Ан Ци
Черный портер
Курт, когда она вернулась назад, смотрел на рябь за бортом. Но зааплодировали, он повернулся на звук и испытал… Ему, почудилось, он ослеп. Словно вспышка. После этого случилась нечто, не поддающееся логическому объяснению.
Весенний день – корабль, сослуживцы, окрестности, музыка, разговоры и смех… Исчезло все. Осталась только она.
Но кто? Танья – как они ее называли? В строгом сером костюме с гладко причесанной головкой, старательная практикантка, что смотрит Бауеру в рот? А тот и рад, зануда.
Сама – молоденькая. Ничего особенного. Но с ней не так просто объяснится, а если работа срочная, это действует на нервы. И вот… Она? Полдороги Курт, потрясенный, молчал и сидел в углу, что было на него совершенно не похоже. Тем временем прогулка продолжалась, они сошли на берег, отправились гулять, устроили пикник, опять пели и даже немножко танцевали под аккордеон. А когда вернулись на корабль и приплыли домой, выяснилось, что им назад по дороге.
Курт приехал на машине. Его трабант был припаркован на пристани. И Бауер, заботливо опекавший Таню, спросил, не подвезет ли он девушку. Ведь она устала?
– Что Вы по этому поводу думаете, Танья?
«Танья» была совсем непротив. Курт же, решивший раньше, что ослеп, теперь едва не оглох. Он не верил своему счастью.
Парень пробормотал в ответ несколько вежливых слов и… едва удержался, чтобы не схватить ее в охапку и унести в машину.
Они двинулись по вечернему Дрездену, у него дрожали руки от напряжения и он с трудом заставлял себя поддерживать хоть какой-то разговор.
Но вдруг разговорилась она! Ее – вдруг – отпустило! Легкий туман укрыл настоящее – Германию, не такой уж свободный язык, ответственность командировки, когда одни чужие люди вокруг…
Она ехала НА МАШИНЕ – машина была из всех знакомых людей только у тети Иры. Рядом сидел сослуживец – очень, признаться, симпатичный парень, до сих пор явно не видевший ее в упор.
И вдруг! Как волнуется! Как смотрит – таким взглядом можно бы зажечь сигарету, не надо спичек… ну разве не приятно? И Танька расщебеталась, забыв про грамматику, о том, о сем.
О прогулке. И о своих треволнениях тоже. А еще – как училась, как еще школьницей с немецким боролась. И, кстати, о всяких дурацких стишках, которые зубрили в школе, вместо нужных вещей:
Нет, ну ты представляешь? «Майн брудер ист айн тракторист ин унзерер кольхозе»! Разве в ГДР есть колхозы? Или вот, еще лучше:
Айн, цвай, драй, фир -Ин ди шуле геен вир; Ин ди шуле коммен вир -Унд бекоммен фюнф унд фир!
Танька глянула на Курта, который ничего не понял, но больше оттого, что плохо соображал, и принялась хохотать.
– Ой, ты не знаешь, ведь у нас лучшая отметка пятерка, а у вас – единица. Мы это все вместе дружно скандировали! Гордо так! Ну что, опять не понимаешь? Идем в школу и получаем самые плохие отметки!
Они как-то незаметно перешли на ты. А он думал только, что эта проклятая дорога скоро кончится, и тогда…
– Танья… Как ты смотришь на то, чтобы часок посидеть в кафе? Еще рано. Если ты не очень устала, я… тут недалеко, за углом отлично варят кофе, – хриплым голосом с трудом выговорил Курт, прервав ее на полуслове. Таня подняла глаза. Они потемнели и округлились. Ответить небрежно от чего-то тоже не получилось.
Они вышли из машины, которую он забыл закрыть. Завернули за угол и под ближайшим каштаном принялись целоваться так, что у нее распухли губы. До кафе они все же добрели, но минут через тридцать, держась за руки и останавливаясь на каждом шагу, вернулись в автомобильчик, который, сорвавшись с места, рванул за город, в летний домик двоюродного брата Курта.
Мотор чихнул, трабант подпрыгнул, вильнул, но выправился и скрылся, затерявшись вдали.
Курт позвонил домой и что-то соврал. Ей такого не требовалось. А потому это продолжалось два дня и две ночи почти без перерыва. И без того постройневшая в Германии Танька похудела на три с половиной килограмма, ее глаза лихорадочно блестели, скулы выступили, а тени от густых ресниц сделались синими как ночь.
Вода в летнем домике была, еда – нет. Они не заметили. Порой ей делалось холодно, она путалась укутаться, что-то набросить, но слышался хриплый от страсти голос:
– Танья, сними! О, любимая моя, сними и иди сюда!!!
В понедельник пришлось явиться на работу, хотя ходить она почти не могла. До двенадцати как-то додержавшись, Таня взяла тяжелые скоросшиватели со стола и понесла к стеллажам. Скоро обеденный перерыв. Еще чуть чуть и…
Теперь следовало подняться на три ступени по складной лесенке. Первый шаг, второй… Она подняла руки. Остальное рассказали сотрудники потом.
Папки грохнулись на пол, счастье, что не прямо на голову, а рядом. Но на этом везение кончилось. Она упала в обморок от нервного истощения, а может, и голода, ударившись о стоящий рядом стол.
Прийдя в себя, Таня увидела перепуганных сослуживцев, шефа, а минут через десять и бригаду неотложной помощи, которая, поколдовав и измерив, что можно и нельзя, и вкатив укол, уехала, строго настрого велев завтра явиться к врачу.
Ее отправили домой на такси, шеф велел отлежаться и объяснил, что ей выпишут бюллетень. Дома она кое-как дотащилась до постели и провалилась в сон. А вечером в дверь позвонили. Приехал Курт.
Он каялся. Говорил, что виноват безмерно, он же взрослый. И он женат. И уж совсем непростительно, но он не знал, но она ведь…
Да, «Танья» двадцати пяти от роду, советская девушка-москвичка этой самой девушкой и была в прямом физиологическом смысле слова. Испытав горячую волну безумства, она с изумлением осознала, что, несмотря на боль, почти не заметила, как все получилось, словно иначе было просто нельзя.
Он поил ее куриным бульоном, затем чаем с птифурами, с детским энтузиазмом варил какао и готовил ужин. Он обещал себе и ей, что надо ее беречь, завтра к врачу, о близости не может быть и речи… Затем признался, что отправил себя в командировку, а потому поедет к друзьям. Так будет правильно. Лучше! И… остался у нее.
Они поспали часа три, после чего все началось сначала.
Так продолжалось до пятницы. В субботу ему надо было непременно домой. Но уже вечером события приняли крутой оборот.
Таньке стало плохо – стошнило раз и другой, она пошла в ванную и не дошла – снова обморок. Тогда, недолго думая, Курт отвез ее в больницу, где качая головой, врачи вынесли вердикт «сотрясение мозга» и поместили незадачливую практикантку в палату, сказав, что о выписке в ближайшие две недели нечего и думать.
На следующий день, не будь всех этих происшествий, можно было отметить ровно полгода, как Таня приехала на работу в Дрезден разбирать дела интернированных и пленных солдат…
Потекли дни. Прошло не две недели, а три и у нее появилась новая тревога. Еще немного, и она, поговорив с лечащим врачом, решилась.
Сестра отвела Таню в кабинет. Одну ее не отпускали. После осмотра она дрожащим голосом переспросила.
– Доктор, а вы уверены?
– Я – да. Но бывают всякие чудеса. Приходите еще через неделю, мы опять сделаем анализ, я вас снова посмотрю и тогда уж…
Но и через неделю результат вышел тот же самый. Таня была беременна.
Ну, что тут рассказывать… Штази работала очень хорошо. Никакого скандала! Таня, пролежав, еще неделю выписалась и спустя пару дней вышла на работу. К тому времени капитана Курта Коха, который на службе ходил в цивильном платье, и впрямь отправили в командировку. И далеко. ГДР в содружестве с Большим братом поставляла вооружение дружественным странам в Африке. Тамошние специалисты нуждались в консультантах!
А практикантка в свою очередь, проработав еще около месяца и получив безупречный отзыв от шефа Бауера, который и бровью не повел, но искренне огорчился, отбыла восвояси.
Она вернулась в Москву и первым делом коротким, четким разговором покончила раз и навсегда с инженером Афанасьевым.
Затем отправилась на работу и подала заявление. Она, повысив квалификацию, рассчитывает на большее!
Зав кафедрой опешила от напора своей недавней «вечерницы» и призадумалась. Она знала про командировку, понимала, где Таня работала. И потому… Обещала. При первой возможности… Но девчонка какова? Изменилась, словно вылупилась из яйца, да сразу с коготками!
И она не ошиблась. Это была другая Таня. Она намеревалась рожать! С теткой поговорили и наметили план компании. Работать продолжать. Не волноваться, следить за здоровьем, питаться, как рекомендуют врачи и....
– Танька! – Ирина Федоровна решительно положила руку на плечо племянницы, но голос ее звучал непривычно мягко. – Вообще в голову не бери пока и готовься. Мы с дядькой твоим посоветовались, а он-со своим отцом. Вступишь в кооператив, и все тебе поможем! Ой, ну перестать, детка! – осеклась тетка, так как на этом месте Таня молча заплакала.
Слезы катились у нее по лицу, она даже не пыталась их унять, а только сжимала сильнее губы.
– Теть Ир, я… сейчас перестану… это в первый раз. Я голову ломала, что негде жить, а ты…
– Да на что родственники? Не тушуйся! Или мы не начальство? А свекор мой? Я тебе квартиру зубами вырву.
– Но деньги…
– А это уж не твоя печаль! Ну? Работа есть, и какая работа! Сама – картинка, родные тебя любят… А время пройдет, и я справки наведу… Я обещаю тебе… Только подожди!
Что же, ждать, так ждать. Наступило лето. Зацвели липы, полетел тополиный пух, у студентов начались каникулы. Они разъехались кто куда. Многие в стройотряды – подзаработать, что бог пошлет, в походы, на дачу, реже к морю и на пляж. А в институте стала набирать обороты приемная кампания.
В самой комиссии требовались разные люди. Таню тоже привлекли. У нее была организационная часть. Еще она помогала «русалкам», приглашенным преподавателям, функция которых была заниматься сочинением.
Чувствовала она себя вполне прилично, выглядела – тоже, почти не поправилась. Никто ничего не замечал. В начале августа, когда поступление и все с ним связанные коллизии были в самом разгаре, Таня решила подумать о подходящей одежде. В начале семестра осенью она должна округлиться. Надо купить что-то подходящее – скрадывающее, удобное и элегантное одновременно. Чем меньше вопросов и подозрений она будет вызывать у студентов и коллег, тем полезней для нервной системы. А значит для будущего малыша.
Был теплый день – не жаркий, ясный, безветренный, когда приятно пройтись по городу пешком. Таня приехала на Проспект Мира. Там много магазинов, которые она знала и где можно бы, если повезет, купить. А что? Платье? Брюки? Да, свободное платье, это всегда хорошо. Надо посмотреть. Может, еще блузу свободную, пуловер… Вообще, денег не так уж много и… Вот идея! Она закажет сшить сарафан! А под него можно менять кофточки, надеть, что хочешь. Ну, хорошо, а сейчас вот платьице. Его можно точно померить!
Она прошла в примерочную, захватив выбранное трикотажное платье красивого темно синего цвета, и собралась снять свое, как вдруг… Резкая боль пронзила позвоночник и отдалась внизу живота так, что у нее потемнело в глазах. Она не сдержалась и закричала. Потом еще раз…
Подбежавшая на крик продавщица увидела молодую красивую женщину с посеревшим лицом и закушенными от боли губами.
Скорая приехала быстро, благо недалеко за углом располагалась большущая клиническая больница.
Э, да тут… Жор, давай носилки. Она кровит, – не особенно понижая голос, скомандовал один медбрат другому.
Через несколько дней больную гинекологического отделения Московской областной больницы Татьяну Вишневскую родные доставили домой.
Таня поступила с кровотечением. Выкидыш предотвратить не удалось. После необходимых процедур, немножко отлежавшись, она… Да, уже одна, не надо беречь себя, думать о будущем в связи с прибавлением семейства, зато надо… дальше жить.
Надо! Она должна! Как-то и где-то. На что-то, с кем-то почему-то. Это слишком. Невыносимо и нестерпимо! И отчего, собственно, должна? Почему и кому она должна?
Третья за короткое время Таня жить совершенно не хотела… На дворе, между тем, был конец восьмидесятых. Это значило – ветер перемен, время надежд, всеобщего возбуждения, грандиозных изменений, перемещений, взлетов, падений и кутерьмы.
Кто в Москве, превратившейся во всемирный центр новостей, тогда интересовался Германией? Каждый день приносил потрясающие известия, немыслимые еще совсем недавно. Падение берлинской стены, объединение этой страны… Москвичам было, ей богу, не до того. Слишком собственная жизнь стала полна!
Таня, та, заметила… Но… Как переменилась хорошенькая хохотушка, прилежная и толковая молодая ассистентка кафедры иностранных языков! Словно во сне ходила она на работу, выполняла, что должно, но из нее словно воздух из яркого воздушного шарика, ушла радость и веселая энергия. Ей казалось, что она завернута в вату. Звуки внешнего мира доходили, но очень слабо. Ничего не хотелось. Даже печаль… Она была скорей пассивно равнодушна, чем опечалена.
Таня худела, бледнела час от часу, на работе еще как-то держась, но дома она сидела, не двигаясь, часами, а в десять с таким же безучастным лицом укладывалась в постель.
Раньше бы сказали – шуршали листки календаря. Нет, календаря у них не было, но дни складывались в месяцы, незаметно перетекая в годы.
Время шло, а ничего не менялось. Советский Союз приказал долго жить – она, по-прежнему безучастная, пожала плечами. Ирина Федоровна с мужем открыла магазин, а затем и ресторан, где свекор, секретарь райкома, а ныне пенсионер, сделался директором – Таня почти не заметила.
Но с этого началось. Однажды тетя Ира, страшно занятая тысячью новых проблем, преодолев вялое сопротивление, приволокла все-таки племянницу к себе.
– Танька! Нам нужна помощь! – храбро начала она сочинять, на ходу воодушевляясь. – Мы расширяемся. Ищем контакты, мы хотим опыта набраться, поставщиков надежных найти.
– Да ты слушаешь? – сердито оборвала она себя на полуслове. – Ты хоть знаешь, что у нас за ресторан? Тебя же никуда не вытащишь! Таньк, ну проснись!
Они придумали это сообща. Гибнет девка! Чем дальше, тем меньше человеческих контактов. Не хочет ничего. Даже не тоскует, а угасает. В то время о депрессии уже знали. Но не очень брали в голову. А это депрессия и была, депрессия в квадрате.
– Ну? Не надейся, я от тебя не отстану, а значит, слушай лучше, – Ирина потрясла Таню за плечо,– Мы сначала за образец взяли чешские кафешки, где жарят шпекачеки – такие колбаски-сосисочки, и пивом запивают. Пошло хорошо. Но в последнее время я все слышу – в таком роде куда лучше дела делают в Баварии. Пиво разных сортов, колбаски такие и сякие. А главное, мне самой – я же там была -понравился антураж. Это для наших мужиков не довод, а для меня – да! Я все организовала, развернула, я… Тань! Я договорюсь в институте. Я и раньше… Ну а сейчас и вовсе не проблема. Ты уйдешь в отпуск за свой счет насколько надо. Я тебя в командировку посылаю от нашего объединения вместе с двумя молодцами, которые будут у тебя на посылках. Редкостная ситуация для работодателя, знаешь ли. Деньги у меня есть!
Деньги, и правда, были. Уже большие деньги. А посему не особенно и упиравшаяся племянница в сопровождении двух бойцов пивного фронта вскоре прибыла в Мюнхен и поселилась в небольшом пансионе «Хирш», что означает – олень.
Разместились. Заняли два удобных номера, правда, на разных этажах. После чего, заказав экскурсию по городу, Татьяна потаскала ребят за уши по двум трем картинным галереям, а в великолепном огромном «Немецком музее» всевозможной техники и разнообразнейших средств передвижения от царя Гороха до наших дней даже рискнула ненадолго оставить одних.
За хорошее поведение молодцам было обещано сходить на футбол на игры Лиги, а потому они исправно явились в отель, позволив себе только по порции мороженого, которое сумели купить, выразительно жестикулируя и тыкая пальцами в яркую витрину.
Дальше Таня стала обзванивать посредников по поручению тетки. Она договаривалась о встречах, передавала поручения, вела записи, выслушивая советы. Молодцы же побежали по магазинам. Они полюбовались, облизываясь, на спортинвентарь. Помечтали о тряпках. Навестили пару раз секс-шоп и долго обсуждали увиденное, хихикая по углам.
Хотелось, конечно, большего! Но узнать, где бордель, к несчастью, было не у кого. Не Таню же спрашивать.
Здоровые, энергичные вполне дремучие эти мальчики из тех, что по-русски со словарем, на всех других языках изъясняться решительно не умели.
А Таня начала потихоньку просыпаться. Языковая среда требовала вспомнить все, что прежде знала. Подчиненные – внимания и помощи. Чувство ответственности за порученное дело и теткины деньги… Да, опыта никакого, но надо попытаться, по крайней мере!
Сперва мальчишки. Им было сказано – слушаться! Ей – командовать. Обещано, что эти архаровцы во всяком случае не пьют, поскольку дома всерьез занимаются биатлоном. Но если что, велено было тотчас рапортовать. И она, с недельку подождав, четко сообщила.
– Замечу вас в подпитии, голуби вы мои, позвоню в Москву! Завтра вместе пойдем по ресторанам. Работа вкусная. Будем пробовать. Я поговорю, спрошу разрешения, а вы станете записывать. Фотоаппарат не забудьте!
Мальчишки были дальние родственниками свекра тети Иры. Предполагалась в нынешние трудные времена приспособить их к делу. Пусть посмотрят, поучатся. И для начала....
Ох, как много оказывается на белом свете разных жареных и вареных колбасок! А почему одни белые, а другие красные? А эти – пестренькие какие-то. Это что же там еще внутри? И почему эти белые – толстенькие так странно подают – в фарфоровой чаше, накрытой крышкой? Мясо, кстати, белым же не бывает?
Таня терпеливо переводила. Колбасок, правда, море. Внутри у них чего только нет – травки, сыр, пряности, шпик, конечно. И мясо разное – чаще свинина, потом говядина, а иногда смесь. А белые – это местная баварская гордость. Их варят, вернее, нагревают, не торопясь. И подают в супнице, в горячей воде, чтобы не остыли. К ним полагается особенная такая сладковатая горчица. Горчиц тут тоже, кстати, не счесть.
– Ой, блин, Жорка, смотри… да не туда, дядька несет огроменную штуковину! – Генка ахнул. Соседи оглянулись.
– Ага! Ну, будете себя хорошо вести, я закажу. Эта штука называется…
– Ой ты! Ее от кого, то есть я хотел сказать, что это зажарили? Красиво как! И пахнет, и корочка такая – слюнки текут, мы хоть и поели, а все равно!
– Погоди, Ген! Татьяна Григорьевна, извините, как вы сказали?
– С вами скажешь, орете, как оглашенные, словно дикие кочевники! Это кусочек свиной ножки, его так целым куском запекают. «Хаксе» называется.
Всю разнообразную снедь публика запивала, преимущественно, пивом. Таня пиво не любила. Она его и в Дрездене не пила, и тут, ясное дело, не жаловала, но надо же было разобраться? Пиво, оказывается, тоже разное бывает. А она и не знала… Ну, хорошо, крепкое и не очень, это хоть понять можно. А почему разный цвет? Она до сих пор на это внимания не обращала. Да и к чему? А оно, пиво это, какое-то светлое, темное, пшеничное, августовское – это только по названиям, если дословно переводить. Но вот еще, бог ты мой, «заячье пиво» имеется! Нет, так дело не пойдет.
Таня несколько растерялась. Человек добросовестный, она отнеслась серьезно к теткиному поручению. Они с ребятами ходили из ресторана в ресторан. Она внимательно читала меню.
Мальчики фотографировали интерьеры. Они пробовали, что казалось новым и интересным. Пиво.С этим следовало быть осторожной. Она решила переписать сорта и цены. Ну и заказывать иногда, в конце концов, этим парнишкам ведь хочется. И привести образцы. Вот поговорит с теткой по телефону, они решат.
Всем троим было интересно. Но спустя несколько часов, обойдя пяток ресторанчиков, несколько пивных погребков и выпив кофе со странным названием «эспрессо», которое так и хотелось переврать, все устали и с удовольствием побрели назад в отель.
Таня приняла душ и прилегла с намерением через часок позвонить в Москву. А мальчишки… Ну, не такие уж они были мальчишки, по крайней мере в собственных-то глазах!
Около двадцати. Двоюродные братья и закадычные друзья. Вместе окончили техникум. Вместе сдали на права. Вместе приехали в Москву и собрались учиться на повара. А теперь… Ну, будет что рассказать ребятам в Соликамске!
Значат так: немножко денег у них имеется. Танька, которую велено именовать Татьяной Григорьевной, спит – сама велела до восьми не будить. Ключи от номера есть. Они в Мюнхене!
– Жор, давай чуток отдохнем и ноги сделаем! Она и не заметит. Мы с тобой сытые, на жратву нам деньги не нужны, так побродим, может, чего или кого интересного встретим…
– А не влипнем? Ведь если что не так, она нажалуется и…
– Да нет, не похоже. Она не вредная. Только воображает! Старшую стоит из себя, а так… Ну ладно, пошли!
Парни выскользнули из отеля и отправились в свободное плавание по столичному городу земли Бавария Мюнхену, не зная ни слова по-немецки, в поисках приключений. Которые они вскоре и нашли, не прошло и тридцати минут.
Таня, усталая от непривычной обстановки, несколько переевшая в прямом и переносном смысле, находившаяся пешком больше обычного, переводившая двум оболтусам, которые не умолкая обстреливали ее вопросами, проспала до десяти.
Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Совсем стемнело. Она легла, не раздеваясь. И приподнявшись на постели, стала оглядываться в поисках часов, пока не сообразила, что они на руке. Потом заохала – четверть одиннадцатого. Вскочила. Умылась. Привела себя в порядок и принялась звонить братьям в номер. Никто не отзывался. Тогда, заперев свою дверь, она направилась к ним на третий этаж.
Комната была заперта. Опять никого. Окончательно перепугавшись, Татьяна побежала к портье, где убедилась, что ключи эти охламоны унесли с собой, а ушли давно, по крайней мере до того, как он, портье, сменил предыдущего и заступил на ночную вахту.
Было уже за полночь. Таня сидела у телефона и мучилась, не зная, что предпринять. Звонить или не звонить в Москву? Подождать до утра? Звонить в полицию? В полицию…
Полиция, однако, вскоре сама не заставила себя ждать. В номере раздался звонок.
– Здравствуйте, говорит обервахтмайстер Бауер, четырнадцатый ревир. Я хотел бы поговорить с фрау Балашов!
– Я вас слушаю, – в голове встревоженной Тани вихрем пронеслись мысли о провокациях и шпионских ужасах. Она все же советская девушка была. А тут – ночь кромешная, мальчишки пропали, полицейский звонит… кстати, какое это звание – обервахтмайстер? Что это означает? Какое ведомство?
– О, извините за беспокойство, время позднее, но два молодых человека, а именно, господа Пасюк и Салов не говорят по-немецки. Они… знаете, рисуют, а потому…
– Они… что? – не поверила своим ушам Танька.
– Ну, они попали в очень неприятную историю. И хоть они по закону и малолетние…
Полицейский выразился иначе. Но сбитая с толку Татьяна не ощутила разницу между вопросами, касающимися правонарушений взрослых и юношества. Малолетние? Может не они… да нет, фамилии он назвал! Господи, мои олухи что-то натворили. Что же делать?
– Фрау… э… Блашов, – продолжал там временем низкий голос в трубке, – вы не отрицаете знакомство с этими…э…
– Молодыми ослами, – неожиданно для самой себя обреченно дополнила его собеседница. И видавший виды полицейский расхохотался с облегчением.
Тогда все интересовались русскими. Встречали их с доброжелательным интересом, но Мюнхен, не деревня, и Йене Бауер по опыту знал, как мало было надежды среди них найти человека, с которым можно сносно объясниться по-немецки. Чаще всего несколько английских слов, которыми располагал попавший впросак турист, только вызывали глухое раздражение.
Английский-то Йене и сам терпеть не мог, хоть изъяснялся на нем вполне сносно. Но служба есть служба – что поделаешь? Вот и теперь он приготовился пострадать.
У ребят нашлась визитная карточка отеля. Паспорта были с собой. Что касается рисования… Но об этом позже.
В общем, позвонив и выяснив в отеле все, что можно, он быстро сопоставил «рисунки», жестикуляцию провинившихся и рассказ портье.
Ну, сейчас начнется мучение! Какая-то старшая в группе трех туристов. Наверно, тоже как обычно, два слова на английском, и все.
И вдруг! Свободная и довольно правильная речь, приятный голос, акцент есть, но проскальзывают скорее саксонские интонации. Необычно и интересно. Просто приятный сюрприз! На чувство юмора у молодой женщины, разбуженной в четверть первого полицией, рассчитывать мог только неисправимый оптимист. А вот поди ж ты! На удивление сегодня повезло.
Он расспросил ее обстоятельно. И Таня коротко и толково объяснила, что приехали они приглядеться, как поставлено дело в небольших баварских ресторанах. Молодые люди – родственники предпринимателя, который собрался нечто похожее открыть в Москве. Они – дальние. А она – поближе, племянница его жены, преподаватель немецкого.
– Герр Бауер! Я правильно назвала ваше имя? Слава богу, но… В трубке сделали паузу, и дежурный догадался и пришел на помощь смущенной собеседнице.
– Я до сих пор не сказал, что произошло? Понимаю. Так вот, ваши подопечные явились в пуф, выпили, получили все востребованные услуги. А когда пришло время платить, они пытались сбежать. И этот последний пункт программы им осуществить не удалось. Работники пуфа вызвали полицию. Ну а полиция – это я! Юноши задержаны. Они…
– Герр Бауер! Ужас какой… Не заплатили? Я конечно… только вы мне скажите, сколько. Я завтра же! Или надо непременно сегодня? Но я не знаю, где вы… Да, господи, а что это такое, и какие услуги? Много эти олухи задолжали?
– Не волнуйтесь вы так, фрау Балашов! Счет на сто девяносто три марки. Услуги? Вы понимаете – обычные, это…
– Как вы сказали? Я не совсем… неужели они отправились в оперу? Буфф? Это скорее, оперетта…
– О! Извините меня. Я боюсь, имеет место недоразумение. Пожалуй, будет хуже если… Словом, придется внести ясность. Мне право очень жаль, только пуф вовсе не опера. Это…
– Тогда какая-то рок группа? А! Вы сказали, что они выпили. Верно, бар? Винный погребок?
– Ну.. .по-другому это иногда называют – «Дом радости». Теперь поняли?
– Танцевальный зал?
– Это бордель! – не выдержал старший вахтмайстер. – Мне не хочется вас огорчать. Я надеюсь, вы… Но это не могут быть ваши дети! В конце концов… Фрау Балашов, с вами все в порядке? Не надо вызвать врача? Ну, не плачьте, оно того не стоит, это же мальчишки! Вот если бы девчонки, тогда можно было бы еще понять…
Наутро Татьяна прибыла в полицию прямо на полицейской же машине. Огорошенная любезностью стражей порядка, она их благодарила за помощь, которая требовалась на каждом шагу.
Она еще ничего не умела! Заплатить за молодых негодяев? Где? Кому? Наличными? Переводом в банк?
Полицейский позвонил, и из борделя по имени «Попугай» прибыл… кассир – молодой человек в джинсах и спортивной рубашке, ничем не выделяющийся в толпе.
– Отто Кляйн, – представился кассир. Он сказал, что заведение отказывается от претензий, если клиенты заплатили. Скандалы никому не нужны. Отто вежливо поблагодарил присутствовавших, выписал квиток – подтверждение и собрался было вручить Тане проспекты с приглашением их посетить, но вовремя удержался.
Это, однако, было еще не все. Проступок Таниных молодцов так красиво назывался, что она впервые после ночного разговора с Бауером улыбнулась. И как не улыбнуться, когда, оказывается, сходить в публичный дом и не заплатить, это «кавалирсделикт»!
Да, чертовы «кавалеры» не совершили тяжких преступлений – членовредительства, поджога и грабежа с убийством, а потому отделаются штрафом.
Таня снова потянулась за бумажником – ночью она согласовала с теткой все свои действия – но ей тут же объяснили, что это делается только и исключительно переводом. Она получит нужные бумаги, с которыми следует пойти в банк, а там, если хочет, она переведет сумму штрафа со своего счета -так дешевле, а нет, заплатит наличными.
Боже мой! А как это, пойти в банк и заплатить? Все ж чужие деньги… Штраф – еще триста марок с хвостиком, а вдруг что-нибудь не так? После этого надо забрать мальчишек с цугундера и домой. А там как можно скорей в Москву. Билеты им можно поменять? А если можно, то где?
Беседу обо всем происшедшем вел другой вахтмайстер, не Бауер, но спустя некоторое время обнаружился и он за стеклянной перегородкой, отделявшей большую общую комнату от кабинета начальника. Оказалось, он заместитель, ИО, человек постарше остальных.
Он, заинтересовавшись необычной и занятной историей, вышел взглянуть на вчерашнюю собеседницу и застал драматический момент.
Таня крепилась долго. Публичный дом! Здесь, оказывается, вполне легальный и доступный… Два вышеупомянутых осла в полиции! Кстати, а может они из пуфа что-нибудь звездное уже принесли? Деньги, штрафы, билеты, невыполненные поручения…
Лечение депрессии вышло настолько радикальным, что пациентка, отчаянно всхлипнув, вдруг принялась рыдать как обиженная школьница. Тут и вмешался Бауер.
Было уже около двенадцати. Происшествий никаких. Он отдал несколько негромких распоряжений и предложил.
– Я все равно пойду обедать. Банк у нас рядом. Мы сейчас вместе с вами зайдем и все оформим. Я помогу. Лэне, вы распечатали? Тогда дайте мне папку пожалуйста! – обратился он к секретарше.-
Что еще? Билеты? А вы когда хотели? Как вы сказали, у вас «ореп date»? Тогда вообще не надо волноваться. Вы забыли, наверно.. .ах, никогда до сих пор? Я понял. Знаете, вот мы вернемся через часок, ведь вам же тоже надо поесть, а вы пока подумаете, кому из вас и когда. У вас насколько виза?
Он заговорил растерявшуюся «фрау Балашов», забрал сброшюрованные документы и они вышли на улицу. Тане показалось там все праздничным и ярким после строгого помещения. Другая жизнь! Она даже не представляла себе, насколько была права…
Пиво. Таня окукливается и вылетает!
Балашову захлестнул перестроечный прибой. Плавала она плохо. А потому волны повозили ее по дну, она нахлебалась соленой воды, ударилась, галька оставила ссадины, песок набился в рот, но под конец… Ее вынесло на берег, пригрело солнце, море отхлынуло назад и успокоилось на время. До следующего шторма.
Много чего случилось в Москве и Мюнхене, пока девчонка из общежития Трубного завода выросла. Пока выправилась и выучилась. Пока стала она преподавательницей московского вуза. Но ветры перемен, холодные и суровые ветры заставили и ее так переменится, что Миша Потапов, о котором она слыхом не слыхала, биолог Потапов, специалист по муравьям, узнав много позже эту чудесную историю придумал такую аналогию.
– Петро, – обратился он к Синице, – ты не любишь мою науку. Насекомых еще меньше, я понимаю. Но вот смотри. Мало кто из непосвященных задумывается, что такое метаморфоз.
