Ан Ци
Черный портер
Тут Петр глянул на Риту и слегка попридержал коней, не став уточнять, где, по его мнению, могла бы быть татуировка у дочери Марты с Генрихом.
– Но это еще не все. Молодая женщина Лина, она теперь наша клиентка, работодательница моя и вашего шефа Клинге. Мы – ее детективы! Это она… – возбужденно возвысил голос Синица и… замолчал.
Синица начал работать сам
Петр проснулся очень рано с чувством бодрости и ожидания чего-то хорошего. Раньше он бегал, не обязательно по утрам, но исправно и старательно. А в Мюнхене, где этому никто не дивился, по его чистым улицам с ухоженными деревьями и цветниками – особенно охотно.
В последнее время он перестал делать это регулярно. Зато устраивал себе тренировку мускулатуры по другому – ходил дома в клуб в боксерскую секцию и там выучил эффективный комплекс упражнений.
В маминой квартире была терраса. На улице солнечно, вот он там на толстом ковре сейчас и займется. А заодно, подумает. Есть ведь о чем подумать…
Со дна смерти Мамедова прошло-пролетело несколько недель. Детективы прилежно работали. Герман выделил двух человек. Это были ноги и уши. И они бегали: выясняли связи покойного, по своим каналам разузнавали о его финансах. Был он здоров или нет. И кто наследует – вопрос совсем не простой, не смотря на завещание.
Синица договорился с Клинге. Теперь ему в повседневной работе будет помогать его практикантка., что сопровождала его на кладбище. Эта… черт знает отчего, но он про себя называл ее – шелковистая – Рита! Ладно. Никто же не узнает, значит, почему нет, собственно. Она уже заканчивает «уни». Так они тут между собой называют альма матер. Этот знаменитый, из лучших в стране Людвиг-Максимилианс-университет. Она знает город гораздо лучше него. Так же как язык, законодательство, ходы и выходы.
Он себя убеждал так старательно, словно это была не практикантка из детективного агентства, вполне подходящая ассистентка, а просто хорошенькая знакомая.
Она мне нравится! Вот я и… Чего уж перед самим собой? Я оправдываюсь. И это потому, что вместо того, чтобы просто пригласить девушку в ресторан или куда еще…
Нет, но мне же, правда, нужен тут человек для дела. Если б Клинге возразил или предложил мне своего парня, как там его, Якоба, я бы и заткнулся. Что ж я самоедствую? Надо собираться. И за работу. Тут деловая жизнь куда раньше начинается. Не то, что в Москве.
Петр испытывал еще и приятное, слегка подзабытое чувство охотничьего азарта. Все же, обычно бегали и разыскивали следы ребята. А он руководил, анализировал, раздавал задания и обобщал результаты.
Синица осознал, что соскучился по такой работе, с которой когда-то начинал. И то сказать, новая ситуация – расследование в другой стране, где он ориентировался хорошо и знал прилично язык, а его молодцы и молодицы – не называть же Лушеньку молодцом – нет, требовала взяться за это самому.
Вот и ладно. Он продумает, что уже знает о гибели Ларисы. Что в целом нарыли Лушаня и Олег. Как это все связано с ее отцом Чингизом. Да связано ли еще? И тут с Чингизом с помощью Риты, где понадобится, он и попробует сам. Вот, например, хорошо, что Рита – студентка, девушке, с Линой проще найти общий язык, чем ему. С другой стороны – если Лина станет сказки рассказывать, так он, Петр, не зная деталей, пожалуй, не заметит. Другое дело здешняя жительница Рита.
Если человек умалчивает, это, порой, совсем не значит, что он в чем-то виноват. Стесняется, возможно. Кого-то покрывает. Честно путает – память плохая. Хоть это настораживает. Проверить, во всяком случае, надо.
Совсем другой коленкор, когда человек сознательно врет, искажает конкретные факты, в которых невозможно ошибиться.
Так вот. Ему, Синице, совсем нетрудно соврать. Он в Мюнхене о чем-то знает, о чем-то нет. Другое дело Рита!
Да просто веселее вдвоем. Если, конечно, такая привлекательная помощница не станет делу мешать…
Петр решил всюду побывать и посмотреть самому. Он внимательно выслушал все, что смогли ему сообщить у Клинге. Подумал над результатами из Питера и Москвы и наметил себе план. Первым делом он захотел познакомиться со всей семьей Ленц и договорился о встрече.
Марта с Генрихом жили пока у стариков. Петр связался с Линой по телефону и условился, когда он сможет туда зайти. Он попросил, чтобы все были дома, и предупредил, что приведет помощницу.
Синица был готов к каким – то возражениям – люди реагируют по разному на расспросы. Особенно если свежа еще утрата. Но выбитые из колеи старшие Ленц, похоже, были даже рады обо всем происшедшим поговорить, да еще со своим из бывшего Союза. Кроме того, Лина держала всех теперь в ежовых рукавицах.
Кто ее информировал о Петре? Где она наводила справки? Как бы то ни было, приняв решение и удостоверившись на свой лад, что «Ирбис» и его владелец достойны доверия, она предоставила Петру Андреевичу Синице свободу действий и, с достойной удивления последовательностью, выполняла неукоснительно все его указания.
Их ждали к ужину. Пуллах – пригород Мюнхена сделался городом недавно. Впервые попавший сюда москвич решил бы, что это дачное место. Вдоль нешироких улиц, по которым раза два в полчаса проплывали толстые бокастые автобусы, занимая их почти целиком, тянулись особняки. К вечеру жители возвращались уже домой. Движение оживилось.
Петр поглядывал на машины, паркующиеся у вилл, но больше на приусадебные сады. Он сравнивал их с маминым загородным домом, вдыхал запах свежестриженного газона и цветущей лаванды и посмеивался над Ритой, неизменно пугавшейся радостного собачьего лая, которым хвостатые члены семейств, встречали хозяев и их железных коней.
Рита бывала часто тут у друзей. Она уверенно провела Петра мимо разноэтажных домов и домиков из дерева и кирпича самой разной архитектуры, мимо небольшой ратуши и довольно солидной церкви и направилась к площади с магазином, за которым виднелся одно в округе многоквартирное сооружение, явно выпадавшее из общего стиля.
Прямо у железнодорожного полотна высились здания большущей и известной на всю страну фирмы «Линде». Ее управление выстроило для обслуживающего персонала несколько домов, в одном из которых которых посчастливилось снять квартиру старикам Ленц. Да не просто так. Руководство и профсоюз «Линде» решили две квартиры предоставить пенсионерам-ветеранам. А дед и был ветеран. Настали же в этой, так много воевавшей и терпевшей сокрушительные поражения стране, такие удивительные времена, что здесь перестали спрашивать, а на какой стороне ты воевал, ветеран?
Петр позвонил. Отворила дверь Лина. Синица с большим интересом ждал встречи с ней и гадал, кто его ждет в этот раз. Девушка – девочка, скорее, мальчик в джинсах с хвостом на боку и пирсингом? Холодная властная красавица, одетая как британская принцесса?
Лина снова их удивила. Она выглядела не по возрасту взрослой. Уверенная в себе уместно и дорого одетая молодая женщина была в светлых свободных брюках и васильково синем блузоне, открывавшем руки и шею. На этот раз ее лицо было умело подкрашено.
Лина вежливо улыбнулась и сказала все нужные слова. Но глаза ее словно не принимали в этом участия. Петр, внимательно вглядевшись, не сомневался, что ее мысли были отсюда далеко.
Мама Марты Инга встретила их приветливо и повела сразу к столу, где уже ждали ее дочь с мужем, что теперь жили у них. Гостей усадили на обширной террасе, увитой плющом и уставленной вазонами с цветами.
Инга была сухонькая подтянутая совершенно седая кареглазая женщина с на редкость хорошо сохранившейся густой старательно уложенной шевелюрой. Ее блестящие волосы слегка отливали синевой.
Марта удалась не в нее. В ней не было ни следа материнской строгости. Обычно хлопотливая, улыбчивая жизнерадостная женщина с миловидным лицом и живыми голубыми глазами тихо сидела в углу и чуть что принималась плакать, если никто не видел. Сейчас она постаралась взять себя в руки. Гости!
– Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста. У нас как раз все готово, только вас ждали, – радушно проговорила она и принялась их угощать.
Петр почувствовал, что проголодался. Он с удовольствием принялся за домашнюю стряпню и к радости хозяйки отдал дать салатам, за которыми последовал отличный тыквенный суп с кокосовым молоком и креветками, а потом речная форель с отварным картофелем.
Говорили за столом по-немецки. Это порадовало Риту. Она приготовилась было скромно молчать и терпеливо улыбаться, в ожидании перевода, поскольку шла к аусзидлерам. Кто не знает, что эти поздние переселенцы из СССР дома говорят по-русски!
И вот сюрприз – старая хозяйка с дочерью и зятем болтали на диалекте, который Рита вполне сносно понимала. А уж Лина только немного старше нее выросла тут. С ней, конечно, вообще не было проблем. Она недавно закончила ТУ, так называли для краткости Технический университет в Мюнхене студенты. И они тут же принялись обсуждать вдвоем студенческие дела.
После ужина на некоторое время все разбрелись. Девушки остались на террасе. Марта с матерью принялись убирать со стола. Генрих, узнав, что Петр курит трубку, повел его взглянуть на дедовский доморощенный табак.
– Покажи – покажи! – вслед им добавила Инга. – Дед их, смеси эти, любит, меняется с другими куряками, сам делает, а я ему кисеты вышиваю. Мама моя вышивала, бабушка вышивала…
Дальше Петр не слышал. Они вошли в дедов закуток. Комнатка была небольшая. Но здесь умещалось многое множество разных полезных вещей. По стенам – шкафы и шкафчики с инструментами для тонкой работы, которым в подвале не место. Удобный стол. Складная узкая кушетка – пусть есть спальня с женой, а все не помешает! На книжных полках стояла библия в золоченом переплете и другие «божественные» книги.
Над столом немного наискосок Петр увидел целую выставку кисетов! Вышитые крестом и гладью, изукрашенные цветной кожей и кисточками, они помещались в специальных ячейках под стеклом. Один из них лежал на самой столешнице. Пахло табаком и травами.
– Вот, глядите, в шкапе, в ентом вон, в ящичках. Тут-то у него табакерки. И все до одной, чего не то там ни есть, а уж он бумажечки пришпандорил! – с уважительной насмешкой показывал комнату деда Генрих. А Петр не в первый раз подивился, как вполне пристойный складный немецкий сменился у него простецким неграмотным русским языком. Он знал уже этот любопытный феномен. Приехавшая из глубинки молодежь училась тут в школах и разговаривала, как прочие мюнхенцы. А русский – родительский и дедовский, переняла из села.
В самом деле – каждый ящичек у старика был надписан. Воспользовавшись разрешением, он приоткрыл несколько и почитал разноцветные наклейки.
Вы трубку курите? А… все одно. Возьмите мешочек! Он с собой носит. От ентих, комарей, хорошо! – Генрих протянул Петру небольшую упаковку.
– Герр Ленц! – начал Синица.
– Да ну, зовите вы меня – Генрих. А то, будто, шеф выволочку каку.. .а? Петр Андреич, дак, что?
– Генрих, я, верно, уж всех спросил, остались вот только вы. Где сам-то дед? Где старый Баумгартен?
Ганрих вздохнул. Он помолчал немного. Потом махнул рукой и с какой-то суровой уверенностью вымолвил.
– Придет! – повернулся и увлек Петра назад в столовую.
Рита встала. Слегка стемнело. Внизу во дворе загорелись фонари, утопленные прямо в землю. Она заметила, как их холодноватое таинственное свечение понравилось Синице. Вообще, интересно здесь! Эта 'вышитая' старушка, словно сошедшая с бабушкиной гравюры, пухленькая хозяюшка – ее дочь, наивная и уютная… И вдруг суперсовременная прохладная, платиновая какая-то, Лина! Прохладная? А внутри бушующий огонь… Но надо не забывать – он на работе. Итак, осмотримся. И вот хороший предлог.
– Лина, а где комната 'для девочек'? – Рита встала и подошла поближе. Узнав, где в доме туалет для гостей, она взяла с собой сумочку и исчезла минут на десять. А вернувшись, пощебетала оживленно о разных разностях с Линой и попросила показать ей квартиру. Она заметила мимоходом, что подумывает себе подыскать что-то попросторней.
Вернувшийся Петр с интересом услышал эту новость и несколько напрягся. Рита ищет жилье? Не иначе, съезжается со своим парнем. Эх, жаль. Спросить?
– У вас что-то изменилось? Я хочу сказать, – начал он, – но нет, это нескромный вопрос!
Последнее со стороны Петра была всего лишь военная хитрость. Он-то рассчитывал как раз на прямой ответ. Скажет сейчас – мы, мол, с моим другом ищем квартиру для двоих…
Мама ему рассказывала, кстати, о подводных камнях, ожидающих человека в немецкой среде, если он не знает нюансов употребления слова «друг».
Тут такая штука. «Мой друг» в исполнении женщины означает человека, с которым вместе живут. С ним все серьезно. Хоть не обязательно давно. Если же отношения только начались… он подумал, что пожалуй, не знает, как нужно тогда сказать.
Есть слово – «выйти». Мы еще только несколько раз вместе «вышли»! Раньше о таких в Москве говорили – они «встречаются». Да, пожалуй.
Но вот если у тебя с кем-то дружеские отношения, не флирт, не роман – ничего похожего, то о мужчине следует сказать – один из моих друзей, хоть и это не особенно точно.
Пока такого рода мысли мелькали в голове рыжего усатого владельца «Ирбиса», ничего не подозревавшая практикантка, придумавшая коварный ход, чтобы разведать обстановку, слегка смешалась. Она собиралась записать телефон ответственного за дом, будто бы желая навести справки, и вытащила ручку. Вопрос Синицы застал ее врасплох. В нем за небрежностью оно услышала волнение и тоже.... Что это, черт возьми, с ней?
Рита взглянула на Петра и собралась ответить. Про ручку она забыла. Та соскользнула со стола и откатилась к дверям. Петр не успел помочь, и она быстро встала, пошарила под столом, прошла в угол террасы и обнаружила свою пропажу за большущим расписным горшком с акацией. Рита подняла ручку, еще раз глянула в угол и вернулась к столу. Вдруг она смешно заморгала, засуетилась в поисках платка и… чихнула.
Все заулыбались. Посыпались пожелания здоровья, пока девушка, добыв наконец, платок, вытирала разом заслезившиеся глаза. Генрих почти не принимал участие в общем разговоре. Это был крупный немного рыхлый мужчина с малоподвижным лицом. Он с аппетитом ел, неторопливо и с удовольствием пил светлое и молчал. За него время от времени говорила теща.
– Генрих наш совсем… знаете, господин Синица, он такой обстоятельный, ну как ему жизнь менять, не мальчик, поди уже! Кто же думал… Чингиз Эминыч был нестарый человек… А вот теперь…
Генрих согласно кивал. Он вздохнул, подумал и положил себе еще молодой картошки с белым соусом.
– Грех жаловаться, – продолжала тем временем говорливая бабушка Ленц, -хозяин моих не обидел. Он им, дочке нашей, всего оставил. Такой был человек! Нет, ну кто бы мог подумать, никого не забыл. Он ей пенсию назначил…
– Ренту! – открыл рот Генрих и недовольно покосился на Ингу. – Кака така пенсия?
– Вот, обиделся за жену. Чай, не старушка, – засмеялась теща и хлопнула Генриха по плечу. -Ай, молодец!
Тут и Марта появилась из кухни, спросить, подавать ли чай. При последних словах матери по ее лицу пробежала тень. Рита посмотрела на нее.
Какие разные женщины в этой семье, – снова невольно подумала она.
Подтянутая седая Инга, и впрямь, слово сошла со старого портрета. Ее платье, отделанное шитьем, с вышитым крестом передником было не баварского стиля. Она сама шила. И знаток понял бы, что в этой семье сохранились еще традиции далеких предков откуда-то, похоже, из Австрии. Она бегло говорила по-русски, но с акцентом. И даже в прежней жизни пересыпала свою русскую речь немецкими словами как крупной солью – грибы.
Марта была в юбке и шелковой белой блузке. Поверх нее была надета безрукавка палевого цвета. Светлые волосы заботливо уложены. Ресницы и губы подкрашены много ярче, чем у Лины. Но также же, как и у нее, растерянность и печаль в глазах.
– Хотя, что это я? – спохватилась Рита, – Растерянность у Лины? Конечно, нет.
– Фроляйн Рита, не хотите ли кофе? – Рита задумалась и потому не услышала этих слов Марты. Лина мягко взяла ее за руку.
– Мама спрашивает… Рита, что ты будешь пить? Я сейчас принесу пироги. Они пьют чай. Но мы привезли хорошую кофе-машину от… – она запнулась.
– Какой прекрасный костюм, – невпопад ответила Рита, – и очень тебе идет. Я… извини. А что ты будешь? Давай я с тобой. Мне все равно.
– Тогда мы выпьем кофе. А мой костюм… Это мы… с мужем в Париже в «Галерее Лафайет»… вместе выбирали, – с усилием вымолвила Лина и вскинула голову, невидящим взглядом устремившись куда-то вдаль.
– И это тоже он – посмотри! – она коснулась шеи, указав Рите на затейливую косичкой цепочку с маленьким крестиком.– Первый его подарок. Он услышал, как я маме говорила. Мне к Рождеству хочется… А еще… Глаза Лины наполнились слезами.
Чтобы ее отвлечь, Рита быстро проговорила.
– Знаешь, я в этом немного понимаю, мой дед был ювелир. Это же византийское плетение!
– Да, Чингиз мне как раз у ювелира специально заказал. Ясно, это куда дороже магазина. Он никогда… Ой, не в этом, конечно, дело.
Снова позвали к столу. Девушки стали помогать Инге. После случайного замечания о цепочке мысли Рита приняли другое направление. Ей пришло в голову, что за колоссальный соблазн для девчонки, дочки уборщицы и дворника
– ведь так? – так вот, что это за соблазн был для нее очутиться в таком доме. В этом особняке, где жил восточный миллионер, что однажды и на нее посмотрел глазами мужчины…
Эта Лина могла ведь вырасти вульгарной продажной девкой. Он покупает, она продает! Не учиться, а пить и гулять. Даже внешне – обвеситься побрякушками, словно новогодняя елка. Цветные большущие камни, толстые золотые цепи… Он бы не отказал. А на ней кроме скромного византийского украшения только обручальное кольцо и крошечные серьги матового золота в тон крестику. Если сравнить, даже ее мать… Да, Мать!
Рита всмотрелась. Не в пример дочке мать охотно носила массивное золото. Все, что было на ней надето, отличалось солидностью. Если знать, что это натуральные вещи… Девушка подвинулась ближе, она передала Генриху сливки и печенье и незаметно бросила внимательный взгляд на Марту.
Золотая цепь из крупных звеньев. Жемчужное ожерелье с увесистым золотым замочком. Главное… Не может быть! Точно. Жемчуг – не речной, не выращенный на плантациях. Он, пусть, не из Индийского океана – такие колье теперь носят разве члены королевского дома. Но натуральный и очень дорогой. К нему – серьги – это гарнитур. А еще часы… Дай-ка, спрошу.
– Марта, вы знаете, мне кажется, у моей мамы похожие часы. Можно взглянуть? Марта охотно протянула руку. Она с удовольствием глянула на запястье, а потом отстегнула браслет и подала его гостье.
– Пожалуйста! У меня разные есть, но эти – самые любимые. На ладонь Рита легла изящная вещица, которой не было, конечно, у ее мамы. Но она знала их по каталогам. Должна была знать. Одна из ее практик – страхование ювелирных изделий…
Словом, часы Картье, корпус золотой, циферблат, усыпанный мелкими бриллиантами…
А на правой руке Марты Ленц еще браслет из золота двух цветов. Да и сумка…
Рита заметила сумку цвета беж и решила, что это Лины. Хоть потом усомнилась – не ее стиль! И точно – она принадлежала Марте.
Эта сумка от Луи Вюиттон, большущая, похожая на кошелку – Рита таких терпеть не могла, их подделывали все, кому не лень, изготовляя даже из клеенки
– стоила тысячи две! Как здорово она зарабатывает, домоправительница Чингиза. Пусть даже дети уж выросли, но… Нет, надо разобраться!
Стало прохладно. Гости и хозяева перешли в столовую. Инга ловко собрала на резной поднос посуду. Она принесла вино и печенье и спросила, кому еще что подать. Завязался негромкий разговор о житье бытье. Снова вспомнили про квартиры. Рита оглядела комнату, похвалила обстановку и спросила.
– Я смотрю, в этой комнате тоже хорошая жизнь для кошек. Все есть! Полочки, гнездышко с матрасом. На террасе внизу – кошачья дверца. Под лестницей внизу – туалет. Все как положено. А где же кот?
Синица, который все это тоже краем глаза видел, впервые подумал, где же, в самом деле, кот? Это не у Мамедова, чтобы ему так долго гулять в большом саду. Да, есть место – палисадничек. Но там не видно. В Мюнхене кошки не гуляют 'сами по себе'. Хоть, вообще говоря, какое им дело до кота…
Воцарилось молчание. Чудно… Петр несколько удивился.
Кстати, Рита, тоже не отвечает. Она перевела разговор. Почему бы? Никто сегодня не хочет отвечать.
И точно! Его самого, было, заинтересовало, где дед. Но на вопрос и о нем члены семьи отвечали уклончиво.
Дед не здоров. Он стал нелюдимым и неразговорчивым. У него характер изменился. Ну, не хотят говорить!
Вдруг неожиданно подал голос Генрих. Он слегка осоловел, устал сидеть, привстал и, похрустев пальцами, неожиданно заговорил на русском.
– Тесно тут. Будем квартиру искать, – веско обронил он и добавил с довольным видом.
– Купим! У нас с матерью в банке накапало. Рента еще. Залог внесем и сразу въедем. Это ж каждый хозяин согласится. Я у ребят спрашивал. Можно хоть и на прежней работе, там две квартиры продавались. И я себе чего не то, а найду. А нет, водителем пойду. Да вот, пиццу развозить, а чо?
– Папа, не беспокойся, – вступила негромко Лина в разговор. – Мы это все не спеша решим. Нам бы сейчас с дедом… – добавила она, и тут же замолчала.
Пора было прощаться. Посмотрели, какая ближайшая электричка – они ходят каждые двадцать минут, недолго ждать.
Потом еще столько же до города. С Ритой ему оставалось побыть не больше часа, – с досадой прикинул Петр. Он вздохнул. Но с минуту подумав, приободрился. Ну, нет. Что он, мальчик? Он ее проводит. В конце концов, уже довольно поздно. Спросит небрежно, не сторожит ли ее ревнивый друг перед домом с пистолетом? И тут… – Синица усмехнулся, – она возьмет, и ответит – да! Хотя… Как-то не похоже.
Однако Рита отвела его в сторонку. И только она негромко начала говорить, он понял, что в прах рассыпались все его надежды побыть вдвоем.
– Питер, мы с Линой… она предложила мне съездить в клуб. Потом она отвезет меня домой. Я думаю, там мы без помех поговорим. Для дела полезно…
Живая веселая физиономия Синицы погасла. Глаза больше не улыбались и он молчал.
Расстроен? Но почему? Не нравится, что…А у нее, наоборот, счастливые мурашки! И это вот, потому, что…
Стоп, не стоит больше обманывать себя. Понятно уж, отчего и почему. Теперь надо как-то выйти из положения.
– Петер, вы не против? Мы можем теперь на 'ты', как вы смотрите на это? – Рита коснулась его руки. И так как он все еще молчал, смело закончила свою мысль.– Если молчание знак согласия… у меня еще одно предложение. Давай, созвонимся завтра и встретимся, чтобы обсудить результаты нашего визита?
Бедный владелец и директор агентства «Ирбис», кандидат юридических наук, бывший следователь Петр Синица – человек взрослый и солидный, обрадовался так, что студентку последнего курса Риту, в сущности, молоденькую девчонку, бросило от смущения в жар.
Его круглые серые глаза засияли. Густые ресницы захлопали как у малого ребенка, и даже пушистые рыжие усы… Но нет, это ей, верно, показалось. От радости топорщатся усы разве у котов. Впрочем, котов в доме у Риты не держали.
В саду
Это был сад. Генрих, неторопливый и прилежный в любой деле, любил только работу садовника. Он спланировал и разбил газоны, посадил деревья, исправно растил и стриг декоративные кустарники. Чингиз предоставлял ему тут большую свободу. Однако, интересовался иногда. Он все же ребенком немного повозился и сам в саду и огороде.
Петр решил посмотреть на место происшествия. Он обошел просторную комнату с полом, выложенным цветной плиткой, полюбовался коврами, оценил предусмотрительность и комфорт.
– Генрих, здесь запах этот был, верно? Жареным мясом, дымком пахло, вы поэтому… – начал Петр.
– Ну, да! Мы с женой спервоначалу спохватились. Али горим? Он всегда только по субботам, а чо ж в воскресение? Ну, вот. А как КРИПО прискакали, так сразу про энтот газ кумекать зачали. Да и мне поплохело, – охотно объяснил тот.
– Но смотрите, тут вытяжка. Там, где место у него для мангала. Впрочем… – Синица оборвал фразу. Зачем же вытяжку включать, если хочешь уморить клиента угарным газом?
Петр слушал Генриха и удивлялся, в который раз любопытному феномену, обычно, больше заметному у молодых. Немцы из бывшего Союза нередко говорили на малограмотном русском языке. Но – вполне грамотном немецком. Вот и Генрих! Он дома пристойно, по крайней мере для Петрова уха, общался со своими, пока не перешел на русский с Петром.
У этой комнаты был целый пульт управления, который Генрих включил. И сразу же зажурчал фонтан. Загорелись светильники, укрытые матовыми плафонами. Лучи мягкого света залили кресла и диваны, размещенные в живописно продуманном беспорядке. Подушки и шотландский плед, столик с мужскими глянцевыми журналами, встроенные в стену бар и холодильник… На другой стороне рядом с сауной у Мамедова был массажный кабинет, а рядом ниша для паузы в банных процедурах любого рода по всем современным правилам.
Одна стена помещения, целиком выполненная из стекла, смотрела в сад. Она нажатием кнопки закрывалась, если надо, с помощью жалюзи орехового цвета. А ближе к ней уж стоял удобный стол человек на десять массивного дерева такой высоты, чтобы сидеть, не нагибаясь.
Тут не было на полу ковров. Зато имелась печь, больше чтоб любоваться огнем, а рядом углубление в полу, облицованное огнеупорной глиной, с вытяжкой в форме плоской трубы.
– А это штука зачем? – обратился к Генриху Петр и указал на трубу.
– Так хозяин же жарил шашлыки, если такая ему фантазия была, я ж говорил, – пожал плечами Ленц.– Он такой, когда сам даже на базар поедет зелень выбирать, а когда… Марта знает, что ему надо. Дак, доверял. Но уж мясо… Она такая, обижалась про себя-то… а только, он такой, мясо сам у турков брал и точка. Вот, бывало… Он от, Петр Андреич, Азербайджан, вы знаете, да? Дак он по-ихнему залопочет и давай… вот этого…
– Торговаться? – предположил Синица.
– Что вы? Какой, торговаться? Как он приедет, хозяин магАзина бывало че, наровит магАзин вааще закрыть! Потому, кунден приехал стоящий, серьезный… Да нет, Чингиз мясу выбирал! А тот, мясник-то, и рад. Ему профит, нашему – уважение. Он мясу-то понимал! А в гараже у нас… дак там не только гараж, там склад или чо. Дед вот струмент лОжил. Ну и мангал, ядрен корень, и этта… гриль… да, когда электрическа, а когда – так.
Петр пришел вместе с Ритой. Она ждала в сторонке. У них было решено, что он поглядит и выйдет, а потом снова она. Не отвлекаясь, другими незамыленными глазами. Потом они все сравнят.
Синица не спеша прошелся по комнате, сделал несколько фотографий и повернулся к Генриху.
– Здесь что-нибудь трогали?
– После полиции – ничего, – покрутил головой тот.
– А убирались?
– Да нет. Сперва-то было не велено. Ну а потом… Марта, она сюда не хочет. Лина… Теперь как Лина решит!
Рита чихнула. Петр, косившийся на нее, удивился – нос девушки, ее маленький прямой носик, покраснел и распух. Она то и дело вытаскивала платок, чтобы промокнуть слезы, текущие из глаз.
Аденовирус? Бедняжка на глазах заболевала. Иногда это быстро, он знал.
Рита снова чихнула.
– Питер, – попросила она, – давай я выйду пока. Я по саду похожу, погуляю. Мне что-то…
– Тебе нехорошо? Тогда не надо лучше на улицу. Если температура… Я обещаю, мы уже недолго. И отвезу тебя поскорей домой.
– Нет, нет! Давай, я там поброжу. Я тебе потом… Я пошла, ладно? – ответила девушка.
Она ушла. А Петр, закончив осмотр, уселся с Генрихом за столом и начал его подробно расспрашивать о привычках и характере Мамедова.
Прошло минут десять и у Петра зазвонил телефон для своих. Он вытащил аппарат и удивился. Звонила Рита.
– Питер, я тут у самого дальнего конца у ограды. Не надо привлекать лишнего внимания. Поэтому я решила позвонить. Выйди под удобным предлогом. Но один. Я тебе должна что-то показать.
Петр удивился еще больше. Он наскоро придумал предлог. Услал Генриха в дом с поручением, вышел и быстро нашел Риту. Она стояла у большого старого развесистого каштана. Листья на нем почти не пожелтели. Но многие уж осыпались. Рита играла с листвой. Она подцепляла листочки сухой веткой и подкидывала их в воздух.
Узкая почти неприметная тропинка вела к ней от ограды, где Петр заметил запертую небольшую калитку, выходящую в переулок.
– Взгляни! – сказала она.
Синица покрутил головой.
– Да не сюда. И не туда, погоди. Ты посмотри вниз! Петр опустил голову. Перед ним был свежеутрамбованный квадрат земли с небольшой плитой из гранита. Эта плита, кустик зимостойкого растения, усыпанного мелкими шариками нежно розового цвета, заботливо высаженный в грунт… Все это напоминало…
– Рита, что это за… Ты думаешь… А что там написано? – он нагнулся.
– Знаешь, я смотрела и думала, прежде чем тебе звонить. Там… не только написало. Там – рисунок. У меня есть предположение. А ты сперва посмотри!
Она снова чихнула. И Петр… На гранитной плите стояло только одно слово, выполненное готическим шрифтом. «Штефан», 2002-2004, увидел Петр.
– Могилка? Рита, что за лабуда! Я извещу Клинге. Мы выясним, конечно, это дело. Но ведь – постой. Ты что думаешь, тут младенец? Крошечный размер, годы жизни…
– Да. Сначала я так и решила. А потом… Я тебе говорю, у меня теория. Но ты сначала внимательно посмотри. Ты видишь, там что нарисовано? Или… выбито на граните?
И правда. Рисунок на камне, сделанный будто тоненькой иглой… У Петра было отличное зрение. И как только он осознал, на чем сосредоточиться…
– Эй! Мне не мерещиться? Я попробую, а ты смейся на здоровье, если это чепуха. Очень полезно для острастки. Я вижу над словом «Штефан».. .он еще что-то тихонько добавил и вопросительно поглядел на девушку.
– Точно так, шеф! – кивнула она, снова оглушительно чихнув. – Давай позвоним братьям. Пускай обдумают, как поступить, чтобы не нарушать законов. Удостоверимся и если я права, то расскажу тебе о своей теории.
– Ладно! Уходим. Я только сделаю еще круг почета в комнате. Хотел тебя пустить для контроля…
– Лучше не надо. Давай, завтра. Я из дома, что надо, возьму, и тогда…
– Хорошо, – не особенно вникая, быстро согласился Петр. Следовало торопиться. Нельзя злоупотреблять терпением Генриха. Он обещал тому недолго. У Ленца были свои планы.
Когда минут через десять он снова появился и подошел к скамейке, на которой его ждала Рита, у него был довольный, но несколько озадаченный вид. Он спрятал в карман пластмассовый мешочек с чем-то цветным и обратился к Рите.
– Поехали. Давай обсудим. Я тут нашел… ну, обменяемся секретами, хорошо?
Два следующих дня все были по горло заняты. Они бегали как ошпаренные, проверяли свои версии, собирали недостающие сведения, кто как мог, почти не общаясь друг с другом, – боялись расплескать догадки.
