Петр Ингвин
Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой
Глава 3
На обед остановились на странных развалинах. Даже не развалинах, а просто фундаменте чего-то огромного, каменного, чрезвычайно массивного. Царевич Алексий с несколькими бойниками заранее выехал вперед, к нашему приезду котлы с едой одурманивающе пахли, слюна не успевала сглатываться. Расположившись на каменном основании, мы быстро поели, потом все принялись отлучаться в лесок, вернувшиеся отдыхали перед новым длительным перегоном. Я аккуратно вышагивал по заброшенным останкам былого могущества. Обошел весь остов гигантского строения. Это же замок! Добротный средневековый замок. Был.
– Срытая крепость старых времен, – с неудовольствием отреагировала Варфоломея на мой интерес.
– Крепостей было много? – воодушевился я, начиная подключать память и фантазию. Сейчас узнаю что-то новенькое, новые факты потянут за собой новые выводы…
– Осталась одна. Больше не нужно.
После вынужденной паузы я все же уточнил:
– Не нужно или нельзя?
Царисса удостоила меня взгляда охотящейся кобры, но не ответа.
Внешние стены бывшей крепости достигали нескольких метров ширины в основании. На некоторых участках толщина падала до полутора-двух метров, что для бронзового века тоже немало. Или не бронзового – если вспомнить первачку, как ее обозвала Зарина.
– Зарина, – позвал я. – Что-нибудь знаешь об этих старых крепостях? Чьи, для чего, от кого, кому мешали?
Вместе с ней подошла Тома. Зарина помотала головой:
– Все это настолько старое, что не знает никто. Они из… – напряженно сморщившись, она с трудом выговорила: – из до-а-ко-па-лип-сических времен. Уф.
– Апокалипсис уже был?
Мы с Томой переглянулись. Хоть и не знатоки религии, но Апокалипсис определяли как конец света. Выходит, мы уже с другой стороны?!
Пипец. И что теперь думать?
Зарина прыснула:
– Как ты смешно сказал…ла. Слово и без того забавное, хотя страшное. Правильно – акопалипс.
– Правильно – Апокалипсис, – упрямо стоял я на своем.
– У вас может и так, а у нас вот так. Но о нем стараются не говорить.
– Почему? – Тома понизила голос: – Запрещено?
– Наоборот. Но соблазна нет, если нет знания, – очень по-взрослому ответила Зарина.
– Отправляемся, – объявила Варфоломея.
Срытая крепость осталась позади.
На дороге попадалось много встречных: везли грузы на телегах, сопровождали высоких персон, с которыми мы вежливо здоровались. Один раз проехал небольшой разъезд царберов. Они внимательно рассмотрели каждого в караване, цариссу учтиво поприветствовали.
– Дорожники, – указала на них Зарина.
Раньше я представлял дорожников по-другому. Мало ли что было раньше.
– Не понимаю, – сказал я. – Где-то рядом бродят полчища рыкцарей, а на дорогах идет обычная жизнь. Никто не волнуется, никто не сбивается в совместные охраняемые конвои, как сделали бы у нас.
– Зачем волноваться? – ответно не поняла Зарина.
– Например, что впереди могут устроить засаду.
– Кто? Рыкцари? Они не самоубийцы.
– Не вижу у встреченных нами больших сил для отпора. Почему бы на них не напасть ради добычи?
Зарина звонко рассмеялась:
– Ты ничего не понимаешь в мире, который стал твоим. Царские дороги потому и царские, что охраняются. Напасть на кого-то на дороге – вечное преследование и смерть. Вне дороги – сколько хочешь, разбирательство будет лишь с хозяйкой земель, если не пострадали интересы Верховной царицы.
– А если пострадали?
Глупый вопрос. Зарина посмотрела так, что я мгновенно сменил тему:
– Между цариссами бывают войны?
– Нападать на соседей нельзя. Остальные объединятся и разгромят. Никаких выяснений отношений, поединков и прочего. Только по закону. Если что – вмешаются царберы и следа в памяти не оставят, что была когда-то такая семья-нарушительница.
– А на чужих крепостных нападают?
Помню из учебника и фильмов, как бароны да князья чуть не ежедневно забавлялись, грабя людишек соседа.
– Чужих крепостных? – Зарина звонко расхохоталась. – Это как? Разве бывают свои крепостные? Крепостные принадлежат крепости, потому так называются. Нападать на крепостных нельзя.
– На этих нельзя, на тех нельзя, – проворчал я. – А на кого можно?
– Можно выяснять отношения внутри семьи – биться за корону, за более высокое положение, за обиды и притеснения, – нехотя сообщила Зарина. – Даже за место за столом. Со стороны никто слова не скажет. Только рады будут, семья-то ослабнет.
Вот же ж, задел ее больное место.
– Выходит, вы совсем не воюете? – предположил я.
– Между собой – нет. Только с пожирателями и с преступниками.
Интересно они избавились от внутренних войн. Теперь воюют только с внешним врагом, объединяясь с царской армией под единым командованием. В остальное время – тишь да благодать. Как в Спарте времен законов Ликурга. Закостеневшее общество, придумавшее отдушины для тех, кого оно не устраивает.
Не верилось, что все так гладко.
– Неужели нет конфликтов хотя бы среди деревень, между соседями-крестьянами? Им-то есть, что делить.
Зарина что-то припомнила, но все равно пожала плечами:
– Разве что мелкие обиды. Когда перерастают в большие – порядок наводят обе цариссы… если деревни из разных вотчин. А в землях одной такого не бывает. Я не слышала.
Она снова загрустила. Зря я коснулся темы семейных разборок.
Глубоко за полночь наш караван добрался до очередной цекады. Все как прежде: забор, внутри опоясанный помещениями, в центре – общая лежанка. Записавшись, мы расположились на ночлег. Главу семьи окружили рослыми телами деловитые мужья, вдали с войниками прилепился сынок Митрофан, крепыш и дылда, на котором пахать можно. А вот поди ж ты, не светит ему ничего, кроме удачного заженства. Сказал так, потому что «женитьба» в данном контексте не звучит.
Меня новоявленные «сестренки» как-то само собой спихнули в центр и расположились по бокам. Спали в доспехах, с оружием под рукой. Царберы царберами, а ночью даже здесь хранили бдительность.
– Баю-бай, баю-бай, поскорее засыпай… – слышалась неподалеку заунывная колыбельная со странной концовкой: – а то страшный человолк нам не даст исполнить долг.
Странный мир. Многие новые слова непонятны, старые иногда еще более удивительны. Все запутано и перевернуто вверх тормашками. Но кое-что нравилось.
И кое-кто.
Я долго смотрел ввысь. Звезды молчали. Иногда таинственно подмигивали, словно знали что-то. Мне бы их знания.
Проснувшись, я ощутил сквозящий холодок сверху и уютное тепло по бокам. С двух сторон меня грели зябко жмущиеся во сне Тома и Зарина. Бросило в жар: вдруг сейчас проснутся? Со стыда сгорю!
Аккуратно высвободившись, я отправился в отхожее место. Самое время, пока никто не видит. На обратном пути семья обнаружилась уже готовящейся в путь. Сами проснулись или я переполошил?
Выехали затемно. Рассвет застиг посреди леса, прямая полоса дороги уходила вдаль, дышалось легко и свежо. Даже мысли проснулись. Совсем некстати. Не могли, что ли, еще поспать, дать насладиться чувственной тишиной, безмятежностью и великолепием природы?
Все, природа, давай, до свидания. Подогнав коня, я приблизился к цариссе, намекая, что переполнен вопросами. Аж вываливаются. Тома немного отстала, Зарина ехала с другой стороны от мамы. Я заговорил:
– Почему принято брать именно трех мужей? Не одного, не двух?
Варфоломея посмотрела на меня, как лев на таракана:
– А почему нужно ограничивать?
– Разве не правильнее дать людям возможность строить любовь самостоятельно, без предварительно навязанных условий?
– Не понимаю, в чем ты видишь проблему.
Я попытался объяснить:
– Если двое влюбятся и захотят построить семью, зачем им еще двое?
– Кажется, я поняла, – задумчиво сощурилась царисса. – У вас только по одному мужу?
– Мама! – обеспокоилась не пропускавшая ни слова Зарина. – Нельзя спрашивать!
– Подожди, доча. Чапа затронула интересную тему.
– Да, муж у нас в семье один, – гордо заявил я, не пускаясь в объяснения насчет существования адюльтеров, свободных браков или все возрастающего количества мусульманских семей.
– Считаешь это нормальным?
– Да, – снова кивнул я.
С другой стороны ко мне приблизилась Тома. Не принимая участия в диспуте, она тоже внимательно прислушивалась, переживая: вдруг ляпну что-то не то? На этот случай и подъехала ближе. Защищать. Тома, за это я тебя и люблю… чисто платонически. Просто обожаю.
– Не давать человеку есть, пить или ходить в туалет – это у вас нормально? – выдала царисса в ответ. – Это преступление. Так же и у нас. Удовлетворение одного из базовых инстинктов – такое же неотъемлемое право каждой личности, как вышеперечисленное.
– Каждой? – лукаво уточнил я.
Варфоломея решила, что поняла, в чем подвох.
– Кроме преступников.
Я не это имел в виду, поэтому добавил:
– И мужчин.
– Естественно, – упало безапелляционно. – Мужчина не личность, он функция.
Оба-на. Интересно, знай собеседница про мой истинный пол, смягчила бы выражение?
– В старые времена нравы тоже были старые. Другие. Ограниченные. Хвала Алле, да простит Она нас и примет, справедливость восторжествовала, здравый смысл победил. – Царисса гордо вскинула подбородок. – Когда-то обделенному едой приходилось искать, что перекусить, на стороне. Так же в примитивном браке, что состоял из двух индивидуумов. Вдруг партнер заболеет или потеряет силу? Или просто не сможет сколько нужно?
– А нужды мужчин в расчет не берете? – осмелился возразить я.
Варфоломея нервно бросила:
– Повторяю, мужчина – функция, мужчина не может родить, он не может знать, его ли семя победило в гонке на выживание. Согласись, только полный кретин может допустить, чтобы родословная человека велась по мужской линии. Абсурд. Такого не было, нет и никогда не будет – просто потому, что не может быть. Поэтому мужчины – всегда младшая рабсила, повара, вся обслуга. Женщины рожают, контролируют воспитание, руководят во всех областях. Они и берут в мужья столько, сколько нужно. А сколько нужно, определено законом, данным свыше – это чтоб не последовал вопрос, почему именно столько. Потому. Мала еще, чтобы в такие дебри лезть.
– Угу, – покорно кивнул я. – Тогда возникает другой вопрос. Куда деваться лишним женщинам? Тем, кому не досталось мужчины.
Варфоломея обернулась к дочке:
– Зарина, объясни туповатой сестренке, что понятно даже малым детям.
Недовольная как словом «туповатая», задевшим меня, так и обидевшим ее саму косвенным причислением к малым детям, Зарина все же ответила:
– Одинокие уходят в сестричество. Одинокие и… упертые. Многие сами хотят. Например, младшие царевны без надежды на трон, какой была я совсем недавно.
Надувшись зеленым воздушным шариком, она чуточку отъехала – не настолько, чтобы потерять нить беседы, но достаточно, чтобы больше не трогали.
Если я правильно понял, Зарина пыталась сказать: не случись того, что случилось, она тоже ушла бы в послушницы.
Ух, как все сложно. Но это неважно, потому что в отношении важного в моей голове все стало на места, система сложилась.
Нет, остался неучтенный момент, называется он человеческий фактор. Мужчины намного чаще жаждут чувственного разнообразия, чем женщины. Природой заложено. Если всех любителей женского пола казнить согласно закону, а оставшихся раздать женщинам по три штуки в одни руки… Гражданочки, больше не занимать, товар ограничен. В сестырь придется отправить большую часть женщин. А как размножаться, как восстанавливать поголовье?
– Что говорит закон по поводу мужчин, – начал я формулировать новый вопрос, – которые любят женщин… в количестве более одной?
– Это Чапа про донжуганов, – со смехом бросила Варфоломея в сторону дочки.
Зарина оглянулась на Тому и поджала губки. Глаза застило болью. Упс, нужно срочно продолжить мысль, пока не поняли превратно.
– У вас такие бывают?
– Еще бы, – не стала отрицать Варфоломея. – Стараемся выявлять в раннем возрасте. Невоспитуемый подросток или случайно обнаруженный мужчина с неисправленной склонностью к полигамии подлежит сестрации.
– Чему? – не расслышал я.
Или расслышал?
– Если никто не высказал обвинений, которые требуют покарать на основе закона, такого любителя ловиласки увозят в сестрог. Запертый в четырех стенах, недосест учится, ждет перехода не следующий уровень. У него есть возможность стать невестором и выбыть. Но – под дальнейшим наблюдением. В случае рецидива – смерть через надругательство над средством преступления.
Ужас.
– Вы сказали… недосест? Это кто?
– Мужчина на нижней ступени сестричества. После послушничества искусестом его сестрируют. Он становится сестратом.
– Кем?!
Варфоломея поморщилась от моей несдержанности.
– Сестрат – мужчина, вступивший в сестры, полноценный член общества. Для любителей женского общества – лучшее из всего, что можно придумать. До самой смерти они вращаются исключительно среди женщин.
Сбыча мечт по-туземному. Лихо наворотили. Не подкопаешься.
Как бы невзначай Варфоломея прибавила:
– Вашего Шурика отправляют в сестрог именно по этому поводу.
– Отправляют?! В сестрог?! Когда?!
– Со дня на день. Сестры сказали, что приедут за ним сами. Они понимают, что после случившегося наша семья не в состоянии выделить сопровождение.
– Но вы говорили…
– Я говорила, что не надо о нем беспокоиться. Это так. Никто не причинит человеку вреда больше, нежели он сам. Если бы не повышенный интерес к проживавшим в башне женщинам…
Тома покраснела как вареный рак. Я побледнел как рак живой.
– А если вскроется его происхождение?
– Не волнуйтесь, – царисса усмехнулась. – Слово моей Милославы не сгинуло вместе с ней. Милослава поклялась жизнью сестры, отданной в заложницы, такую клятву ничто не отменит. Как видите, даже смерть. – Варфоломея мрачно оглянулась на живую и невредимую дочку. – Вашего Шурика, будь он не ладен, ныне крепостного Западной границы Шербака, записали крестьянином из практически вымершей деревни. Никто не станет разбираться, если он сам себя не выдаст.
– А если выдаст? – ледяным тоном произнес я.
Пожатие плеч:
– С ним поступят по закону, и моей вины в том не будет. Черт – он и в сестыре черт.
Навстречу двигались несколько всадников. Легкие латы, быстрые кони, флаг на копье – желтый, в зависимости от падающих лучей то лимонный, то солнечно-золотистый. Как плащи царберов. Но это не царберы. Намного легче и резвее. Достигнув нас, всадники замедлились и постепенно остановились. Главный среди них бросил взгляд на флаг нашей хозяйки.
– Царисса Варфоломея?
– Чем могу? – царисса внимательно изучила его взглядом.
Наша колонна тоже остановилась.
– Послание Верховной царицы. Лично в руки.
Вынув из-под доспеха запечатанный свиток, гонец преподнес его цариссе.
Придирчиво осмотрев, Варфоломея сломала печать. Свиток в ее руках раскрылся, глаза углубились в чтение.
– Надо же, – сказала она через минуту, подняв к нам лицо. – Все отменяется. Разворачиваемся.
Гонец с чувством выполненного долга поклонился и вместе со спутниками поскакал обратно. Почтовая служба? Скорее, фельдегерская. Приоритет не в доставке послания, а в безопасности и конфиденциальности.
– Новости две, – сообщила Варфоломея Зарине и нам с Томой. Мужья, сын и прочие просто приняли происходящее как должное. – Первая касается всей страны. Пожиратели снова на границе. От каждой башни требуется отправка дополнительных войников. Этим нужно заняться срочно. Теперь, что касается ангелов.
Умеет же трепать нервы. Хищный взгляд пробежался по разворачивавшемуся каравану, долго что-то высматривая. Только когда маневр был окончен, царисса соизволила завершить новость:
– Верховная царица извещает, что находится вдали от крепости, что это надолго и, главное, что она сама заберет ангелов при посещении нашей вотчины. Об удочерении она знает, поздравляет, но напоминает, что окончательная судьба ангелов решается не цариссами.
– Значит… – лицо Зарины залила краска счастья, – едем домой?
Варфоломея кратко кивнула.
– Домой! – радостно завопила Зарина, готовая обнять мир.
Что ж. Мы с Томой переглянулись. Дальше от крепости – ближе к причалу. Может быть, еще Шурика застанем. Попытаемся что-то предпринять. Что ни случается – к лучшему.
К лучшему ли? Интересно, какой вечный невезунчик первым додумался до этой чарующей самоуспокаивающей фразы. Прекрасное оправдание непредусмотрительности, лени, нежеланию рисковать и брать на себя ответственность. Поэтому скажу по-другому: поживем – увидим. А жить будем по знаменитому рыцарскому девизу: делай, что должен, и будь, что будет.
Глава 4
Отряд цариссы Варфоломеи бодро следовал домой. Пыль привычно летела из-под копыт на тех, кто ехал сзади. Кожано-деревянные седла поскрипывали, в подуставших глазах сливался в нечто скучно-нераздельное медленно менявшийся пейзаж. Царский постоялый двор, где ночевали до разворота, мы прошли мимо, провожаемые удивленными взглядами царберов. Так ускоренным темпом двигались до темноты.
Зарина клевала носом. Когда голова под тяжелым шлемом падала подбородком на грудь, девушка вскидывалась, быстро обводила всех туманным взором и, успокоенная, вновь смыкала веки для следующего раунда. Тома беспокойно ерзала, пытаясь усесться в седле поудобнее. Не получалось. Она повторяла попытку. Потом снова. Я тоже устал, но я мужчина как-никак, хоть и царевна. Скажем так: во-первых – мужчина, во-вторых – еще и царевна. Надо держать марку. Я держал и держался. И не удержался, снова полез к сосредоточенно размышлявшей цариссе с уточнениями.
– Как же закон «Если я встречу ангела, я отведу его в крепость»? Вы теперь не отведете нас, а передадите с рук на руки по месту проживания.
– Передать Верховной царице – это и есть смысл отвода в крепость, – снизошла Варфоломея до объяснения, хоть и скривившись, как от зубной боли.
– Как скоро произойдет передача?
Мой вопрос внезапно пробудил Зарину и заставил прекратить ерзать Тому. Обе навострили уши.
– Быстрее, чем тебе кажется, – хотела так просто отделаться Варфоломея.
– В сообщении сказано, что Верховная царица надолго покинула крепость. Выходит, ждать ее не скоро. И что могло случиться такого экстренного, чтобы оставить крепость без хозяйки?
Цариссе вновь пришлось объяснять:
– Верховная царица совершает ежегодный объезд вотчин.
Одно время европейские корольки не имели столиц, они переезжали из замка в замок по мере загаживания предыдущего, некоторые постоянно гостили по вассалам для экономии собственных средств. Какая причина заставляет так поступать местную верховодительницу?
Царисса продолжила информировать новых дочек:
– После осмотра каждого хозяйства Верховная царица назначает налог и забирает его, заодно заберут вас.
– Два раза не понял, – сказал я, подгоняя коня еще ближе. – С одной вотчины каждый год берется разный налог? В зависимости от хозяйствования? Это невыгодно. У хозяйки нет стимула выращивать продуктов или производить изделий больше, чем раньше. И еще. Нас, ангелов, приравняли к овсу и полотну с хомутами?
Варфоломея покачала головой:
– Мы говорим о разном. Ты представляешь разницу между оброком и налогом?
Честно говоря, я не представлял. В школе рассказывали что-то про налог, оброк и барщину, но какая связь между этими тремя понятиями…
О чем я вообще? Здесь наши слова могут иметь любое значение, вплоть до противоположного. Соль может оказаться как сахаром, так и туманностью Андромеды. Если собака это волк, то почему налогу не быть ставкой рефинансирования основных средств в совместной системе координат Маркса-Смита? То есть, чем угодно, не поддающимся разумному объяснению.
– Нет, – честно сознался я.
И правильно сделал.
– Оброк изделиями и продуктами с земли, которую передали в кормление, дополняется налогом людьми. Оброк во все года одинаков, если не случится чего-то чрезвычайного. А оно случается. Хорошо, что редко.
Последнее было добавлено из-за моего вопросительно-победного выражения лица с надписью поперек: «Это же прекрасная уловка постоянно завышать требования!»
– Оброк мы везем в крепость сами по пути на забаву. Налог Верховная царица забирает сама.
– Рекрутов? – решил я.
В царской России так солдат набирали. На двадцать пять лет, по семь человек с каждой тысячи. А там уж кто какую взятку тогдашнему военкому даст и каким плоскостопием ради счастья не отдавать долг родине обзаведется. Все жулики и сволочи отмазывались, все честные и настоящие уходили и любого врага гнали до его столицы. Так было и так будет. Потому что гнилых людишек при таком отборе в армию попадает мало. По-моему, система правильная, просто не все понимают ее правильно. Но для выживания народа – самое то. Откосившая шваль, попади она на передовую, сдала бы страну со всеми потрохами.
Царисса не поняла слова «рекрут», но пояснила без переспроса:
– Берут детей. Налог людьми в количественном отношении тоже всегда один и тот же. Выбирает и увозит сама царица.
– Надеюсь, она их не ест? – глупо пошутил я.
– Из них выходят лучшие сестры, царберы и придворные.
Вон оно как. Царберы. Из мальчиков без семей. Янычары. Знакомо.
За разговорами тихо вступила в права теплая ночь. Луны не видно, черное небо покрыто мириадами звезд – заполонивших небосвод от края до края, ярких, незнакомых… собственно, как и дома. Но дома я столько не видел. Никогда. Даже представить не мог, что их столько.
Потянуло знакомым дымком. В другой жизни такой плыл от деревенской баньки. Навеяло воспоминания о березовых дровах, паре и вениках. Сейчас бы в баньку…
Робкий взгляд скользнул в сторону мило посапывавшей, уронившей голову Зарины. На губах как заново отпечатался поцелуй, совершенный нами под сотнями взглядов. Сестринский поцелуй? Как бы не так. Организм соврать не даст. Меня тогда выжало, перевернуло и вытрясло. Кожа до сих пор ощущала легкое прикосновение, на деле оказавшееся ожогом. Это как смешать шоколад и удар током. Ошеломительно, непредставимо и более чем божественно.
Взор конфузливо переполз на Тому. Она по-прежнему ерзала. Стараясь вознестись над седлом, привставала на стременах, поочередно задирала конечности и раскорячивала их, насколько удавалось. Похоже, натерла мозоль.
За всем происходящим зорко следила царисса.
Банька в такой компании если и наметится, то ничем хорошим не обернется. Бежать от такой баньки надо как от огня.
Навстречу из полной тьмы вынырнул поселок, окутанный смутившим мысли дымком. Я постарался очистить голову: а ну, дурацкая идея перекинется на окружающих? Так бывает. Встала задача посложней, чем у Насреддинова падишаха, обязанного не думать о белой обезьяне.
А ответ прост, как назначение бейсбольной биты в России. Чтобы не думать о белой обезьяне, надо думать о розовом слоне. Или красном. Скажем, переживать за Шурика. Как его угораздило? Немного терпения, и мы вернулись бы к нему на законных основаниях. Малик, если жив, нашел бы нас. И все стало бы хорошо. Насколько возможно. Затем к нам присоединился бы дядя Люсик…
А Зарина останется здесь. Солнечная, жизнерадостная, так жарко меня поцеловавшая. И не выдавшая, несмотря на угрозу собственной жизни. Я вздохнул. Мой красный слон очень смахивал на белую обезьяну.
Колонна медленно проезжала между притулившимися друг к другу небольшими домиками. Через минуту нас накрыла тень громады Дарьиной башни. С порвавшим тишину шумом и ржанием колонна остановилась на входе.
– Просим гостеприимства, – громко объявила Варфоломея.
Ее флаг узнали, судорожно закряхтели раздвигаемые окованные створки ворот, решетка за ними с трудом уползла вверх. С возвышения к нам, въезжающим, обратился незнакомый войник с Дарьиным вензелем на накинутом плаще:
– Хозяйка прибудет утром. Могу предложить ночлег и стол уважаемым цариссе и царевнам, остальным придется остановиться в поселке.
Варфоломея благосклонно кивнула. Свита, за исключением «дочек» и мужей, откланялась и отправилась размещаться по окрестным домикам. Ворота оглушительным сипящим кашлем возвестили закрытие. На то, что сын ушел со всеми, царисса отреагировала спокойно. Сын же, не дочь.
Огромная и высоченная снаружи, внутри башня показалась тесной. Мини-дворик позволил лишь спешиться, отдать лошадь слугам для отвода в мини-конюшню и скорее следовать по винтовой лестнице, чтобы не мешать следующим. Над головой пространство совсем сузилось, только узкая лестница вела все выше и выше. По бокам часто встречались двери. Между помещениями иногда оказывался разрыв-проход, ведший к узкой бойнице на внешней стене для охраны и освещения. В районе третьего яруса нам открыли два помещения.
– Прошу, – полуприсел слуга, мужчина средних лет в довольно красивой «мужской» одежде: пестрой рубахе и юбке, из-под которой торчали жилистые волосатые ноги в сандалиях. – Помыться вам принесут, к ужину пригласят.
Как и в школе, объявив о размещении, нас семерых оставили на пороге разбираться самим. Две абсолютно похожие комнаты зияли простором и блеском. Ковры на полах и стенах, многочисленные цветы в кадках на полу, словно мы попали в оранжерею, картина на стене…
Картина! Впервые.
Картинами комнаты и отличались. В одной висел пейзаж с горами, в другой – огромный замок на горе с несколькими нисходящими рядами стен, все увеличивавшихся в диаметре окружностей, словно мишень в тире. Внутри – множество башен, непонятных зданий и построек, соединенных переходами.
Забыв об остальном, тоже впервые виденном, я ткнул рукой в сторону каменного града на горе:
– Что это?
– Крепость, – равнодушно бросила Варфоломея и вошла туда, к крепости.
Мужья удалились за ней. Мне, Зарине и Томе осталась комната с пейзажем.
Мы осторожно переступили порог нового пристанища. Только Зарине подобное не внове, но тоже интересно: чужое, не такое, как дома. Нас с Томой в первую очередь поразила кровать. Я бы даже сказал Кровать – с большой буквы. Чудовищно огромная, почти безразмерная, примерно три на три метра. Одна спинка была высокой и мягкой, она стояла по центру стены, противоположной от входа. Вторая, в сторону двери, тоже высокая, выкована из бронзовых прутьев. Кружевное переплетение цветов и узоров давало возможность следить за открытием двери, одновременно защищая от внезапного броска ножа или копья. Рядом с кроватью, около углов, располагались четыре стула с высокими спинками – для вещей и оружия. А мама говорила, что стул для сиденья, а для вещей – вешалки и шкаф. Вот подтверждение, что не только я другого мнения. Впрочем, за занавесью обнаружилось гардеробное помещение с дополнительными подушками, одеялами, простынями, полотенцами, халатами и войлочными тапочками. Как в хорошем отеле. Там же можно сложить лишнюю одежду и амуницию, не прошедшую фейс-контроль для близлежащего стула. Гардеробную я обнаружил, ища удобства. Не понимаю, как люди живут, не думая о подобном заранее. В книжках и фильмах герои вообще аки ангелы бесплотные, только едят и пьют, и никогда наоборот. В реальной жизни – увы. Даже ангелы. Хотя ангелы из нас как из чертополоха туалетная бумага.
Уборная нашлась за второй занавеской. Стандартная дырка в полу, но под ней не сквозная яма (высоковато все-таки), а некий тазик в щели узкого межэтажья. Слуги могут менять его из коридора, не заходя внутрь. Успокоенный, я продолжил исследование комнаты.
Окошко-бойница оказалось почти под потолком. Света оно давало минимум, зато служило вытяжкой для дыма восьми факелов, горящих попарно на каждой из стен. В неописуемом количестве комнату наполняли цветы в огромных глиняных горшках на полу. Разные. Большие и маленькие, высокие и низкие, темные и светлые, широколистные, как лопухи, и ощетинившиеся колючками, как дикобраз иглами. Вроде бы их заводят для уюта. Но… не понимаю страсти женщин к этому зеленому геморрою. Ладно бы их есть можно было, а то: стоят, место занимают, да еще ухаживай за ними. В общем, предметы той же категории, что кошки и много воображающие о себе красавицы – требуют постоянного внимания, но большую часть времени бесполезны.
Вместе со мной обшаривала все углы Зарина, скрупулезно копаясь даже там, где я бросил поверхностный взор. Она обнаружила кувшин с маслом для факелов, пламегаситель и несколько кремней для высекания искры. Подумав, я нагло присвоил самый мелкий камешек. На всякий случай. Выживание без огня – именно выживание, не жизнь. А от Дарьи не убудет. Это как одноразовый шампунь в отеле. Будем считать, использовали.
Внимание вновь обратилось к кровати. Помимо размеров, привлекли внимание три подушки с покрывалами вдоль и одна в ногах – поперек. Гарантированная защита от нападения для того, кто лежит в центре.
– У вас так и спят? – указал я Зарине на странное для нас с Томой расположение. – Имею в виду семью.
– Как же иначе? – удивилась она больше по привычке, чем по-настоящему. – Правда, иногда одно-два места пустуют, кому-то ведь нужно стоять на страже. Тогда ночь делят на части, меняются.
Только сейчас я обратил внимание на Тому. А нужно было давно. Осторожно переступая, она страшно косолапила, как цирковой медведь на задних лапах или кавалерист с двадцатилетним стажем. Тома со стоном опустилась на просевший под ней край кровати, лицо страдальчески перекосилось. Перевернувшись на живот, она упала лицом вниз, разбросав руки и ноги в стороны, и только тогда донесся вздох некоторого облегчения.
Я не знал, приближаться или нет.
– Что с тобой? – Отогнав меня взглядом, к ней бросилась Зарина.
Вот и славненько. Девчонки лучше поймут друг друга. А если понадобятся помощь или совет – я рядом.
Меня влекла картина. Я рассмотрел ее внимательно и детально. Мастер работал красками. Получилась почти фотография. Горы в дымке, живописный лес, запасы сена на переднем плане…
Причал! Художник знал и почему-то отметил это место. Тоже с Земли?! Если встречу Дарью, обязательно поинтересуюсь, чьи работы висят в комнатах ее обиталища. Вдруг мастер еще жив? Компания землян все увеличивается!
– Ой! – донеслось с кровати.
– Ты совершенно не умеешь ездить верхом! – одновременно воскликнула Зарина. – У тебя…
Оглянувшись на меня и погрозив пальцем, чтобы больше не поворачивался, она продолжила:
– Все бедра изнутри и… в общем, до самой поясницы – сплошная кровавая мозоль. Как ты сидеть-то могла?!
– Уже не могла, – призналась Тома.
В дверь мелко потарабанили. Закрыв собой Тому, Зарина скомандовала:
– Войдите!
– Купание молодым царевнам!
Три слуги мужского пола внесли по два ведра, из которых валил пар, и гулко бумкнул о каменный пол высокий таз, принесенный женщиной. Мужчины удалились, женщина осталась.
– Мойщица не нужна, – отрезала Зарина. – Мы сами.
Женщина склонила голову и вышла. Зарина над головой Томы делала мне всякие знаки, строя такие рожицы, что я чуть не зашелся истерическим смехом, какой бывает, когда через силу пытаешься сдержаться. Сейчас трагичность ситуации не позволила. Я все понял.
– Пойду-ка за ширмочку, посижу, – сказал я, как бы обращаясь в никуда, и направился в уборную.
