Ольга Васильевна Ярмакова
Истории-семена
Оконный кот
Сегодняшней ночи Рони еле дождался, терпеливо выслушав мамину сказку до конца и едва не задремав. Столько раз выпадала такая удачная возможность, и как назло всякий раз глаза подводили его снова и снова, слипаясь в самый неподходящий момент как раз, когда появлялся Кот.
Силуэт чернее ночного неба, – квадратного лоскута напротив кровати, что был виден Рони из окна, – возникал ниоткуда за четверть часа до полуночи, накануне полнолуния, и исчезал в безмолвии. Так продолжалось обычно трижды ночи подряд, в самый пик полной луны – масленичного блина в чернильном квадрате оконного проёма. Странное создание объявлялось на подоконнике меж двух цветочных горшков, невозмутимо сидело, словно то была египетская статуэтка, и пялило на мальчика свои глазищи, прожигавшие темень почище фонарика.
Кот предстал пред ним, когда сладкая дрёма подступила уж совсем близко, накатив тёплой, уютной волной от кончиков ног до глаз. Ресницы, и те, уже предательски залегли, легонько трепыхаясь, точно крылья мотылька. Но что-то в воздухе комнаты переменилось, тишину нарушил легчайший, еле слышный треск электрического раската. Ресницы Рони тут же взметнулись вверх, и взгляд выхватил непроницаемо-тёмную кошачью фигуру. Кот сидел на привычном месте, меж цветочных горшков, и буравил взглядом лежавшего напротив мальчика. Рони замер, затаил дыхание, дремоту как рукой сняло.
Напротив окна, позади кровати Рони, высился платяной шкаф с зеркалом во всю дверь. Если отвернуться от окна, то Кота можно запросто наблюдать и в зеркальном отражении. Мальчик так и сделал, обратил взор к высокому зеркалу. Вроде бы всё привычно по ту сторону зеркальной глади, тот же Кот, словно страж меж горшочков, луна в ореоле тонких облаков в окне за ним. Всё обыкновенно, но в то же время, будто что-то ещё, неуловимое, существовало там. Так удивительно поблёскивали крохотными серебристыми звёздочками очи Рони, да взгляд Котовых медово-леденцовых глаз как-то уж странно зыркал по ту сторону.
Рони давно жаждал спросить Кота: для чего, а, главное, как тот появляется в детской спаленке, да ещё при плотно закрытом окне? У мальчика давно укрепилась уверенность, что усатый гость поймёт его, Рони, и даст ответ совсем как человек, потому что обычные кошки сами собой не возникают в доме (где кошек нет!), на окнах, да ещё на три ночи. К тому же, кроме самого Рони Кота никто не видел, и не слыхивал о нём.
Мальчуган лежал, не отводя взгляда от янтарных глаз таинственного незнакомца, решаясь и одновременно боясь заговорить с Котом. Уж больно пугал и зачаровывал его лучистый свет кошачьих глаз, да и сам Кот сидел столь недвижно, что казался ненастоящим, каким-то нереальным. А латунный круг луны прямиком за Котом в окне, лишь усиливал эффект. Но вот Кот пошевелился. Оцепенение спало, и Рони осмелился.
– Привет, кис-кис-кис, – дрожащим, слабым голоском прошептал он. – Как дела?
От взрослых Рони уразумел, что любую беседу лучше начинать с вопроса: как дела? Это какая-то простая, но вместе с тем магическая фраза, практически всегда располагающая собеседника в твою сторону. Хотя, со Стивом, мальчиком, который ходил с Рони в одну группу детского сада, такой приём не прокатывал: этот задавака либо язык выставлял в ответ, либо демонстративно вскидывал кверху нос и напускал на себя важный вид, дескать, не Рониного ума дело, как у него дела.
Кот не ответил, тогда мальчик позвал чуть громче, решив, что его не расслышали.
– Кис-кис-кис! Привет!
Не мигавшие глазища Кота моргнули.
– Кис-кис…
– Не кискай, тошно слушать, – раздалось недовольство со стороны оконного квадрата.
Рони обомлел: говорил, безусловно, Кот, хоть и не видно было, как раскрывалась его пасть.
– А…э… ки.. ой, привет! – замялся мальчишка, вцепившись в края одеяла, которым он укутался до подбородка.
– Ну, привет, – в виде одолжения отозвался зверь с подоконника. – Дела, как дела. И впредь не смей звать меня «кис-кис». Это оскорбительно для любого кота, а для меня вдвойне.
– Почему? – искренне удивился Рони.
Сколько он себя помнил, все люди вокруг, будь то дети или взрослые, все обращались к кошкам только через «кис-кис», и возражений с кошачьей стороны не наблюдалось. Во всяком случае, Рони не замечал.
– Это то же, если я тебе скажу: «у-лю-лю, малыш, иди ко мне, у-лю-лю, я почешу тебе за ушком, у-лю-лю», – едко пояснил Кот тягучим, гортанным голоском. – Продолжать?
– Нет, мне не нравится, это неприятно.
–Вот. И нам ваше «кис-кис» неприятно. Оскорбительно.
Что ж, звучит более чем понятно. Рони поёрзал, под одеялом становилось жарковато, но высовывать ногу или руку из-под укрытия, было страшновато. И всё же он должен был дознаться, унять любопытство, застрявшее внутри него малюсенькой, но острейшей из игл.
– Можно задать вопрос? – пискнул у самой кромки мальчик.
Леденцовые глаза теперь смотрели чуть мимо, но также пристально и выжидательно, будто вот-вот должно случиться какое-то наиважнейшее действо.
– И что же тебе интересно, малыш? – нехотя и не сразу откликнулся Кот, всей своей невозмутимостью давая понять, что его отвлекают отчего-то более значимого, чем напрасная болтовня.
– Почему ты приходишь ко мне, и как тебе удаётся попасть на подоконник, когда окно закрыто? И почему только ночью? И почему не каждую, а только тогда, когда луна круглая?
– Стоп! – раздражённый голос с шипением осёк поток вопросов разошедшегося ребёнка. – Всему есть предел, мальчик. Один вопрос – один ответ. Уважай собеседника, не тараторь. Это невежливо, знаешь ли.
– Прости, – испуганно пролепетал Рони, совсем сникнув.
Теперь Кот рассердится и больше не заговорит с ним. А так хотелось узнать причину. В том, что причина есть, Рони был уверен на все сто. Папа обычно так говорил: я уверен на все сто, то есть абсолютно.
– Ты действительно хочешь знать? – неожиданно произнёс Кот, голос его звучал ровно, будто секундой ранее он и не шипел вовсе.
– Да, – удивлённо прошептал мальчик и добавил для убедительности, – на все сто.
– Ну, раз на все сто, – усмехнулся голос Кота, – тогда расскажу. Только прежде ответь: давно ли в твоём жилище это зеркало?
Рони сперва не понял, про какое зеркало спрашивает Кот и при чём тут зеркало вообще, но проследив направление, куда пялились золотистые с вертикальными зрачками глаза, мальчик понял, объект кошачьего внимания – зеркало на двери шкафа. Вопросов сразу прибавилось, как минимум с десяток.
– Не помню, давно, наверное, – неуверенно ответил Рони.
– Но раньше шкаф ведь стоял в другом месте? Не так ли? – допытывался сдержанный голос кота, хотя за видимым спокойствием чувствовалось завуалированное любопытство, совсем как у Рони.
– Да, – изумлённо согласился тот, – в том году шкаф стоял у той стены.
Рони высунул руку и указал в сторону изножья кровати.
– Так-так, всё сходится, – сам себе проговорил Кот. – И кошмары тебе стали сниться, когда шкаф переставили?
– Да, откуда ты знаешь?! – с присвистом выдохнул Рони. Кот будто знал его, даже лучше мамы и папы.
– Так всегда происходит, когда зеркала ставят, куда не следует, – только и донеслось в ответ.
Вновь комнатку наполнила тишина. Рони не хотелось напоминать Коту об обещанных ответах, а тот, будто мгновенно забыв о хозяине спаленки, как и прежде, буравил немигающим взглядом зеркальный шкаф позади кровати.
Тогда Рони вздохнул, тяжко и громко. Силуэт Кота еле дрогнул, а глаза, очень похожие на камни в мамином колье, – кажется, она их называет цитринами, очень забавное словечко и похожее на название лекарства, – тут же устремили взор на мальчишку.
– Я помню, просто решаю, с чего начать, – холодно произнёс Кот.
– У тебя много времени? – почему-то поинтересовался Рони.
– Достаточно, чтобы дождаться, когда кое-какой упрямец сомкнёт очи и наконец-то погрузится в сон, не донимая меня больше вопросами.
Однако что-то во взгляде мальчика смягчило суровость Кота, и он, благосклонно зевнув, начал своё повествование:
– Если ты не глупец, в чём я сильно сомневаюсь, то уже давно понял, что я непростой кот и неспроста, так сказать, заглядываю к тебе. Между прочим, за каждым ребёнком закреплён свой кот, который следит и стережёт его, но только в особые ночи, как эта и две последующие. Полнолуние длится три, а не одну ночь, как утверждают взрослые. Порой мне думается, что люди взрослея, глупеют. Но не в этом суть.
– А зачем котам стеречь детей? – не удержался от нахлынувшего любопытства Рони и, спохватившись, тут же натянул одеяло до самых глаз.
С подоконника раздалось фырканье, которое можно было расценить как недовольство или ещё что. Поди, разберись, что на уме у Кота.
– Вот ты лежишь себе на кровати, и даже не подозреваешь, что причина твоих кошмаров – этот шкаф.
– Шкаф?
– Ну не совсем шкаф, точнее, зеркало на шкафу, – поправился Кот. Глаза-цитрины замерцали ещё ярче в полумраке. Рони показалось, что кошачьи глаза и луна-монета за окном обрели единый цвет. – Зеркалу не место рядом со спящим ребёнком. Открою тебе секрет: нет одинаковых зеркал по сути отражения своего. Ты ведь наблюдательный малец, и скорее всего, различал, что разные зеркала всяко разно передают твою наружность. Я прав?
Рони задумался. А ведь и верно, множество случаев он ловил себя на мысли, что зеркала отражали его по-разному: где вытягивали его облик, где чуть приплющивали, а бывало и такое, что легонько, едва заметно (но заметно же!) перекашивали черты лица, отчего становилось неуютно. И тут же возникало желание отвернуться.
– Да, но почему так?
– Почему? – задумчиво протянул кошачий голос. – Хорошо, что ты спросил. Значит, тебе не всё равно, как большинству. Взрослые смотрят, видят, замечают, но не придают значения. Они пеняют на свою природу, дескать, таким меня уродили. Ну, иной раз грешат на зеркальных дел мастера. Кстати, тут они более чем правы.
– А разве во всём виноваты те, кто делают зеркала? – ахнул детский голосок из-под одеяла.
– Верно на все сто, как ты недавно сказал, малец, – вкрадчиво заверил, не без нотки довольства, Кот. – Самая главная тайна зеркал кроется в их создателях. Каждое зеркало показывает то, что видел бы собственными глазами его изготовитель, ведь тот при созидании вложил часть своей души в это таинство. Потому нет одинаковых отражений. Всё просто. Нельзя, чтобы зеркало смотрело на спящего ребёнка, ведь частичка той самой души создателя, одушевляет обратную сторону – зазеркалье, грубо говоря. Мы, коты, прекрасно знаем и видим, что творится по ту сторону зеркал, когда луна становится полной, и когда она отражается в зеркалах. Все те ужасы, что тебя донимают в кошмарных снах, они оттуда. Потому, как и другие, подобные мне, я приглядываю за тобою, за твоим зеркалом. При мне страхи по ту сторону тебе не опасны. Но лучше попроси родителей, чтобы шкаф вернули на прежнее место.
– И ты тогда перестанешь приходить ко мне? – Рони отчего-то взволновала эта догадка.
– Да, мои услуги будут ни к чему. Но я могу иногда, для порядка, присматривать за тобой по привычке. Если в этом есть необходимость.
– И мне больше не будут сниться кошмары?
– Если ты сам им не разрешишь путь в своё сердце, – отозвался Кот, глаза – две маленькие луны – смежились и тут же раскрылись. – Но чтоб тебе спалось крепче и без дурных сновидений, нужен Апотропей, Куриный бог.
– Ого! Бог! Где же мне его найти?
– Это всего лишь камень, неразумное дитя, – сухим смешком разразилась на подоконнике кошачья фигура. – Камень такой, проточенный водой, речной или морской, с дырочкой. Это отменный оберег, отгоняющий злых духов. Найдёшь его, повесь на шею и не снимай.
– Но, где же мне такой камень искать? Река далеко, меня одного туда ни за что не отпустят.
Рони совсем сник. Камня ему наверняка не отыскать, хотя он постарается, да и Кот перестанет его навещать, когда шкаф передвинут обратно, в изножье.
Комнату вновь наполнила тишь. Очевидно, Коту больше нечего и не о чем было толковать с мальчиком. Время тянулось медленно, как и луна ползла по чернильному квадрату окна, огибая ушастую голову Кота. Понемногу Рони начинало клонить в сон. Ресницы дрожали и трепетали, как крылья мотыльков. Тогда сонным тягучим голоском мальчонка спросил:
– А ты завтра придёшь?
– Приду, – приглушённо и будто вдали отозвался мурчащий голос Кота.
– И послезавтра?
– И послезавтра…
Глаза сомкнулись, ресницы пришли в покой, отяжелев, сон снова накатывал тёплой волной, обещая череду ярких, точно многоглазье калейдоскопа, картинок.
– Приходи… хоть… иногда… пжалста… – слетели с сонных губ остатки реальности.
Ответа не последовало. Сон пришёл.
Утром Рони проснулся почти счастливым. Потому что это было утро воскресенья и столько всего интересного должно было состояться. Потому что ночью ему не приснилось ни одного кошмара, а напротив, сны распускались, подобно красочным цветам, один краше другого.
Ночь сменилась утром, квадрат окна наполнялся золотисто-розовым сиянием распускавшегося, безусловно, самого большого цветка в мире, солнца. Рони встал с кровати и подошёл к окну. Меж двух цветочных горшков на белом подоконнике лежало несколько тёмных шерстинок. В уголке, там, где густела тень от одного из горшочков, лежал небольшой белёсый предмет. Рони вытащил его на свет.
В ладошке лежал круглый гладкий камешек с дырочкой в центре. Апотропей.
Рони улыбнулся.
Хроносхворье
Всякое случается в мире повседневно и ежечасно, и даже ежесекундно. Но уж чего-чего, а этакой оказии жители островка в Долгоморье ну никак не ожидали, не гадали с подобной напастью столкнуться, да и после долго ещё почёсывали в недоумении макушки. Неделю уж точно.
Чэро, один из десятка круглых островов, полностью оправдывал своё имя: самоцветные бусины чёток – он и его собратья – полумесяцем облегали гористый мыс южного материка. Воды Долгого моря, тёплые, переливчатые сине-зелёным перламутром, заботливо хранили островки, загодя уводя от их берегов высокие волны. По такой особенности даже родилось поверье, будто бы Чэро и его родня в фаворе у морского духа и никакие напасти не страшны островному люду. Однако в любом заблуждении однажды возникает прореха размером с катастрофу.
Первым, кто заметил что «что-то не так», оказался господин Фонс. Утром, как и обычно, он впопыхах собирался на мельницу, без его зоркого ока дела там обычно скоренько разваливались. Глянув на стрелки карманных часов – большого серебряного медальона с крышкой на длинной цепи – господин Фонс недоумённо моргнул: как-никак куда-то канули в небытие целых пять минут! А он-то уж точно помнил, что полминуты назад у него в запасе были эти бесценные пять минут. В мельничном деле каждая минута бесценна, это каждый мельник скажет. А господин Фонс слыл до педантичности пунктуальным дельцом.
Его супруга, госпожа Алесса, не сказать, чтобы вторила мужу по части точности, но и лентяйкой не слыла. Эта дама почувствовала неладное, одновременно с супругом. В отличие же от господина Фонса, её пять минут растянулись на целых десять. Время тягучим киселём перетекало по стрелкам настенных часов в гостиной, не торопливо взвешивая секунды и минуты.
– Что за чертовщина этакая?! – вскинулась на часы госпожа Алесса. – Время сегодня тащится, как черепаха.
– Ты что! – раздался протестующий возглас господина Фонса где-то на подступе к парадной двери; он на ходу старался застегнуть пиджак и влезть в туфли. – Сегодня время точно с ума сошло! Я опаздываю! Слышишь? Опаздываю!
Эта новость вконец изумила нерасторопную госпожу Алессу, она твёрдо знала – ничто в целом мире не способно свершить нечто, чтобы её супруг когда-нибудь, куда ни было опоздал. Да она никогда прежде и не слышала из его уст подобной паники.
Но всё её существо ощущало медленность течения времени, и этот факт отчасти смутил и немного раздражил госпожу Алессу. Оставалось одно: выйти из дому и нанести визит соседям, милому и простому семейству поблизости, уж там-то всё встанет на свои места. Знать бы ей, что не одна она почувствовала на себе причуду времени – все жители Чэро, так или иначе, теряли бесценные минуты и тонули в секундах, отчего на острове возник кавардак, пусть и небольшой, но всколыхнувший гладь мирного устоя мелкой рябью.
Однако стоило господину Фонсу спешно справиться с одеждой и выскочить из дому, как в дверь постучали. Открыв дверь, до которой хозяйка добиралась, как ей казалось минут пять, госпожа Алесса обнаружила на пороге соседку, мадам Клару, низенькую хрупкую даму средних лет, дружбу с которой вела с незапамятных времён. И в дом которой, кстати, собиралась идти.
– Алесса, привет! Нужна твоя помощь!
Внимательно всмотревшись, госпожа Алесса отметила: глаза миниатюрной соседки раскраснелись, женщина чем-то была сильно расстроена и недавно плакала.
– Что стряслось? – только и выдавила из себя обычно приветливая госпожа Алесса.
– С Бити беда! Наша девочка, кажись, захворала, – запричитала мадам Клара.
Бити, маленькая дочка Клары, редко болела, малышке досталось не дюжее здоровье от отца, месье Леона. Потому-то каждую хворь дочери мадам Клара воспринимала как апокалипсис и чуть что неслась к соседям за подмогой.
– И чем на этот раз захворала малышка Бити? – без интереса вопросила соседка.
Дочку Клары и Леона в этом доме звали не иначе, как малышка Бити, и прекрасно знали, что все болячки, кои цеплялись к ребёнку, оказывались пустячными и не стоящими лишних нервов, не то что слёз. Но вид мадам Клары на этот раз казался сильнее обычного подавленным, потому госпожа Алесса тут же накинув кофточку, последовала за безутешной матерью, по пути выслушивая истеричные пояснения.
– Глаза, её глаза! Они поменяли цвет! Ты представляешь? Я подобного не видела; сегодня зашла к ней в комнату, чтобы позвать к завтраку, а она смотрит на меня этими глазами! И такая бледная и вялая. С ней точно беда, Алесса! Уж я-то чувствую!
Своих детей у Алессы и Фонса, проживших не один десяток лет вдвоём, не было. Представить, что чувствует мать к ребёнку, госпожа Алесса могла отдалённо, хотя порой общаясь с малышкой Бити, ловила себя на печальной мысли «а если бы…» и в такие минуты взирала на девочку с грустной нежностью. И теперь, едва поспешая за суетливой трусцой соседки, Алесса (которая возвышалась на целую голову!) досадливо сетовала на время, которое каждый шаг её длинных и ещё стройных ног замедляло, как если бы женщина ступала не по тверди, а по вязкому болоту.
Где-то в стороне за домом раздавались истеричные нотки раздражённых голосов безнадёжно опаздывавших людей и в пику им – недоумение тех, кто точно мухи в паутине, застряли в тенетах времени. Алессе даже ветер ощущался непривычно: он то ласково касался тёплыми пальцами лица, то вдруг срывался и что есть мочи ерошил волосы ледяными ручищами.
У входа в соседский дом их встретил месье Гаспар, отец Леона и дедушка Бити. Пожилой господин вежливо приветствовал обеих женщин кратким кивком головы и хитрым даже для старика прищуром.
– Довольно странный денёк намечается, – проговорил он, когда Алесса уже прошла мимо.
Эта фразочка тут же насторожила женщину.
– Что вы имеете в виду? – Госпожа Алесса аж встала, как вкопанная.
– Да время сегодня как с цепи сорвалось, бежит, за хвост не поймаешь, – только и бросил безразличным голосом месье Гаспар да и был таков.
– То же самое мой Фонс говорил, – ошарашено вымолвила госпожа Алесса, но её окликнула из глубин дома торопыга Клара. Ничего не оставалось, как идти на зов.
Где-то между гостиной и кухней ей встретилась ещё одна обитательница дома – почтенная мадам Росанна, супруга месье Гаспара. Седовласая дама, в отличие от Клары, выглядела стойко и чрезвычайно обрадовалась гостье.
– Чудный денёк, не правда ли? – старушка подмигнула скорее из желания ободрить Алессу, нежели ради шутки.
– Что?
– Время неторопливо отмеряет свой ход, – заговорщицким, довольным голоском пролепетала мадам Росанна. – А что ещё желать старикам? А?
– А..эм…, вы так находите? – только и нашлась, что выдать гостья.
– Это Хронос забавляется, – прошептала пожилая дама, – куражится, тешится. Великий Шутник этот Хронос.
От такого заявления у Алессы открылся рот, но тут её отвлёк новый окрик Клары, та уже взбежала по лестнице на верхний этаж, где располагались спальные комнаты благого семейства. Только нога госпожи Алессы коснулась первой ступени, как сверху раздались громкие, топочущие шаги, и как результат – незадачливую даму едва не сшиб глава семейства, месье Леон, летевший подобно недавно суетившемуся господину Фонсу, на ходу судорожно впихиваясь в верхнюю одежду.
– О, чёрт! – вырвалось из достославного месье, когда внизу лестницы ему попалось досадное препятствие в лице соседки. – Алесса! А ты по каким делам тут?
– И тебе доброго утра, Леон, – вежливо проскрипела зубами Алесса. По честности, Леона она терпела ради подруги, чей супруг всегда казался заносчивым гордецом и грубияном. – Меня пригласила Клара. Кажется, Бити захворала.
– Как? Опять?! – прокричал месье Леон, летя во весь опор к входной двери. – Дочка ведь хворала не так давно. В прошлом месяце, кажись…
«Кажись» разошлось в воздухе на улице.
– И не месяц, а три тому назад, болван, – сухо поправила пустоту госпожа Алесса, медленным шагом поднимаясь по ступеням.
Когда она очутилась наверху, казалось, прошли часы; за тот подъём по ступеням, которых и было-то двадцать девять (всего-то!) беспокойная мать малышки призвала соседку раз этак десять, не меньше.
В девичьей спаленке, уютной разноцветной обители детства, Алесса застала мать, с тревогой взиравшую на дочь в кровати. Бити, малое дитя, которому шёл седьмой год жизни, тихонько лежала под кровом тёплого лоскутного одеяла. Пёстрое одеяльце из разномастных кусочков тканей нашила мадам Росанна, знатная рукодельница.
Бити и впрямь казалась бледнее обычного. Когда же Алесса приблизилась к девочке, та повернула к ней лицо и обратила свой взор. И тут госпоже Алессе стало не по себе как никогда в жизни: прежде ясные, каре-зелёные глаза дочери Клары теперь лучились золотисто-серебряным светом. Да-да, именно такой цвет уловила Алесса. Никогда в жизни она бы не могла представить себе слияния золота и серебра так, чтобы один другого не поглотил, но в случае глаз Бити невозможное случилось.
– Но как? – пересохшим горлом просипела Алесса.
– Вот и я о том же, – тут же залилась слезами лёгкая на плач мадам Клара. – Бити больна, сомнений быть не может. Но что за хворь? Я о такой не слыхала, а ты, Алесса?
– И я, – растеряно отозвалась соседка, плюхнувшись в детское кресло, которое угрожающе затрещало под весом дамы. И неуверенно добавила, – наверное, нужно за доктором идти.
– Я тоже так думаю, но малышка противится, отказывается, – пожаловалась мать, – утверждает, что с ней всё в порядке.
И тут, как бы в подтверждении слов, заговорила сама Бити:
– Со мной всё хорошо, мамочка. Госпожа Алесса, отговорите маму звать доктора. Мне только бы поспать.
В смятении Алесса перевела взгляд с сиявших серебряной позолотой глаз девчушки на стену в изголовье кровати. Там в центре висели забавные, выполненные в виде звезды, часы. И тут отметила наблюдательная госпожа Алесса новую странность: стрелки на часах замерли где-то с четверть часа назад и упрямо стояли на месте. Как раз тогда, когда началась эта канитель с минутами. Конечно, часовой ход могли просто забыть завести. Но слишком много чудного творилось с утра.
– А что с часами? – прямо спросила дама, не отрываясь от молчаливых стрелок.
– Ах, часы, – Клара только теперь их будто заметила, – да кто ж знает. Да и дело ли теперь до них? Что с Бити делать? – и запричитала как заведенная. – Моя малышка, моё солнышко, моё дитятко.
Но Алесса прямо-таки чуяла крепкую связь часов и болезни соседской девочки.
– А ты знаешь? – обратилась она к Бити.
– Время заболело, – слабеньким, уставшим голоском отозвалась девчушка, протяжно зевнув при этом.
– Откуда тебе это известно? – осторожно поинтересовалась госпожа Алесса, косясь на Клару. Та в недоумении и с упрёком уставилась на подругу, правда, позабыв о своих завываниях.
– Оно пришло ко мне под утро, – прошептал детский голосок, Бити начинала погружаться в сон, её сияющие глазки с трудом моргали, отгоняя сонный дурман. – Время тоже болеет. Ему нужно как следует выспаться, ведь ему всегда некогда.
– Она бредит, – опомнившись, заохала мадам Клара, оправдывая слова дочери. – Ну какое время? Да и как время может заболеть ни с того ни с сего? Ерунда.
– Как знать, – только и раздалось в ответ.
Но на ощупь лобик малышки оказался прохладным, что, впрочем, ни капельки не угомонило беспокойную мамашу.
– Спать… нужно поспать, – вылетело еле слышными вздохами из уст Бити.
Алессе даже послышался тонкий, тщедушный голосишко, точно волос, вплетшийся в слова девочки.
Бити сомкнула глаза и уснула. Ничего не оставалось, как просто дать девочке хорошенько выспаться.
– Идём, Клара, пусть Бити поспит.
Алесса вытолкала из детской спаленки хныкавшую мать и уговорами довела до кухни, где уже вовсю хозяйничала мадам Росанна.
– Но может, всё же пойти за доктором? Вдруг это серьёзно? – не унималась Клара, правда, поддалась влиянию соседки и послушно села на стул.
– Бити же сказала, что ей нужно поспать, – внушала госпожа Алесса, чувствуя, что медлительная тяжесть в ногах и руках потихоньку тает.
– Но как же её глаза?
– Пройдёт, – отмахнулась Алесса, её взглядом поддержала мадам Росанна, подав обеим женщинам чашки с горячим чаем.
– А покамест попьём чай, – изрекла пожилая дама, громко отхлёбывая из своей чашки дымящийся напиток, – нам спешить некуда, не так ли?
– Ага, – кивнула госпожа Алесса, – пускай время отдохнёт, ему ещё столько предстоит идти.
Бити очнулась лишь наутро следующего дня, и глаза её вновь обрели каре-зелёный оттенок, полностью утратив смесь серебра и золота.
Как оказалось, весь остров, пока спала Бити, сотрясала череда странностей: у кого часы дома вращали стрелками, как ошпаренные, у кого, напротив, еле двигались, точно их смазали мёдом. Но как только девочка проснулась, время возобновило свой прежний ход, а жители Чэро больше не испытывали на себе чудного дискомфорта.
Уже через неделю история была позабыта, всё вернулось на острове к былой привычности, но госпожа Алесса, по обычаю наведываясь к соседям, всё же пристальнее обычного задерживала взор на ясных очах Бити. Со странной смесью тревоги и надежды женщина высматривала в двухцветных радужках глаз проблеск золотого серебра. Вдруг Хроносу вздумается вновь поспать.
Но прислушиваясь к себе и вдруг улавливая промельк искорки в глубине детского взгляда, Алесса честно отмечала, что не боится, а скорее надеется.
