o'Daniel Thistle
Красный камень Каррау
Круг замерцал мертвенно-зеленым, дисгармонируя с желтым светом лампы и красно-коричневым бугристых стен. Гармония – это хорошо. Но когда разрушаешь, вызов ей – еще лучше.
Я встал на колени в центре, подогнув под себя плащ. От земляного пола тянуло сыростью.
Через шесть минут настанет час Марса и один из нас умрет: я или Эракан. Сердце билось сильно и быстро, с каждой секундой, сознание становилось острее – но уже.
Я закрыл глаза и представил меч в руке. Тяжелый серебристый меч, с широкой удобной рукоятью, оплетенной кожей. С большой крестовиной, с рисунком дамасской стали по лезвию и моим именем, протравленным вдоль всей его длинны.
Ладонь ощутила твердость и неровность оплетки. Острие царапнуло пол. Не открывая глаз, я перевернул меч лезвием вверх, удерживая в балансе двумя руками. Дрожь мышц усилилась, а правое предплечье жгло. Бинты мешали, ограничивая движение. Забыл снять, но на это уже нет времени. Так или иначе, всё решится быстро.
Я буду сражаться за Дом. Право назвать город, который я еще не знаю, своим. Право ходить по его улицам, ощущать крыс в его стенах, кошек на чердаках, выдохи умирающих и вдохни рождающихся, течение денег и движение транспорта. Право защищать его и право получать защиту. Но сейчас мой меч поднят для атаки, а не защиты. Дом должен быть завоеван.
Гнев, жажда, азарт – я поднимал их из сердцевины своего существа, раздувая как костер из искры. Подпитывая требованиями справедливости, завистью, желанием доказать, что я лучше. Очищая их и усиливая. Проводя горячее биение сердца в пальцы ног и пальцы рук. Даже боль бросая в эту топку – четко выверенными пропорциями. Так, чтобы в миг, когда настанет час Марса, мой клич был апогее – и поразил Эракана, который прячется, прячется как последний из трусов, поджав хвост. Прячется за учениками и жаждет мира, когда правое дело – война.
Я открыл глаза. Поднятый меч ничего не весил. Он вел мою руку вверх. Сияя алым и голодным. Освещая старый каменный коридор.
В свете лезвия на стенах проступали, оживая, разбуженные моим гневом и моей справедливостью, надписи. Выцарапанные ногтями, написанные кровью и углем, вбитые в камень воплями, слова выходили на поверхность, перекрывая друг друга, перечеркивая и усиливая. На стенах, на потолке, на полу – везде, кроме границ моего круга и вертикальных светлых полос. Не нужно читать, чтобы понять что это.
Проклятья.
Вокруг меня были проклятья, которые я разбудил.
Под крепостной стеной славного города Каррау прежде располагалась тюрьма, и светлые полосы – места, где крепились решетки. Пыточная – не аттракцион для туристов. Она здесь всегда была.
Без четырех минут начало. Я успею выбрать другое место. Но если здесь везде так?
Гнев, который я призвал под свою кожу, начал остывать, берясь, как лава, горькой коркой. И все же – это гнев предупредил меня.
Я развернулся, успев встретить лезвием лезвие меча Эракана.
Без трех минут. Старый маг стоял в центре моего круга. Моей территории, войдя на нее – как к себе.
Сейчас Эндрюс не выглядел старым. Он выглядел так, как и должен. Лет пятьдесят. Широкие плечи рыцаря, закрытые щитками. Под алым полудоспехом – белая церемониальная накидка, подпоясанная красным кушаком. Сосредоточенное жесткое лицо, густые черные волосы развеваются, словно на него дует ветер.
Эндрюс не убрал меч, а повел вперед – намереваясь блокировать мой у основания. Во второй его руке – кривой нож, от которого мне нечем защититься – я удерживал свой меч двумя руками, и то с трудом – казалось, он сейчас выскользнет. Давление, с которым толкал Эррау, не преодолеть.
Я развернулся вокруг оси, пропуская его меч вперед – и поворачивая его вместе с собой. Ударил плечом в плечо, отшвырнув. Недостаточно далеко – места поднять оружие нет. Я ударил рукоятью Эракана в живот.
И получил локтем в челюсть. Зубы клацнули, щелкнуло в шее. Короткая густая дезориентирующая боль. Я отлетел в сторону и упал – к противоположной, сияющей зеленым фосфором, границе.
Эракан пошел на меня, замахиваясь мечом, который горел синим. В его взгляде были целеустремленность, жестокость и неизбежность, потерянные мной.
Единственная лампа под потолком мигала, то расплавляя мою Тень, то обостряя.
Я собрал ее – рывком, как черпают воду, и швырнул в Эракана. Он пошатнулся. Удар меча пришелся в Тень, а не в меня, и завяз в ней. Давая мне время встать. И пнуть каблуком старика под колено. Он пошатнулся, удержавшись только потому, что схватился за меч, застрявший в мутной вздыбившейся черной массе. В поднявшейся Тени проступали то лица, то морды, то символы. Голова с чертами Клариссы вцепилось зубами Эракану в бицепс.
Он зарычал – и выдернул меч, засветившийся ярче, из Тени.
Эракан явился в мой круг, в моё пространство. Чтобы сделать это он чем-то пожертвовал. Я глянул вниз – у его ног ничего не было. Чтобы прийти сюда он оставил там же, где бросил тело, последствия своих деяний. А с ними – большую часть силы.
Прежде чем старик вновь приблизился ко мне, я связал Тенью его ноги. Моя Тень – голодная топь с тысячью ртами – была везде. Жадная, готовая сожрать любого вместе со мной.
Эракан споткнулся. Зарычал, пытаясь освободиться. Взмахнул мечом – но не достал. Стоял еще миг, буравя меня целеустремленным воинственным взором.
С длинным выдохом маг опустил меч, и преобразился. Выпуская энергию Гебуры – становясь таким, каким я увидел его в первый раз. Стариком с небольшим животом и скверно прикрытыми залысинами.
Одну руку он прижал к груди, а на гаснущий меч опирался, как на палку, хватая воздух побелевшим ртом.
– Ну, вот так, значит. – Выдохнул Эндрюс. – Ты, только… быстрее.
Маг прикрыл глаза. Содрогнулся, когда рука-ложноножка, высунувшаяся из массы Тени, вцепилась ему в колено, подтягивая себя выше. Поднял подбородок, открывая жилистую шею для моего удара.
Я хотел ударить.
Я собирался ударить.
Город будет моим. Его сила будет моей. Его ученики будут моими. Даже его долги перейдут ко мне.
Хотел, но…
Я ударил, но было «но». Зерно сомнения. Моя рука еще двигалась, а я уже понял, что проиграл. Эракан присел, вместо того, чтобы отразить удар, и полоснул мечом у моей ноги – в едва различимый светлый зазор. Лезвие выбило искры – а Тень, как мяч на резинке, отскочила.
Эракан отсек её, и как всё отдельное и грязное, её вышвырнуло за пределы круга. Тень заполнила пространство снаружи вопящей клубящейся чернотой, выкрикивающей проклятья со стен – просвечивающие сквозь нее алым, и разбрасывающие безумные блики костра на меня, и на Эракана, вновь превратившегося в беспощадного рыцаря.
– Подмастерье. – Выплюнул маг, нанося удар за ударом. Я отражал, уворачивался, отскакивал. Руки дрожали от напряжения. Сердце стучало в горле. Тело тяжелело от отчаянья. Эракан играл со мной, выдавливая остатки силы – уже моей, а не одолженной. Заставляя сопротивляться, поднимать к поверхности каждую каплю – чтобы он мог забрать всё.
Гонял меня по кругу, специально задерживая удары, которые я уже не мог отразить, и давая достаточно времени осознать, что выхода нет. Что я обречен. Что он, в отличие от меня, безупречен, и не испытывает колебаний.
Я контратаковал …попытался. Драться с Эраканом было все равно, что с черным поясом. Отчаянье, боль, и ощущение собственной неловкости, которые усиливают деревянную неподатливость тела. Он отбил меч и отворил мне кровь.
Моя кровь подчинилась зову и хлынула наружу. Через все царапины: на руках, на груди, через укус пса. Пошла носом, заполняя рот густой ржавой жидкостью
Меч потяжелел, а пальцы, больше не повинуясь, разжались. Я не почувствовал, что падаю. Просто пол ударил в колени, а Эракан стал огромным, вырас надо мной и прижал кончик меча к моей в ключицу – проколол. Так, чтобы создать еще один поток крови – тонкий и уверенный.
Он забирал всю силу. До капли. В самом буквальном из смыслов.
Я все же поднял меч, скользящий неуверенно во влажной ладони, и попытался ткнуть им Эракана в живот. Или в пах. Куда бы достал. Маг ударил меня ногой по руке, отшвырнув оружие души далеко в Тень. Меч упал и погас – без звука.
Эракан глянул на меня. На Тень. На меня. Принял решение. Отпустив свой меч, он подхватил меня под руки, и потянул за край круг, чтобы отдать меня Тени и замкнуть систему, как черную дыру, саму на себя.
Я сопротивлялся, скользя в собственной крови.
Эракан развернул меня и толкнул за круг ногами наружу. Ноги не нашли опоры. Я как будто проваливался в болото – и оно тянуло вглубь, влажно причмокивая. Обхватив щиколотки, поднимаясь по бедрам, омерзительной, не имеющей текстуры и температуры тяжестью. Ища опору, не видя за что хватаюсь, я тронул Тень и она впилась в пальцы, увлекая вниз. Эракан присел, прижимая меня за шею к полу. Моя голова была еще в круге – руки уже нет.
Эракан наклонился, заглядывая мне в глаза с расчетливым выражением хирурга. Выжидая, пока меня затопит паника, пока я утрачу контроль над сознанием – как утратил над магией и телом, чтобы забрать всё.
Я даже хотел этого. Запаниковать. Превратиться из человека в перепуганное животное. Утратить осознанность прежде, чем жизнь.
Эндрюс понял, что не дождется.
Он наклонился к моем рту, сжимая мне горло – и медленным вдохом втягивая в себя мой рваный спазмированный выдох. Еще раз. И еще раз. Наклонился ниже почти касаясь губ. Наращивая давление на шею. Воздух вырывался из горла с хрипом. Эракан раскрыл рот, ловя мой последний выдох – и мою силу с ним.
Мой выдох был чёрен. Чернота опалила рот Эндрюса и щеки. Маг отшатнулся, сталкивая меня в Тень.
Последнее, что я видел, прежде чем тьма прижала пальцы к моим зрачкам – как Эндрюс пытается содрать смолянистую печать Боаза со своих губ.
***
Мне тринадцать. Я знаю это так же точно как то, что меня зовут Керри, как то, что меня зовут Конрад и мне двадцать семь, как то, что я стар и меня зовут Ульдран. Происходит нечто очень неправильное… и закономерное одновременно.
Сознание то появляется, то гаснет. Я говорю, действую, запоминаю, я мучаюсь и горю – но я не помню, кто я. Потом вспоминаю, и прошлые дни кажутся сном. Затем сон возвращается.
Мне тринадцать, и она сводит меня с ума. Она делает это специально, я уверен. Специально красит губы прозрачной помадой, от которой они блестят, как будто она возбуждена, как будто у нее постоянный требующий жар между ног. Как у меня. Она ест с такой вызывающей аккуратностью, что нельзя не смотреть на её руки и на её рот. Она смеется специально. Она дышит специально. Она живет специально, чтобы дразнить и мучить меня.
Её зовут Сванна, мы учимся в одном классе. На уроках я пересел на последнюю парту – чтобы всё время видеть линию её шеи сзади, в обрамлении двух уложенных на плечи белых кос. Так они – словно разведенные, приглашающие ноги. В столовой я сажусь так, чтобы видеть издали её лицо и как она ест. Секретничает с подругами, смеется. У неё, единственной из девчонок в классе, уже появилась грудь. Я однажды трогал её лифчик, забравшись в женскую раздевалку. Я не занимаюсь спортом, мне нельзя. Зато я могу видеть, как прыгает её грудь, когда она играет в волейбол. Как Сванна иногда прикрывает её рукой, пытаясь удержать. Или спрятать от моего взгляда.
Я знаю, что это неправильно. Но это так мучительно хорошо. Не хочу, чтобы это прекращалось. Я продолжаю изводить себя. Покупаю большую тетрадь – ей бы понравилась, с бантами и котами, и записываю туда всё, что о ней знаю: какого цвета на ней сегодня была юбка, и как волнующе двигаются складки, приоткрывая колени, когда Сванна идет. Сколько раз Сванна коснулась своего рта. Сколько раз посмотрела в мою сторону (два… затем три… пять… шестнадцать). Я думаю, что я ей нравлюсь – раз она так часто смотрит, нервно поворачивая голову в ответ на мой взгляд.
У меня потеют ладони, и дрожит голос, когда рискую заговорить с ней. Что я сказал? Это всё так далеко. И в то же время – так остро. Как драка, после которой не можешь вспомнить подробностей – хотя ты прожил в ней, на острие ножа, каждый миг.
Нож. Да. Мне нужен нож. С розовой ручкой. Ей нравится розовый цвет.
Я не нахожу с розовой. Нахожу с красной. Мне его отказываются продать – я злюсь, кричу, и убираюсь ни с чем. Я беру кухонный нож для рыбы. Любит ли Сванна рыбу? Я не знаю. И этот вопрос мучает меня три дня. Я не могу спать, ничего не могу. Перечитываю свои записи: что она брала в столовой, было ли в этот день морское меню? Что делать, если она не любит рыбу. Рыбный запах преследует меня.
Пока она наконец не оказывается одна.
Середина урока. Химия. Я любил химию. Сейчас не понимаю ни слова. Прежде имевшие смысл термины – иной, ничего незначащий язык, а бессмысленные действия. Я так долго следил, что предчувствую, что она сделает и когда. Я отпрашиваюсь с урока. Говорю, что плохо себя чувствую. Мне верят: я бледен и потею. Я знаю, что сделаю.
Я жду её в коридоре за колонной. На обеде она выпила два стакана сока (апельсиновый, без сахара) и ей нужно в туалет. Ей неинтересна химия, и за это я ее ненавижу. Не понимаю уже почему. (Я Конрад, мне двадцать семь. Я должен это прекратить. Это нужно немедленно прекратить. Нечто смеется. Его хохот похож на вой). Я (Керри) морщусь. Я слышу этот вой часто, боюсь, как бы он не спугнул Сванну. Но она идет, перестукивая каблуками сандалий и не обращая внимания.
Сегодня на ней серая юбка в складку, белая блуза и коричневый жилет. Нейлоновые колготки – мне нравится, как в них блестят её ноги. Две молочно-белых длинных косы отброшены за спину. Её кожа на оттенок темнее волос, но тоже бледная. У нее лицо в форме сердца и красивые, вразлет, рыжеватые брови. Когда Сванна улыбается – на ее щеках появляются ямочки, дополняя крохотную ямочку на подбородке. Она невероятно, сногсшибательно, невозможно красива. К счастью, это вижу только я. Как и то, что в ней есть нечто неправильное… во всём этом есть нечто неправильное. Но так и должно быть. Скоро всё исправится. Я исправлю.
(Хватит! Уйди! Назад!)
– Как забавно. – Мурлыкающий-царапающий голос.
Я-Керри вздрогнул, но не остановился. Оглянулся, убедившись что коридор пуст, и никто не увидит, скользнул следом за девушкой в женский туалет. Здесь пахнет хлоркой и сладкими духами. Медленно иду вдоль ряда кабинок. Закрыта только одна. Слышу как Сванна возится с одеждой и как писает. Тело содрогается от ужаса и вожделения.
(СТОЙ! СТОЙ-СТОЙ-СТОЙ!)
Боаз – я знаю его голос, знаю его хохот – рассмеялся. Невидимый, он где-то здесь, с Керри. В Керри. Как и я.
– Тсс. – Зашипел демон. – Не мешай. У нас будет еще столько времени… Расскажешь мне как ты выжил. Должно быть эпически. Да, малыш?
– Действуй, малыш. – Подтолкнул Боаз Керри, застывшего напротив широко зеркала. В зеркале отражался я – худой, сутулый, с россыпью розовых прыщей на лбу. Я и забыл, как их было много. Забыл, как выглядел. Все равно, что старую одежду достать из шкафа – ты ее помнил, но помнил немного другой. Я оказался другим.
Чужим.
И всё же, стоя напротив туалетной кабинки, Керри колебался. Крохотный, как волос, разрыв событий.
– БЕГИ! – Я втиснул в разрыв его намерения единственное слово, влив в него приказ и силу. Мой голос прогремел, отразившись от кафеля, от зеркала, от сантехники. Столь же непохожий на бормотания Керри, как я сам на него. («Одинаковые» – хихикнул Боаз, – «идентичные»).
Сванна выскочила из кабинки. Дверь хлопнула рядом с моим лицом. Я выронил нож от неожиданности – и рванул за ней.
Девушка поскользнулась на плитке, маленький каблук поехал в сторону, и здесь я ее догнал. Сбил с ног, заваливая под себя. Она брыкалась, и тянулась ногтями к моим глазам. Выворачивалась, как змея, пытаясь отползти.
Я схватил ее руки, заводя их вверх. Наваливаясь всем телом. Но она извивалась и дергалась. Потянулась к моей руке – укусить. А когда не вышло, резко вдохнула. Я понял, что она сейчас закричит. Я знал, что она сейчас закричит.
Я ударил её в живот, выбивая дыхание. Всхлип вместо крика. Несколько секунд, когда она свернулась, не в состоянии ничего делать. Я дотянулся до рыбного ножа и прижал лезвие к ее горлу. Тупой стороной. Я не хотел ее ранить. Я ее люблю. Но она не знает этого. Она замерла, как маленький дикий кролик, пойманный благородным охотником. Я благороден. Я ее отпущу. Потом.
Нейлоновые блестящие колготки разошлись, треснули под пальцами. Действуя одной рукой, я задрал её юбку и сорвал трусики. Сунул их в карман. На память.
Глаза Сванны были огромными. Черные-пречерные зрачки, в которых я тонул. Тень зарождающаяся. Я держал руку с ножом у её горла, а вторую сунул ей под блузку и под лифчик, сжимая пальцами мягкое живое тело. Ее грудь была еще мягче, еще нежнее, еще лучше, чем я мечтал.
Её тело, наоборот, было неподатливым. Но тот, кто знает, что правильно, сказал, что я всё делаю верно. Это она сопротивляется. Потому что она сучка. Все сучки сначала против, делаю вид, что это не то, чего они хотят. Нужно доказать им, кто главнее – и все будет правильно. Нужно расстегнуть штаны.
(Керри не слышал меня. Не мог слышать. Боаз хохотал, наслаждаясь двойной победой. Я отступил. Глядя. Чувствуя. Запоминая).
Я растолкал ей ноги и впился в неё. Заходя твердым, почти болящим членом в тело сучки. Нет, мне не нравится так о ней думать. Сванна. Сванна.
Сванна пискнула, когда я вошел. Раздирая её. Присваивая себе. Я прижал нож крепче. Но она скулила, а не кричала. Пусть. Мне нравится её голос.
Я двигался, и всё становилось как надо. Всё наконец-то было как правильно. Мне было… хорошо. То, что мучило меня столько дней, отпустило. Я был со Сванной. Держал её рукой, а её тело сжимало меня – крепко-крепко.
Тепло. Присутствие. Стремительно нарастающее предощущение оргазма. Запах хлорки и дешевых женских духов. Жесткие быстрые толчки, мстя её телу за сопротивление.
Я брал её, глядя в огромные, ставшими черными, перепуганные глаза.
Мне было спокойно.
Я был дома.
***
Тень облепила меня, как мазут, закрыла раны и впиталась в кожу.
Тело болело. Я всё еще видел лицо Сванны – еще одно лицо, которое я почти забыл. Видел её косы и тень из-под закрытой двери в уборную. Там был кто-то. Кто-то, кто прислушиваясь стоял в коридоре. Кто-то, кто меня не остановил.
Хуже того, у меня всё еще была эрекция.
Я поднялся, и тень стекла вниз шелковой водой. Проклятья на стенах сияли огненно-алым. Границы круга, разорванного там, где меня по нему протянул Эракан, светились холодным зеленым.
Маг, со ртом, разодранным собственным ногтями, и черным воском на губах, попятился.
Я схватил с пола свой меч и его нож, и бросился на него. Эндрюс повернулся, уходя от удара, с неожиданной гибкостью изворачиваясь – и замирая.
Застывая на ноже, который я воткнул сбоку в его голову.
Тело Эракана и кинжал сотканы из одного и того же материала. Я видел, в какую именно часть мозга вошло лезвие, пока тонкое тело мага становилось прозрачным, разрушаясь.
– Мне очень жаль. – Попрощался я.
Мне действительно жаль. Я ехал в Каррау не для битв. Я считал, что здесь свободно.
Мне просто нужен дом.
Тень, насмехаясь, над моими намерениями, расширилась.
Эндрюс истаял, в последние секунды из крепкого рыцаря, превратившись в старика. Где-то далеко отсюда его тело умерло, а сила сейчас перейдет ко мне.
Город отпустил Эндрюса со звуком лопнувшей струны. Болезненно и звонко.
Я закрыл глаза, делая медленные вдох и выдох.
Принимать силу – больно. Принимать город, должно быть, еще больнее.
Вот сейчас. …Скоро. Уже должно.
Я стоял и ждал. Проклятья на стенах шипели, выплескивая ненависть и боль. Закрывшиеся царапины начали жечь и вновь кровоточить. Правая рука пульсировала распирающим давлением.
Ничего не происходило.
Шуршание приблизилось. Шуршание, шелест. Мягкие вкрадчивые шаги.
Я открыл глаза. Вокруг вновь была тьма. Лампа погасла. Даже круг затух. Единственный свет исходил от алых надписей на стенах.
И от глаз хищников, подкрадывающихся ко мне.
Вампиры. С той стороны, где выход.
Я развернулся и побежал – вглубь крепостной стены, от медленнотекущей в мою сторону стаи. Привлеченной шумом, кровью и нарушенным законом территории.
Глава 5
Я побежал в сторону, противоположную выходу, потому что от выхода шли вампиры. Медленно шли. Как будто их тянуло сюда, захлестнув веревочной сетью. Я нырнул в один коридор. Во второй. Споткнулся о крышку люка. Добежал до железной решетки, закрывающей проход. Успел вернуться к развилке и выбрать другой путь – пока они приближались.
Шаги, шелест. Ощущение распахнувшей глотку анаконды, которая неумолимо ползет за раненой дичью. Потому, что я ранен. Эндрюс перехитрил меня – он знал, что делает, отворяя мне кровь. Даже с той стороны он не собирался отдавать мне город. Соблюдать правила игры. Их никто не соблюдает.
Пульс стучал в висках, заглушая шаги подходящей стаи. Легкие болели. Ноги, когда я двинулся вперед, после короткой передышки, заплетались.
Я заставлял себя идти вперед – только так совершаешь что-то стоящее. Заставляя себя сделать еще один шаг, еще один вдох, начертать еще один символ, или прочесть еще одну страницу. Мне нужен хороший свет, или хотя бы пространство, где я смогу развернуться. Запасного выхода нет – брошюра, которую я глянул до этого, все мои чувства, утверждали, что наверх путь только один – через стаю.
Коридоры были темны, влажны и узки. Я не смогу обороняться.
Поэтому я то шел, то бежал дальше.
Повернул – и оказался в тупике. Зал для сбора воды, с открытой крышей – небо усыпано звездами, бесконечно далеко. Свободный чистый воздух – только сейчас понял, как душно в подземелье под стеной. Гигантская старая деревянная бочка в центре зала, гнилое дерево, держащееся на ржавых ободах. Труха посыпалась под моей рукой, когда я ее тронул.
Из-за бочки один за другим вышли вампиры. Темные худые тела, ссутулившиеся и сухие. Блеск глаз и влажных ртов в звездном свете. Пятеро.
Еще пятеро – за моей спиной, когда я оглянулся.
Я не сам бежал. Меня загоняли в засаду.
Они бросились одновременно. Я рванул в сторону – но выхода из каменного мешка не было. Метнулся к бочке. Используя скобы, как опоры, полез на нее. Она воняла тиной.
Рука схватила меня за ногу и дернула вниз. Срывая мои пальцы с опор, швырнув меня на землю.
Вампиры накинулись одновременно. Придавливая меня весом тел – противоестественно легким. Прорываясь к горлу. Я поджал ноги и руки к груди, наклонив вниз подбородок, и отталкивал их ногами – долгих полторы секунды, пока меня не развернули, как устрицу.
Влажный рот прижавшийся к рукаву моей раненой руки, к пятнам крови. Давление зубов, прорывающееся через плотную ткань. Я извивался, я хотел кричать – но крик гас в горле. Первый укус – иглы, впившиеся в ногу. С ним я заорал. Стая подхватила мой крик победным воплем. Я вырвал руку и ударил ближайшего пальцами в запрокинутую в вое шею. Тонкая шея, тонкая кожа. Она треснула под моим ударом, как бумага, но ни капли крови из нее не вытекло. Вампир схватил мою руку и рванул на себя – вывернуть из сустава. Добраться до шеи.
Еще укусы. В ноги – пальто задралось и не защищало их, и на голени навалились. Другой вампир оттолкнул того, что держал меня за руку и почти добрался до яремной вены. Они дрались друг с другом за еду. За меня. Вцепился мне в волосы, и метнулся вперед – впиться тонкими кошачьими клыками, разорвать горло.
Исчез. Мелькнули его запрокинутые ноги, хватка пропала. Исчезло давление с ног. Кто-то расшвырял тех вампиров, что держали меня – остальные, которым меня не хватало, попятились сами. К стенам.
Я закричал вновь – две руки вцепились мне в лодыжки, там, где уже пульсировали раны. Потянули меня во тьму. Мимо прижавшихся к стенам каменного мешка немертвых. Так много немертвых, что я сам чувствовал голод – изматывающая тошнотная дыра в желудке, необходимость сунуть что-нибудь, хоть что-нибудь, в рот и сжать челюсти.
Те двое, что волокли меня за ноги по коридору, тоже были немертвыми. Тоже были голодны. Но они были сильнее, и тянули меня куда-то, а не пытались высосать тут же. Я брыкнулся. Попытался вырвать хотя бы одну ногу – когда мы оказались в двух коридорах от бочки и от десяти безумных немертвых. Зацепился пальцами за угол.
Слаженно, как части одного целого, они бросили мои ноги (удар о землю, отдавшийся в пояснице), и, прежде чем я встал, обошли, и подняли меня под руки. Рассеянного света от алых письмен в коридоре было мало. Но так близко я мог их разглядеть. Изможденные вытянутые лица, серая кожа, красные крупные глаза и голодные, облизывающиеся рты. Они хотели моей крови, моего мяса, моей силы не меньше чем те, что остались за спиной.
Вампиры втянули меня в пыточную. Сейчас она была полна немертвых. Толпа, плотностью как на рок-концерте. Их было больше, чем в церемониальном зале Принца. И они были другие. Голодные. Все – голодные. На грани безумия, или переступившие эту грань.
Терция сидела в деревянном кресле испанского сапога, положив маленькие руки на подлокотники, а ноги – на табуретку. Алый рассеянный свет: здесь не надписи на стенах, но многочисленные лампы, уничтожающие любые тени, яркие и беспорядочные. В этом свете её белоснежные волосы казались красными. Как и лицо.
Такой же белый, принимающие другие оттенки, цвет волосы был у Сванны. Она так же укладывала их на плечи, когда не носила в косах.
Вампиры отпустили меня – и я упал на колени перед деревянным троном Терции.
Как в нашу ночную встречу, на ней был черный обтягивающий комбинезон, белые высокие сапоги, и пальто с пушистым воротом. В отличие от нашей первой встречи, Терция улыбалась.
Я хотел встать, но мир опасно качнулся в сторону. Так что я встал перед ней на одно колено – так легче вскочить, когда понадобится. И поза выражает уважение без подобострастия. Так говорил учитель. Сомневаюсь уже.
Лампы гудели. Вампиры молчали, но не сдерживали звук сухих сглатываний. Терция тоже молчала, с благосклонной улыбкой разглядывая меня. Я опустил перед ней голову.
Тот вампир, что хватал меня за волосы, сорвал узел, и волосы упали на лицо. Я встряхнул головой – даже так, за волосами, нельзя прятаться.
– Ты доказала, – хрипло произнес я. Говорить сейчас – как нечто противоестественное. Но я не мог больше ждать, когда она кивнет, и стая на меня набросится. – … доказала, что то ты правишь городом, а не та, что называет себя Принц.
Голос прервался:
– Я принесу тебе клятвы, и буду верно служить тебе.
Терция поднялась с кресла. Медленно. Шагнула вперед, поставив ногу на верх металлической конструкции, ломающей кости.
– Тень Колдуна, – прошептала она. – Выросла.
Конечно, выросла. Я ведь врал, льстил ей.
– Я буду верно служить тебе. – Повторил я.
Эти слова не увеличат меру долга, пока я не нарушу их. Я говорил правду: я буду. Это лучше, чем если меня сейчас разорвут на части.
Плавно-плавно, маленькими выверенными шагами Терциями подошла вплотную и встала надо мной. Резким змеиным движением схватила за волосы и подняла мое лицо вверх.
Она пахла ванилью.
Под кровью, пылью, влагой этих коридоров – она пахла сладкой ванилью для выпечки.
– Мы еще не ели колдуна. Кровь колдуна, даже та, что вытекла… – С сожалением глянув на мои рукава, – насытит многих.
Она чувствовала, как я вздрогнул. Не могла не чувствовать. Я не боюсь смерти, это мое тело боится.
– Тогда почему ты говоришь со мной? – Горло перехватило, я спросил шепотом, встречая её взгляд.
Терция стояла близко, я мог бы обернуть её Тенью и вновь поднять её голод – она так же истощена, как и её народ, если бы лампы светили хоть немного ярче или стояли иначе. Впрочем, другие вампиры тут же бы меня разодрали. Она всё предусмотрела.
Терция нежно улыбнулась мне в лицо.
– Я победил мага Принца. – Напомнил я. – Со мной ты получишь преимущество. Сядешь на её трон.
– Да. – Тихо. – Да. Всё так.
Я медленно-медленно выдохнул.
– У нас уже есть маг. – Так же нежно продолжила Терция, находя извращенное удовольствие в пародии на Принца.
Схватила мое лицо и повернула в сторону, чтобы я увидел того, кого сначала не заметил. Кто прятался от меня всё это время.
Историк, в легкой куртке и с широким белым шарфом вокруг шеи, вышел вперед. Сощурился. И, словно этого было мало – возвышаться надо мной, истекающим кровью и коленопреклоненным, забрался на табурет.
Я ударил Терцию локтем в живот. Схватил руками за ее запястья, пытаясь оторвать от себя пальцы немертвой – пока она не свернула мне шею. Терция выпрямилась, поднимая меня за голову. Не замечая моих попыток вырваться – я мог бы столь же эффективно бороться с локомотивом.
Удерживая, Терция наклонилась и слизала кровь, которая натекла с моего носа на рот и подбородок. Повторяя жест Принца. Ее язык был узким, влажным и жестким.
Вампир отвернулась. Сплюнула.
И швырнула меня спиной вперед – в толпу.
Меня вновь волокли, тянули, толкали, облизывали – но не кусали. Жесткий удар в спину и затылок. Что-то твердое сзади. Вампиры отхлынули – но не отступили, удерживая меня за руки, ноги и лоб, прижатым к деревянному столу.
Столу, пропитанному кровью. Десятки лет впитывавшему кровь – настолько, что обрел почти-жизнь, почти сознание. Очередной настоящий предмет древности музея под стеной. Я не мог видеть своих конечностей. Но чувствовал, как стянули обувь. Чувствовал, как какая-то тварь забрала мои пальцы в холодный рот, слизывая с них кровь. Я дергался. Без пользы.
Терция выросла надо мной с одной стороны. Историк – с другой.
Я впервые разглядел его. Совсем мальчишка. Один из тех детей, кого я хотел защищать. Среднего роста, худой. Глаза блестят лихорадочно, а на висках – капли пота, нездоровый жар исходил от него постоянным потоком. Карие глаза глубоко и близко посажены, левый косит внутрь. Волосы растрепанные и давно нестриженые, с бронзовым отливом. Страшненький, как все молодые маги.
Я выбрал его потому, что он интересовался темой. Не понимая, насколько глубоко он уже увяз. Понимает ли он сам?
– Что колдун сделает? – Спросила Терция.
Я хотел было ответить, что буду преследовать их с той стороны, пока их всех не сожжет солнце, но она обращалась к парню.
Историк облизал узкие губы:
– Он забрал силу Эндрюса. Я заберу силу их обоих.
Нервная улыбка, взгляд в глаза Терции:
– Просто, как свистнуть.
– Колдун говорил так про бумагу. – Заметила вампир. Она смотрела на Историка, но пальцами то гладила, то царапала мою щеку.
Историк передернул плечами.
– Я принесу ее. – Процедил он. – Я же сказал. Позже. Не сейчас. Сейчас я заберу силу этих двоих.
– Ты не сможешь этого сделать. – Произнес я спокойно. Спокойнее, чем может говорить человек, прижатый к старому пыточному столу.
– Я убью тебя, и сила перейдет ко мне. – Убежденно.
– Ты меня убьешь, и сила перейдет к моему наследнику.