlis, которые теперь беру на дорогу. Нежно цалую. Что же твое лечение? Устрой себе купание. Как не устроить?
39.
Князь П. А. Вяземский своей жене.
Ревель. 7-го [-8-го июля 1825 г.].
Вчера перед обедом приехал я сюда и вчера уже был на бале, который петербургская молодежь, между прочими, и Сергей Льво[вич] Пушкин, давали здешнему прекрасному полу. Ты скажешь, что я буду, как в масле сыр кататься. Погоди! вчера же было и заключение всех веселий. Ревельское дворянство разъезжается по деревням, и остаемся одни мы, хворые и больные. Я нашел себе только одну комнату и ту низкую, узкую и без вида на море. Плачу сто рублей в месяц, но надеюсь имел другую квартиру, прекрасную, рублей за 200. В моей нет способа прожить, Ничего еще не могу тебе сказать о своих впечатлениях. Я и моря порядочно не разглядел, и красавиц видел только мельком, а нагляделся на Клюнфельда, которому я очень обрадовался, как бы ты так не обрадовалась, и на Гамильтона, который все тот же, имеет прекрасненькую дочку и довольно безобразную жену. Он очень жалеет, что тебя нет со мною, и с восторгом вспоминает, как ты его щипала. Сейчас виделся я с доктором, который после отчета моего о себе благословил меня на купания прямо в море, мимо комнатных ванн, чему я очень рад, хотя, кажется, купания в море здесь не хорошо устроены и очень мелки. Вообще распоряжение здешнее очень плохо; для приезжающих мало удобности, мало покоя, даже, кажется, и судна нет порядочного. Обед в заведении плоховат. Здесь много русских и слишком: семейство Сергея Львовича без сыновей; женская часть Обресковых Михаила Алексеевича; Багреевы, дочь Сперанского; княгиня Екат[ерина] Федоровна Долгорукая, которая вчера на бале не была за смертью Барятинского; молодые Веревкины, Рихтер, скоро уезжающий, которого видел в Москве; Мещерские, дочь Румянцова, а там Кожина, Шеншина и проч., и проч. Боюсь итого множества: не дадут мне покоя. Из здешних познакомился я с Тизенгаузенами, сестрою нашего Палена. Отец ласковый и добродушный, дочери красавицы, особливо же одна – необыкновенной красоты; но успокойся: сегодня же уехали в деревню! Кноррингова, belle soeur нашей, не первой молодости, но красивая и милая, но – успокойся: кажется, из рота нехорошо пахнет, а к тому же также сегодня едет; M-me Stahl, сестра нашего Кнорринга, которая остается еще на неделю; на ней надеюсь выехать, но, небось, не оседлавши ее,
8.
Вчера купался я в море. Жаль, что мелко; это купание, пак и речное, было для меня приятно, но ничего отменного я не чувствовал. Сегодня довольно ветрено, и, надеюсь, что волны меня порадуют. Я тебе и не сказывал неудачи своей с нашей Кнорринговой. Выехав из Петербурга, остановился я у Севериных часа на два; они дали мне письма к дочери и говорили, что она не прежде 8-го выедет из Ревеля. Отъехав несколько верст от них, встречаю два экипажа; уже было темно, и никого разглядеть не мог. Приезжаю на станцию, и мне сказывают, что проехала генеральша фон-Кнорринг. Вообрази себе мою досаду. При встрече с него мае точно мелькнуло по голове, что это она. но услышав от Севершгах, что она еще наверное в Ревеле, я и отстал от этой мысли. Она пробудет в Петербурге до сентября, и, следовательно, еще увижусь с него. её belle soeur Knorring велела тебе кланяться и пила за твое здоровье, так много наслышавшись о тебе от нашей Кнорринговой. Вот какою славою обширною пользуешься ты! Тебя и в Ревеле знают и похваливают. Как мне жаль, что я тебя послушался и не взял сюда с собою Павлушу. Купание и здешний воздух, очень хороший, были бы ему очень полезны. Вчера был я в немецком театре и видел Freyschütz с удовольствием; есть певица изрядная; жаль, что вчера был последний спектакль; театр запирается на шесть недель. Я рожден для несчастья. Сейчас пришли мне сказать, что отдается мне другая квартира за 200 рублей, а квартира 600-ая, по нанявшие ее не приезжают. Я очень этому рад, потому что в моей дыре было уже слишком узко. Спать, с….. есть, мыться, подмывать ж…, сочинять, принимать, все должен был на одной точке. А в мою комнату перейдет брат Пущина, который сейчас приходил со мною знакомиться. У меня будет вид на море. Здешния прогулки прекрасны, и места живописные. Мы живем в ревельском предместий у самого моря, в так называемом Екатеринен-таль. Сад и парк очень хорошие. С маяка вид на море и на город прекрасные. Сказывают, что все окрестности прекрасные. Надеюсь смастерить себе верховую лошадь и начну рыскать.
Обедаю сегодня у Будберга, губернатора, живущего также в Екатеринен-таль во дворце. Он очень ласков, жена его тоже. Наша варшавская Голицына, сказывают, не будет: жаль! я к ней пристроился бы! А к другим что-то не тянет. Попробую уединения или, лучше сказать, одиночества. Кажется, в первый раз от роду встречу один день рождения и потому не поздравляю вас с ним, Простите, мои милые! Сделай милость, пиши чаще. А отсюда почта отходит только два раза в неделю. Расцалуй детей. Обнимаю и благословляю вас всех от души.
40.
Князь П. А. Вяземский своей жене.
[Ревель]. 10-го[-11-го июля 1825 г.].
А у меня все еще судна нет; вообрази же себе или лучше спроси у Софьи Васильевны, каково быть на море без судна и на одном горшке; того и смотри, что сбудется со мною басня le pot de fer et le pot de terre, то-есть, что моя природная сковорода раздавит глиняный горшок. Попроси Софью Васильевну переложить этот аполог в стихи и отправить его в «Благонамеренный» к Измайлову, – Что это не получаю писем от тебя? Ты ли виновата, виноваты ли Карамзины? Вперед надписывай письма к Булгакову или делай два пакете: один на мое имя, а верхний на Булгакова. Я двадцать раз в день жалею, что нет со мною Павлуши и Наденьки; места у меня теперь много, воздух здесь прекрасный, и Наденька купалась бы в теплых ваннах, которые, верно, были бы ей полезны. Погода хороша, по не было еще жаркого дня, так что купание было бы потребностью и наслаждением; впрочем, мне в море хорошо; жаль только, что мелко. До сей поры купаюсь только один раз к сутки, жду хороших дней, чтобы купаться два и три раза: рано по утру, перед обедом и вечером. С хорошими днями начну и рано вставать, а теперь не зачем. Я думал, что здесь буду много читать, писать, а выходит, что ничего не делаю. Ты торжествуешь, но подождем конца. Вчера был я на плясовом вечере у Шевичевой, сестры Бенкендорфа; познакомился с семейством Клюпфельда, которое поселилось в Ревеле. Сестры не хороши, но, кажется, хорошо воспитаны, и одна приятно разговаривает.
11-го. Вчера ездили смотреть le duc de Сгоу, который был в службе у Петра Великого, взят в плен шведами, умер и не похоронен в Ревеле на долги, но прежнему шведскому закону. С 1701 года остался он в целости: все черты лица, все члены, даже……….. ногти, кое-где волоса на голове, все в сохранности; разумеется, кожа погрубела, почернела, сморщилась, по все не хуже он какой-нибудь Елисаветы Петровны Глебовой и более похож на человека, чем князь Масальский. Екатеринен-тальский сад прелестен, но море что-то северное и смотрит сентябрем; по крайней мере доныне мало еще дает оно мне поэтической лихорадки. Вчера получил я твое письмо от 30-го июня. Как долго оно тащилось. Ты жалуешься на мое молчание, – перекрестись! Я никогда менее трех раз на неделе не писал тебе. 11е валяются ли письма в городском доме? Отсюда будешь ты получать только два письма в неделю, потому что почта более двух раз в неделю не ходит. Я все надеюсь, что ты в Пензу не поедешь: не стоит того ехать, да и как же оставить больного Петрушу? Бедненький! Сделай милость, показывай его чаще Thomas. Поцалуй за меня Машу и поблагодари ее за то, что хорошо учится и послушна, а Пашеньке скажи, что мне больно слышать, что ею недовольны. Надобно, чтобы ты более и более старалась приучать Машеньку к себе, и таким образом приобретешь её доверенность. Строгость с нею не у места, надобно кротко ее усовещивать, не стыдить грубо, а заставлять ее самой себя стыдиться. Более говори с нею о ней самой. Я получил вчера письмо от Тургенева из Петербурга накануне отъезда в чужие края; он пишет, что Павлуша здоров и очень смешен. Мне черезвычайно жаль, что я не привез его с собою. Он никакого мне беспокойства не сделал бы; я здесь окружен знакомыми и добрыми людьми, которые смотрели бы за ним в мое отсутствие. Впрочем, большую часть времени таскался бы он со мною. Сейчас лечу в море, потом иду обедать к Пушкиным: дочь именинница и нездорова. Она очень мила и напоминает брата, от которого получил вчера письмо. Он отпущен в Псков., для лечения своего аневризма, но не знают, поедет ли. Мать, кажется, еще просила Государя, чтобы отпустили его в Ригу, где есть хороший доктор. Прости, моя милая. Обнимаю и благословляю вас от всей души.
Ты хороша! Не знаешь даже, когда я и родился на свет, когда о том знает университет и весь свет. Не 10-го, сударыня, а 12-го Бог разрешился мною, и вот от чего 13-е есть дурное число. Ты, пожалуй, и дня смерти моей знать не будешь! бесстыдница! А вот, например, я твердо знаю, что нынешнего года сентября 6-го дня будет тебе….. вот я и забыл, сколько: 37 или 38 лет?
41.
Князь П. А. Вяземский своей жене.
[Ревель]. 16-го [июля 1825 г. J.
Живу не по твоему. Сегодня встал я в осьмом часу, купался, потом гулял более часа один. Сегодня едва ли не первый летний день, теплый и без ветра, который здесь обыкновенно бывает холоден. Одно только худо, что редко получаю писем от тебя; последняя почта мне ничего не принесла, а из Петербурга только два раза почта приходить. Если и теперь переписка наша, по крайней мере с твоей стороны, так неисправна, то что же будет, когда ты зароешься в саратовскую глушь? Но я все надеюсь, что ты не поедешь, хотя и не знаю, отчего эта поездка мне как-то не по сердцу. Впрочем, ты все-таки поезжай, если можешь взять всех детей с собою. Мне сто раз на день жаль, что Наденька не здесь. Канкрина привезла детей сюда: одно из них страдает английскою болезнью и вовсе не ходило; нет еще и месяца, как они здесь, и оно уже бегает. Если на будущее лето все у нас будет по старому, и Наденька и Петруша не будут совершенно здоровы, то непременно надобно побывать им здесь. Доктора Винклера очень хвалят, он имеет здесь 37-летнюю опытность. Мы собираемся на той неделе, т. е. Клюнфельд, Пущин, я и, может быть, еще кое-кто, в Свеаборг морем. Много имеем прогулок в виду, но до сей поры все еще гуляем на словах, а на деле ни с места или только на обед, с обеда на чай. Не знаю, как это делается: дела не делаешь, а время так и уходит, хотя больших веселий и нет. Завтра открывается здесь зала для ежедневного собрания, открытого от 9-ти часов утра до вечера. Оно тем более кстати, что здешние жители уже почти все разъехались, и губернатор с женою, у коих собирались часто и приятно, также на месяц отъезжают. Как мне хотелось бы доставить тебе портрет Сергея Львовича в шотландском клетчатом плаще, подобном тому, который смешил тебя на Сбедиго. Он точно живописен! Дочери лучше; она очень мила, жива. Клюнфельды также народ предобрый. Здесь тем хорошо, что никаких нет чинов, и на открытом воздухе со всеми бываешь открыто; даже и с Обресковым, румянами покрытым, мы обошлись очень дружелюбно. Одну Екатерину Федор[овну] Долгорукую я еще не встречал и очень тому рад, потому что она, верно, и здесь барится; Бог меня до сей поры помиловал еще и от….. сенатора Сумарокова. Впрочем, со всеми виделся я и подружился, как нельзя лучше и короче. Не знаю, также ли здесь действительны купания, как в Одессе, но, вероятно, жизнь в Ревеле приятнее и со временем еще лучше все устроится, потому что море здесь недавно вошло в моду. Мы на холод не смотрим и купаемся во всякую погоду. Вчера отправил я через Карамзиных к тебе три пояса стекляные для трех княжен. Прошу не обижать их и не отнимать, а тебе не посылаю, потому что более теперь нет в лавке. Каково у вас лето? Купаешься ли ты? Пьешь ли пирмонтскую воду? Много ли ходишь? Кажется, швейцарки из Варшавы нам не иметь: до сей пори нет о ней ни слуха, ни духа, а, по словам Клюнфельда, Нессельроде и Фовицкий должны теперь быть в чужих краях с Великим князем. Итак, ты можешь подумать о Конусах. Только где их в городе поместим? Нельзя ли взять одного мужа? Не провести ли зиму в Остафьеве или по крайней мере не остаться ли там, как можно, долее, а на короткое время в городе поместимся, как можно. О службе, кажется, думать нечего и особливо же о службе в России; о чужих краях во всяком случае прежде весны и помышлять нельзя. Следовательно, все еще около года имеем перед собою московской жизни и нужду в ком-нибудь при детях. Даю тебе полномочие уговориться с Конусами, только не спеши, чтобы, по обыкновению твоему, после не раскаиваться. У тебя и так уже много неудачных попыток на совести. Пора же сделать хороший выбор. У тебя никакое намерение на уме не лежит; ты тотчас выбрасываешь его, как слабый желудок выбрасывает пищу, еще не переваренную. Каково сравнение? Прелесть, что ты ни говори! Шутки в сторону, это сущая правда. Всякое намерение тебя тяготит, и ты нетерпеливо, и потому и необдуманно, приводишь его в действие, не дождавшись зрелости, т. е. не дождавшись, чтобы эта пища посредством спасительной работы желудка рассудка обратилась в хорошее, сочное, здоровое г….! А ты думала, что? И конечно, – г….: оно лучший и необходимый результат нашей жизни, эссенция всего нашего дня. вернейшая ртуть нашего телесного барометра. Человек больной, человек озабоченный, человек беспокойный, порочный, слишком скорый, не имеет хорошего испражнения, а человек, нехорошо испражняющийся, никуда не годится. Спроси у Софьи Васильевны, которая верно логике училась, правильно ли мое рассуждение или нет? Я уверен, что она одобрит его, может быть, найдет в нем признаки особенного вкуса, но признается, что оно не без фундамента и докажет ей, что я еще протверживаю свои лады.
Жаль, что нет при тебе Александра Пушкина, Он умел бы оценить это письмо, а тебе писать все равно, что метать бисер пред свиньею. Итак, прощай, моя свинья. Цалую и благословляю от всего сердца тебя и милых поросят.
Можешь показать мое письмо княгине Четвертинской: она тоже хорошо знает эту часть и любит вникать в нее. Да, кстати! скажи ей, что я наконец добыл себе судно, она всегда принимала участие в моем положении и, верно, порадуется, что оно теперь исправилось: положение человека на судне гораздо приятнее, чем на горшке: C'est пн vilain défaut, que de porter le nez au vent, mais il est aussi désagréable de porter ta chose aux vents en l'air.
Худо не иметь места, куда преклонить голову, но худо не преклонить и ж….
