Петр Вяземский
Князь Козловский

Свыкшийся с Европейскими понятиями, он думал, что член государственного совета, бывший министр просвещения, президент академии должен занимать в обществе и высокое, и передовое место. Смеясь, вынужден я был рассеять его обольстительное заблуждение. Мой бедный Козловский впал опять в уныние. Мне стало жаль его, а делать нечего.

Здесь кстати заметить, и не без удивления, что в России, в этой стране, по преимуществу стране чина, чинов и чиновников, в обществе, по крайней мере в избранном и высшем, табель о рангах не имеет никакого значения. Лорд Ярмут, бывший в Петербурге, забавно говорил, что он очень хорошо принят в доме красавицы VI-го класса, которая живет в 14-й линии. Эта шутка нисколько не опровергает выставленного мною указания. Петербургское общество едва ли не самое демократическое в Европе. Условия местничества и других боярских преимуществ давным-давно уже забыты и не оставили следа на перепаханной и уравненной почве. Императрица Екатерина спросила однажды старого генерала: растолкуйте мне, пожалуйста, какая разница между единорогом и пушкою? О! разница большая, Матушка Государыня, отвечал тот: пушка сама по себе, а единорог сам по себе. Ага, теперь понимаю, сказала, улыбаясь, Екатерина. Так и в нашем обществе: чины сами по себе, а люди сами по себе. Могут быть модные министры и модные генералы, но не все генералы бывают львами Петербургских салонов. Спросите любую хозяйку, какого чина тот или другой гость, и она с изумлением посмотрит вам в глаза, ничего не поймет в вашем тарабарском вопросе и подумает, что вы рехнулись с ума. По привычке и по застаревшим предрассудкам многие у нас не имеют о том ясного понятия. В этом отношении особенно отличаются анахронизмами некоторые из наших нравоописателей и нравоучителей. В романах и драмах своих они с особенным мужеством и ожесточением ратуют против этой мнимой нашей общественной олигархии. Им особенно приятно и будто вменяется в обязанность выставлять глупцом каждое превосходительство, а уж тем паче каждое высокопревосходительство. Они думают, что совершают тем гражданский подвиг и отмщают общество за наложенное на него унижение. Генералитет туманит их глаза и понятия. Не беру на себя ответственности отстаивать ум каждого генерала. Помню слова Ланжерона, им кому-то сказанные на поле сражения: Вы пороху не боитесь, но вы его и не выдумали; а у наших авторов идет в этом отношении поголовщина и погенеральщина. В этом-то и есть их ошибка. Все это выходит из того, что они мало знают. Все это привидения и кикиморы их запуганного и провинциального воображения.

Но пора возвратиться в Козловскому. К удовольствию вашему, мы находим его в лучшем положении. Дни его тяжкого испытания и опалы приходили в концу. Вскоре был он самым блестящим образом вознагражден за свое долготерпение. Двери Михайловского Дворца гостеприимно и радушно раскрылись пред ним. Великий Князь Михаил Павлович вероятно где-нибудь встретился с ним во время первого заграничного своего путешествия. Узнав о пребывании Козловского в Петербурге, он пригласил его в себе. Это первое сближение не могло оставаться случайным. Великий Князь и Великая Княгиня, как и должно было следовать, оценили ум, любезность и своеобразность Козловского. Он вскоре сделался приближенным и почти домашним при этом Дворе. Великого Князя немногие знали: многие неспособны были убедиться в благородстве чувств и характера его, в прямоте и ясности ума и увлекательности простосердечного обхождения его. Его более знали по строгости воззрении его на военную дисциплину и по частым применениям этих воззрений в общим и частным случаям. Но и тут эта строгость, может быть, доводимая иногда до крайности, была в нем следствием высокого чувства ответственности, которую сознавал он в себе пред Государем своим и общественным благоустройством. Что-же касается собственно до него, то сердце его никогда не участвовало в действиях строгости и в порывах вспыльчивости его. Напротив, оно часто, помимо воли и умозаключений его, заступалось и ходатайствовало с успехом за минутные жертвы правил, которые он предписал себе и которых держался как нужных и необходимых узаконении. Как бы то ни было, в сношениях вне служебных и частных нельзя было найти человека более обходительного, более доступного к выражению мнений независимых и иногда встречавших в нем искреннего и добросовестного опровергателя.