Ан Ци
Черный портер
– Почему, нет? Она теперь состоятельная женщина. Инга может многое себе позволить. Ей хочется посоветоваться? Вполне понятно, особенно, если покупка дорогая.
– Ну, это не брильянты. Не кругосветное путешествие. Не дом.
– А что? Я расспрашивал больше в шутку. Но ты меня заинтриговала, – он глянул на девушку с любопытством.
– Бабушка Баумгартен хочет купить со мной джинсы, – спокойно объяснила Рита. – Не очень весело, да? Я, говорит, полвека хочу. Весь город переверну, но джинсы у ней будут. Учти, она ведь полвека замужем. Уж я ее поведу!
– Учел! Значит, ты точно угадала. Ты поведешь ее жить!
Зимы не было долго! И вот она соскучилась и пришла. Ночью похолодало, выпал снег, а утром подул ветер. И зима наверстала. Она укрыла землю и замела склоны и овражки, легла одеялом на крыши, выбелила деревья, еще недавно покрытые листвой.
Зеленое Рождество! Это странное словосочетание сделалось в Мюнхене привычным. А потому листья, хоть не зеленые, держались до января. Теперь голые уже ветки, отяжелев от хлопьев, опустились.
Изар зима не тронула. Пусть себе! Он нес свои воды без помех. А лужицы, озерца и за ними пруды и большие водоемы покрылись льдом. Прекрасная дорога до Зальцбурга меж гор и серебряных вершин под голубым, пусть, зимним, небом то справа, то слева сверкала этими зеркалами Снежной королевы.
Петр с Ритой ехали так медленно, как могли. Где можно, они сворачивали с автобана. Охотно останавливались перекусить. Менялись за рулем. Фотографировали водопады и друг друга, дурачились и целовались.
Отель они выбрали за городам. Дорога поползла вверх. Петр был за рулем, а Рита позвонила портье. Он вырулил на пятачок у горного озера. И там их встретил паренек в форменной красной куртке, похожий на принца из сказки про волшебный орех. Он был очень разочарован – гости прибыли почти без багажа!
– Волшебный орех! Петер, ты просто прелесть. Тут все вообще как в сказке.
Этот домик… мне хочется сказать, что дворец. Он такой уютный и нарядный! Но не хочу короля. С ним – министры, интриги, слуги, армия. Он нам помешает.
– Ладно, не хочешь короля, не надо. Зато принцесса у меня есть!
– Пошли смотреть. Имей в виду, если что не так, я стану капризничать! Не вздумай, кстати, мне перечить. Я очень важное лицо! Я…
– И не подумаю! Конечно, ты – важнее. Возлюбленный принцессы… пока, конечно, она не..
.– Чтоооо?
Всю эту болтовню они вели, вприпрыжку поднимаясь по лестнице, пока бой на лифте вез два небольших чемоданчика до номера, в котором…
– В котором нас ждет камин! – сияя, словно медный пятак, гордо сообщил Петр Синица.
Номер из двух комнат был выше всяких похвал. Пятизвездочный отель не подкачал. Все было именно так, как в подробнейшем проспекте. И они радовались как маленькие дети – эти двое, оставшись одни на этот раз без всяких опасений и неудобств.
Здание прилепилось к горному склону. Из окон открывался вид на озеро и поросшие лесом горы.
– Я просила льняное белье. А сколько белого! Люблю белый цвет. Мне нравится белая мебель и палевые цвета. Смотри, эти панели, лампионы…
– А я просил – вот такой обзор, чтобы и озеро, и горы. Ну, здорово. А эркер? Но, главное, конечно, камин. И он горит! Я буду поддерживать огонь, а ты…
– Жарить тебе дичь на вертеле и готовить грог! Но ты должен сперва пойти на охоту. Иначе, откуда дичь?
– Да куда хочешь! Можешь скомандовать, пусть принесут мне лук и копье. Ну а сейчас мы будем танцевать при свете пламени нагишом!
В общем, вышел чудесный отдых. Они отправились в сауну и на массаж. Поспали, к обеду и впрямь, заказали дикую косулю и снова без всяких угрызений совести отдохнули.
И это была прелюдия. Впереди ожидался вечер!
В девять Рита надела невесомое вечернее платье. Петр облачился в смокинг. Было задумано идти танцевать.
Залов оказалось три. В одном кабаре, в другом бар, в третьем… в третьем, правда, танцевали. И как!
Две пары откалывали аргентинское танго, так что у всех захватило дух. Гости сначала расступились. Они только смотрели. Потом самые смелые пустились подражать. Некоторое время спустя все уже танцевали. И хорошо!
Когда молодые люди в полвторого пришли к себе, они устали той счастливой усталостью, о которой менее удачливый народ мог только мечтать. Они, раздеваясь на ходу, добрались до постели, и провалились в мягкую мглу, даже не успев понять, что это сон.
Петр проснулся часа через три. Светила луна. Дрова в камине почти догорели. Он достал ящичек и замер на минуту.
«Это», оставленное на его усмотрение человеком, которого уже не было, оказалось теперь в его полном распоряжении.
– Рита, пойдем сегодня гулять? Озеро большое, мы можем двинуть вокруг. Я спросил, пока ты спишь, где тут пройтись, чтоб удобно, без скачек с препятствиями, но красиво. Они сказали, там всюду пешеходная дорожка.
– Гулять? С удовольствием.
Слушай, я сквозь сон видела, как ты читаешь. Не хочешь мне рассказать?
– Это невежливо отвечать вопрос на вопрос. Но я тебя прощаю. Я даже… Да, я читал. А рассказать… обязательно! Я раздумывал, как не испортить нам остаток передышки. И ты мне не оставила выбора. Я загадал – не спросишь, так промолчу до Мюнхена. Спросишь… Врать я тебе не могу. Умалчивать – не так поймешь. И, значит, давай так. На середине пути – это здешний променад – есть ресторан. Сядем. Я расскажу. Я ночью сделал заметки. Потом… У нас есть еще тема.
Рита молча кивнула.
– Я оденусь. Иди вниз. Через десять минут я спущусь. Она стала проворно собираться. Но куда делась ее беспечность и безоблачность?
Вовсе не воспоминания деда ее заботили. Октоберфест? Ну хорошо, он расскажет об основателе какое-то семейное предание. Возможно, совсем не лестное. Даже если есть документы, так что с того?
Вряд ли для семьи деда это существенно. Было, верно, чертовски важно для Чингиза. Но его нет! Даже если предположить…
В конце концов весь интерес Мамедова к старику связан был только с этим. Он с ним носился, осыпал знаками внимания, праздновал его юбилей! Оставил Штефан Францевичу солидные деньги! Если б Мамедов узнал какие-то несимпатичные вещи…
Но все это имеет чисто исторический интерес! Деньги завещаны. Про Лину дед ничего не знал. А ведь она до вступления в права наследства распоряжается счетами. А Лина сразу поддержала семью. Деда – вообще отдельно. Она и Ингу поддержала.
Ну, интересно, конечно, что он пишет. Все это пришло Рите в голову, когда Инга вручила им шкатулку. И забылось. Ведь Петр сказал, им необходима передышка. Никаких дел!
Как некстати, что он заехал к Инге по дороге. Ну, тогда ей так не казалось. Она тут же захотела с ним. И… нет, правильно все было. Просто…
Ой, какое это имеет значение! Он говорит – у нас есть еще тема! Я так боюсь! – крутилось у нее в голове.
Отчего… Возможно, он все-таки женат. А… девочка? Я пошутила… как он в лице переменился! Вдруг, у него есть дети. Именно, девочка. Так может, это он боится? Мне все равно, пусть у него вагон девочек и мальчиков. Но он-то этого не знает! Поговорить? Не поговорить?
Да! Я забыла о Клинге. Все – чепуха. Он старый знакомый Петера. Не просто знакомый, а коллега. Они раньше вместе работали. Да собственно, и сейчас тоже. Петер не просто гость, а партнер шефа по работе.
Конечно, шеф бы не допустил. То есть… он не стал бы вмешиваться, я взрослый человек, сама решаю. Но…
Да, вот. Вспомнила. В самом начале Клинге нам рассказал, приедет, мол, из Москвы мой друг – симпатичный энергичный неженатый владелец детективного агентства! В это время его кузина Герда пришла и принесла результат медэкспертизы. Он на нее со значением посмотрел и спрашивает.
Познакомить?
Она что-то там ответила. Только я тогда не стала слушать. У меня были дела. Ну, короче, не женат. Ой! Тогда почему… Мы говорили о помолвке, но так, вообще, не особенно конкретно…
Погода и в этот день была словно на заказ. Легкий морозец, синее небо и полное безветрие, покой, а вместе с тем веселое оживление встречных, которые все же попадались им по дороге, – все это помогло ей отвлечься и поддержать легкий шутливый разговор. Казалось, и он в хорошем настроении. Радуется как вчера, разве порой смотрит, будто взглядом спрашивает о чем-то. Слегка озабочен.
Они обогнули водоем. Отряхнули снег на ступеньках и вошли в светлый облицованный деревом зал с большими окнами.
Да, это была не кафешка, а ресторан. На стенах висели натюрморты и гравюры. Крахмальные скатерти и салфетки, хорошая посуда понравились Петру. Он, правда, навел справки. Но действительность превзошла его ожидания.
Вполне подходит! Осталось теперь сделать заказ и попросить не тянуть.
Он усадил Риту. Им принесли меню, карту вин. Петр извинился и отошел и вскоре, пошептавшись с официантом, снова появился.
Странно! Рита держала в руках меню, не читая. Она уперлась невидящим взглядом в окно.
Петр тронул девушку за плечо, она вздрогнула. Тогда он сел за столик, тоже развернул меню, но снова сложил и заговорил.
– Мне кажется, ты волнуешься?
Так он до сих пор не замечал? Не чувствовал. Как это… по-мужски. Только сейчас и дошло. По дороге он был занят своими мыслями, и только.
– Петер! Да, я волнуюсь. Ты сказал – есть другая тема. И я боюсь. Ты мне хочешь сказать что-то важное? Скажи. Я пыталась быть трезвой и разумной. Молчать. Терпеть. Но не выходит. Так что?
К ним подходили, меняли бокалы, зажгли свечу – она ничего не видела. Но наконе, за Ритиной спиной появились целых два официанта.
Этих было уже мудрено не заметить. Один нес ведерко с шампанским и колокольчик. Другой – вазу с цветами, которую осторожно водрузил на стол. Официант с ведерком остановился. Рука в белой перчатке поднялась вверх. Колокольчик – большой с тяжелым длинным язычком – издал внушительный звон.
– Вы позволите, господа?
– Конечно! – ответил Петр.
– Шампанское? У тебя день рождения? – брови Риты поползли вверх. Улыбка неуверенно сменила прежнее тревожное выражение ее лица.
– Нет. Но подожди еще минутку. Спасибо! – он отпустил официантов и поднял высоко свой бокал.
Радость моя! Сначала я хочу выпить с тобой просто за то, что мы здесь вместе. И чокнуться! видишь, какой я старомодный! И вот… Петр вынул из кармана серебряную коробочку.
Открой, пожалуйста! Я не смог уговорить тебя. Но я старался, как мог. Если ты не передумала…
Она не верила своим глазам и ушам. Коробочка… В ней лежало кольцо с сапфиром.
– Камень как твои глаза. Скажи мне – да! Хочешь, я встану на колени?
Рита засмеялась и заплакала сразу. Слезы брызнули из ее сияющих синих глаз, но голос не сорвался. Он прозвучал звонко на весь зал.
– Хочу!
Петр опустился на одно колено. Девушка протянула руку. Кольцо было чуть-чуть велико!
И тут раздались аплодисменты. Весь зал, заполненный наполовину, официанты и даже повара, выглянувшие из-за двери, бариста у стойки – все хлопали и радовались вместе с ними.
Их начали наперебой поздравлять. Откуда-то прискакала девушка и принесла еще букет от обслуги. Включили музыку!
Рита с Петром совершенно забыли про толстенькую тетрадь в клетку, перетянутую для верности резинкой из ящичка с секретом.
Вторую половину озера они огибали так медленно, будто и вовсе не хотели возвращаться.
У каждого куста следовало поцеловаться, вспомнить, кто что сказал, полюбоваться кольцом. Рите теперь страшно хотелось скорей выбрать кольцо и для него. Значит… а что ему нравится? Пойти вместе? Или лучше пусть будет сюрприз?
– Ты встал на одно колено, и вышло именно так, как я мечтала! Я так счастлива! Я даже не думала… Твоя мама как-то к слову сказала, что ты не знаешь, как здесь делают предложение. В Москве не так.
– Ну, точней, в Москве вообще никак! До революции в России были как у всех обычаи и процедуры. Но все смело! Октябрьский переворот поубивал не только людей. Он все уничтожил. Культуру, традиции, попросту, воспитание! Это самое чувствительное. Ведь даже праздников не стало. Одно время они Новый год тоже запрещали! Елку!
– Постой, Малыш! – Синица остановился. – Вот я с тобой и опять… Все забыл, ни черта же не соображаю. Я собрался тебе рассказать про Баумгартена, и, знаешь, язык не поворачивается. Ну, не хочу я сегодня о плохом! Давай… Нас это не касается впрямую. Хоть очень важно. Завтра же все передам Клинге. Я позвонил ему. И мы договорились.
Рита слушала вполуха. Они только смотрела на него и ждала. Ну, да. Сейчас он что-то скажет. Все глупости про «женат» забылись. Клинге бы знал. Его мама… стал бы ее Петер знакомить с мамой? А та – так себя вести? Она ж была очень рада. И… Ой, нет. Вот оно! Сердце не обмануло.
– Я… не решался. У меня тоже есть трудности. И я тебе написал. Если хочешь… Мы можем сделать так. Ты возьмешь конверт. Прочитаешь. И хорошо без меня подумаешь. А я пока улечу. Я буду ждать тебя в Москве, просто, чтобы не влиять на твое решение. Ты… у тебя жизнь впереди. Я тебя намного старше. Ты можешь…
– Выбрать себе юного принца вместо меня! – закончила за него фразу Рита. – Нет, послушай! – она заговорила быстро- быстро. Я так переволновалась, что больше не могу. И вдруг поверила. Стоп. Ты только одно скажи. Кто-то стоит между нами? Или что-то?
– Нет. Я тебе клянусь.
– Ты меня любишь и то, что ты говорил…
– Чистая правда. С первого до последнего слова только правда.
– А тогда – все. Помнишь, Лина сказала про Чингиза, что он взрослый? Ты тоже. По-своему. Нет, я не сравниваю! – запротестовала она в ответ на его движение.
Я только хочу сказать – я вижу, тебя что-то гнетет. А жизнь разная. Я… уже не первую практику делаю. Я все-таки, без пяти минут юрист. Яив тюрьме поработала. Там мне надо было обрабатывать личные дела арестантов. А это же истории! Чего я только не читала… Мне понятно, как трудно даже предположить, что может случиться, а потом мучить человека.
Я сделаю в точности, как ты хочешь. Я тебе доверяю! Письмо? Хорошо, письмо! Прочту потом. Действительно, если есть повод, подумаю. Это я тебе обещаю.
И о другом. Ты прав. Я тоже сегодня о плохом ни слышать, ни думать не хочу! У меня в глубине души жила тревога. И вот – прошла! Поцелуй меня. И теперь… пошли домой! У нас тобой еще целый день!
Братья Клинге
– Герман, ты прочитал. Что ты думаешь обо всем этом? Как поступить? Я решил сначала поговорить с тобой. Мы пока советуемся как частные лица и друзья. Я вполне сознаю свою ответственность. И, вместе с тем, мне хочется действовать грамотно. Я мало знаю здешнее судопроизводство и…
– Ответственность? Да. Ты прав. Тут многие… Для этих Ленц – горе и позор. Для фрау Баумгартен…
– Ой, тут я даже не хочу думать. Представь себе, ведь она мне отдала эту тетрадь. А в ней…
– Петер, он… ты заметь, старик сказал – на твое усмотрение. Это, знаешь ли, означает, что ты тетрадь можешь сжечь, забыть о ней, но волю покойного тем самым не нарушишь!
– А парня, которого арестовали, оставлю сидеть в тюрьме? Я разобью сознательно его жизнь – он же не виновен. Я сломаю жизнь этой Яне – она его любит. Я…
– Стой, я поработаю адвокатом дьявола. Смотри. Представь себе, идет следствие. Это не ты, а КРИПО должна дознаться и выяснить, кто убил. Они дознаются! По крайней мере, они установят, что Людвиг не виновен! С другой стороны, семья Ленц, Инга, Лина и ее будущая дочь. Это будет процесс, который вызовет резонанс. Огласки тогда не избежать. Конечно, будет скандал. И грязь! Отвратительные подробности! В таких условия я сомневаюсь, что Лина сумеет сохранить любовь и уважение к Мамедову. А когда вырастет ее дочь…
Брррр.. Верно. Но не могу же я, а теперь, мы…
– Бесспорно, мы не можем! Мы снимем копии. Заверим их. А оригинал отдадим адвокату Берга. Я с ним посоветуюсь. Но, как бы он не решил, не допущу, чтобы это осталось без внимания. Однако… есть у меня еще одно соображение.
Герман встал из-за своего солидного письменного стола, оперся на него обеими руками и пристально взглянул на Синицу.
– Петер! Нам повезло. Это не надо переводить. И значит, мне проще работать. Полиции, адвокату и судье будет проще. Это – выигрыш. Я так обрадовался, дурак, когда ты мне сказал, что дед дневник писал по-немецки! Представь – еще были б спекуляции о качестве перевода, – он помедлил.
Так вот, я обрадовался. А потому, не сразу сообразил.
Мы этого человека не знаем. Но даже если б знали! А может, он выдумал? Мечтал поступить именно так. Или… он был смертельно болен. Ему было совершенно нечего терять. Он мог это сочинить, чтоб…
– Я понял, Герман. И что?
– Ну, что – нужны доказательства! А это, – он указал на мелко исписанный блокнот, – серьезнейший повод их искать. И ты…
– Немедленно приступаю. Считаю своим долгом. Не столько перед… Ну, в общем, перед тобой.
– Так, а теперь объясни мне, что ты намерен делать. Ты, правда, улетаешь? В Москву?
– Да, я лечу в воскресение. И условился, что мама с Ритой меня на этот раз не провожают.
– Вы мне рассказали про обручение. Но праздновать…
– Мы будем праздновать! Ты знаешь, как я люблю такие вещи. Только еще Рита должна подумать. Ведь ни один человек на белом свете, кроме тебя… Ты ей не сказал?
– Я написал письмо. Я улечу, она вскроет и обдумает. Как… ни один? А мама?
– Она тоже не знает. Зачем расстраивать, пока я все равно не женат. Ну, хорошо. А мне ты разрешишь тебя проводить?
– Я буду рад! Я чувствую себя казанским сиротой, если меня не встречают – провожают.
Этот разговор состоялся в кабинете агентства братьев Клинге за день до отлета Синицы в Москву. Было поздно. Сотрудники давно разошлись. Друзья долго говорили то о делах, то о посторонних вещах и пустяках, пока не спохватились – полночь, давно пора по домам.
Синица достал трубку. Клинге немедленно извлек из ящичка свою. Оба любили ритуалы. В полном молчании они набили и не спеша раскурили эти дорогие игрушки и окутались клубами душистого дыма.
Клинге понизил голос. Он о чем-то спрашивал, а Петр, помедлив, отвечал. Затем опять была пауза.
Вопрос. Пауза. Вопрос… Так протекло с полчаса. И стало заметно, что затуманившийся Синица ободрился и повеселел.
Еще несколько вопросов. Ответы Петра теперь следовали сразу. Потом оба замолчали. Вдруг, не сговариваясь, они обменялись трубками, пожали друг другу руки, обнялись и распрощались.
Момент истины
На следующий день после необходимых процедур и консультаций, на стол адвоката Людвига Берга легла коричневая папка с бумагами. Среди справок и формуляров там находилась толстенькая тетрадь, для верности перевязанная красной резинкой. Отдельно увеличены были из нее несколько страниц. Внизу имелась печать. Ею нотариус удостоверял, что текст копий идентичен оригиналу. Адвокат открыл папку и приступил.
Страницы были пронумерованы. Сто шестая, с которой первой была сделана копия, началась так.
Сегодня воскресение
Разобрать велосипед. Смазать. У нас в гараже перегорела лампочка. Прислали по почте еду для кота. Я раньше заказал. Выкинуть. Позвонить племяннику – день рождения. Мне пора, мы уже договорились.
Я сделал, что решил. Это было так.
Я сказал хозяину моей дочери Марты и ее мужа, что мне нужно с ним поговорить. Объяснил – по важному делу. Только вдвоем. О Лине. Он тут же согласился.
Я знал его привычки. По субботам он часто делал шашлык. Я рассчитал. Мои должны уехать. И он то же самое сказал – никто не помешает!
Чингиз иногда не мог уснуть. Болела спина. Он принимал сильное снотворное. Я спросил, не даст ли он мне тоже! Он мне принес целую упаковку.
Мамедов пил грузинское вино к шашлыку. У него всегда стояло в стенном шкафу Цинандали. Целая батарея бутылок! Я забрал одну такую домой и растворил в ней снотворное. Оно было без вкуса и запаха.
Я предложил выбрать и купить баранину. Но он решил это сделать сам. Пошел дождь. Это облегчило дело. Он пожарил мясо. Мы поели. Договорились разговор отложить на потом. Он выпил вина. Потом еще. Сказал, что внезапно навалилась сонливость. Извинился. Прилягу, мол, на пол часика, и тут же уснул.
Я выключил вентиляцию. Для верности поджал рычаг. Добавил древесного угля из пакета и поджег. Проверил, плотно ли закрыты окна. Забрал все мое. Его оставил. Это – тарелка, прибор, рюмка. Сам ушел в гараж.
Я там сидел и думал. В доме я бывал постоянно. Строил беседку. Он меня звал, если видел. Тут живет моя дочь. Я все вытер. Но даже если что найдут, не страшно. Это его вино. Это его снотворное. Он сам жарил мясо. И уголь тоже его. Ни на кого не подумают.
Я сидел очень долго. Никто меня не видел. Я пришел с заднего хода. Через калитку, которую специально открыл. Через нее и уйду!
Я посмотрел. Этот человек умер.
Он заслужил. Моя внучка Лина сказала мне, что выходит за него замуж. Я очень… он же старик! Но она меня уговорила. Они ждут ребенка. Она даже плакала. Ну, хорошо. Что поделаешь. Но однажды получилось, что я увидел его через окно.
Адвокат Хофман был человек опытный, лет на пятнадцать старше Клинге, всякое повидавший, которому с этим дело повезло – ни грязи, ни крови, состоятельный клиент, такой заплатит по счету обязательно – поднял голову и воззрился на своего посетителя.
– Вот так номер! И вы, герр Клинге… как я должен к этому относится? То есть – для моего подзащитного это большая удача! И вы говорите, этот человек умер?
– Лейкемия! Ему было хорошо за семьдесят и он довольно быстро сгорел, – спокойно пояснил Герман Клинге.
– Постойте, я даже растерялся… сейчас! А… мотив? Зачем этот, как его? А да – господин Баумгартен. Зачем он отправил к праотцам миллионера – жениха своей внучки? Я правильно понял? Ну, да! Мне ж уже рассказали. История не из обычных!
Да, герр Хофман, Мамедов был ее женихом. Но вы дальше, пожалуйста, читайте. Я вам, чтобы поберечь ваше время, эту историю отдельно приготовил.
Адвокат, к лицу которого, казалось приклеилось выражение недоумения, поправил круглые очки без правы. Он вытащил новый лист. «История», если ее изложить последовательно, пояснить, где надо, и сгладить дедовы корявые обороты, выглядела так.
Собственный дом с садом и беседкой
Мемедовский особняк стоял в глубине участка весьма солидной величины. Это всюду выглядело бы внушительно. Но в Мюнхене с его дорогущей землей процветающего мегаполиса! В Мюнхене, столице Баварии, городе с самым высоким в стране жизненным уровнем! Ленцы все это понимали и тихонько гордились работодателем. Генрих водитель, мастер по мелкому ремонту, да еще и садовник, эту последнюю работу любил больше всего.
Кроме умелых рук у него была и интуиция. Он мог пнуть забарахлившую машину в нужном месте так, что мотор чихнет, колеса закрутятся, а лампочки снова замигают. В повседневной жизни в России – бесценные качества для любого. Там он был еще хорошим огородником – нужда заставляла. Но сложись жизнь иначе, Генрих, выбрал бы себе декоративное садоводство.
Как понадобилось приняться за беседку, он тоже не сплоховал. Работа есть работа. Дед согласился ему помочь, тронутый Мамедовской просьбой и уважением. Они вместе выбирали и покупали материал, охотно вникая в разные предложения. Приятно, если не надо экономить. Не надо мелочиться, выгадывать гроши, проигрывать в качестве или менять проект, стараясь сделать подешевле. Но Генрих выполнял долг, а старик вскоре увлекся. И незаметно старый Баумгартен сделался главным строителем!
Генрих перепланировал участок сада для беседки. Ездил в оранжерею, сажал кустарник, обдумывал, что за лианы лучше тут подойдут.
Баумгартен возился с деревом! Он собирал, сверлил, полировал кое-где. Придумал пару штучек, а в довершение всего решил у себя в мастерской сделать занятный флюгер.
Старик, человек старательный, работал в своем темпе. Ему вручили ключи и он приходил, когда хотел, добираясь то своим ходом, то на машине, и тюкал топориком, клеил, красил и забивал гвоздики в свое удовольствие. В дом он, заходил, когда звали. Разве, стучал в окно Марте – поздороваться.
Дочь знала его привычки. Она поставила ему в мастерской стол и стульчик, где на салфетке отца непременно ждали бутерброды и термос с какао. Захочет – поест, захочет – нет…
Как-то вечером, облачным и туманным, отчего раньше обычного потемнело, старый Баумгартен решил ненадолго съездить к Мамедову. Ему в голову пришла одна мысль, а для этого требовалось сделать парочку измерений.
Жены дома не было. Дочь с мужем собрались пойти в кино. На машине он ехать не захотел, так как, простудившись, выпил к обеду шкалик водки с перцем в качестве лекарства. Словом, пока добрался, совсем стемнело, хоть и не было еще поздно. Он поехал налегке. Все нужное давно в идеальном порядке было уже на месте. Но спереди у него был приспособлен рюкзачок собственной конструкции. Так носят младенцев! А у деда на пузе, свернувшись, ехал и в ус себе не дул пятнистый кот – любимец, давно отдресированый для таких мелких путешествий.
Имя у кота было Степа. Старик в России звался тоже Степан. Это в Мюнхене он стал Штефан, по правилам правописания и произношения, как мама его хотела, когда сына родила.
Кот был – балованное капризное дитя и крикуша. Если его не брали с собой, он истошно орал. А в рюкзаке – пластмассовом ящике с решетчатой дверцей спереди, откуда он мог обозревать окрестности – кот блаженно ворковал и сибаритствовал, хорошо зная, что после любого такого путешествия получит что-нибудь вкусное. Ящик куда меньше и легче обычного старый Баумгартен смастерил сам. Жена сшила ему чехол с лямками. И их с котом жизнь приобрела новые краски!
В доме со стороны фасада было темно. Нет никого, подумал старик. И ошибся… У Ленцев планы изменились. Генрих отправился играть в настольный теннис с приятелем в его церковную общину. У того выдался свободный вечерок. И кино решили отложить. Марта осталась у дома.
Окна спальни Мамедова выходили в сад. Кабинета – тоже. Разобравшись с делами, поужинав и посмотрев новости по русскому телевидению, Чингиз прилег на диван и подремал. А проснувшись, взял да позвонил в колокольчик.
В это время на небе развиднелось. Потеплело, туман рассеялся, выстроенный уже каркас беседки хорошо виден был в свете садовых фонарей. Старик повозился в мастерской с заготовками. Если бы моросило, он, может, отправился б домой. А так… Он не спеша подошел к беседке и поднялся по приставной лестнице. Флюгер он приспособит в середине купола, но когда тот станет вращаться, надо учесть…
Он хотел подняться всего на несколько ступенек. Отсюда в особняке был виден, разве что, потолок.
В этот момент раздался звон колокольчика. Это был подарок. Сделанный на заказ из чистого серебра и любовно изукрашенный сканью, колокольчик преподнесли Чингизу в Дагестане на память лет пять назад. Он похвалил похожий однажды в гостях у ювелира. Этого было достаточно.
Кот ходил вслед за дедом, что твоя собака. Он уселся возле беседки и принялся вылизываться. Но колокольчик… кошки вообще слышат очень хорошо!
Какие там были мотивы у кота, стало ли ему интересно, испугался ли он его в безмолвном саду… Только Степа мяукнул, вскочил, с шипением взлетел на купол беседки, оттуда он недовольно воззрился на хозяина и замолк.
Кота следовало как можно скорей достать. Его дурной нрав не раз причинял деду неприятности и раньше. Степа был кот домашний, один гулять не ходил. Иногда на поводке, словно крошечная болонка он сопровождал хозяина. Но жизнь – штука сложная. И если ему удавалось куда залезть, то вниз он спускаться сам ни за что не желал. Зато, если его пригласить! Руку ему протянуть!
Ну, делать нечего. Старый Баумгартен стал, чертыхаясь, подниматься на самый верх.
Черненый язычок, вызванивавший в вечерней тишине, замолк. Старик добрался до конца лестницы и глянул вперед.
Прямо перед ним два окна были освещены. Плотные шторы закрывали их до половины. Комната открывалась перед глазами, словно сцена: кусочек стола, светильники, ковер и большое высокое кресло с горой подушек на нем. Против окна – дверь. Вот она открылась и вошла Марта.
Старик стоял на лестнице, с нее было видно лучше некуда. И он увидел…
Дочь в домашнем платьице, Чингиза в стеганном шелковом халате на голое тело, кресло, а вскоре Марту на нем…
Сперва он надеялся, что… Нет, очень недолго, но он надеялся таки на чудо. Она устраивалась, смеясь. Мамедов развязывал халат… Дальше он не стал смотреть.
Дед протянул руку вверх. Кот безропотно перешел по ней к нему на плечо. Старый Баумгартен слез вниз, зашел в мастерскую и все убрал за собой, а потом аккуратно запер сначала дверь, потом ворота и отправился к себе домой.
– Давайте, я вам это все теперь подытожу, – Герман Клинге заметил, что адвокат закончил чтение.
– Я над этим дневником сам посидел. Мой друг, о котором я вам рассказал, тоже. Ну, я кратко. Там было так. Пришла к деду однажды внучка и сказала, что у нее серьезный роман с этим Мамедовым. Они собираются пожениться. Ждут ребенка. Он был потрясен и возмущен. Мамедову за шестьдесят! Она – девчонка. Но он сумел сдержаться. А потом принял этот факт, как неизбежное зло. Заметьте – Мамедов супербогатый человек. Но дед о деньгах не думал ни минуты. Во всем дневнике об этом ни слова.
Потом это жуткое открытие. Его родная дочь. Эта сцена. Омерзение… Ну, я вам скажу, как это он еще удержался…
– Герр Клинге! – начал Хофман.
– Коллега, зовите меня пожалуйста, Герман. Я буду очень вам обязан. Я же еще от отца слышал ваше имя!
– Это лестно, конечно, но… тем самым вы мне даете понять, что я – другое поколение! Эх, молодой человек, не успеешь оглянуться…
– Как всякий зеленый дерзец делает бестактные намеки солидному человеку! Они посмеялись. Обменялись вежливыми комплиментами. Поговорили немного об общих знакомых, вспомнили покойного отца Германа.
– Да! Так я говорю, – вернулся Герман к теме разговора, – как старик удержался и не укокошил их на месте!
– Ну это вы уж…
– Вы правы. И, однако, я бы не поручился… Да я тоже!
И, понимаете, он же вида не подал. Ни дочери, ни внучке. Но решил, что свадьбе не бывать. А Мамедов свое получит. Они помолчали. Адвокат Хофман задумался.
– Я должен дать этому законный ход. Записать ваши показания. Вы говорите, ваш друг…
– Да, он юрист, – кивнул Герман, – мы с ним, что надо, проделали. А потом я без него. Он уехал. Но прилетит, если потребуется. Он обещал. А его показания по всем правилам науки… – Герман заулыбался.
– Да я не сомневаюсь! – Хофман рассмеялся в ответ.
– Ну, теперь пора от беллетристики вернуться на землю. Все это хорошо. Людвиг Берг мне клялся и божился, что он не при чем. И я верю! Но у него и отягчающие обстоятельства, и мотив. А тут…
– Да, может, старик все выдумал? – в один голос выговорили служители Фемиды
и снова засмеялись.
– Уважаемый коллега! Пусть, зеленый, но я сразу подумал именно об этом. О доказательствах. И принялся их искать. Начнем с того, что в рассказе деда нет противоречий.
Мамедов по субботам жарил шашлык – это раз. У него есть такое вино -два. И именно там, где сказано. Снотворное тоже. Чингиз его принимал. И установлено – как раз от своего снотворного он уснул и не проснулся. Дальше – в этот день приходила Яна. И это было много раньше. Старик ее не видел. Еще он говорит – сидел в гараже, домой вернулся необычно поздно. И я нашел…
