Олег Владимирович Фурашов
Са, Иса и весь мир
– А дети у Идит с Мардохеем есть?
– Нет.
– С кем же я стану общаться? – огорчился Иса. – А другие родичи у нас в Евроне есть?
– Были. Прежде там проживала ещё одна моя двоюродная сестра – Елисавета. Она была замужем за священником Захарией. У них родился сын Иоанн или просто Иня. Елисавета родила его где-то на полгода раньше, чем я тебя. Стало быть, Иня приходится тебе троюродным братом. Да вот напасть: вскоре после появления на свет Ини, Елисавета и Захарий умерли…
– Чего ж они там все мрут да околевают?! – обескураженно вскрикнул мальчик. – А что с Иней стало? Он-то жив?
– Поначалу ходили слухи, что кто-то его взял на воспитание. И он обитал где-то…Не то в горах, не то в пустыне…Точно не скажу.
– Как же так! – расстроился Иса, которого из всего маминого повествования больше всего задела именно эта подробность. – Мой брат – и пропал! И больше ничего не известно?
– К сожалению, больше ничего…
3
В столицу прибыли по задуманному графику. Ужинали в таверне у знакомого Оса, которая находилась на Масличной горе. Пока Ос и хозяин трапезной по имени Кадиш и приветствовали друг друга и делились новостями, Иса с верхотуры осматривал легендарный город.
Напротив места, где остановились путники, была расположена Храмовая гора, окружённая по периметру каменной стеной. За стеной громоздилось величественное здание Храма, достроенное Уродом Великим, освещённое сиянием сотен факелов. От Масличной горы вход к Храму лежал через Золотые ворота. И Иса, любуясь вечерней панорамой города, живо воображал, как он совсем скоро минует парадный проход, дотронется до древних камней и поклонится главному Святилищу Древней Реи.
Тем временем Кадиш подыскал укромное местечко для гостей и стал им предлагать угощение. Пока Ос и Ма выбирали блюда, Иса играл с привязанным к столбику ягнёнком. Что примечательно, давно скучавший барашек сам шаловливо боднул подростка, когда тот проходил мимо. Иса, обожавший животных, не преминул ответить ему тем же. Так они и забавлялись, пока к ним не подошёл Кадиш, уже получивший заказ. Хозяин таверны подмигнул мальчику и спросил:
– Что, нравится? – при этом он указал рукой на весёлого ягнёнка.
– Да! – ответил ему подросток. – Он такой хороший!
– Щас сделаю из него жаркое для вас, и он станет ещё лучше! – расхохотался Кадиш.
– Ка-ак…жаркое…, – растерялся Иса, гладя резвящегося ягнёнка, на голове которого едва начали пробиваться рожки.
– Так, жаркое, – продолжал улыбаться «кровожадный мясник». – Как Ос пожелал. Всякий добропорядочный рей должен на Пасху отведать жертвенного барашка.
– Это же…Это же…давно отживший обычай отсталых язычников! – сердито возразил подросток.
– Так что? Теперь и мяса не есть? – подивился Кадиш.
– В Пасху – нет! – сказал, как отрезал его юный оппонент. – Пасха – праздник милосердия. И вера в Бога заключается в сострадании и в умении прощать, а не в том, чтобы тварь живую резать! Вот стану я первосвященником, то отменю дикарские повадки, – пообещал оторопевшему хозяину таверны Иса, ничуть не сомневаясь, что такое пророчество сбудется.
И мальчик побежал к Осу с мамой, чтобы отговорить их от жестокого заказа. И добился-таки своего. Хоть и не сразу: старик долго ворчал про то, что он специально постился, чтобы сегодня можно было разговеться. Успокоился Ос на том, что взамен жаркого взял себе крепкого напитка.
В результате троица в пасхальный вечер вынужденно ела яйца вкрутую и опресноки, кои каждый запил четырьмя чашами виноградного сока (Ос – перебродившим виноградным вином). Зато довольный Иса поглядывал на игривого барашка и незаметно от Оса подмигивал ему.
4
Завершив ужин, аретские путники отправились к Храму, чтобы отстоять богослужение вместе с остальными паломниками. Однако, уже у подножия Храмовой горы обнаружилось, что там скопилась масса богомольцев. Дорога же к Золотым воротам и вовсе была сплошь забита народом. Потому гигантская живая людская река текла вверх весьма медленно.
Правда, очередность прохода касалась лишь обывателей. Зато знатные особы на колесницах проезжали без особых помех, потому что сопровождающая их конная стража разгоняла простолюдинов по сторонам. Подобное произошло раза три или четыре. И эта несправедливость до того возмутила Ису, что он дал маме и Осу обещание:
– Всё, больше никого вперёд нас не пропущу. Пусть тащатся как все!
– Сына, – предостерегла его Ма, – здесь тебе не Арет! Затопчут лошадьми…
– А вот и не затопчут! – стоял на своём подросток. – Ни за что не пущу!
Но не успел стихнуть его зарок, как позади вновь послышался конный топот и громкие выкрики: «А ну, расступись! Расступись, кому говорят! Щас ка-ак хлестану по сусалам-то, дерьмо собачье!»
Иса рассерженно обернулся на шум, готовый к самым решительным действиям, да так и замер с раскрытым ртом, словно громом поражённый…Его изумление объяснялось просто: к ним приближалась настоящая квадрига40 с эскортом в виде кавалькады всадников. Но это было ещё не всё: в колеснице помимо какого-то сановного римлянина находилась…Ма из Далены!
Римлянин ей что-то нашёптывал, а темнокудрая красавица томно смеялась и озорно сверкала глазищами. Ей было очень весело…И тут её взгляд поневоле упал на Ису, который застыл на проезжей части в отличие от хлынувшей в стороны толпы. Она лишь на мгновение смутилась и отвела чёрные очи в сторону. Но тут же обманщица из Далены овладела собой: сделав отмашку рукой, словно отгоняя прочь приведение, девушка вновь принялась беспечно хохотать.
Пышная процессия пронеслась мимо, а остолбеневшего Ису не сбили только потому, что его успел оттащить в сторону Ос. Старик взял за руку сникшего подростка и предложил ему и его маме: «А не пойти ли нам через Мусорные ворота? 41 Там народу наверняка меньше». И они двинулись кружным путём.
Но и на подходе к Мусорным воротам их ожидало аналогичное столпотворение. Благо, что здесь Ос встретил знакомого жителя Салема – толстяка по имени Тимон, который пообещал провести аретскую троицу через какое-то Игольное ушко. Приунывшего было Ису отчасти позабавило то, что Тимон был косноязычным: в словах вместо звука «з» он произносил «ж».
– А что такое Игольное ушко? – постепенно «оживал» Иса, который после салемского явления Ма из Далены был сам не свой.
– Да это такой ма-аленький лаж в храмовой ограде, про который мало кто жнает, – ответил толстяк, следуя тёмным неосвещённым закоулком. – Мне-то он ишо с мальчишек ижвестен. Мы пацанятами им польжовались. Прежде там ишаки и даже небольшие верблюды проходили.
– Дядя Тимон, а почему у вас богатеи без очереди лезут? – всё
ещё переживая по поводу происшествия у Золотых ворот, полюбопытствовал паренёк.
– Хы, – хмыкнул проводник, – будто в Арете они не лежут. Ражница в том, что чем выше жажравшийся, тем больше он наглеет. По праву сильного. А на Пасху в Салеме жавсегда такенная толкотня иж-жа вас, паломников. Простые же салемцы не особо на богослужение рвутся – они в Храм и в другие дни сходить могут. Ну, вот, кажись, и пришли…
Толстяк прервал монолог и замедлил шаги, вглядываясь в сумрак. Он медленно продрался между кустарником и стеной, за которым смутно виднелся какой-то провал. Его спутники последовали за ним.
– Это Игольное ушко? – нагоняя знатока местных окрестностей, шёпотом осведомился юнец.
– Ага, – ответил тот, шагнув в узкий проход. – Давно я ждесь не бывал. Щас ждесь будет изгиб, а жа ним уже и выход будет видно.
Но на беду проводника, когда четвёрка добралась до изгиба, случился конфуз: Тимон ни в какую не мог протиснуться через теснину, несмотря на усердное пыхтение и кряхтение.
– Может, ты, Тимон, чего-то путаешь? – усомнился Ос. – Точно, здесь ослики и верблюды раньше ходили?
– Ну, ослы-то, точно, – не без ехидства ответил Осу Иса, помогая толстяку протолкнуться.
– Ничего я не путаю! – рассердился Тимон. – Видать, стену…эта…ражнесло…Как-то так…
– Ну-ка, дайте, я попробую, – попросил его подросток.
– Спытай щастья, – согласился толстяк, отступая назад. – Давно я ждесь не бывал…
Они с Тимоном с трудом разминулись, после чего Иса свободно преодолел расщелину и через узкий проём, открывшийся впереди, увидел ярко освещённую прихрамовую площадь. За ним последовали Ма и Ос, которые не без усилия, но протиснулись через узину. Сын бережно поддерживал маму, опасаясь, что она упадёт. Помогая ей, Иса негромко пророчествовал: «Вот стану я…первосвященником…Сделаю так, что легче верблюду…будет пролезть через Игольное ушко, чем толстопузой…мамоне неправедной попасть в Божье место!»
Любопытно, что часть его прорицания осуществилась немедленно: толстопузый бедолага Тимон так и не сумел совладать со злополучной стеной, которую «разнесло». И ему пришлось повернуть назад.
5
Прихрамовая площадь была залита светом от факелов и полна народу. Люди толпились всюду, кроме атриума, на который никого не пускали. В ожидании молебна прихожане негромко переговаривались друг с другом, а потому над прилегающим пространством витал глухой гул.
Иса так стремился быстрее пробраться в главное святилище Древней Реи, что оторвался от мамы и Оса. Вскоре он пробился к самому центру и тут обнаружил, что далее атриума паству не допускают.
– А-а-а…А когда в Храм разрешат пройти? – недоумённо и простодушно обратился он к пожилому дяденьке, стоящему в первом ряду.
– Ишь, чего захотел, – усмехнулся тот. – Для простолюдинов первосвященник Анна молебен служит на площади. Опосля же в Храм пустят только избранных.
– Ничего себе! – огорчился подросток. – Вот у нас, в Арете, богослужение всегда проходит прямо в молельном доме. И как раз для тех, кто поспел. А опоздавшие слушают во дворе.
– В Арете…, – презрительно осклабился мужчина. – Дерёвня! Здеся Салем, а не Арет. И тута места отводятся по знатности. И не только…Вот думаешь почему службу не начинают?
– Не знаю, – признался наивный аретец.
– Да потому, что к Анне чего-то припёрся римский префект Руф. Наверное, предупреждает, чтобы волнений не было…Вона, видишь в глубине двора, у бокового придела храма стоят колесницы и стража?
– Угу.
– Вот когда оттеля выйдет Руф да уедет через Потайные ворота, тогда и Анна к нам пожалует.
Надменный и не слишком грамотный житель Салема в прогнозе не ошибся. Стоило римской кавалькаде удалится под сень Потайных ворот, как грянула церковная музыка, певчие запели псалмы, славящие Бога. Двери Храма отворились, в них показался первосвященник. И пока Анна в торжественном одеянии шествовал по паперти, его сопровождало громкое праздничное песнопение.
Но едва первосвященник остановился и воздел правую руку, как помпезный церемониальный аккомпанемент оборвался, и на площадь разом опустилась полная тишина. У Исы даже мурашки по телу пробежали – так его впечатлил этот триумфальный выход Анны.
– О! Великий и несравненный Боже! – провозгласил начальные слова молитвы первосвященник, смиренно обращаясь к небесам. – Благословен Ты, Царь Вселенной! Наш Властитель и Властитель наших отцов! Славим Тебя за чудесное спасение народа Твоего и избавление от плена египетского. Славим Имя Твоё за то, что даровал Ты нам Землю обещанную! Землю, где всегда светит Солнце, пасутся и тучнеют наши стада, щедро наливаются живительным нектаром наши злаки! Землю, где в домах наших тепло и светло!
– …в домах наших тепло и светло! – многотысячным тихим эхом вторили Анне прихожане, когда тот умело и уместно делал краткие перерывы в речи.
– О! Великий и несравненный Боже!… – продолжил молитву иерарх.
Анна воспроизводил обращение к Всевышнему по памяти, хотя и держал в левой руке на всякий случай молитвенник. И читал он чётко и внятно. С выражением. Захватывая слушателей в плен своего обаяния. И всё было хорошо, пока он не перешёл к финальной части молитвы.
«И будем и наши дети, и дети наших детей, и дети народа Твоего дома Древней Реи чтить Имя Твоё! – славил он Всевышнего. – А равно беречь дела Твои…»
И в этом месте первый пастырь Древней Реи запнулся: должно быть, в его сознании внезапно всплыли наставления, которые ему дал перед службой римский префект Руф. Оттого над святым местом Салема нависло нехорошее безмолвие. И вся паства затаила дыхание, обмерла и разверзла рты…
Обмерли все, кроме Исы, который не растерялся и звонким юношеским тенором, разнёсшимся по всей площади, произнёс завершающие слова канонического текста: «…И следуя заветам Твоим, дети Твои и народ Твой навсегда охранят от врагов Землю обещанную и свободу, дарованные Тобой! Амен!»
И тут уж первосвященник, хотел он того или нет, принуждён был повторить то, что сказал безусый юнец. Ибо то было Слово Божье!
И Анна завершил обет, даваемый Вседержителю, тем словесным оборотом, который и надлежало донести до верующих. И в конце концов сказал: «Амен!». И прихожане тоже облегчённо выдохнули: «Амен!»
Выдержав паузу, иерарх продолжил проповедь уже в неформальной манере. Он спрашивал у реев, как они провели пасхальную трапезу; что принесли в жертву Богу; ставили ли четыре чаши с вином, разбавленные водой, кои символизировали четыре обета, данные Всевышнему; какие пели при этом псалмы. Люди ему охотно отвечали, а сам первосвященник давал разъяснения, что значит то или иное действо или песнопение.
Затем Анна ещё раз поздравил собравшихся с праздником чудесного спасения и весны. И случайно или нет, но пропустил слово «свобода». Вновь заиграла музыка, певчие запели пасхальные псалмы, а паства стала разбредаться по домам. Причём часть реев делала это столь поспешно, что кое-где возникла давка. Зато для именитых людей охрана образовала специальный проход в толпе, через который знать двигалась к храму.
Иса же задержался возле парапета в числе немногих, кто пожелал пообщаться с первым пастырем. Люди тянули к Анне руки, прикасались к нему, а тот улыбался, кивал им налево и направо, а затем нечаянно спросил о том, есть ли к нему вопросы. И тотчас пожалел об этом, потому что безусый юнец, подловивший его на промахе в заключительной части молитвы, дерзко заявил, что у него имеется не один, а три больших вопроса.
– Первый, – чеканил Иса. – Почему в храм пускают только избранных? Второй. Почему на храмовой площади торгуют ритуальными принадлежностями и меняют деньги? Или уже и вера продаётся? И третий. Почему ты, святой отец, хотел умолчать, что Бог даровал нам главное – свободу? А когда в конце поздравлял с пасхой, то не сказал, что это и праздник свободы тоже? А?
– …Сын мой, – скрывая оторопь, возразил ему многоопытный религиозный деятель, даря очередную улыбку остальной пастве, – ты же видел, сколько народу собралось. В храм не поместилась бы и десятая часть…
– А это что? – непочтительно перебил его подросток, рукой указывая на знатных горожан, которые с бокового входа проходили в священное здание. – Или перед Богом не все равны? А почему римлянин Руф задержал начало службы? А-а-а…То-то же! Негоже так поступать первосвященнику!
И не дожидаясь ответа Анны, разгневанный Иса отвернулся и отправился, куда глаза глядят. Он даже про маму и Оса забыл. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что находится в долине между Храмовой и Масличной горами. Люди всё ещё расходились с молебна, но их стало гораздо меньше.
Чуть постояв на дороге, подросток стал искать родных. Поскольку ночевать решено было у Кадиша, Иса двинулся на Масличную гору. Однако в таверне мамы с Осом не оказалось. И Кадиш подтвердил, что после службы они сюда не возвращались.
Тогда мальчик пошёл обратно. Он последовательно обошёл Царские и Мусорные ворота, которые уже были закрыты, заглянул в Игольное ушко, бесцельно побродил по главной дороге и вдоль Геенны огненной42, но его поиски не увенчались успехом.
Лишь под утро, когда Иса повторно взял курс к таверне Кадиша, он столкнулся с плачущей мамой и опечаленным Осом. Те уж и не чаяли увидеть его живым, ибо в окрестностях Салема по ночам промышляли разбойники.
4
К вечеру следующего дня троица из Арета добралась до Еврона.
Остановились у Анны – двоюродной сестры Ма. Вскоре туда пришёл и зять Анны Мардохей пришёл. После взаимных приветствий и традиционного обмена подарками Мардохей сразу взял инициативу в свои руки и стал проверять, что умеет Иса.
Он наугад открыл молитвенник, который принёс с собой, и предложил подростку прочитать первое попавшееся. Выпала молитва на удачу. И едва Иса открыл рот, как в жилище кто-то постучался с наружной стороны. «Вот и удача пожаловала», – сострил экзаменуемый. Дверь распахнулась и в проёме её показалась привлекательная женщина. То оказалась Идит – жена Мардохея. Все присутствующие рассмеялись: удачное начало.
Иса с выражением огласил текст, для видимости один раз заглянув в рукопись, что не могло не удивить коэна. Поэтому, по окончании декламации, Мардохей осведомился на сей счёт у проверяемого.
– Так я все молитвы знаю назубок, – ответил ему тот.
– Так уж и все! – усомнился Мардохей.
И он принялся гонять Ису по всему молитвеннику. Но выслушав обращения к Богу по случаю рождения ребёнка и дня свадьбы, по поводу пробуждения и обрезания, а также целый ряд других, которые его дальний родственник прочёл по памяти и на одном дыхании, священник признал свою неправоту, поражённо протянув: «Что творится-то! А?»
Затем он проинспектировал подростка на предмет чистописания и пения псалмов. При этом его дотошностью собравшиеся были столь утомлены, что Идит, переживавшая за юного родственника, раздражённо воскликнула:
– Ну, хватит уже, Мардя! Да он всё делает так, что ты даже трезвый не сможешь!
– Ладно-ладно, беру, – сдался коэн.
– Ещё бы ты не взял, – не унималась рассерженная Идит. – Ему же учеником быть, а не первосвященником.
– Не просто учеником, а послушником и псаломщиком, – важно поднял кверху указательный палец Мардохей. – Верно я говорю?
– Да, – откликнулся на его вопрос Иса.
– В школе при храме ты будешь наравне со всеми изучать историю Древней Реи, латинский и греческий языки и культуру этих стран, а также кое-что ещё. Но, кроме того, ты будешь моим помощником в части наведения порядка в храме, зажжения свечей, подготовки моей одежды и атрибутов храмовой службы, читать псалмы и слова из Святого Писания, толкуя их простым людям. Понимаешь?
– Да.
– Известное дело, что послушник и псаломщик – это не священник. Но это необходимая ступень, чтобы им стать. Смекаешь?
– Смекаю.
– Обучение в школе начнётся с нового года. То бишь, с октября.
– С октября, – согласно кивнул Иса.
– Теперь о плате за учёбу, – повернувшись к Осу и Ма, сказал Мардохей.
И он характерно потёр руки, как бы демонстрируя, что он не только коэн, но и хороший предприниматель…
Глава третья
1
Заканчивался второй год выучки Исы у Мардохея. Подготовка к будущей самостоятельной миссионерской деятельности под его руководством вызывала у юноши противоречивые чувства. С одной стороны, ему нравилось овладевать навыками храмового служения, осваивать проповедническое мастерство, получать новые знания об истории Древней Реи, изучать греческий (койнэ43) и латинский (так называемая вульгарная латынь) языки, а также культуры Греции и Рима. Но с другой стороны, он не мог принять всё то из практики Мардохея, что именовалось сундукейством.
Так, наставник юноши не просто питал симпатию ко всему греко-римскому, но и превозносил образ жизни завоевателей. Зато нравы реев он принижал, считая их допотопными. И на этом основании полагал, что покорение Древней Реи – благо. При порядках, установленных римлянами, Мардохей жил в достатке. Его всё устраивало, поскольку личное земное благополучие и удовольствия жизни для него были главными. С обычными прихожанами он общался несколько свысока, а вот перед сильными мира сего благоговел. Да и во время молебнов своевольничал, допуская отступления от непреложных текстов Священного Писания как раз в той части, где речь шла о достоинствах народа Древней Реи, о его праве на свободу. На этой почве между Мардохеем и Исой, который не терпел несправедливости, часто происходили стычки.
И когда заканчивалось такого рода богослужения, строптивый помощник, оставшись наедине со священником, высказывал ему свои замечания. А в обоснование критики тыкал пальцем в строки древней рукописи.
– Да ты нахалёнок! – сердился в ответ Мардохей. – Ты, небось, хочешь, чтобы было как в поговорке про то, где хвост вертит собакой? Так вот, ты мной вертеть не будешь!
– А знаешь ли ты, досточтимый учитель, – не думал уступать ему Иса, – такую поговорку: «Берегись козла спереди, лошадь сзади, а лицемера – со всех сторон»?
– Всё! – выходил из себя Мардохей. – Моему терпению есть предел! Закончится второй год обучения – и скатертью дорога…В моём молельном доме тебе места не будет…
– Дом – Божий, а не твой!
– Кхе…Дом-то Божий, но места в нём – мои! Я б тебя сейчас же выгнал, да надобно долг держать перед твоими… Не чужие они люди…Да и деньги плачены…
– Да лучше на паперти деньги попрошайкой канючить, чем Священное Писание поганить! – дерзко обрывал ученик отступника от Слова Божьего.
И чем дальше, тем больше контакты между наставником и его подопечным обострялись. Ису не раз подмывало уйти от Мардохея. Но ему было жалко маму и Оса: ведь они многим пожертвовали ради его карьеры. Впрочем, однажды произошёл случай, который в корне изменил отношение Исы не только к конкретному коэну, но и к официальной церкви Древней Реи в целом.
2
Накануне того значимого дня священник строго-настрого предупредил Ису, что завтра к ним прибывает важная особа, а потому нужно быть на месте и выглядеть прилично. В связи с таким внушением юноша с утра сидел возле храмовой ограды и читал Священное Писание. Внезапно он услышал горестный плач, доносившийся от каменного дома Мардохея, расположенного рядом с молельным домом. Иса никогда не мог оставаться равнодушным к таким крайним проявлениям человеческих эмоций, а потому поспешил в ту сторону.
Он увидел тётку Анну, которая со слезами на глазах вталкивала что-то в руки какому-то пареньку. Однако тот решительно отказывался принять дар и многократно пытался обойти женщину, буквально цеплявшуюся за него. Незнакомец на первый взгляд был ровесником Исы. Он, как и Иса, был высок для своего возраста, а помимо того – очень крепок телосложением и много шире в плечах.
– Нет, – непримиримым тоном говорил он Анне, – мне от вашей семьи ничего не надо!
– Иня, милый…, – стенала та. – Но это же…Это же не от кого-то, а от меня лично…
– И от тебя лично – тоже, – был непреклонен паренёк. – Потому что за тобой стоит тень Мардохея. А он переступил через кровь моего отца! Нет ему прощения!
И невежа Иня, с силой выдрав свою руку из объятий Анны, направился прочь.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, прости нас…, – вслед ему молила женщина, опускаясь на колени.
– Нет, я сказал! – безжалостно отрезал тот напоследок.
– Тётя, – поспешил к родственнице Иса, поднимая её с земли. – Кто это такой?
Юноша не случайно уточнял личность грубияна, поскольку, услышав его имя, мгновенно вспомнил рассказ мамы про брата Иоанна. Ранее у тётки Анны он пытался навести о нём справки, но всякий раз она избегала этой темы.
– Это, это…, – бубнила тётушка, не в силах собраться с мыслями.
– Это мой…м-м-м…троюродный брат Иоанн? – сам навёл её на нужные мысли племянник. – У которого родители Захария и Елисавета?
– Д-да…Это он, – выдавила, наконец, из себя Анна.
– Да как он посмел так с вами обращаться? – возмутился Иса. – Сейчас я с ним разберусь!
– Не-нет! – испугалась Анна, хватаясь теперь за юношу. – Иня ни в чём не виноват…Это…Это мы провинились!
– Мы?… – дезориентировано проговорил Иса.
Но от дальнейших его расспросов, которые могли бы прояснить ситуацию, тётка Анна вновь уклонилась.
Оставлять столь каверзную историю запутанной, было не в характере Исы. И он кинулся за братом.
3
Иоанна Иса догнал на выходе из Еврона. Тот, широко шагая, направлялся в сторону Мёртвого моря. Лицо его выражало презрение. Он что-то с ненавистью едва слышно бормотал.
– Мир тебе, брат! – окликнул его Иса, поравнявшись с ним. – Здоровья тебе, Иоанн!
– Мир! – вздрогнув, ответил ему тот, поскольку был углублён в свои думы.
– Я твой троюродный брат Иса, – на ходу продолжил разговор юноша, так как его собеседник и не думал останавливаться. – Я сын Ма из Арета – двоюродной сестры твоей мамы Елисаветы.
– И что? – не сбавлял темп ходьбы тот.
– Вот…Хотел с тобой познакомиться.
– Зачем?
– Как…Ну, мы же родственники…
– Поздравляю! – мрачно съязвил Иоанн, приостанавливаясь. – Что теперь?
– Давай поговорим…
– О чём?
– Будь добр, скажи, отчего ты так вёл себя с тёткой Анной?
– Защищать её будешь?
– Пока ни то ни другое. Потому и догнал тебя…Чтобы узнать…
– А это что-то изменит?
– Чтобы сказать, изменит или нет, надо знать правду…Присядем? – показал рукой на обочину Иса.
– Убедительно говоришь, – озадаченно проговорил Иоанн.
Они присели и внимательно посмотрели друг на друга. Продолжительно помолчали. Потом Иса доброжелательно улыбнулся, а его визави, напротив, нахмурился.
– Мама мне рассказывала, что ты где-то в пустыне обитаешь, а ты вдруг в Евроне оказался.
– На могилку отца приходил. А ты как здесь?
– Я…Я в школе Мардохея…
– Тогда нам разговаривать не о чем! – решительно приподнялся Иоанн.
– Погоди-погоди, – придержал его брат. – Я, быть может, не сегодня-завтра брошу её…
– Вот завтра и потолкуем…
– Да ведь завтра тебя я не увижу! – воскликнул Иса. – Вот ты любишь правду?
– Ради неё и живу!
– Так я ведь только об этом и прошу: донеси мне её! А ты не хочешь…
И в произнесённых словах Исы была та самая истина, для которой и жил Иоанн. И это в корне изменило атмосферу между ними.
– Ты, в самом деле, мой брат? – осведомился Иоанн, вновь опускаясь на землю.
– Клясться не стану, ибо далеко не всегда слово наше – дело Божье, – серьёзно ответил Иса. – Просто взгляни в мои глаза…Кто кроме брата бежал бы за тобой десяток стадий, чтобы услышать правду?
– Пусть так, – согласился Иоанн. – Тогда слушай…О семье нашей я знаю от людей, с которыми живу сейчас в общине. Отца своего Захария я не помню, ибо его убили, когда мне не было и года. Отец был коэном в Евронском молельном доме. Он свято соблюдал заповеди Божьи. Он был против роскоши за счёт ближних своих. Он ратовал за независимость народа Реи. За это по указанию Урода Великого от него решили избавиться. Отца вызвали в Салемский храм. Под предлогом того, что по жребию ему выпала очередь отслужить в нём. Там его и закололи возле алтаря…
– Закололи!…Расправились за правду! – воскликнул Иса. – Вот изверги!
– Да…Ну, а мама моя Елисавета бежала со мной в горы близ Мёртвого моря. Там нас приютили общинники. Но на сороковой день после смерти отца умерла и матушка. Так-то вот.
– Изверги! – повторил Иса. – Иня, но…Но, при чём же тут тётка Анна?
– Да при том, – досадливо скривился Иоанн, досадуя на недогадливость брата, – что на место отца прислали Мардохея – верного служаку Урода Великого. А тётка Анна выдала за него Идит.
– А-а-а, – протянул Иса. – Вот оно как. О-хо-хо…Я ещё одно не понял. Получается, что тётка Анна нашла тебя в общине. Так что ли?
– Нет. Не так. Два года назад я в день поминовения отца пришёл к нему на могилку. А кладбище же рядом с молельным домом. Там тётка Анна меня и узнала – уж очень я похож на своего отца. И сегодня я там же столкнулся с ней нос к носу…Нет им прощения!
– Ну, ежели так…, – согласно покачал головой его брат. – Да я сегодня же брошу школу! Продал Мардохей все заветы Божьи. Отступник!
Они некоторое время помолчали. И Иса подумал, что он, в отличие от бедолаги Ини, очень счастливый человек! У него есть и мама, и Ос…И потому он, приобняв Иоанна, спросил:
– А в общине тебе хорошо, брат?
– Да как тебе сказать, – задумчиво промолвил тот. – Они очень добрые и чистые люди. У нас всё сообща: и молимся, и трудимся, и радуемся, и грустим…Только вот верования и у них не вполне правильные.
– Например?
– Ну…Вот…В общину принимают только чистокровных реев. А чем другие хуже, если заветы Божьи у них в сердце? Нет, Бог для всех тех, кто верит в Него и верен Ему. Возьми моего отца – рей в тринадесятом поколении. Но лишь стал неугоден – расправились, будто с бродягой безродным. Не-е-ет. Тут суть в другом. Она в том, что честные люди объединяются душами, а подлые – грязной плотью. Я как повзрослею, думаю свою общину основать. Уйду и стану сам проповедовать. На Иордане. Мне даже от Всевышнего было прозрение: очищать людей от старой скверны надобно не через купание в миквах44. Надобно через полное омовение в речном просторе. Окунать с головой. И чтобы поток уносил всё паскудство.
– Согласен с тобой! – горячо поддержал его Иса. – И не только в этом. Возьмём жертвоприношение ягнёнка на пасху – явный пережиток язычества! Нужно менять этот звериный обычай…
– Погоди-ка, – заинтересованно перебил его Иоанн. – Но тогда скажи, как ты объяснишь пастве отказ от Божьих установлений?
– А кто доказал, что это Божьи установления, а не тех же первосвященника Анны или Мардохея? – в тон ему ответил Иса. – Скрижали45, на которых Царь Небесный лично начертал свои заповеди, люди утратили. Наставления пророков тысячу лет передавали из уст в уста и перековеркали. Священное писание копировалось и правилось сотни лет. И где гарантия, что оно правилось не в угоду тому же Уроду Великому или первосвященнику Анне?! А?
– Да ты – дельный парень! – всё больше оттаивая, впервые улыбнулся Иня.
– Или возьмём женщин, – воодушевляясь, принялся развивать тему его брат. – Ведь по ветхим преданиям, она, как будто, и не человек даже. И в жизни их притесняют. А меж тем, я свою маму люблю больше всех! Да и ты, наверное, тоже?
– Я же не знал своих родителей, – напомнил ему Иня. – Хотя и преклоняюсь перед их памятью. Ан женщины, с коими я общался, весьма опасные существа…
В этом месте они поспорили, но то была полемика двух единомышленников, согласных в главном. И чем больше они беседовали, тем больше проникались друг к другу доверием.
При расставании они обнялись, и Иса сказал Иоанну:
– Один Всевышний ведает, увидимся ли мы ещё, но не забывай, что у тебя есть брат и единоверец!
– Да будет так! – промолвил Иня. – Я не бросаюсь словами, но…будет так!
4
На подходе к молельному дому Ису встретил служка46, с нотками угроз в голосе сообщивший, что его давно ищут. Юноша проигнорировал тон извещения и последовал вперёд с независимым видом. Он даже не заметил колесницу и двух верховых охранников, стоявших неподалёку от входа.
Впрочем, решимость Исы и его суверенная готовность никого не напугала, так как, когда он миновал передний притвор и вошёл в Святилище, там никого не оказалось. Зато из Святая святых доносилось два голоса. Иса поневоле замер, ибо вход туда разрешался исключительно коэну, да и то в великие религиозные праздники.
