Ан Ци
Черный портер
– Да, – Петр прервал себя на полуслове, – я почему об этом заговорил? Эрик жил в Мюнхене. У него там и работа, и родители – все. А Лариса – в Питере. Чтобы быть вместе, ему тоже пришлось решать скорей.
– Петр Андреевич, пока я не забыла, еще вот что выяснилось… – Луша вздохнула. – У бедняги Эрика иллюзий, я думаю, не осталось. В конце концов он был вынужден прочесть эти письма. И ее электронную переписку, и многое другое. Но есть еще кое-что. Лариса, уехав из Норильска, назанимала денег. Она осталась должна. Такое впечатление, она думала замести следы и не платить. И, кто знает…
– Я понял. Об этом тоже следует подумать. А кто заимодавец?
– Их несколько. Я вам, когда документы и мой отчет пошлю…
– Понял. Знаешь, Лу! А ведь у нас.. .мм м… – он сделал паузу. – Тебе точно не понравится, но чем больше я тебя слушаю.... Видишь ли, мы сначала на веру принимали, что Лариса белая и пушистая, а это совсем не так. Верно?
– Верно, – неохотно подтвердила девушка. – Чует мое сердце, это еще не все, шеф. Что вы надумали?
– Ну, это не сложно предположить. Ты считаешь, он ее любит. Возможно! Очень сильные чувства, если они обмануты и оскорблены, могут… Ты понимаешь, Эрик мог все, о чем ты рассказала, что вроде только сейчас выяснилось, узнать раньше! Это раз. А два – это твое мнение, что он очень ее любит! А если – нет? Или уже нет? Ее отец передает ему пивоварню. Мы не уяснили еще, не было ли там каких условий. Во всяком случае, такой брак мог здорово укрепить его позиции в глазах Чингиза. И прежде чем ты в меня будешь кидать тяжелыми предметами и шипеть, как твой пестрый котенок, уясни, пожалуйста, следующее. Отныне жених – тоже наш подозреваемый!
В ответ на взрыв Лушиных эмоций, он серьезно и веско проговорил.
– Ассистент Костина, это не обсуждается. Примите к сведению и исполняйте. Немедленно перешлите мне все имеющиеся документы. Продумайте план работы. И не забудьте, у этого человека, а мы его совсем не знаем, на руках остался маленький чужой ему ребенок.
Красивое слово «Детектай»
Петю учили языкам. Когда он рос, в приоритете уже был английский. Способный парень усидчивостью не блистал. Но он сначала увлекся «фэнтези», а потом и музыкой. И тут случился прорыв.
Под словом – музыка его ровесники подразумевали обычно рок, метал, реже кантри или уж поп. Но только не классику. И мама Катя только вздыхала. Морщить курносый с веснушками и родинкой нос она побаивалась. Отпрыск и так не очень жаловал материнский авторитет в пору взросления и мужания.
Справедливости ради, следует сказать, что домашнее воспитание совсем даром не пропало. Острые иглы дикобраза с возрастом перестали топорщиться, и оказалось, Петр любит симфоническую музыку и орган. Он бегал в консерваторию слушать Генделя. А в последнее время, пожалуй, всему и всем стал предпочитать Грига. Даже в этом году собрался в Норвегию, чтобы взглянуть на его фиорды.
Во вторую очередь пришло время немецкого. Тут дело пошло сразу настолько хорошо, что мама поглядывала на него с удивлением. Он, будто, вспоминал…
Синица быстро начал читать, заговорил, и даже экзотическая манера германцев обращаться с числительными не вызвала у него никаких трудностей.
Кто еще ставит телегу впереди лошади? Как будет по-русски, если надо сказать – три десятка и две единицы? Да прямо так и будет – «тридцать два». Сначала десятки, а потом единицы. Британцы действуют аналогично, а потому сорок пять, это по-англицки – «фоти файв». Снова – сначала десятки, а потом единицы. Германузы тоже. И только в Германии… Ну, вот возьмем, к примеру, те самые тридцать два. Немцы говорят – «драй унд цванциг». Что означает -«три и двадцать» а не «двадцать и три» как у нормальных людей.
Не удивительно, что многие путаются. Многие, но не Петя. Он сразу освоил эту хитрую премудрость.
Но когда мама вдруг вышла замуж за одноклассника, который в то время жил в Мюнхене, и переехала к нему, выяснилось, конечно, что есть масса деталей, которых не было в Петиных учебниках. Или он невнимательно читал?
Как бы там ни было, но ни смешное словечко – «дох», ни суффикс «ай» для образования существительных… Нет, он этого не знал.
Не знал? А теперь знает. Слов на «ай» много. «Бюхер» – это книги. А «бюхерай» – библиотека. Есть еще одно, правда, слово, – «библиотек», но так именуют серьезные
академические собрания. «Бюхерай» много проще. «Бекер» – пекарь, «бекерай» – пекарня, где одновременно пекари часто продают то, что производят. А его собственная профессия… Не! По профессии он все-таки юрист!
У меня и справка есть, – веселился про себя Петр по дороге к назначенному месту. – Очень серьезная бумажка – диплом, называется. И даже еще одна. Другое дело – место теперешней работы. Тут мы давно решили с ребятами серьезности избегать. Наше агентство «Ирбис», для тех кто не знает – снежный барс – любит пошутить и умеет. Правда, в конце концов… Как там М. М. Жванецкий говорит – давайте вместе посмеемся? Но почему-то не все хотят! У Синицы было сегодня хорошее настроение. Он взял, да потихоньку замурлыкал.
– Добрые услуги нашего бюро Сохранят вам силы, время и здоро!
Петр Андреевич Синица был в Мюнхене давно уж свой человек. И кроме ближайших родственников – мамы с мужем и сводной сестры, имел немало знакомств. В том числе таких, что завел себе по работе.
Он отдавал материалы на исследование в лаборатории, когда в том была необходимость. Консультировался с юристами, если вопрос касался международных проблем. Получал справки из архивов. Но до сих пор все это было для соотечественников. Даже, когда дело касалось войны и ее последствий. Теперь в первый раз ему требовались самые подробные сведения о людях, живущих непосредственно тут.
Интересно, кстати, они граждане Германии? Чингиз, Эрик и его родители? Хотя, родители не при чем. Но надо будет спросить.
Петр направлялся к своему коллеге, также как и он, бывшему сотруднику следственных органов, открывшему свое детективное агентство. Они познакомились, когда оба были еще на государственной службе и расследовали дело небольшой очень ловкой и профессиональной группы мошенников, орудовавших между Мюнхеном и Москвой.
Герман Клинге отслеживал фигурантов у себя дома, а Петр встречал их в Москве. Как раз «детективное агентство», эти два слова, на немецком слившиеся в одно занятное – «детектай», навели Синицу на размышления о языке по дороге к другу.
Детектай! – ему от чего-то сделалось смешно.
Контора Клинге располагалась в самом центре. Вокруг гомонили разноязычные прохожие. Велорикши на своих изукрашенных искусственными цветочками повозках катали туристов. Мимо проследовали сразу две такие одна за другой с арабскими красавицами, закутанными в черные одеяние. Девушки были одна другой лучше.
Лихие извозчики, изворачиваясь на ходу, лопотали по-английски о местных достопримечательностях, каким-то чудом умудряясь не врезаться в толпу. На углу сидел румынский цыган с играл на баяне одну и ту же мелодию. Он отчаянно фальшивил, а маленькая пушистая пегая собачка перед ним на одеяле то и дело умильно взвизгивала и, кувыркнувшись на спину, махала лапками.
Петр завернул за угол и вошел в узкий длинный проулок, больше похожий во двор. На доме справа он увидел множество солидных вывесок. Это, по большей части, были врачи. Ортопед, невролог, зубопротезный центр… Нет, не то. Верно, в следующем подъезде.
Так, а тут что? Консультант по налогообложению, два адвоката – по трудовому праву и по бракоразводным процессам… А! Наконец, вот оно.
«Детективное агентство» Братья Клинг, Консультации и расследования.
О, какой большой список! И действительно: предлагались услуги по самым разным вопросам, от невинных выяснений, болен ли впрямь сотрудник, представивший на долгий срок бюллетень, или он преспокойно катается в горах на лыжах и в ус не дует, доказательств супружеской неверности, что уже посерьезней, до уличения объекта в обмане страховых компаний, работе сотрудника одновременно на в двух конкурирующих компаниях и прочая и прочая.
Петр позвонил. Через минуту раздалось негромкое урчание, и дверь открылась. Широкая лестница вела вниз и вверх. Отчего-то пахло деревом. Ах вот оно что! Перила, красновато коричневые с глубоким рельефом, действительно, были деревянные. Да еще с бронзовыми шишечками. Прелесть какая, – восхитился Синица, знавший толк в таких вещах. Старый дом благородных пропорций, с эркерами и легкими балконами по фасаду нравился ему все больше и больше.
Перед агентством справа на циновке стояло замысловатое деревце, похожее на карликовых японцев, только много выше. На широченных дверях сиял начищенной медью звонок с пупочкой в середине, на которою следовало нажать. Он и нажал. Раздался звук почтового рожка. Спустя минуты две дверь отворилась.
Перед Петром открылся довольно длинный коридор с мягким ковром. По обе стороны от него – двери. А в конце просторная комната для посетителей с креслами по стенам, стопкой разноцветных журналов и уголком с игрушками и книжками для малышей.
– Ишь ты, да тут у него Шагал! Интересно, это братья выбирали или дизайнер? – загляделся на левую стенку Петр Андреевич. Но секретарша увлекла его в кабинет старшего из братьев.
– Пожалуйста, господин Синица! Шеф просил его извинить, он бы сам, конечно… Просто вдруг позвонили. Он скоро освободиться. Они вошли, и Герман, приветственно замахал рукой, строя одновременно смешные гримасы и указывая левой на стул перед собой. Петр сел и осмотрелся. Нет, это не дизайнер!
В кабинете стояла добротная старая мебель с точеными ножками, гнутыми спинками и кожаными сиденьями с ободком из мелких медных гвоздиков, которую так ценил он сам. Высоченный потолок с лепниной украшала люстра никак не моложе позапрошлого века, а по стенам располагались не полки, а настоящие книжные шкафы. В них за стеклянными дверцами он увидел классическую библиотеку правоведа – латинские фолианты, немецкие с готическим шрифтом и современные своды законов и уложений в чудесных коричневых переплетах с золотым тиснением.
Спиной к окну за большим столом, точнее, облокотившись на его широкую столешницу, сам хозяин агентства энергичным голосом что-то настойчиво внушал собеседнику. На его лице читалась досада.
Секретарша развела руками. Гостю, как видно, придется подождать, но ничего не поделаешь!
Через несколько минут Клинге, наконец, распрощался и, выскочив из-за стола, бросился пожимать Петру руку. Они обнялись.
– Рад тебя видеть, Питер! Рассказывай. Потом давай поужинаем вместе. У тебя нет других планов?
– Кто же отказывается от ужина? С удовольствием. Как здесь здорово! Я ведь у тебя впервые и мне страшно нравится. Я никак не ожидал…
– Таких хором от офиса? – засмеялся хозяин, – и правильно. Деловые люди так агентство не обставляют. Это были бы безумные деньги. Все очень просто. Мы с тобой в квартире моего деда. Я и брат, мы служители Фемиды в пятом поколении в семье. Захочешь, я тебе расскажу.
– Непременно! Как состарюсь, стану писать мемуары. Одна глава будет про тебя!
– Одна? Не согласен. Нас два брата. И будет только справедливо, по крайней мере по одной каждому. Но если всерьез… У нас интересная предыстория. А в годы нацизма – драматическая. Один из пращуров был еврей со всеми вытекающими последствиями. Хоть уже родители его крестились.
– Тоже юрист?
– Да. Дослужился до судьи. Женился на католичке. Родился сын. Тут и подоспели нацисты.
– Смотри-ка, – Петр сделал озабоченную мину. – Если они сейчас вернуться, выходит, ты недостаточно чистокровный?
– Выходит, так, – усмехнулся Клинге, – брат, возможно, потому и в адвентисты пошел.
– В адвентисты? Седьмого дня? Я о них почти ничего не знаю. А какая связь?
– Адвентисты с иудаизмом в хороших отношениях. Чтят Ветхий завет.
– Так его все христиане, вроде, чтят. Разве адвентисты не христиане?
– Я бы сказал, христианнейшие из христиан. Не потому, что он такой, а просто они стараются буквально следовать библейскому тексту в обыденной жизни. К примеру, у них выходной в субботу, а не в воскресение. Свинину они не жалуют, также как иудеи.
– И мусульмане, – дополнил Петр.
– Точно. А еще, в соответствии с божьим словом, не употребляют в пищу мелких морских тварей. Скажем, креветок.
– О! Это жаль. Я люблю. Крупные креветки в остром соусе… – засмеялся Синица.
– Ладно тебе. Не будем углубляться сейчас, но если хочешь, я тебя свожу к нам в общину. Народ подобрался, в основном, симпатичный. Я потому и хожу. В воскресение обещали хороший концерт, и мы можем… Но погоди. Ты сказал, у тебя срочное дело? Я парень холостой. Меня не надо из вежливости о жене и детях расспрашивать. Так что, излагай, давай. Я дам задание, и мы с тобой покинем служебное помещение, чтобы не смущать сотрудников. Поужинаем, спокойно и не спеша поболтаем и наметим, когда снова встретимся. По делу и просто так. Я сегодня свободен до восьми.
– Никак, свидание? – оживился Синица.
– Нет! Свидание не сегодня, а через день. Чисто деловая встреча с клиентом, для которого готовы результаты. Но это знакомый. И он захотел прийти домой.
– Хорошо. Я коротко. Герман, тут в Мюнхене живет некий Чингиз Мамедов из бывшего Союза. Все, что я тебе дальше о нем скажу, только предположения. А именно – он очень состоятельный человек. У него то ли были, то ли есть магазины и пивоварни. Ему за шестьдесят. Большой поклонник прекрасного пола. Не женат, но имеет четырех внебрачных детей.
– Посмотри. Я тебе фотографии принес. К сожалению, они любительские. Он приятель моего друга. Так вот. В первую очередь, я хочу узнать про него все, что можно. И на этот раз – точно.
– Значит, слухи не нужны? – усмехнулся Герман.
– Что ты! Нужны! Все нужно! Но ты мне факты тоже, пожалуйста, раздобудь. А вообще, чем больше, тем лучше. Да ты сам понимаешь. Ты его видел? Был у него? Он где?
У него здесь дом. Сам я – нет, мы не знакомы. Только хочу познакомиться.
– Мамедов, говоришь… Имя у него – такие в Азии тоже есть.
– Правильно. Насколько я знаю, он сам родом из Баку. Но, как я уж тебе сказал, все это лишь с чужих слов. Я даже не знаю… понятия не имею, на каких правах он тут.
Если состоятельный… Мой приятель – он из клиентов, кстати, – считает, Чингиз – очень богатый человек! Но ты же знаешь, когда поглубже копнешь, такие репутации рассыпаются!
– Бесспорно, Петер. Я просто подумал, есть же имущественный ценз. Если человек ни в чем не замешан, то предприниматель с настоящими чистыми деньгами, вложив крупные суммы в Германии, имеет право тут жить. А имею в виду, без всяких просьб об убежище и все такое. Но я понял. Я сейчас Якоба позову, он все запишет, нам нужно только… Ты знаешь, как фамилия Мамедов пишется на немецком?
– Да, нет проблем. А дам тебе еще его телефон и адрес электронной почты.
– Больше чем достаточно! Итак, Мамедов. И это все?
– Нет. Тут еще такое дело. У него в доме – это тоже по словам знакомого – живет семья, муж и жена, люди средних лет. Они работают у него как обслуга. У этих людей в свою очередь есть двое детей, девочка и мальчик. То есть, я хотел сказать… – Петр смешался.
– Петер, да ты золотое дно. Счет за услуги растет как на дрожжах! Не торопись, ну что ты, в самом деле? Ничего страшного. Ты перепутал? Два мальчика? Или только…
– Да нет, прости. Я немного зарапортовался. Они взрослые уже. Оба здесь выросли, насколько я понимаю. Их дочь встретила меня. С ней я познакомился. Ей тетка со мной что-то переслала. Она-то, вроде, работает. Но, я уж тебе надоел, точно я ничего не знаю. Мне и про них нужно тоже, все, что только можно. Ее я не стал спрашивать. Не хочу спугнуть. Сначала ты справки наведи. В особенности, про молодого человека. Его зовут Эрик, он сейчас пока в Петербурге. С ним-то и приключилась беда.
И Синица рассказал Герману Клинге о муже, сделавшемся в день свадьбы вдовцом.
Постучался и вошел Якоб, молодой человек среднего роста в черной майке и джинсах с серьгой в ухе. У него были хорошо развитые бицепсы, доброжелательное выражение лица и… совершенно неприметная внешность. Петр взглядом профессионала это немедленно оценил. Эти русые волосы и серые глаза с зелеными крапинками… Ни усов, ни бороды. А потому – надел на него очки, снял очки. Нарисовал татуировку, напялил цепь с шипами – и он такой. А хочешь: тирольскую шляпу набекрень и кожаные шорты – совсем другой человек!
«Другой человек», однако, действовал. Он, бесшумно и ловко двигаясь по просторному кабинету, подошел, представился, включил свой, похожий на небольшую, папку ноутбук и стал резво записывать задание. Время от времени он задавал шефу короткие вопросы, которых Петр большей частью, не понимал.
Он услышал: «Клиент ортодокс?» Затем некоторое время спустя: «По городской или региональной?» «Азюлянты? Нет? Понял, поздние, тогда проще!»
Синица сам тоже кое-что пояснил. Его материал скопировали и отдали обратно. Кажется, все.
В дверь снова постучали. Вошла секретарша и сказала, что «все готово!»
– Петер, нас ждут в столовой. Пойдем, ребята, – пригласил Клинге их обоих. – У нас по-домашнему. Конечно, не так, как у тебя, но столовая имеется. Те, кто сегодня не в разгоне, там собрались, чтобы с тобой познакомиться. Кофе – опять же, не вручную сваренный, но поверь, из очень хорошей машины, в твоем распоряжении. И все, что полагается в приличных домах к нему. Скажи девочкам, что ты хочешь. Капучино? Двойной эспрессо? А может, лучше чай?
В столовой по сравнению с кабинетом все было не в пример демократичнее и скромней. Но выдержан тот же стиль. Посередине стоял массивный круглый стол, окруженный стульями, а по стенам комнаты два высоких буфета с резными дверцами, полные фарфоровой и фаянсовой посудой.
Стол был накрыт. На нем Петр увидел разные кондитерские штучки – печенье, маленькие пирожные и нарядный торт.
– У меня тут на английский манер раздаточное окно, – похвалился Герман и указал на проем в стене, соединявший столовую с кухней.
Это уже нововведение. У деда Людвига не было.
– Шеф, у деда Людвига прислуга была! – раздался веселый девичий голос из того самого окна, о котором только что шла речь. И не одна! – согласился Герман.
– Ты где прячешься, Рита? Давай садиться. Кати тут, Якоб и гость тоже, ждем только тебя. Рита проходит у нас практику, – пояснил он. – Она студентка юридического факультета. А вот и она!
Раздался стук каблучков, пахнуло горьковатыми духами, и в комнату впорхнула девушка. Она внесла поднос с кофе, представилась и села.
Практикантка, будущий юрист? Она больше походила на… На кого бы? Петр ощутил нечто похожее на мягкий толчок в грудь. Он поздоровался и… все время, пока сидел за столом, исподтишка разглядывал ее, изо всех сил стараясь сохранить равнодушную мину.
Рита была в платье. В платье! Даже не в деловом костюме, не говоря уж о джинсах и леггинсах. В ней было что-то женственное, выпадавшее из спортивно нейтрального стиля унисекс, так широко принятого повсюду. В то же время, заботливо одетая девушка ни в чем не переборщила, не изменила хорошему вкусу.
Она пользовалась косметикой, но в меру. Платье ее подчеркивало фигуру. Но не было вызывающе сексапильным, как и она сама. Как и ее милое лицо. Ласковые серые глаза. Шелковистые густые волосы до плеч цвета молочного шоколада.
Полногрудая, юбка до колен, небольшие каблучки изящных туфелек…
– Вот, нашел! – Синица, потерявший нить разговора, чуть не ахнул вслух, но вовремя удержался.
Он понял вдруг, что за образ почудился ему сразу, как только он увидел эту девушку. Она вовсе не выглядела старомодно. Но это струящееся платье серо голубого цвета, туфли, маленькие камеи на шее и в ушах, все это странным образом гармонировало с интерьером. Словно она было неотъемлемой частью вполне современного детективного агентства Клинге в доме, принадлежащем братьям, чья семья занята юриспруденцией уже лет двести подряд.
Часа полтора спустя Герман и Петр сидели в театре варьете за накрытым столиком, уплетая вышеупомянутые королевские креветки, обжаренные в чесночном соусе.
Театр располагался недалеко. Друзья решили отправиться пешком. А посему по приходе они не только заказали сыр и зелень, а потом некошерное горячее, но и кьянти к нему, и в свое удовольствие, поглядывая на акробатов и танцоров на сцене, не спеша принялись болтать о том, о сем.
Мелочь, а приятно: ни тебе мыслей о содержании алкоголя в крови за рулем, ни забот об истекшем времени на стоянке.
Зал – небольшой, уютный, двухуровневый, был полон. Хорошо одетая публика охотно смеялась и аплодировала довольно незатейливому представлению.
– Петер, – осведомился Герман, когда они обсудили его последний отпуск на Тенерифе и пони, которого он собрался купить племяннице, – что ты сам думаешь об этом деле? У тебя есть версии?
– Версий сколько хочешь. Ее могли другие дети достать. Из зависти, например. Или от жадности. Отец хотел ей, верней, ее мужу, опосредованно, так сказать, оставить пивоварню. Это раз. Сегодня выяснилось, что она сама была.... как бы это поточнее… девушка вырвалась из провинции и шла как ледокол к своей цели. Она рано осталась сиротой, так как мать села и умерла в тюрьме.
– Господи, ну и судьба! Голодное детство и позор. Ты сказал, к цели? Тут впору утопиться. Стоит ли удивляться, что…– ахнул Герман. – Но я тебя перебил!
– Нет. Голодного детства не было. Зато все остальное.... Она выросла красавицей. Родила от кого-то ребенка. Перебралась в столичный город. Вроде еще, набрала денег без отдачи. Вполне возможно, что свадьба с последующим переездом в Германию не понравилась заимодавцам или отцу ребенка. Мы пока очень мало знаем! – пожал плечами Петр.
– А жених? Или… Я не спросил: они успели… как это делается в Петербурге? Понимаешь, тут женятся по-разному. Некоторые только регистрируют брак, как положено по закону. Другие – еще венчаются. Раньше можно было только венчаться. Записывали в церковные книги, и все. Теперь нельзя. Юридическая ответственность наступает только при государственной регистрации и не
иначе, – объяснил Клинге.
– В Питере? Собственно, совершенно также. Только в советские времена венчались редко, а если – да, старались сделать это по-тихому. А сейчас – наоборот. Венчаются часто, даже напоказ и стремятся изо всех сил отпраздновать на широкую ногу свадьбу. Причем, желательно, на западный лад. Народ насмотрелся и делает «красиво». Тратят дикие деньги и нередко чудовищно безвкусно. Я все это не люблю, – Синица смешно наморщил нос и сделался похож на недовольного рыжего спаниеля.
– А как было у твоих клиентов? – поинтересовался собеседник.
– Насколько мне рассказали, хорошо. Парень же вырос здесь. И он все организовал по-мюнхенски. Для здешнего человека там не было ничего из ряда вон. Но празднично, весело и торжественно. С пролеткой, оркестром, в красивом особняке. Они сначала побывали на регистрации, а уж потом…
Нет, все-таки, какая злая судьба! – стукнул по столу кулаком Петр. – Эта красавица – взгляни только на фото, как хороша! – была, верно, холодная и бесчувственная стерва. Точно мы этого никогда уже не узнаем. Но незаконнорожденный ребенок, мать в тюрьме, и в двадцать пять лет на своей свадьбе умереть от анафилактического шока… Ты подумай – это тебе не Мюнхен. Там в сентябре прохладно. И.... какие пчелы и осы, собственно, в центре города, а? Но погоди…
– Ну да! Мы же хотели о женихе, – напомнил Герман.
– Вот именно. Мне сначала такое в голову не пришло. Это он выступал как потерпевший. Он нашел моего друга биолога – любителя пчеловода. Хотел что-нибудь понять. Был потрясен. Но потом… видишь, я свою Дюймовочку Лушу послал в Питер. И она там письма этой Ларисы нашла, компьютер обследовала. Вот тут-то выяснилось постепенно, что она была за человек. Для жениха, понимаешь, такой приятный сюрприз… Тут я и подумал, а что если он на самом деле об этом раньше догадался? Или его кто специально просветил? Что касается материальной заинтересованности… Я хочу встретится с Чингизом и узнать из первых рук, как там было. Кто наследует. Что уже принадлежало Ларисе, а что ему.
– А Чингиз был на похоронах?
– Нет. Ни на свадьбе, ни на похоронах. Так получилось. Он был в Австралии по делам. Они решили, что молодые приедут в Мюнхен. И будет вторая серия. Его семья тоже тут ждала.
Наступил антракт. Вечер выдался очень теплый. Народ высыпал на улицу. Многие закурили. Синица достал было свою трубку, но раздумал. Это все же было целое дело – набить ее, раскурить, потом. Ну, откровенно говоря, потом всласть повоображать. Пуская красивые колечки и любуясь отличной обкуренной трубкой на этот раз вишневого дерева, одной из его любовно лелеемой коллекции.
Нет. Лучше после спектакля. Покурим потом. Они закатятся в клуб. И тогда уж… Но вот идея! Он попробует позвонить Чингизу. И если застанет, договорится увидеться. Конечно! Чего тянуть?
– Герман! Я решил позвонить Мамедову. Мой Михаил ему рассказал, кто я такой. Я спрошу, как он смотрит на то, чтоб встретиться. Заодно ты будешь в курсе дела! Давай отойдем в сторонку, где потише, – проговорил Синица и, заглянув, в записную книжку, набрал номер. Послышались длинные гудки. Трубку долго не брали. Петр терпеливо ждал.
– Ты звонишь домой или на мобильный?
– Домой. Мы ж еще не знакомы. Сейчас вечер. На мобильный… Можно человека застать в ситуации, когда ему это будет неприятно. Лучше для первого раза обычный телефон. Нет дома, так нет! Завтра позвоню. В трубке раздался перезвон и заговорил автомат. Абонент временно недоступен. Переключаю вас на его помощников, – мелодично и бесстрастно отрапортовал он.
В этот момент звонки прервались. Сначала Синица решил, что он ошибся. Голос, прерывавшийся от рыданий, что-то невнятно бормотал.
В голове Петра Андреевича пронеслось мгновенно – Чингиз-то, вроде, один… а это кто? Подруга? Хотя, в доме еще живут эти Ленц!
Женщина говорила бегло по-немецки, но язык звучал суховато. Не мюнхенский диалект. В то же время и образованный здешний народ «звучит» иначе. Тот, что владеет «высоким немецким языком». Наши, наверно. Ну, надо представиться:
– Меня зовут Петр Синица, – начал он. – Я приехал из Москвы по делам. Мне бы хотелось поговорить с господином Мамедовым. У нас общие друзья…
Договорить ему не пришлось. В трубке раздались всхлипывания. Женщина, пролепетав, «из Москвы», перешла на русский, но снова расплакалась. Наконец она с усилием проговорила:
– Простите. У нас беда. Мне трудно, я… лучше дочка. Она вам все объяснит. После короткой паузы вступил другой голос, молодой, решительный, очень напряженный.
На этот раз собеседница, неплохо владевшая русским языком, говорила с таким акцентом, что не было сомнений – он для нее если и родной, то второй.
– Здравствуйте. С вами говорит Лина Ленц. Слушаю вас. Ах, это вы… Вы же приехали по просьбе брата. И вы хотели… Я помню, мы виделись. Мне придется… я должна… мне очень жаль, но Чингиз Эминыч не сможет с вами поговорить. Дело в том, что.. .он умер. Да, несколько дней назад. Родители тут пока не живут. Но в доме есть дела. Вы их застали случайно Им тяжело…
Нет, мы… пока не знаем… Он… был здоров. Ни на что не жаловался. И вдруг… Это случилось дома. Может… нет, у него было здоровое сердце. Мы… Ну, вы понимаете.
Вы… Если не ошибаюсь, Петр Андреевич Синица? Я записала. Оставьте мне, пожалуйста, еще раз свой телефон. И мой…– ах, у вас высветился? Ну, конечно. Да, я… Вы юрист? Ну, да. Мне Эрик рассказывал. Конечно! Но сейчас… Да… мне надо к маме. Простите… Я позвоню.
Пока Петр говорил по телефону, Герман, стоял в стороне. Он ничего не слышал. Не спеша листавший программку молодой человек уже двинулся к театру, чтобы не пропустить звонок. И тут его нагнал Петр.
– Эй! Что стряслось? Ты позвонил, а он не в настроении? – Герман сразу почуял неладное.
– Помнишь, я хотел… – начал Петр.
– Ты хотел договориться о встрече. И что?
– Не с кем теперь договариваться. События развиваются с устрашающей скоростью. Я не очень верю с такие случайности, но… В общем, Чингиз Мамедов умер. Тело уже увезли!
Новое задание
Некоторое время спустя после внезапной смерти отца Ларисы Синица и Герман сидели в ресторанчике за кофе на площади с труднопроизносимым для славянина названием – «Леэль» и беседовали. Это было симпатичное место. Площади как таковой тут не наблюдалось, одно название. Об этом Петр сначала как раз и заговорил.
– Ты что, Петер, улыбаешься в свои рыжие усы и молчишь? О чем думаешь? -поинтересовался Клинге.
– Да так… Знаешь, слово – «Lehel» надо произнести так, чтобы букву посередине было почти не слышно. Именно, почти. Но и сама же она тоже – 'почти', эта площадь которой, вообще-то, нет. Ну вот. А, чепуха.
– Слушай, я голову теперь ломаю. Я как узнал, что полиция…
– Ты хочешь сказать, КРИПО.
– Да, да! Криминальная полиция. Как стало ясно, что открыто уголовное дело, первый вопрос у меня возник, есть ли у него завещание. То есть, кто наследует?
– Нет, это потом. Он же… я тебе рассказывал. Бакинец. Но давным-давно не живет в Баку. И последние лет десять все реже туда наезжает. Дети его – кто где. Я до тебя понятия не имел, что у него за паспорт. Видишь ли, он… его возраст – немножко за шестьдесят. Город Баку был столицей Азербайджана в составе Советского Союза. И там люди, подобные Мамедову, предприимчивые ребята, стремившиеся деньги заработать, преследовались всерьез. Мой друг сказал, что тот однажды сбежал. Тюрьмы боялся. В общем, я бы не очень удивился, если б оказалось, что…
– Он остался советским гражданином? Нет, брат. Такое маловероятно. Он же ездил по всему миру.
– Ах! Бывают всякие чудеса. А у миллионеров… Ну, да мы теперь знаем, что к чему. Оказалось, завещание себе в сейфе лежало, чин чинарем. Кто бы мог подумать! Вот если бы не было завещания, тогда в законные сроки соответствующую часть тоже получили дети, хотя…
– Погоди. Давай по порядку. Ты выяснил, что Мамедов имел здесь гражданство.
– Это было несложно. Ничего незаконного нет для детектива наводить некоторые справки. Этот гусь Мамедов был очень предусмотрительный человек. На него тут не нашлось никакого компромата. А серьезные деньги, наоборот, нашлись. И он- не складывая все в одну корзину – все больше и больше в Германии инвестировал. В последние годы – в пивоварение и продажу. У него не возникло никаких трудностей с натурализацией. Он подал заявление даже раньше, чем перебрался сюда совсем, – заметил Клинге.
– Хорошо. Едем дальше, – подхватил Петр, – уголовное дело заведено. Мамедов умер от угара. Перед этом он выпил вина со снотворным. Добровольно! Хорошего вина.
– Почему ты думаешь – добровольно?
– Никаких следов насилия на теле не нашли. А само снотворное – вовсе не яд, но довольно сильное средство. Ну, он выпил и спустя некоторое время мирно заснул. И все! Патанатом это тут же установил. Я думаю, если бы не бдительные Ленц, дело могло бы сойти.
