o'Daniel Thistle
Красный камень Каррау
В прозрачном отражении окна я видел, как ведьма нажала отбой и медленно опустила телефонную трубку.
Адриана замерла с одной стороны загроможденного стола, прижав сумку-папку к животу, словно пыталась прикрыть разорванную юбку и защититься от пронзивших ее насквозь отростков ларвы: низ живота, желудок, горло и лоб. Ложноножки духа пульсировали, вытягивая из девушки силу. Светлые волосы помощницы ректора выбились из пучка, на лице проступали неровные розовые пятна, а глаза почернели от ужаса.
Иррагин застыл с другой стороны стола – низкий, перекошенный, с тоненьким хохолком волос, едва прикрывающим лысину. И страшный.
Даже для меня на миг – страшный. Так пугают гипсовые статуи и чучела с блестящими пластмассовыми глазами, которые в полумраке принимаешь сначала за живое, а потом понимаешь, что это нечто не то, чем кажется. Понимаешь, что видишь оболочку – и знаешь, что под ней нет ничего.
Иррагин был оболочкой, внутри которой ничего не пряталось. Или же пряталось нечто, пожелавшее пока оставаться невидимым. Неузнанным. Провал в черноту. Его тонкие, пожелтевшие от сигарет пальцы сжимались и разжимались, как когти нервничающего зверя.
Ректор медленно обернулся, оторвав голодный взгляд от Рин. Посмотрел на меня. На обломки замка. На распахнутую дверь. На меня.
– Что ты уставилась?! – Ведьме. – Дверь закрой!
Там, где прошел я, и где протянулась Тень, пульсирующая паутина ларвы, оплетающая комнату, рухнула, образовав своеобразный коридор. Сама ларва раздулась фиолетовым бугристым шаром в углу кабинета. Она все так же напоминала скифскую бабу: гипертрофированный образ женского тела, без головы, но с багровыми щупальцами между слоноподобных ног. Нити входили в затылок Иррагина и выходили из-под подбородка тонкими прозрачными отростками, становясь возле Рины широкими коричневыми кишками. Я старался не смотреть лишний раз на девушку. От пульсации нитей, похожей на перистальтику, к горлу подкатывала тошнота.
– Что вам нужно? – Иррагин сам пошел к двери и сам ее захлопнул. – Я вас уволил вчера. Вы уволены. Убирайтесь.
Оно не понимает, не чувствует, кто я? Слишком тупое? Или хитрое, и продолжает игру?
Возвращаясь, ректор направился к Адриане, вытянув руку и собираясь её коснуться. Девушка отшатнулась. Быстро, хотя и неустойчиво на высоких каблуках, отошла от него – занимая позицию так, чтобы их разделял не только стол, но и я.
– Мне нужны деньги. – Вспомнил я.
Иррагин глянул на Рин. Скривился. Подошел к столу со своей стороны и распахнул верхний ящик, что-то выискивая там:
– Сколько?
– Выходное пособие.
Ректор захлопнул ящик. Уставился на меня своим прозрачным “ты ничтожество” взглядом.
Игра так игра.
Я положил на стол – сверху разломанного замка – заявление.
– Вызовите своего адвоката, я вызову своего – и они договорятся? – Спросил я.
Заявление, написанное в кафе полчаса назад, адресовалось прокурора Каррау. Меня уволили без предупреждения, выставив виновным в несчастном случае на уроке – предоставив некачественное оборудование и, может быть, подослав неизвестного студента всё испортить. Мягко говоря, очень условные обвинения.
Боаз лжец и враг, а Давид вообще непонятно что теперь. Но они оба считают, что город принял меня – и это я не чувствую его, а не он меня. Если это так, счастливые врата все-везения откроются, и мир начнет вращаться вокруг меня. Хотя бы мирок университета. Так что я не только претендовал на компенсацию, которая мне очень нужна, но и проверял гипотезу.
Иррагин прочел заявление внимательно. Поднял двумя пальцами за угол, как грязный носовой платок и держал так целую секунду прежде, чем свернуть и разорвать на две части. Еще на две. И еще на две. Швырнул бумажки мне в лицо, но они не долетели, закручиваясь вокруг коричневых нитей.
Адриана опять пискнула – тот самый звук, который я слышал через дверь, и попятилась, прикрываясь сумкой.
– Выходное… значит… пособие. – Процедил Иррагин. – Я тебя уничтожу, сопля.
Я однажды помогал тестировать бота для психологической помощи. Глупая затея. Никакая программа, как бы она ни была похожа на человека, не создаст иллюзию сочувствия. И даже если обманет ум – глубоко под сознательным уровнем все равно понимаешь, что беседуешь с листками бумаги, на которых прописаны реплики под каждый стандартный ответ.
Оскорбления Иррагина ощущались так же. Никак. То, что руководило им, отпустило тело ректора на автопилоте, удовлетворившись тем, что прописало реакции.
Поэтому я молчал. Ждал, пока все цепи отработают до конца.
Иррагин ругался. Потом угрожал. Потом опять ругался. Я рассматривал, как работает эта механическая кукла и мысленно делал пометки. Зубы Адрианы несколько раз клацнули – её трясло.
– Решение за вами. – Произнес я, когда он переключался с одной подпрограммы на другую. – Выходное пособие, официально. Или я подаю в суд на университет. …вряд ли я один.
Девушка затихла – так резко, как если бы вскрикнула перепугано. Если она решится обвинить его в домогательствах – у нее целых два свидетеля.
– Нет. – Ректор вытянул из-под завалов бумаг лист, наклонился, что-то быстро написал и швырнул им в меня. – Этого не будет.
Это было расписание занятий по факультету, вычеркнутую “историю технологических открытий” ректор повторно вписал в самый конец среды.
– Никто тут не будет платить тому, кто не работал. – Выплюнул Иррагин.
Уволился, называется.
– Ты пожалеешь. – Пообещал Иррагин. – О, ты пожалеешь! Вера!
Сломанная дверь приоткрылась. Ведьма стояла сразу за ней, подслушивая.
– Оформи этого… его. Опять. Отмени расторжение контракта.
Я пожалею. Я не проработал ни дня здесь, но место мне уже не нравилось. Не само место – люди. Иррагин устроит мне невыносимые условия, лишь бы я ушел сам. Ушел, или пропал без вести, если тот, кто за ним, понимает, кто я такой.
Я приобнял застывшую Рину за напряженные плечи и потянул к выходу. Адриана переставляла ноги медленно, всматриваясь вниз, словно шла по узкой горной тропе. Коричневые нити отпустили её, избегая моего прикосновения, и отползли, волочась по ковру к ларве. В проеденных местах на Адриане остались рубцы, за которыми клубился черно-белый дым – тонкое тело Адрианы восстановилось, медленно и стыдливо затягиваясь.
Девушка шла к выходу как во сне. Затем вдруг вздрогнула. Вывернулась, стряхнув мои руки, и рванула прочь, бросив на пол сумку.
Я поднимал её, когда ларва ударила.
Укол в поясницу – сначала тонкий, а затем распирающий. Прогрызая зубами меня, разрывая, отрывая, выхватывая. Ноги подкосились, и я грохнулся на колени.
Зубы рвали мое тело, проделывая дыру к энергетическому центру. И я не мог их стряхнуть. Надо всего лишь повернуться к врагу. Вспомнить что-то. Нечто важное. А я не мог.
Алые туфли на кинжалообразных каблуках простучали, замерев у моего лица. Взмах руки. Тень от летящего в кабинет предмета. Слово.
Ларва отпрянула, вырвав из меня кусок. Тянущая боль в почках.
Цепляясь за дверную створку, я встал. Ведьма бросила в кабинет ректора еще пучок чар: травы, соль, и захлопнула за нами дверь, когда я наконец-то переступил порог.
– Заткнись… будь добр. Ты мешаешь.
Секретаря ректора звали Вера, она была ведьма, с глазами – я только вблизи рассмотрел – цвета темных фиалок. И я в нее влюбился.
Я всегда влюбляюсь в женщин, которые отдают мне свою еду. Вера поделилась домашним печеньем. С миндалем. Так что моя любовь грозила продлиться вечно. Как минимум – до вечера. Поэтому ей позволялось говорить мне “заткнись”, “кто к такому спиной поворачивается, безмозглый?” и “ты выглядишь как бомж, а не профессор”.
Кофе своего она мне тоже налила, заявив, что в университетской столовой подают мочу бронтозавра, и лет этой моче столько же. Мы сидели в приемной ректора, который заперся, связав изнутри скотчем ручки двери – я слышал характерный звук, и не выходил уже больше часа.
Тепло, еда, снег, падающий за окном. Не нужно бежать и сражаться. Так я представляю дом. Мягкая расслабленность, которая не мешает читать или думать. Наоборот, помогает. Узлы спешки, вынужденности и голода Тени развязаны. Можно просто сидеть. Смотреть на последний остывший глоток сладкого кофе на дне керамической кружки, вслушиваться в шелест бумаг и бормотание женщины.
Ларва отожрала от меня что-то. Не просто энергию, но какое-то… содержание. Я провел “инвентаризацию”, но чего не хватает так и не понял. А рана в тонком теле затянется. Уже почти затянулась. Есть только опять хочется.
Вера пересматривала стопки документов, скользя синим ногтем-когтем по длинным спискам и вполголоса проговаривала фамилии. Мне оставалось ждать и отдыхать.
Я ошибся: она знала, кто она, и поняла, кто я, но ни ларвы, ни того, что та сделала с Иррагиным, вовремя не заметила. Кто-то об этом хорошо позаботился. Теперь Вера видела и ругалась. Я ломаю миры тех, в чьих жизнях появляюсь. Её тоже разломал.
Целый пучок незавершенных дел давил, но еще не подгонял болезненно. Во-первых, разобраться с тем, кому досталась власть над городом или убедиться, что она – моя. Так утверждал Давид, но я не знаю, кем он был и чем стал, чтобы верить ему. Боаз тоже намекал на это, но он лжец. Он запечатал мой рот клятвой, которую я должен выполнить. Эта печать спасла меня, когда Эндрюс почти победил. Мог ли в тот момент демон выступить каким-то образом посредником… ведь это его роль – быть между… и украсть Каррау и у меня, и у Эндрюса? Сожрать власть он не мог, но передать тому загадочному третьему – запросто. Если он существует.
Во-вторых, найти, кто дал историку тинктуру. Сам он ее не изготовил, исключено. Он вился вокруг Терции, которая, скорее всего, и учила беднягу. Вот только мертвое не создает живого, а тинктура жива. Поэтому здесь точно должен быть еще кто-то. Был ли взрыв на уроке первой попыткой убить меня и отобрать силу? Или актом отчаянья? Или превентивной мерой? Если бы всё получилось с метеоритом, у меня были бы ученики. Слабые, неосознанные – но больше, чем у того же Эндрюса. Историк всё испортил. И погиб так глупо.
В-третьих, помочь Акраму вернуться к Принцу. Это я ему обещал как плату за спасение своей жизни. Единственная задача, которая кажется более-менее простой. Сложнее вопрос, как мне теперь взаимодействовать с вампирами. Я ведь знаю их. Знаю, что у Принца в голове: она сделает вид, что всё как должно, что я сразился – и стал её вассалом, и как только появлюсь – потребует клятв. Может быть, даже простит смерть тех, кого во время побега убил Давиде. Вот только я больше не хочу клятв и прощений. У меня самая сильная Тень из всех по эту сторону океана. Самая опасная и голодная. Пока это так, и пока она не засосала меня, и если город не вмешается, я могу диктовать условия. Даже вампирам.
Хотя пока что мне даже ректору-кукле условия продиктовать не удалось.
– Вот. Есть. – Вера едва не проткнула заостренным ногтем распечатку. Строгий взгляд: – Ты сейчас спишь? …Ты когда в последний раз спал?
– Нет. Всё в норме. – Конечно, под взглядом ведьмы захотелось зевнуть. Непреодолимо просто. Я крепче сжал челюсти.
– Что вы нашли?
– Номер твоего парня проходит по финансированию гранта.
Мы не смогли выяснить имя Историка. Вера отыскала список студентов, записавшихся на мой курс, и две фамилии в нем кто-то вымарал чернилами. Электронных документов не осталось вовсе: уволив меня в первый раз, Иррагин удалил все компьютерные записи – до невосстановимого состояния. Зато в печатном списке Вере удалось хитрым нумерологическим образом выделить коды студенческих этих парней. Одного мы идентифицировали как Минли Савара, Химика, который разливал расплав. Вторым, если мыслить методом исключения, должен быть Историк.
Ведьма уже клацала ногтями по клавиатуре, выискивая информацию по гранту.
– Открыт в том году. – Сказала она. – Руководитель Эндрюс Лаа. Исполнители – эти твои двое. Твой мертвый парень второй.
– Что за грант?
Вера пожала острыми плечами.
– Откуда финансирование?
– Университет. В переводе: анонимничает кто-то. Лаа этот… ты про него не спросил. – Подозрительный взгляд.
– Я знаю его.
Знаю, он лежит в городской больнице с инсультом, и это я его туда положил.
– Так кто он?
– Вера…
Я говорил ей, что не хочу вовлекать и не стану рассказывать лишнего. Она тогда кивнула, как будто согласилась.
– Я и так в твоем маргарине по уши. Что за Лаа?
– Маг города. Бывший. …В этом нет смысла.
Вера поднялась. Потянулась – хрустнули локтевые суставы. Затем, стоя, ровным почерком отличницы вывела несколько строк на клочке бумаги.
– У меня перерыв закончился, даже если я на боги весть что работаю. Здесь адрес твоего парня. Всё, что есть. Раз ты Лаа уклюкал, его теперь и не расспросишь… давай выметайся. Иди, иди. Пряники с собой бери. Вечно вы голодные, вороны.
Уже уходя, из коридора, я слышал её шепот. Секретарь подожгла метелку трав и размахивала ею крест-накрест, развеивая синеватый дым. Изгоняла неудачи, которые могли остаться после меня.
В Адриану я едва не врезался. Она стояла в коридоре, за дверью приемной.
– Я должна объясниться. – Девушка сменила порванную юбку на джинсы, а стыдливый румянец на щеках – нездоровой белизной.
– Нет, не должна.
– Нет, я… чувствую что…
Адриана выставила перед собой ладонь, останавливая меня жестом. Я шагнул вперед, ее пальцы прижались к моей груди – девушка отдернула руку, как если бы ее ударило статикой.
– У меня нет на это времени. – Произнес я. – И я не хочу знать.
– …Ничего не было. Он ничего не пытался. …Прежде.
Я обошел Рин, двинувшись к лестнице. Такое чувство, что опаздываю. Может быть, уже опоздал.
– У меня есть машина. – Крикнула вдогонку Адриана.
Дом стоял в центре Каррау, на пересечении трех улиц. Старый и нежилой, первый этаж – из красного кирпича, второй – из дерева. Низкие окна забиты фанерой.
Здание притягивало взгляд, как притягивает лежащий на асфальте труп. Такое же пустое.
Хлопнула дверца автомобиля – Адриана вышла из салона под пронизывающий ветер, и встала рядом. Скрестила руки, удерживая тепло под легкой блузкой.
– Поедем? – Заглянула мне в лицо девушка. – Вы здесь уже десять минут стоите…
– Езжай.
Она поджала губы и отрицательно мотнула головой.
Дом находился по адресу, который Историк указал как место жительства. Если же подойти к нему с другой улицы – то получался адрес, указанный в документах гранта как офис представительства. Две нити, которые без Веры я бы не нашел, сошлись. Нужно выяснить, кто дал парню тинктуру. Может быть, я даже обнаружу здесь этого человека.
Я направился к дому.
Крыльцо издало хруст и доска едва не провалилась под ногами.
Дверное полотно отходило от рамы на полсантиметра, а место возле ручки топорщилось раздавленными деревянными волокнами – кто-то недавно выломал замок, и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Адриана шла следом на цыпочках, чтобы не повредить каблуками трухлявые доски крыльца. Я подал ей руку, и в дом мы шагнули вместе.
Прихожая здания была пуста, все внутренние двери сорваны, отчего по цементному полу с шорохами и выдохами гуляли сквозняки. Вместо лестницы на второй этаж – распахнутый рот черного арочного проема. Внутри дома оказалось холоднее, чем снаружи. На стенах – обои в мелкий цветочек, измазанные многочисленными граффити.
Тем, что я принял сначала за граффити.
Сигилы, многоугольники, неразборчиво нацарапанные слова. Знаки защиты и призывов перекрывали друг друга, уничтожали друг друга. В центре одной из стен, алел огромный символ Серы. Я тронул его, но он был лишен силы – как будто ее высосали.
Узкий коридор стрелой тянулся вглубь дома.
Адриан вцепилась ледяной ладонью в мою руку.
Место менялось, по мере того, как мы шли по коридору. Маленькие комнаты, прижавшиеся к нему, как перезревшие виноградины к лозе, выглядели все более пригодными для жизни. Больше мебели: узкие диваны и тесные шкафы, миниатюрные картины на стенах. Занавески на заколоченных окнах, подрагивающие от сквозняка. Разбросанные на полу маркеры и бумага. Здесь даже становилось теплее.
Некоторые комнаты чисты – как будто ожидая жильцов, в других всё перевернуто.
В конце коридора – единственная прикрытая дверь, с рваной раной там, где был замок.
– Подожди. – Попросил я Рин. Но когда толкнул ручку, и переступил порог – она последовала за мной.
Здесь размещался кабинет: ребра пустых книжных полок на стенах, тяжелый черный стол с распахнутыми ящиками. Окно занавешивали плотные темно-синие шторы, а в углу высилась груда одеял – замусоленных, как будто на них спали много месяцев.
– Тут кто-то жил? – Прошептала Рин. – Тот твой студент?
– Может быть.
Тени здесь нравилось.
Нравилось присутствие других теней и то, как шепчет ветер в щелях дома. То, что в пространстве его растягивает, стремиться разорвать на три части перекресток, а во времени – прошлое, когда этот дом был Домом, и будущее – когда он станет местом преступления. Нравилось сочетание порядка и насилия.
Здесь Тени было хорошо, и это тоже походило на отдых. Не для меня – для нее. Может быть, ей тоже тяжело? Перезревшей, едва не лопающейся ошибками и прихотями, которые я тяну-тяну-тяну с собой, и буду тянуть до конца жизни. Наверное, короткой.
Тень обернулась вокруг ног Адрианы. Скользнула чуть дальше – к ее собственной, маленькой и туманной, но густо-черной тени. Обычный человеческий коктейль на вкус: сожаление, недовольство собой, страх. В Адриане много страха. Именно это привлекает мою Тень – как обещание, как запах. Но и другое в ней есть: упрямая целеустремленность переступить через себя, через окаменелость тела и души. Аутоагрессивное желание прогресса. Она нам этим нравилась.
Адриана прижалась ко мне: сначала плечом к плечу, затем оплела руками мою талию, переступая на высоких каблуках ближе. Плотно прижимаясь.
Ее лицо оказалось вровень с моим – она отвернулась, глядя в дальний темный угол кабинета. Прикрыла глаза, как будто прячась. Очки она сняла еще в машине. Для этого? Напряженная и неуверенная.
Я обнял ее в ответ, положив ладони на острые выступы лопаток. Ощущая касание ее груди – на неровных глубоких вдохах.
Хотелось обнять ее плотнее и сделать с ней всё то, что порадовало бы Боаза. Здесь есть стол, и постель, и ее криков никто не услышит. Возможно, это совпало бы с теми ее фантазиями, что подглядел демон. Даже если я причиню ей боль – она притворится, что это не так. Что так и должно быть. Что это не имеет значения.
Я наклонил голову и прижался лбом к ее плечу. Совсем немного отодвигая от себя – и вдыхая мягкий женский запах.
Ларва Иррагина повредила ее тонкое тело и Адриана неосознанно стремилась исправить повреждение – оттягивая энергию у того, у кого ее больше. Не просто энергию, а энергию нужного вида: желания, страсти, жизни. Уравновешенности.
Я это позволил.
Наверное, поэтому она и поехала со мной – жажда, которой не понимаешь, вела ее. Просто инстинкт.
Секунда. Вторая. Девушка прильнула плотнее – и я отступил. Разорвал объятья, восстанавливая безопасное расстояние.
– Езжай домой.
– Извините. – Рина попятилась от меня. – Извините, я не… это. А…, черт!
Два быстрых шага ко мне. Крепкая хватка за шею. Адриана прижалась губами к моим губам. Влипла. Ее губы были сухие и холодные.
Секунда, когда я ждал, что она отпрянет. Испугается – и оставит меня в покое. Секунда прошла, а девушка не уходила.
Я ответил на поцелуй.
Осторожно. Медленно. Сам вздрогнув от сладости прикосновения кончика языка к ее языку. От легкого головокружения: гормональная машина человеческого тела, различающая что “правильно”, а что “не дарвинистски”. Рот Адриан был податлив и горяч, и я хотел с ней целоваться еще.
Девушка отпрянула, царапнув меня ногтем по шее. Моргнула, как человек, разбуженный из глубокого сна, развернулась – и сбежала.
Я сел на край чужого стола. Медленно выдохнул.
Прислушался, ожидая хохота Боаза и его пошлых комментариев. Желая их. Демон выплюнет какую-нибудь грязь о Рин – я разозлюсь, буду доказывать – себе и ему, что это неправда. Забывая как это – целовать ее.
Но демона не было.
Впервые с момента, когда он напал на Рин в кафе, я не чувствовал скользящий взгляд и привкус его присутствия.
Вот чего не было. Вот что вырвала из меня ларва последним судорожным глотком.
Вместо Боаза расхохотался я. Адриана, убегающая из старого дома, должна была услышать и испугаться еще больше.
Я отсмеялся, но так и не почувствовал облегчения. Ларва сожрала Боаза, я от него избавился раз и навсегда, причем – малой кровью. Разве может все быть так просто?
Движение на краю зрения. Я замер. Медленно обернулся. В одеялах кто-то был и, разбуженный моим смехом, он приподнялся. Широкие плечи, светлая голова.
Я подошел к окну и дернул шторы в сторону. Минли Савар вскинул руки, закрываясь от тусклого дневного света.
Волосы химика торчали в разные стороны, на детском лице застыло испуганно-обиженное выражение. Он был во вчерашнем свитере с оленем, а из-под одеял виднелся край красного спального мешка.
Парень вскочил, запутался в тряпье, схватился рукой за стену, чтобы не упасть – ветхие обои поехали у него под пальцами, сползая пластом как обгоревшая кожа, и он опять грохнулся в ворох тканей.
Выпутавшись, Минли замер, готовый не то драться, не то бежать – не то всё вместе. Моргал быстро, приспосабливаясь к дневному свету.
– Что вы тут делаете? – Воинственно шагнул он вперед.
Я прикрыл штору, так, чтобы в кабинете вновь воцарился полумрак. Химик потёр пальцами переносицу.
– Ищу твоего товарища. А ты что?
– К-какого товарища?
– Того, кто выплеснул кислоту в расплав железа. – Я сел на край стола. – Мог убить тебя, кстати.
– Это была не кислота. – Мрачно.– Кислота такого не делает.
– Я знаю. Так где он?
Минли пожал широкими плечами.
– Вы это решали, – спросил я, – когда я в класс вошел. Кто меня кислотой польет?
Химик раздул ноздри. Фыркнул. Присел перед одеялами, сворачивая их.
– Я не знаю, за что он на вас накинулся, и что у него было. Ясно?
Косой взгляд на меня:
– Может, за то, что вы вампирский ублюдок.
– Надо было позволить вас двоих съесть. Никто бы мне первый урок не сорвал.
Еще один гневный взгляд.
– Так почему ты здесь? – Моя Тень извивалась на полу. Заползая под стол, выползая из-под стола. Голодная и гораздо более злая на мальчишку, чем я.
Минли сложил в спальный мешок тонкое одеяло, полотенце и маленькую белую подушку с синей вышивкой, свернул и рывком застегнул змейку.
– Послушай, – Я встал со стола и сел на корточки рядом с ним. – Я второй день в городе. Я не знаю, что здесь происходит. Знаю только, что вампиры устроили междоусобицу, и что вы с Историком в это вовлечены. Что из-за него меня уволили… а мне очень нужна была эта должность. И что студент из-за него лишился глаза.
– Тот парень? – Растерянно.
Я кивнул. Химик нахмурил светлые брови.
– Всё могло обойтись хуже. – Продолжил я. – Гораздо хуже. Я должен понять, чем он занимался.
– Зачем?
Когда Минли Савар хмурился, он хмурил не только брови, но и морщился до горизонтальной линии на переносице, будто ему нравится не только то, что он слышит, но и то, что обоняет.
– Единственный способ выпутаться из ситуации – узнать её. Почему Принц города хотела вашей смерти?
Тогда, при дворе, я решил, что вампир выбрала моих студентов, чтобы проверить меня. Однако, глупо полагать, что создания, подобные ей, руководствуются единственной причиной.
– Чем вы занимались? – Подтолкнул я Минли, который всё еще молчал. – Что за грант?
– Завещание. – Наконец выдал он. Плюхнулся сверху на мешок, прислоняясь спиной и затылком к стене.
Эндрюс упоминал завещание и спрашивал, за ним ли я пришел.
Химик ждал реакции – но я все еще не понимал о чем речь. Покачал отрицательно головой.
– Завещание Лара.
– Я второй день в городе. – Напомнил я. – Я вообще не понимаю о чем ты.
– Новости надо смотреть. – Вполголоса. – Завещание Лара. Его нашли в крепостной стене, во время повторного раскопа, полгода назад. Это последний начальник крепости. При нем Каррау пал. Потом, конечно, город отстроили. Но это уже был другой город, и всё по-другому. Оно… очень дорогое. Из-за него всё началось.
– Что началось?
Минли повел плечами, мол, как вам, приезжим, объяснить?
– Хаос… Я про научный хаос говорю. Я тогда был… дурак. Я не знал.
Про вампиров. Забвенная жизнь спокойной жертвы.
– Профессор привлек нас с Ригдом к расшифровке. В смысле, его – к расшифровке. Мне нужно было только даты проверить. По углеродке, составу бумаги, чернилам …стандартное. Всё по-тихому, потому что это могло принести баснословное финансирование. Или скандал. В зависимости от того, что в завещании написано, и оттого, настоящее ли оно.
– Настоящее?
Химик медленно покачал головой. Отрицательно.
– Потом оказалось, что сильнее всего хочет знать, что же в нем, не университет, и не городские власти, а кровососы. На нас… давили. Может, Ригд с профессором расшифровали, и потому они решили, – голос химика дернулся, – что мы не нужны больше.
Парень потёр ладонью шею, как будто предчувствуя смертельный укус.
– Всё равно их убрали. Я один остался.
– Профессор – это Эндрюс Лаа?
Химик кивнул.
– Разве он профессор?
– Юриспруденции.
Как это могло не казаться странным? Профессор юриспруденции, студент-историк и студент-химик, которым поручено изучение важной всем и каждому рукописи.
– С ним всё в порядке. – Успокоил я парня. – В смысле, не в порядке, но он жив. У него вчера был инсульт. В больнице.
– Ригд?
– Его съели вампиры.
Химик дернулся. Хотел вскочить и бежать. Передумал. Скривился, как будто собирался расплакаться, но тоже передумал.
– Вы дружили? – Предположил я.
Минли отрицательно покачал головой.
– Нет, он ни с кем…. Его, вообще, вроде выгнали. А потом восстановили. Я не знаю…
– Завещание где-то здесь? – Я поднялся оглядываясь.
– Было в столе. Я пришел, а тут уже… подмели. Книги профессора, журналы исследования, даже мой холодильник переносной. Мы тут работали и ночевали иногда с Ригдом. Это типа его стариков дом был, …или отель… что-то такое.
– Они меня убьют. – Парень запустил пятерню в волосы. – Они меня точно убьют, и я умру без образования. Как бомж, съеденный собаками…
– Замечательно приоритеты ранжируешь.
Химик возмущался, что я не верю ему – как будто я должен – когда я еще раз осмотрел кабинет. Дважды ощупал все ящики стола (пустые) и проверил каждую полку (пустую).
Он перестал хмуриться и приоткрыл пухлый рот после того, как я сдвинул одеяла, и коврик на котором они лежали, чтобы отомкнуть железные замки и открыть люк в подвал, спрятанный прямо здесь, в кабинете.
Я мог и раньше догадаться, ведь Минли упомянул, что они с историком здесь ночевали.
Первой вниз, в черный лаз, я отправил Тень.
Минли отскочил от темного пятна в форме моего тела, вытянувшегося длинным голодным языком:
– Что это за хрень?!
– Первый хочешь полезть?
Парень еще попятился.
Тенью, как рукой в плотной перчатке, я ощущал ступеньки лестницы. Узкие, но надежные. Пол глубоко внизу. Шершавые старые стены. Холод – со всех сторон тянуло вентиляцией. Электричество – тонкие переплетающиеся под потолком сосуды.
Медленно спускаясь, я нашел переключатель, и подвал осветили гирлянды желто-белых ламп, собранных кое-как и подвешенных в каждом темном опасном углу. Тень отшатнулась от них, испуганно сжавшись у моих ног.
Сияние ламп отразилось на стеклянных поверхностях, вспыхнуло, разбежалось радугами и искрами на пол и стены. В центре просторного подвала на низком столе высились, громоздились, упирались одна в другую стеклянные колбы, реторты, тонкие и толстые сифоны, кувшины и банки. Лотки с образцами, поставленные друг на друга, так их много было.
Я словно уснул и попал в Рождество: здесь, в подвале, пряталась лаборатория, о которой мечтать не смеешь. Даже издали, по желтоватому оттенку и неровным отсветам, видно, что всё стекло прочное и старое, изготовленное вручную специально для занятий настоящей химии, не то, что современные тонкие склянки. В углу, сложенная из того же красного кирпича, что и первый этаж здания, стояла печь, а в ней – обмазанный глиной яйцеобразный атанор. Главный стол с посудой и инструментами окружал защитный черный круг – не впустить внутрь ничего грязного, не выпустить наружу ничего едкого.
Химик, спустившийся следом, чертыхнулся.
В лаборатории, помимо центрального стола, без всякого порядка были разбросаны другие поверхности, также загроможденные химической посудой и образцами, а широкие кресла отвернули к стене – в таких можно спать, курить опиум, или наблюдать, как переплавляется руда.
Я спустился к главному столу. Обошел его, трогая то один предмет, то другой. Холодные горелки на своих местах. Атанор еще теплый – но он остывает со скоростью полградуса в сутки. Здесь давно не работали. И всё же – когда-то работали. Отдельный стол для грязной посуды. На дне колб – коричнево-желтые или серые кристаллы, чешуйки графита, несколько запечатаны воском, с надписью маркером: “газ, выбросить”.
Стол с образцами. Контейнеры, в которых руда разложена по аккуратным ячейкам. Лоток со свинцом – разной степени очистки. Ртуть. Выжимки растений. Ригд проводил здесь эксперименты, испытывал природу.
Но главного не нашел.
Я не ощущал характерного запаха, среди колб ни одной оплавленной до черноты. Не ощущалось присутствия. Действа. Историк был столь же далеко от создания камня здесь, как в любом другом месте города.
Лоток с золотоносной рудой полон – к этой стадии Ригд даже не приблизился. В камнях, разложенных по квадратным ячейкам, ощущались разные доли золота. Оно звало меня. Пело свои нежные совершенные песни. Умоляло коснуться и освободить.
Я сдвинул прозрачную крышку и достал самый крупный из камней. Прожилки блеска расходились по нему, как вены. Голос золота обрел силу и мелодию.
Этого камня хватит на несколько лет жизни в Каррау. Достаточно обработать его и выпустить материал наружу, восстановить до прекрасной чистоты.
Продать.
Не нужно будет возвращаться в университет, и смотреть на пустышку-ректора. Не нужно будет глупцам объяснять вновь и вновь одно и то же. Я смогу купить дом и обустроить вот такую же лабораторию: неспешно подслушивать тайны природы и помогать ей достигать совершенства. Просыпаться каждое утро со спокойным знанием, что я в безопасности, что я проживу этот день – и проживу хорошо. Засыпать, зная, что ни единой секунды в сутках не потратил зря.
Тень прохладной кляксой поднялась по моим голеням и оплела колени. Тонкими потеками тянулась вверх, к бедрам.
Если я возьму чужое золото, она не сильно изменится. Совсем чуть-чуть. Это ведь стоит того, потому что деньги мне сейчас очень, очень нужны.
– Положите на место. – Приказал из-за спины женский голос. Я уже возвращал руду в лоток, когда он прозвучал – пальцы разжались, и осколок упал с грохотом. Разбудив остальные камни. Которые, как голодные котята, принялись пищать, чтобы и их погладили, и их послушали.