Петр Вяземский
Князь Козловский

Опять покаемся в мягкосердечной слабости своей: мы с удовольствием прочитали стихотворения Козловского, хотя далеко не отличаются они ни поэтическим вдохновением, ни даже художественною стихотворческою отделкою. Но они замечательны, но они нравятся нам по чувству, по духу, которое возбудило их, по некоторым мыслям, которые они выразили. Смешно признаться, нравится нам и эпиграф, приложенный к стихам, посвященным князю Куракину. Нравится нам сей эпиграф потому, что признаем его искренним предисловием, сказанным автором; верною вывескою того, что он чувствовал. Мы убеждены, что не лесть и не низкопоклонство водили пером его; мы убеждены, что одно простосердечие, одна признательность внушили ему эти стихи. Наши убеждения подкрепляются и оправдываются тем, что и позднее, среди соблазна света, среди испытаний жизни, Козловский до конца сохранил это свежее благоухание простосердечия. От этих стихов, от эпиграфа, заимствованного у Ж. Ж. Руссо, так и веет на душу кроткое и сладостное ощущение. Нам приятно находить в Козловском, в этом отъявленном либерале, эти чувства, эту простоту, которые ныне заклеймили мы пошлостию.

Впрочем, по тому времени и самые стихи Козловского не лишены некоторого достоинства. Мы уже заметили, что в конце минувшего столетия и в начале нынешнего не одни поэты по призванию писали стихи, но и другие, только потому, что они были люди грамотные. Литературная сторона царствования Екатерины ИИ-й развивала вкус и привычку к литературным занятиям. Как Императрица в приближенном кружку своих царедворцев и вместе с ними переводила Велисария и писала оперы и комедии: так и другие, увлекаясь примером её, писали, переводили и, так сказать, незаметно попадали в число сочинителей.

Выпишем несколько стихов князя Козловского, останавливая внимание читателей не на внешнем их достоинстве, а на внутреннем, т. е. на том духе, которым они запечатлены.

Обращаясь в Императору Александру, он говорит:

Начало дел твоих прекрасно!
Хвалити и тому напрасно,
Кто-б их хвалить искусно мог.
Но благодарность – не искуство,
Она простого сердца чувство,
её глас слышит Бог.
Ах, часто в горести, в напасти
Несчастный слабый человек
В минуту сильной буйной страсти
Проступком помрачает век,
И с самой нежною душою,
Судьбы жестокою рукою
Во зло бывает вовлечен.
Судьи холодно рассуждают;
рассудком сердце обвиняют,
Но та на троне – он прощен,
Прощен и оживлен тобою!
Ты снова чувства дал ему.
Преступник с тронутой душею
Спешить к престолу твоему;
Перенеся удары рока,
Клянется убегать порока:
Как скорбь отцу нанесший сын
Перед самим собой винится,
Опять к семье своей стремится,
Опять он добрый гражданин.
Ты вспомнил обо всех на троне
В своем отеческом законе;
Сказал: всяк счастливо живи!
В моем правленьи нет угрозы,
Но слезы искренней любви.

Эти стихи имеют уже и то достоинство, что в них слышится отголосок народного чувства, которое приветствовало воцарение Императора Александра. В отношении к сочинителю, здесь встречается первый признак человеческого чувства и нравственность политических убеждений, которые после укрепились в нем и которым он навсегда остался верен. С литературной точки зрения, эти стихотворения замечательны какою-то спокойною сдержанностию и трезвостию выражений. Подобные свойства редко встречаются в молодых, начинающих стихотворцах. Им всегда хочется блеснуть какими-нибудь вычурами и смелыми скачками.

Впрочем, чтобы доказать беспристрастие наше, выставим несколько стихов, при которых улыбнется читатель от сравнения Москвы с Перуанкою.