Ольга Васильевна Чемерская
Синеока, что делать?
Секрет Синеоки
– Шмель, ты не представляешь, как тесен мир! – всплеснула руками Виолка.
– Ты имеешь ввиду людей?
– Да. Здесь рядом детский спортивный лагерь находиться. Как раз на границе с Лисьим Бором. Они ходят купаться на нашу речку Овсянку! Я много раз с ними сталкивалась. И знаешь что? Мы встретили детей этого толстопуза!
– Какого толстопуза?
– Того самого директора несуществующего химкомбината! Помнишь, приезжал к нам и ходил, в каждый угол заглядывал?
– А вы не продадите нам это место?.. – кривляясь, изобразил Лавр, Иннокентия Аничкина.
– Их зовут Оля и Вова. Они нам угрожали! – вставила словечко тихая Кления.
– Ого! Действительно. Не удивляюсь, что вы захотели их проучить.
Лавр и Виола промолчали о том, что идея появилась значительно раньше. Оба подумали, оправдываясь, что желание пришло интуитивно. Как и все детские желания, впрочем…
– Мне пора, – сказала вдруг Кления и друзья поняли, что добрались до вековой сосны, в которой обитала лесавка.
– Может, к нам? Я собираюсь печь блинчики. Пока нет Лилии и отца, решил научиться готовить самостоятельно. Сегодня блинчики. Только сразу предупреждаю, я только учусь!
– А можно?
– Конечно, – ответил Шмель, срывая малиновый цветок пиона, загадочно при этом улыбаясь.
– Что это с ним? – шепнула Кления Виолке. Но та только пожала плечами.
Шмель шёл впереди, насвистывая не хуже соловья, девчонки болтали о своём, о девичьем, а Лавр что-то говорил, говорил… и если бы ему взбрело в голову спросить о чём-то Шмеля, то, ей Богу, Шмель не сразу бы догадался, что ответить. Он витал в облаках, приняв свой истинный облик, хотя все эти дни в присутствии людей и берегинь старался не выделяться. По тому, как он отстукивал копытами, по камушкам дирижируя рукой в воздухе, можно было решить, что леший сочиняет стихи…
Лавр расположился в гостиной с тестом, над которым они колдовали вместе с Виолкой, поставил на стол блинницу и приготовился «священнодействовать». Блинница без магии была абсолютно бесполезна, а Синеока всецело отдалась вниманию Шмеля.
– Мам! Ну, мам! – не мог докричаться Лавр.
– Что, мой хороший? – не поворачивая головы, спросила Владычица, беспрестанно улыбаясь болтовне лешего.
– Шмель! Я собираюсь печь блинчики. Может, уже хватит!
Оба, как по сигналу, обернулись. На лицах читалась растерянность и вопрос.
– Я расскажу всё папе!
Синеока и Шмель разом прыснули. А следом смешинку подхватили и все остальные.
– Что смешного? Ну что смешного!
Когда все, наконец, отсмеялись, Синеока подошла к блиннице и, водя рукой над конфорками, нагрела их до ста градусов.
– Готово!
– Не уходи! Температуру нужно поддерживать.
– Виолка, смотри. Вот так! Давай, давай… В-о-о-от. Молодец! Теперь вы настоящая команда. И Лавр тоже, сосредоточься. Жар должен рождаться в груди. Нар эн тьярс. Малтанайе. Почувствуй его. Чувствуешь? А теперь отправляй его через левую руку в ладонь. Виолка, тоже.
Кления смотрела на то, как творится магия, с восхищением. Лесавки использовали лишь малую часть своих сил. Они не творили заклинаний, и вся их магия заключалась в том, чтобы слиться с природой. Она шёпотом произнесла слова и почувствовала, как разгорается огонь в её груди.
– Кления, умоляю! Одна в лесу не пытайся творить заклинания. Может начаться пожар, и лес погибнет! Дети! То же самое я говорю и вам. Запомните сразу и контр-заклинание…
Синеока несколько раз произнесла слова на неведомом языке, и дети послушно повторили. И вдруг глаза их расширились: едкий дым заполонил гостиную
– Блинчики! Мои блинчики!
Лавр схватил лопатку и, подхватив блинчики, по очереди выложил их на тарелку.
– Первый блин… трамплин. Жареные гвозди! – выругался Лавр. И девчонки снова засмеялись.
– Давай заново! – предложила Виола, нагревая блинницу.
Блинчики получились: пальчики оближешь!
– Знаешь, сынок, пока ты здесь, я могу привыкнуть к этим блинчикам не на шутку!
– А знаешь, как я их люблю! Особенно со сгущенкой.
– Что это ещё? Чувствую, человеческая пища до добра не меня не доведёт. Что тут говорить! Весь мир пал к «ногам» блинчиков. Магический мир может не выдержать столь коварной интервенции. С завтрашнего дня ты садишься на диету. Сокращаем мучное, увеличиваем количество трав и ягод!
– Бе! Может, я не бергинь? Терпеть ненавижу травяные настои и взвары. А от ягод у меня бурлит в животе! – словно извиняясь, пожал плечами Лавр.
– Ты просто не привык. Поживешь у нас, и всё станет по-другому.
– После обеда, кстати, все идём на сбор малины, – сказал как бы между прочим Шмель, кидая в рот блинчик и подмигивая Синеоке. Та восседала в кресле, непоколебимая и властная. Истинная королева. Холодная внешне, она могла превратиться в дикую рысь, а могла стать пушистой кошечкой. Но и в том, и в другом обличии она повелевала, управляла чувствами вступившего с ней в диалог человека или магика.
– Да. Работать. Все идут работать!
***
Два часа Лавра учили управляться с ягодными кустарниками. Под конец он думал, что упадёт в малину и уснёт на первой подходящей кочке. В коттедж вернулся сильно уставшим.
– Ван: найти плантацию. Ту: очистить от папоротника, кустарника, высокой травы. Фри: дублировать кусты. Найти рясные кусты с крупной ягодой и дублировать. Если вы играли в оазис, должны понимать, как это происходит, – рассказывал он Степану и Лилии, которые приехали в деревню после обеда.
– Дублировать? И ты смог?
– Мальва меня научила. И полоть, и дублировать. В итоге я смог создать плантацию пять на пять метров. Собрал с неё ведро малины. Фо: малину нужно было законсервировать.
– Варенье, что ли, сварить? – усмехнулся Степан.
– Наложить заклинание консервации. Чтобы ягода не испортилась раньше времени. Мы же её на продажу выращиваем! Вот так и пашем с утра до ночи, словно рабы на плантациях. Чтоб ягодка к ягоде: как на картинке детской книжки. Всё! Сил моих нет!
– Загоняли парня! – засмеялась Лиля.
– Мы вам с Виолкой сгущёнку привезли, к блинчикам.
– А можно без блинчиков? Можно просто её съесть в голом виде?
– В голом виде? – теперь уже засмеялся Степан. – Ну, какие у вас ещё новости?
– Они ходили на речку с утра и встретили юных отпрысков директора химкомбината, – сказал Шмель.
Лиля закатила глаза к потолку.
– Обложили со всех сторон! А как вы поняли, что они его дети?
– Они нам угрожали. Сказали, что отец построит здесь химкомбинат, и деревня сгинет с лица земли вместе с её обитателями, – сказала Виолка.
– А что их лагерь в первую очередь закроется, они не сказали? Так вот, лагерь последний сезон работает в августе. И всё! Зимних сборов уже не предвидеться.
– Не будет, если начнётся строительство, – уточнил Степан. – Вот ваши документы. Вот на грузовик. Шмель?.. Учимся водить грузовой транспорт?
– Что делать… учимся, – отозвался Шмель. – Двух бед не бывать, а одной не миновать!
– Завтра с утра и начнём. Самое главное – выучить ПДД. Держи!
Шмель взял в руки брошюру и покрутил в руках.
– Я…
– Не умеешь читать?
– И писать тоже.
– О-о-о-о-й, – с ноткой презрения протянул Степан. Не таким уж и крутым оказался его конкурент.
– Научиться читать и писать не так уж сложно. Я в свое время поняла, что к чему, достаточно быстро. Думаю, Лавр смог бы оказать нам небольшую услугу и помочь в обучении, – вступила в разговор Синеока.
– Так что, мы теряем время? Я работать на вас долго не смогу. Без машины вы заперты здесь! Лавр, ты с собой брал какие-нибудь книжки почитать?
– Взял Эрагона и Сапковского.
– Думаю, то, что нужно! Но лучше, если бы это был Пушкин! Ладно, в следующий раз привезу побольше классики. А пока сойдёт и Эрагон. Если будешь читать вслух, ты того… поясни берегиням, что мир в книгах – выдумка!
– Выдумка? – переспросила Синеока.
– Да. Сказка. Люди любят сказки.
– Лавруша, принеси мне книгу.
– Что сейчас? – изнемогая от усталости, возмутился Лавр, но встал и пошел. Взгляд матери не просил, а приказывал так, что сопротивляться было бесполезно.
– Интересно, все женщины такие? Если да – никогда не женюсь! Понятно, почему с ними мужики так носятся. Они под гипнозом!
Синеока, улыбаясь его словам, открыла книгу в середине и начала читать вслух. Вполне себе сносно и с выражением.
– Как ты узнала какие звуки передают буквы?
– Буквы обладают невербальными свойствами. Они «намолены» людьми так, что энергетика просто зашкаливает. Буквы говорят себя, если прислушаться. А я только повторяю. Читать и понимать текст мне легко. Труднее было научиться писать. Письмо, больше умение. Как рукоделие.
– Рукоделие! Ха-ха! – мне было трудно «рукоделить» в начальной школе. Я и сейчас, по мнению учителей, пишу как курица лапой! А читать выучился ещё в садике, – похвалялся Лавр.
– В садике? – пришло время удивляться Виоле.
– Детский сад. В нём растут цветы жизни.
– Как это?
– Детей иногда называют «цветы жизни», – ответила Лилия. – Говорят, это название придумал немец. А русские подхватили. Даже воспитательниц в детских садах первое время называли садовницами. Представляете?!
– Люди иногда и впрямь милые, – улыбнулась Синеока. – Шмель, попробуй ты!
Шмель взял книгу в руки и долго вглядывался в буквы. Когда все устали ждать и открыли рты, он заговорил:
—…«Эрагон посмотрел на волшебные кости и вздрогнул. Кости дракона… Может быть, родственника его Сапфиры!.. «Хочу ли я знать свою судьбу? – думал он. – Разве я могу так просто решиться на это? А что, если мое будущее мне совсем не понравится? Нет, пожалуй, неведение – вот истинное счастье…»
– А почему ты предлагаешь мне это? – спросил он.
– Из-за Солембума. Он, может, и грубиян, но то, что он с тобой заговорил, о многом свидетельствует. В конце концов, он ведь волшебный кот. Я предлагала прочесть судьбу и тем двоим, что разговаривали с ним до тебя. Но согласилась только женщина. Ее звали Селена. Увы, впоследствии она горько пожалела об этом…»
– Про драконов. Интересная книга. Мы тоже можем предсказывать судьбу. Только для этого нам не нужны кости драконов, – сказала Синеока.
– Серьёзно? – удивился Степан.
– Скорее всего, это будет очень туманное предсказание. Как правило, мы видим смерть. Смерть, как и рождение – два очень ярких события в жизни любого человека.
– И когда я умру?
– Твоя жизнь будет долгой. И умрешь ты, держа за руку очень красивую женщину. А что касается драконов…
Синеока скрылась в омуте и через минуту появилась с яйцом. С хрустальным сине-голубым яйцом.
– Прям как в Эрагоне!
– Может, всё-таки в книге не совсем всё выдумка? Больше похоже на истории из далекого прошлого Земли, как и это яйцо.
– Оно живое? – завороженно произнес Лавр.
– Возможно, да. А возможно и нет. По крайней мере, я чувствую в нём жизнь, хоть и не уверена на сто процентов. Оно храниться у нас несколько тысяч лет.
– Вот было бы здорово, если б дракон почувствовал во мне хозяина и пробудился…
– Нет. Точно нет! По легенде, твоё сердце должно быть горячим…
– Что значит: горячим?
– Значит, оно должно любить!
Лешак
– Пап, почему? Почему этот дракон не может быть моим?
– Дружище, не может так быть, чтоб всё и сразу! Я вот даже магией не владею, а ты почти как Гарри Поттер. Причём не испытаний тебе ни Дадлей, ни Дурслей. Всё на блюдечке с голубой каёмочкой. А ты: хочу собственного дракона! Не жирно ли? В конце концов, тебе же сказали, что сердце должно быть горячим! Оно должно любить! Ты любишь хоть кого-то?
– Ну-у-у-у.… тебя люблю. Лилю.
– Это так, само собой разумеющиеся. А нужно любить, чтоб на части рвало. Чтобы вздохнуть было невозможно.
– А сам ты хоть раз так любил?
– Я? Я только слышал.
– Значит, ты ни маму, ни Лильку никогда не любил?
– Они мне очень дороги. А мама твоя… она… к ней у меня особое отношение. Она колдовством притягивает. Понимаешь?
– Понимаю… Как же заполучить это яйцо?..
– Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь… и каждый вечер сразу станет удивительно хорош. И ты поёшь… – затянул Степан, глядя в окно. Там, за окном, в молодом ельничке гуляла Синеока в сопровождении Шмеля. Шмель что-то мурлыкал, хитро поглядывая на Владычицу, а та в ответ улыбалась.
– Чёрт! – выругался Степан, сдерживая злость. Кулак дрожал от напряжения и желания стукнуть как следует по подоконнику. Но в комнату только что вошла Лилия, и Степан опустил кулак, лишь легонько стукнув по тёплому дереву подоконника.
– Стёп, – Лиля обвила его руками за талию и горячо задышала в спину. – Стёп, пожалуйста. Выброси из головы Синеоку. Она тебе не принадлежит и никогда не будет принадлежать. Поверь.
Степан посмотрел в сторону Лавра: сын не слышал их. Он пританцовывал, сидя на диване. Из наушников громыхала музыка, которую можно было даже слышать…
– Когда я её вижу, у меня сердце не на месте. Оно скачет, как не объезженный жеребец. Я знаю, она меня любит…
– Не припомню, чтобы она кого-то любила. Особенно из людей! Моя мать – бесчувственная чаровница!
– Ты её не знаешь!
– А ты… ты зачарован!
– Ей сейчас зачем меня зачаровывать? Сейчас она естественна!
– Настолько, что ты ей просто безразличен!
– Ты ревнуешь! Ты проникла в мой дом обманом и тупо женила на себе!
– Я? Ты говоришь мне это десять лет спустя. Так?
Лиля резко бросила на диван снятые с верёвки брюки и вышла из домика, громко затворив за собой дверь.
Садилось закатное солнце, всполохами мелькая меж сосен.
– Кажется, я переборщил. Обидел… – раздосадовано Степан заходил взад-вперёд по комнате, мучаясь чувством вины. Потом не выдержал и побежал следом.
Впереди, метрах в пятидесяти, мелькнула её белая юбка и скрылась в темноте леса. Где-то там стоял амбар для хранения и сушки ягод, а за ним начинался частый малинник, посаженный наподобие лабиринта. Он без сопровождения сам бы туда не сунулся никогда. Кусты, колючие и ветвистые, стояли выше головы. Ни заглянуть, не выглянуть…
Добежав до того места, где, как ему показалось, Лиля свернула, он остановился и крикнул:
– Лиля! Лиля подожди. Прости, я был слишком груб! Лиля!
Но Лиля не отвечала. Степану показалось, что она где-то недалеко тихо всхлипнула, пискнув, как это бывало раньше. Он бросился на звук в колючий, благоухающий ароматом малины лабиринт.
– Лиля! Солнце садиться. Давай вернёмся! Не обижайся. Прости меня, дурака! – кричал он, но в ответ слышал только шорох травы и тихое всхлипывание. Через какое-то время Степану показалось, что прошла целая вечность. Солнце в самом деле садилось, и в лесу становилось жутковато. Малинник кончился, а оказавшись среди высоченных сосен, он понял, что вовсе не видит Лилю.
– Лиля!
Впереди послышалось уханье совы, жуткий скрежет. И вдруг, оглушительно вспыхнув, эхом пронесся по округе испуганный девичий крик.
– Лиля! – Степан рванулся вперёд. Он всматривался в темноту, задыхаясь от волнения. Кто? Где? Как?
– Лиля!
Снова послышался душераздирающий скрежет. Степан заметил впереди лёгкое свечение. Побежал, споткнулся о корягу, разодрал ногу, встал и снова побежал. В темноте маяком трепетал белый клочок Лилькиной юбки. Степан щурился. Куриная слепота сковывала взгляд, но он все же увидел, как мечется Лиля в объятиях… дерева. А дерево – старый трухлявый ствол, затягивает её внутрь, в сердцевину ствола… С глаз пропали голова, плечи, и белая юбочка вот-вот пропадёт из поля зрения.
Степан схватил Лилю за ноги и потянул на себя. Схватка с «деревом» длилась несколько безумных секунд: ноги Лилии уплывали из рук Степана, как песок сквозь пальцы.
– Да что это за чертовщина! – взревел он и вцепился руками в расщелину, раздвигая края луба в разные стороны. Ничего не получалось. Ситуация становилась отчаянной. Степан заорал во всю глотку, схватил увесистую корягу с земли и со всей силой удалил по стволу.
Лиля перестала сучить ногами, и Степан понял, что сработало. Тогда, что было сил, он стал лупить корягой по дереву без остановки. Ствол заскрипел, расщелина чуть растворилась, как пасть амазонской арапаймы1, и Степан увидел волосатое лицо с круглыми дикими глазами и торчащими большими островерхими ушами. Человеком его можно было назвать весьма условно…
Степан хватанул его корягой промеж глаз, и голова существа безвольно повисла в расщелине трухлявого ствола.
Совсем близко раскрылся омут, и из него шагнули Шмель и Синеока.
– Что произошло? – удивленно спросила, обеспокоенная Синеока.
– Мы услышали шум и почувствовали, что творится неладное. Это Лиля? – спросил Шмель и, не дожидаясь ответа, приблизился к дереву, возложив на него ладони по обе стороны расщелины. Дерево заскрипело и, медленно расправляя старый, пожелтевший от времени луб, открылось. Из пасти лже-арапаймы вывалилась Лиля. А следом…
– Лешак. Одичавший лешак, – опознала чужака Синеока.
Степан подхватил Лилю на руки и понял, что она без сознания. К изумлению присутствующих, он зарыдал.
– Лиличка, Лилёк, очнись! – омывая её лицо градинами слёз, Степан то прижимал Лилю к груди, то, отстраняясь, снова всматривался в неё, ища присутствия искры сознания. Видимо, боясь, что она больше никогда к нему не вернётся. – Ну сделайте же что-нибудь! Сделайте!
– Скрути его и в сарай, – отдала распоряжение Синеока, и Шмель навис нас лешаком. Синеока присела рядом с Лилией.
– Думаю, с ней всё в порядке.
Синеока прикоснулась белыми пальцами к вискам дочери и приблизила лоб к её прохладному, чуть влажному лбу. Несколько секунд Степан наблюдал зеленоватое свечение, соединяющее двух женщин воедино. Резало глаза, и он опустил взгляд. Лилия вздрогнула в его руках, и Степан облегченно вздохнул.
Запирающее заклятье
– Как ты себя чувствуешь? С тобой точно всё хорошо? – беспокоился Степан, не отходя от Лилии ни на шаг. Лиля молчала. С момента похищения она ещё не промолвила ни слова. Глаза у девушки были грустнее некуда. Подёрнутые влажной поволокой, они безразлично смотрели в одну точку. Периодически Лилия засыпала, пугая этим Степана. Здоровому человеку не свойственно подобное поведение. Он не находил себе места, мечась в маленькой комнатке, как загнанный в угол зверь. В любой момент он готов был сорваться и уехать в город, чтобы показать Лилю врачу. Заверения Синеоки в том, что ничего страшного в состоянии Лили нет его не успокаивали.
***
– Ты знаешь его? – спросила Синеока, напряженно вглядываясь в лицо лешака, повязанного верёвкой и лежащего на полу амбара. Тот начал приходить в себя.
– Это Ясень. Он из нашего магического круга. Ушёл он давно. Как только начали пилить лес. Думаю, с ним произошло то же, что со всеми другими, безвозвратно покинувшими родные места. Ясень – старик. Не сладко ему пришлось. Он, видимо, не сразу нашёл приют, наверняка обошёл все окрестные леса в поисках дома, прежде чем поселиться в том стволе. Потому и одичал.
– А где обосновался ты?..
– Я? – удивился Шмель. Каждый вечер он уходил прочь, и Синеока ни разу не спросила «куда». Лешему в первые дни приткнуться было некуда. Никто не предложил угла, он бродил, как неприкаянный, вокруг да около магического узла, оставаясь бездомным в новом месте. Однажды, совершенно случайно, на южной оконечности хрустальных гротов он наткнулся на ель. Со стороны её было не видно: она пряталась в молодняке, одной стороной касаясь склона. Верхушка ели была обломана, и на месте слома из неё торчало несколько тонких верхушек.
Шмель пробрался сквозь заросли и припал ладонями к стволу. Тот чуть слышно загудел, закряхтел, как старый дед, и лопнул, обнажая полупустую сердцевину. Впустил. Принял жильца. Взлетая, загалдели вороны… и берегини, увлеченные обустройством деревни, не заметили изменений в округе, как не заметили потом появление Ясеня. Он так же незаметно пробрался во владения берегинь, завладев старым деревом.
– Я живу у южной оконечности хрустального грота. Там стоит ель, макушка которой троиться.
– Мне кажется, что я последнее время постоянно что-то упускаю. Мой магический взор ослаб? Чужаки заходят в лес, беззакония творят, а я не чувствую, – надломленным голосом сказала Владычица. Будто слетела с плеч королевская мантия, и Синеока предстала слабой, беззащитной женщиной.
– Не думаю. Просто ты оказалась не готова к новой жизни. Вы проявились в мире. Не таитесь. Это создаёт посторонний шум. Вокруг много людей, много мыслей, не свойственных вашей обычной жизни. Нужно немножко привыкнуть. Вот и всё.
Синеока положила на плечо Колоса Шмеля красивую головку, и жар прокатился по всему его телу. Он обнял её и шепотом добавил:
– Я буду рядом. Если понадобиться, я сделаю всё, что от меня потребуется.
– Мам, что случилось? В деревне что-то явно произошло. Лиля заболела как-то вдруг. И вы с лешим грустите. Я чувствую…
– Виолочка, в нашем лесу стало немножко небезопасно. Лиля встретила лешака. Дикого лешака, – Синеока отодвинулась в сторону, и Виолка увидела лохматого старика с козлиными ногами. Он приходил в себя, и тело его содрогалось в конвульсиях, ударяясь о магическую верёвку.
– Иди в дом и расскажи Лавру. Одичавшие «магики» приходят в Лисий Бор из разоренных домов. Теперь выходить в лес можно только в сопровождении взрослых. Иди.
Синеока вышла с Виолой из амбара и проводила её взглядом до самого коттеджа. Вернувшись, посмотрела на Шмеля, а потом сразу на Ясеня.
– Его можно спасти только одним единственным способом: вырвать магическую печать. Он станет человеком.
– Это неправильно. Потерять чары – всё равно, что смерть. Мы будем держать его под контролем, пока он не придёт в себя. Я знаю, есть заклинание, способное сковать магию и вернуть разум. Мой дед говорил, что берегини обладают такой силой. Я недавно вспоминал рассказы деда. Тогда я тоже был в шаге от того, чтобы одичать. Поэтому старался проводить время, сидя на срезе Отца Кедра. Он спасал от помутнения рассудка.
Шмель ненадолго задумался.
– В помощь к заклинанию идёт камень… мм-м.… рубеллит. Рубеллит нужно повесить на грудь в качестве амулета и заговорить. Камень может открыть доступ в Навь, а может вернуть разум в пределы физического тела. У рубеллита много целебных свойств. Он восстанавливает кровообращение, согревает, укрепляет нервы. А главное, запускает восстановительные процессы в организме.
– И где мы возьмем сей камень? В моей кладовой много богатств, но есть ли там рубеллит? Мм-м… Приведи кого-нибудь, чтоб посторожил лешака, а мы сходим в кладовую.
Шмель покинул амбар и через некоторое время привёл двоих берегинов. Те вошли и с любопытством посмотрели на связанного лешака.
– Мох, Огонёк! Спасибо, что пришли. Он чужак. И очень опасен. Напал на Лилию. Видимо, сошёл с ума, пока бродил в поисках нового магического пристанища. Мы думали лишить его магии, но Шмель предложил наложить запирающие чары.
– Это очень гуманно, Владычица!
– Я знала, что вы примете наше решение. Нужно поискать в кладовой рубеллит. Я не уверена, что он у нас есть. Пожалуйста, последите, чтобы лешак не сбежал. Раньше он носил имя Ясень. На тот случай, если он придёт в себя.
– Конечно, Владычица.
– Пойдём, Шмель!
Найти красный турмалин оказалось непросто. Среди сверкающей горы прочих кристаллов в сундуке он почти ничем не выделялся. Только огранённые камни сверкают гранями и похожи на кроваво-красные рубины. Не огранённый камень похож на чёрное сердце дракона. Он попал в руки Шмеля и обжёг. Обжег его ауру. Сам камень, конечно, был прохладным, но Шмель с такой силой искал его, что камень моментально отозвался на призыв. Сразу, как только попал в руки жаждущего.
– Вот он! Я уверен. Посмотри скорее!
Синеока присмотрелась так и сяк поворачивая камень.
– Назови себя! – шепнула она, одарив камень тёплым дыханием, и тот моментально вспыхнул, словно внутри загорелась праздничная иллюминация. И моментально потеплел. – Ты тот, кто нам нужен? – вновь заговорила Владычица, и камень запульсировал в такт её сердцу, потом задрожал, треснул, и от него откололся небольшой кристаллик.
– Благодарю, – ответила она камню и бережно положила его обратно в сундук, оставив в ладошке маленький осколок. Сняла с запястья голубую нитку бисера и закрепила на одном конце, словно приклеила.
– Пойдём. Дело только за заклятьем. Одно, другое: можно попробовать на выбор. У меня не было опыта запирающей магии.
– Всё когда-то случается впервые. Впервые магия проявляется, бунтует, сходит на нет, или же её приходиться усмирять насильно. Людям беда, что магии нет вовсе. А нам беда, что магию приходиться контролировать. Запирать.
– Магия, как любая сильная энергетика. У людей негативные проявления энергетики тоже, я слышала, запирают. У нас как у людей. В принципе, наши миры эквиваленты, – повернувшись к Шмелю, с видом профессора, подтвердила она. Ей бы очки, юбку-карандаш, шпильки и большой бант на блузе – точь-в-точь директриса Магической академии!
Они вернулись в амбар.
– Как у вас здесь? Вижу, всё в порядке. Замкнём круг. Возьмитесь за руки и держите защиту.
Синеока зашла в круг и возложила руку на голову лешего. Тот закатил глаза, шумно задышал, выгибаясь, словно в него вселился бес, которого сейчас собираются изгнать.
– Зэйарво кэс лэрмив нор зейюв! Зиав пье ириру авиюта. Пье ориэль диемоч ириру! Пье ориэль диемоч ириру!
Произнесла Синеока на древнем языке, надевая на шею Ясеня амулет с красным камнем.
– Пье ориэль диемоч ириру! Пье ориэль диемоч ириру! Пье ориэль диемоч ириру!
Трижды повторила она и Ясень упал на солому без сознания. Шерсть с лица облезла, и оно постепенно приобрело человеческие черты.
– А он неплох для лешего, – включая кокетку, тут же отметила Синеока. – Мох, ты, как и раньше, живёшь в хрустальном гроте? Отведи Ясеня туда и пригляди за ним. Завтра я осмотрю его, и тогда решим, где и как он будет жить, – с видимым облегчением сказала Синеока, взяла Шмеля под руку, и они направились в сторону дома.
У коттеджа Шмель остановился:
– Хочу побыть один. Меня ждёт уютный домик в ели. Жаль, не могу тебя пригласить.
Откланявшись, Шмель не спеша зашагал вдоль длинного хребта скальной породы к себе. Холм издалека смахивал на уставшего дракона, дремавшего меж сосен и елей.
