Ольга Васильевна Ярмакова
Истории-семена
– Испей из фонтана, рыцарь, – пропел вблизи звонкий голос юной Эрны. – Вбери долгие лета из волшебных вод, обрети власть над временем, могучий воин.
Маркус сбросил с рук латные рукавицы и с благоговением погрузил ладони в воды родника. Вода оказалась прохладной, но не ледяной, как ожидал рыцарь. Зачерпнув двумя руками, Маркус приблизил к лицу вожделенную магию. Влага в дланях его сияла и имела больше сходства с жидким серебром, нежели с обычной водою.
– Ну же, испей чудо-воды, – настойчиво призывал Маркуса голос Эрны, – прими долгожданный дар, Маркус – вечный воин.
Отбросив последнее колебание, Маркус припал к серебрившейся воде и в несколько глотков осушил её. Сладость разошлась по рту, будто вкусил он цветочного нектара. Смелость тут же наполнила его, как до того вода полнила обе его ладони. Он черпал воду из мраморных недр фонтана и пил её, позабыв обо всём на свете. Эрна стояла подле, лишь согласно кивая. Синева её глаз горела странным торжеством.
– Довольно, воин! – властно остановила она Маркуса, тот уже тяжело сопел от обилия испитой жидкости. – Луна восходит, время прошло. Больше нельзя касаться вод источника.
Что-то действительно переменилось. Хоть вокруг по-прежнему был солнечный день, облаков прибавилось, да и ветер набирал силу, прохаживаясь по макушкам деревьев. Сильная рябь пошла и по зеркальной поверхности вод. На глазах Маркуса свечение ослабевало, блёкло и вскоре серебро родника потускнело, приняв самый обыкновенный вид. Вода в фонтане помутнела, покрылась ряской, а белый дотоле камень оброс песочным мхом. Рыцарь потёр глаза, которые отказывались верить тому, что было перед ними: фонтан выглядел так, будто к нему столетиями никто не подходил. Даже поляна обрела личину дикого заросшего места.
Одна лишь Эрна не утратила юности. Торжество исходило от неё, довольная взирала она сверху вниз на смущённого в конец рыцаря.
Маркус попытался встать на ноги, но те, будто утратив силу, не подчинялись ему более. Тогда он сел спиной к фонтанному камню, решив предпринять повторную попытку немного погодя. Он надеялся, что слабость – это побочное действие чар, которое пройдёт вскоре.
Но злорадный смех чародейки заставил похолодеть его кровь. Эрна встала напротив него, величественная, словно царица, её небесные очи безжалостно взирали на стремительно чахнувшего рыцаря.
– Что ж, Маркус, ты получил сполна, – заговорила она ледяным голосом, – сполна того, что заслужил.
– Ты меня обманула, – прохрипел Маркус, собственный немощный голос испугал его не меньше запоздалой догадки.
– Я дала тебе то, чего ты желал больше всего на свете, воин, – непререкаемым голосом твердила чародейка, – я дала твоему алчному сердцу покой.
– Я не об этом мечтал, колдунья! – слабый хрип вылетел из безвольных уст. – Я хотел продлить лета, я мечтал…
– А зачем?! Зачем тебе продлевать жизнь? Ответь честно, рыцарь!
– Я хотел… я желал…, – Маркус был сбит с толку.
Столько лет он ходил по земле, сражался в чужих воинах ради чужих побед, мечтая отыскать фонтан долголетия, но зачем ему это нужно, оказывается, толком не знал.
– Ты знаешь, зачем, – грозно произнесла над ним Эрна, – всегда знал, просто сам от себя таил глубоко в сердце.
Слабость, как хворь, охватила всё его тело, осушая силу, точно из родника.
– Ты ничем не лучше остальных, Маркус – вечный воин, – сурово винила его чародейка, – таким, как ты, нельзя давать долгие лета жизни. Ты бы не успокоился, продолжил воевать. И сколько бы невинных душ забрал твой меч? А всё ради тщеславия. Ради пригоршни жалких монет.
Эрна испепеляла его презрительным взглядом, в нём не имелось и намёка на жалость.
– Никакой луны, конечно, не было, – иронично заметила она. – То был способ заманить поскорее тебя к фонтану мудрости.
– Я уже догадался, чертовка, – устало выплюнул слова Маркус.
Он всё же опёрся на руки, слабые, они ещё не утратили полностью силы. Чуть приподнявшись, Маркус повернулся на бок и, что есть сил, ухватился за край мраморного бортика. Это ему удалось, но когда он подтянулся выше, и голова нависла над мутноватой поверхностью воды, сил не осталось. Теперь он безвольной куклой лежал на краю источника.
– Ты так жаждал его отыскать, что ослеп давным-давно, воин, – гневный голос Эрны раздался совсем близко. – Я сразу разгадала твои помыслы, рыцарь, как только наши глаза встретились впервые.
Дыхание еле сочилось по горлу Маркуса, из которого вырывались отчаянные хрипы.
– Давным-давно распространила я весть о фонтане с дивной водою, – звенел над его головою холодный голос коварной чародейки. – Я знала, что искать его отважатся лишь самые алчные из всех. Ради вечной власти, ради вечных войн. Ведь тому, кому всё это не нужно, незачем и долголетие. Не так ли? Фонтан и вправду волшебный. Но он не дарует лета, Маркус, он их укорачивает ровно на столько, сколько испьёшь из него. Я зову его источником мудрости, потому как мудрец не коснётся вод, что полны чар. А зачем миру алчные и завистливые простаки, как ты, рыцарь? Довольно и без вас зла. Не так ли, вечный воин?
Её алые уста разразились сухим смехом, но Маркус его уже не слышал. С последним вздохом его душа покинула тело, став пленницей чудесных вод родника. Лицо безвольно упало и погрузилось в холодную воду.
Наутро царь Волдхар потребовал к себе гостя, но после беглого поиска, ему доложили, что наёмника нигде нет. На то правитель вздохнул и объявил, что так и так собирался отказать Маркусу. Затем он перевёл взгляд направо, подле, как и всегда сидела, скрючившись, старая чародейка. Эрна подняла на повелителя взор своих пронзительно-синих глаз и коротко кивнула.
Откровенность
– Я ведьма!
Гордый выкрик помпезно пролетел по комнатке. Рона жеманно откинула со лба пшеничную прядку, с удовольствием наблюдая, как взгляд Даффа, жадно следует за каждым её движением. Юноша округлил глаза и иронично выдохнул:
– Вот это да! С чего это вдруг?
Не поверил. Уголок алых губ чуть заметно дрогнул, но девушка не спешила так скоро сдаваться. Напротив, придав миловидному личику самый ангельский вид, она обдала золотисто-зелёные очи Даффа самым, что ни на есть обольстительным взглядом.
Парнишка был хорош, природа не поскупилась и одарила того с избытком. Чёрные, прямо-таки смоляного оттенка густые волосы до плеч; смуглая, как у моряка, но в то же время нежная кожа; тонкие, уголками росчерки бровей и чётко очерченные линии губ, до которых так и тянет дотронуться. Хорош! Чертовски хорош.
Наверное, именно из-за симпатии ей и возжелалось открыть свою тайну. Что-то внутри неё так и льнуло к смуглому красавцу, который возник на пороге её жизни всего-то месяц назад. Маловато для откровений, но иной раз и взгляда достаточно, чтобы понять, когда встретил родственную душу. Разве не так?
– Не веришь? Но это так.
На сей раз Рона обвила золотистую прядь вокруг мизинца и медленно, томно потянула палец, волосы освободились и изящным локоном легли вдоль щеки. Эффект возымел действие: Дафф тут же вытянул руку, дабы дотронуться, отодвинуть, но на самом деле, якобы ненароком коснуться пальцами бархатистой кожи её лица. Ох уж эти уловки! Она знала их все назубок.
– Но ведь ведьмы это же… – заговорил юноша приглушённым хрипловатым голосом. Рона с внутренним ликованием наблюдала, как оттенок его глаз обретает насыщенный изумрудный цвет, а привычно скреплённые в ухмылке губы полуоткрыты.
– …дети Лилит? Невесты дьявола? Нечистые и падшие? Грешницы? Суккубы? – спокойно закончила за него она, но Дафф не смутился, его пальцы с алчностью изголодавшегося ухватили манящую прядку и вопреки предвидениям Роны, принялись поглаживать меж пальцев гладкий шёлк волос, будто пробуя их, смакуя кожей.
– Э-э-э, – с трудом отвлёкся юноша, – вообще-то, я хотел сказать, что ведьмы не существуют, их придумали для сказок, чтобы пугать малышню.
– А я самая, что ни есть, ведьма! – упрямо гнула своё Рона.
Нежные васильковые очи её потемнели до аконитового оттенка.
Как же его убедить? Это его безразличие к её словам подхлёстывало сделать такое, такое!
Она оттолкнула его руку, не сильно, чтобы не обидеть, но достаточно веско, дабы он понял, что она говорит серьёзно. Дафф сцепил уста в недовольстве, но тут же былая ухмылка вернулась. Его взгляд взирал на неё с испытующим вызовом, который она тут же приняла.
– Смотри же, и не говори позже, что подобное способна сотворить любая женщина!
Девушка отступила на несколько шагов и принялась творить в воздухе пасы руками, быстро тараторя вполголоса известные лишь ей одной слова.
В комнатке было довольно светло, несмотря на ранний вечер. Отходившее ко сну солнце напоследок сбрызнуло небо пронзительно алым золотом, отчего стены внутри помещения отливали красной медью. Но как только Рона произнесла последнее слово в длинной цепочке заклинания, воздух вокруг неё взорвался белым свечением. Даффу пришлось крепко зажмуриться, так ослепительно вышло сияние. Девушка, точно фитиль гигантской свечи, стояла посреди комнаты и звонко смеялась.
– Теперь убедился, Фома Неверующий?
Дафф отважился приоткрыть глаза и тут же пожалел, острая резь прошлась по ним, слишком ярок свет, призванный Роной. И как итог – досадные слёзы.
– Ладно, открывай, не бойся, – пожалела его девушка.
Его веки нервно дёрнулись и с опаской приподнялись: белоснежный светоч, что пылал вокруг Роны, стихал, угасал столь стремительно, что когда Дафф полностью раскрыл глаза, всё было по-прежнему. Он, она и бронзовые в закате стены.
– Ну как тебе? – спросила Рона, алые губки разошлись в самодовольной усмешке.
– Да фокус какой-то, – ответил Дафф, брови приподнялись чуть вверх, отчего уголки их стали ещё острее. – Что-нибудь с химией и физикой.
– А метафизики не хочешь? – фыркнула она в ответ, поджав губки и дёрнув кончиком носа.
Юноша пожал плечами. Во взгляде его промелькнули алые искорки – точно малюсенькие звёздочки вспыхнули и тут же потухли. Рона решила, что это ей привиделось в бликах закатного сполоха.
– Ну, хорошо, покажу то, что никому ещё не показывала, – бросила она сгоряча. Ещё никто её так не цеплял во всех смыслах этого слова.
А Дафф уже уселся в кресло, сложил руки на груди, изготовившись к новому выкрутасу подруги.
Щелчок её тонких пальцев и волосы, сплетённые в добротную тугую косу, рассыпались по спине мелкими волнами. Ещё щелчок. Свободный шёлк платья её затрепетал и вздулся изнутри, будто его, как воздушный шарик, наполнили воздухом. Третий щелчок – и ноги Роны оторвались от пола. Девушка плавно поднималась в воздухе, и когда её голова почти коснулась потолка, она повелительно изрекла:
– Довольно.
И застыла под потолком, ехидно взирая сверху вниз на, казалось, озадаченного кавалера. Дафф застыл со сложенными на груди руками и неотрывно следил за ней. Уголки бровей взлетели ещё выше, а вместе с ними изогнулась дугой вверх линия губ, чуть обнажая в ухмылке зубы. Изумруд глаз посветлел и теперь лучился медовым янтарём. Как странно, только теперь, с высоты потолка Рона уловила эту метаморфозу.
Впрочем, не такая уж это и странность. У многих в зависимости от настроения радужка обретает тот или иной оттенок, темнея или светлея. Девушка тут же постаралась выкинуть из головы это беспокойство.
– Ну? Что теперь скажешь? – пожелала она узнать.
– Иллюзия и только, – откровенно дразня её озорной улыбочкой, пролепетал Дафф, чуть откинув назад голову, отчего его лоб и глаза накрыла пыльная тень от верхушки кресла.
И вновь красные искры вспыхнули, замерцали и погасли в считанный миг. В этой накидке из тени на пол-лица эти вспышки в его глазах особенно отчётливо виднелись, на этот раз Рона не могла списать увиденное на бронзовые блики от окна – Дафф сидел спиной к закату.
– Да как же так-то?! – негодующе выдохнула девушка и, щёлкнув пальцами, плавно опустилась на пол.
Как же ему доказать? Как заставить поверить, что она говорит правду? Впервые она открылась, и нате – ей не верят! Чудная штука-жизнь: когда страшишься довериться кому-то, вздрагиваешь от любого придирчивого взора – тогда да, на тебе готовы выжечь клеймо: «Ведьма»; но вот ты творишь волшебство при дневном свете, и в тебе признают всего лишь фокусника-чудака, не более. Не понять ей этот мир, ей бо… тьфу, дьявола.
Она вздрогнула. Оказывается, пока она внутренне сокрушалась, Дафф, точно Чеширский Кот, возник подле неё и примирительно возложил ладонь ей на плечо.
– Не нужно ничего доказывать, красавица моя, – промурлыкал он томно. Половина лица отчего-то оставалась под покровом тени, только теперь красные огоньки в темноте глаз вспыхивая, разрастались. – Я давно всё о тебе знал, потому и пришёл тогда, когда вышел срок. Я бы раньше пришёл, но не мог, ты была не готова меня принять.
Холодок пробежал по спине Роны, она оцепенела. Пальцы Даффа ласково поглаживали тонкое девичье плечо. Его смуглое лицо оказалось к ней так близко, что она уловила запах его волос, чёрных, чернее Ведьминой ночи. От вороновых прядей исходила тьма и пепел. И ещё совсем чуть-чуть, едва заметно – щепотка копоти.
– Ты?! – округлились её глаза, но не от испуга, скорее от изумления. – Так давно… слишком давно я звала тебя. И ты… ты услышал меня?
Искорки умножившись, слились, заполнив тьму его бездонных очей красным золотом – совсем как закатная бронза, только с алой горчинкой. Ухмылка сошла с его точёных губ, теперь уста несли сожаление и нежность, на которую не способен ни один небесный ангел.
– Я всегда тебя слышал, моя красавица, – серьёзно и в то же время мягко выговорил юноша. – Это наверху слышат выборочно, а внизу внемлют всем, без разбора. Я ждал, когда ты вырастешь, когда дозреешь.
– Значит… значит, время пришло, – затаив дыхание, выдохнула Рона, придвинувшись к нему. Страх, что вспышкой ошеломил мгновение назад, ушёл. Адское пламя очей завораживало, подчиняло.
Пшеничные локоны соприкоснулись с угольными прядями. Дыхание жаркое, подобное огню, в очах Даффа обдало её лицо. Другое плечо накрыла его горячая ладонь. Нестерпимо жаркая, жгучая, как жаровня в аду. Кожа горела, издавая дымный запах, но Рона не сбросила рук с плеч, недвижно, едва дыша, стояла. В глазах её боль и ужас полнились слезами, но чары, держали тело намертво, равно, как и уста, лишь уголки их едва дрожали.
– Увы. – Кавалер с наслаждением втянул аромат жжёной кожи и улыбка, расцветшая на его красивом лице, исказилась в плотоядный оскал.
В тающем свете тень всё глубже наползала на его лицо, пожирая человеческий лик, высвобождая лик истинный.
То, что было Даффом, властно притянуло Рону, сократив то немногое, что оставалось меж ними. И когда его тонкие, раскалённые добела уста припали к её губам, бронза на стенах комнатки погасла. Её сменила аспидная тьма.
– Время вышло, – изрёк хриплый, незнакомый и прежде столь желанный голос.
И тьму разорвал крик.
Свет во мраке
Сумерки
На закате в малиновом угасании неба кружили несносные чайки. Их пронзительные крики раздражали её. Отчего они постоянно вопят? К чему призывают? А может, оплакивают кого?
Они мешали, отвлекали её от созерцания отмиравшего дня. Ворох белогривых облаков хороводил низко, отдавая прощальные поклоны уходившему на покой дневному владыке. А чайки не унимались. Они словно устали не ведали, сновали под облачными телами, ныряли в их недра и выныривали с оглушительным кличем.
– И чего вам неймётся? – рыкнула она на них.
Раскатистое эхо разошлось по Дивной долине. Вздрогнули деревья, замерли травы, рябью пошла вода меж камней у её ног. Но чайки будто не замечали того, они кружили с прежним рвением в последних золотистых лучах заката.
– И чего вам не угомониться? – рявкнула она во второй раз.
От её мощного окрика содрогнулись Железные горы. Огонь, мирно дремавший в глуби самой большой из них, проснулся и устремился наружу, изливаясь пламенной рекою. Напуганные твари в ужасе бежали от гор, силясь найти спасение в другом месте.
А чайки, как ни в чём не бывало, рассекали остывавший воздух и что есть мочи кричали.
– Да что же с вами не так? Устанете ль вы когда-нибудь? – сотряс долину её яростный вопль.
Мигнул и растаял малиновый отсвет. Темнота заволокла небосвод тёмно-синей шалью, сбрызнув темень десятком серебряных звёзд. Ветер, что вольно носился по Дивной долине, затерялся в потёмках и остался до утра на постое у ящера в глубокой пещере, всё равно ночью тот бодрствует. Так что ж ночлегу простаивать зря?
Она смотрела в ночное небо на расцветавшие созвездия, чаек она не видела, но они были там. Дерзкие птицы бесстрашно резали крыльями высь и кричали.
Тогда она смирилась и, подобрав лапы, что вековыми столпами давили землю долины, удобно устроилась на камнях.
– Вы умрёте, верно? Если прекратите и сдадитесь?
В ответ небо огласилось зычным, надрывным кличем. Чайки кружили над ней за неимением облаков и солнца.
Яснопад
Тёплый июльский день подходил к концу. Солнце наполовину шагнуло за горизонт, лениво волоча золотистую мантию. Воздух потихоньку остывал, насыщаясь янтарными тягучими сумерками. Тени удлинялись и срастались в одну. И вот бледно-голубое небо сделалось золотисто-розовым, когда дневное светило, наконец, целиком погрузилось в страну снов.
На небосклоне, чьё полотно гасло вместе со всем миром, распустилась первая смелая звезда. Её огненное свечение бесстрашным маяком будило и призывало дремавших в дневную пору сестёр, и те робко, по одной расцветали на тёмно-сером, чахнувшем небе.
Когда звёздных светочей зажглось вдоволь, и своими соцветиями они образовали затейливые рисунки-созвездия, один мальчик, не любивший рано ложиться в кровать, прильнул к окошку своей спаленки и обратил любознательный взор в затухавшую высь.
Вскоре небосвод набух и полностью пропитался чернилами ночи, звёздных цветов на нём распустилось ещё больше: точно некто рассыпал щедрые россыпи самоцветов. Мальчуган приметил: одни звёзды мерцали холодным белым светом, другие искрились голубоватым и лютиковым, но были и те, что изливали сверху рубиновый да изумрудный свет. Чудно, однако. Но любимицей была, безусловно, та, первая. Она, единственная, выдавала рыжину отваги и смелости, и другой такой во всей бесконечной вышине было не сыскать.
– Не спится?
Мама вошла в мальчишескую комнату тихо. Сынишка вздрогнул от её негромкого голоса, но не оторвал пытливого взгляда от окна.
– Не будешь спать, всё пропустишь, – ласково добавила мама, присев на край пустой кроватки. – И звезда к тебе не прилетит.
– Это как это? – удивился малец и обернулся.
В комнатке давно царил полумрак: при свете ночника так плохо видны звёзды с улицы. Мальчишка всмотрелся в материнское лицо, и тут же подметил: в звёздном свете, щедро сочившемся в спальню, мамины глаза горели точь-в-точь, как тот светоч-маяк за окном.
– Если ляжешь в постель и укроешься одеялом, я тебе расскажу, – пообещал мамин голос.
– Ладно, – согласился сынишка, однако, твёрдо решив, как только мать покинет спаленку, он стразу вернётся к наблюдательному посту у окна.
И вот мягкий матрац прогнулся под телом, коварная пухлая подушка заботливо обхватила голову, а невесомое одеяло накрыло сверху, точно сотканная из воздуха мантия. Наверное, у солнца такая же, подумалось мальчику. От этой мысли стало весело и уютно. Мама заботливо подоткнула концы одеяла.
– Знаешь, сына, – начал её мягкий голосок, – звёзды ведь разные бывают. Одни – цари, а другие – странники.
– Это как это? – пискнул изумлённый голосок сына.
– Цари – те, что ты каждый вечер высматриваешь из окна. Они правят ночью и одаривают мир светом, чтобы никто не потерялся во тьме. Цари-звёзды дают покой людским сердцам.
– А другие?
– Те другого полёта птицы, – нежно заметил мамин голос. – Странники и кочевники. Они никогда не сидят на месте, им некогда. Их свет тем ярче, чем быстрее их полёт. И эти звёзды одаривают людей вдохновением.
– А как они это делают, мам?
– Когда человек спит, – произнесла мать и обратила лицо к окну, – тогда-то к нему прилетает звезда-странница и дарит то, о чём он больше всего мечтает днём. А утром он просыпается счастливым и вдохновлённым внезапным озарением, даже не догадываясь, что это звездный свет внутри него горит.
– Значит, если я усну, ко мне спустится звезда?
– Только если ты будешь спать крепко-крепко, – уточнил мамин голос. – Если спать вполглаза, не подействует. К таким звёздные кочевники не приходят.
– Может быть, – донеслось с подушки.
Мама наклонилась и поцеловала сынишку в лобик. Когда она была на пороге комнатки, обернулась, собираясь попрощаться, но отчего-то не стала. Глаза её светились точь-в-точь как у той, самой смелой звезды, самой любимой.
Мальчуган хотел было исполнить намерение встать, но почему-то желание ослабло, а одеяло так ласково обнимало тело, как мамины руки. В окошко виднелся лоскутик неба и сверкавшие на нём бисеринки звёзд. Вскоре сон пробрался в тёплую мальчишескую постель и сомкнул упрямые любопытные глаза мальчика.
И во сне всё было именно так, как говорила мама. Были царственные, в красивейших диадемах звёзды-правители и те, другие, что не стояли на месте.
Они падали тысячами. Кометы с хвостами, черепами-звёздами. В глухую полночь. Идеи, гениальные и неповторимые, погружались в землю, искали души, в чьих уголках есть ниши-пустоты для новых идей. Они проникали во сны мечтателей и путешественников. Они влетали в приоткрытые рты спавшим садовникам и правителям. Они вкрадывались в уши художникам и поэтам, архитекторам и стеклодувам.
Поутру всё прояснялось. Кто-то, прислушавшись к чудному сну, шёл к холсту или нотной тетради и творил шедевр. Кто-то вдруг находил «то самое» верное решение в проектировании дома. А кто-то, наконец-то, решался на встречу, откладываемую годами.
А кометы неслись по космосу, линовали огненными хвостами черноту вселенных, озаряли звёздными черепами тьму и осеняли иных спящих.
