Ан Ци
Черный портер
– И я. Выясним! Это и многое другое. Поехали. Уже близко. Я думаю, на Волгу сейчас не время пока любоваться. Автобусам здешним у меня мало веры… Возьмем машину. Я читал, дорога хорошая и езды примерно час. Они нашли такси, условились, и машина без приключений довезла их до места. Затем пришлось подняться по лестнице и катить свою поклажу на колесиках до пристанища с названием «Дом купца Каменева» постройки прежних времен.
Дом – низ каменный, верх деревянный – с резными наличниками и таким же балкончиком на фасаде понравился Синице опять же на «картинке». Он несколько опасался, что реальность окажется скромней.
Остров, если глянуть на него с птичьего полета, правда, был какое-то чудо. Небольшой среди волжской воды округлый кусок земли с выбеленными кирпичными монастырскими стенами, куполами церквей и колоколен, что ни здание, то легенда. И где-то там, в странноприимном убежище живет теперь этот человек…
Петр подумал – какая, однако, игра слов! Странный старик Баумгартен в странноприимном убежище. Правда, сходство чисто внешнее. Убежище-то, если он таковое вообще найдет, оно от слова «странник»!
Владелец «Ирбиса» чувствовал охотничий азарт. В этом деле все было необычно. По сути, у него нет клиента. Он оказывает услугу другу Михаилу. Правда, это касается одной Ларисы. Дальше с Чингизом у него есть некие обязательства, но… Да. Об этом позже.
Они с Клинге поговорили с заказчицей Линой. Очень серьезный, надо заметить, был разговор. И после этого Синица, при всей заинтересованности, чувствовал себя свободно! Странным – тоже – образом не на службе.
И с Ритой! Так удивительно все сошлось. Эта его версия, вернее – их версия… Потребовалось же из Мюнхена отправиться сюда. Она согласилась. А он ей пока не объяснил… Она знает только, что старик должен быть здесь.
За мощной монастырской стеной подальше от прихожан и паломников, от любопытных проезжих отпускников за деревьями и разросшимся кустарником ютился небольшой дом. Он был обнесен стыдливым редким заборчиком. Побелка на стенах домика облезла, так, что видны стали кирпичи кладки. Круглые колонны, поддерживающие двускатную крышу крыльца, зияли выщерблинами, стертые ступеньки требовали ремонта.
Дверь тут днем не запиралась. Петр вошел и быстро убедился, что в доме пусто. На шероховатой беленой стене висели трогательные фотографии в рамочках. Трапезная человек на десять с деревянными столами и лавками, а сбоку плита и самовар. Комнаты братьев. Еще одна – для занятий и молитв.
Петр поднялся по боковой лестнице – никого! Внутри чисто. Крашеные суриком двери, одна отворена. Он заглянул – все точно как на фото. Комнаты на втором этаже больше всего напоминали кельи. С небольшими оконцами, белеными потолками и кирпичным полом. Узкая деревянная кровать у стены. Тумбочка. Стул. Пестрый коврик на полу, а на стене православный календарь – два цветных пятна. В углу иконка со свечечкой.
К его удивлению, на дверях комнат висели таблички. Он отыскал свою. На второй двери слева ученическим старательным почерком по клетчатой бумажке под стеклом выведено было – «брат Степан», а строчкой ниже – господин Баумгартен С. Ф. Войти?
Петр поколебался немного. Если кто его застукает, хозяин вернется в самый неподходящий момент, тогда – пиши, пропало. Тут уж о доверительном разговоре не мечтай. Нет, не пойдет. Рано. Если позарез понадобится, обыщем комнату. Но не теперь.
Коридор, довольно широкий, идущий вдоль этажа, был хорошо освещен большим прямоугольным окном. Он подошел и заглянул вниз.
– Где ж ты, господин Баумгартен?
Вопрос был, конечно, риторический. Так он тебя тут и ждал, сидел, вот, и дожидался, рыжий ты нахал!
Где – где… Уехал! Может, это вообще обманное движение. Табличка же ни о чем не говорит! Он, Степан Францевич, человек со средствами. Для здешних мест так просто богач. Лина еще сказала, она ему отправила перевод…
В это время взгляд Петра, бездумно устремленный в окно, привлекло какое-то копошение внизу. Он всмотрелся. За «странноприимником» сзади высадили кустарник. Оттого Петр не сразу заметил, что дальше расположился обширный огород. Аккуратные грядки сменяли парники, а за ними солидная теплица.
Форточка в окне была приоткрыта, и Синица не только видел, но слышал, что делалось снаружи.
Скрипнула дверь теплицы, из нее вышел высокий мужчина и направился к грядкам. В руках его была корзина, наполненная виноградом.
Синица повернул голову и увидел слегка поодаль еще несколько человек, копошившихся в земле.
Трое мужчин и женщина огородничали внизу. Чувствовалось, хозяйство тут справное.
Синица на зрение не жаловался. На память тоже. Он стал разглядывать «огурчики-помидорчики», в которых сам не слишком разбирался. Вот капусту, картофель не спутаешь! Монахи выращивали все на свете. Салат, петрушка, укроп… По забору были высажены плодовые деревья. И «братие» трудились, не покладая рук.
Петр никогда не видел старика Баумгартена. Он запасся, само собой, фотографиями, но их оказалось на редкость мало. Не слишком удачные, не резкие, они явно оставляли желать лучшего. А паспортное фото… Паспорт в Германии – «аусвайс» действителен десять лет. С тех пор дед изменился. Лина, вот, сказала, он бороду отрастил… Ну, так и начнем с бородатых!
Можно было не гадать, а выйти из сыроватого дома на вольный воздух, да спросить. Но Петру стало интересно. И хотелось взглянуть на этого человека, о котором он много думал, ни с кем этим пока не делясь.
Кто он? Каково ему пришлось? Чем жертвует? Он стар – жизнь уже позади. Но у него же все в порядке. Хорошая и любящая семья. В доме достаток. Так что приключилось? А с ним определенно что-то не так. Не могла же гибель невесты внука сыграть такую роль, что старик взял да уехал и бросил всех. Оставалась смерть Чингиза. Значит, видел и покрывает…
Внизу загомонили. Женщина, жестикулируя, указывала назад. А один из работников, приземистый конопатый мужичок, оглянувшись на теплицу, двинулся и стеклянной двери и скрылся. Немного времени спустя он появился вновь в сопровождении высокого белого как лунь седобородого старика, с усилием передвигавшего ноги. В руках у конопатого был объемистый рогожный мешок, обвязанный бечевкой.
– Брат Степан, – услышал отчетливо Синица голос приземистого, – давай, я тебя тут посажу! На воздусях, дорогой ты мой, орешки перебирать, тебе и веселее! И мы тута, и ты – сидя, и польза всем. Благолепие, – сильно напирая на «о» добавил он.
Брат Степан? Этот сосуд скудельный? Быть не может! Но это и впрямь оказался старый Баумгартен.
Под толстенным деревом, в котором несведущий в ботанике Петр не сумел бы опознать липу, стоял широкий стол, а по бокам скамейки.
– Это дело, брат Парамон. Я с вами тут посижу. Мне уж, как вам, работать не под силу. А орехи – это хорошо!
– Вот и ладно. Сестра Ксения тебе сейчас одеялко и под спину чаво сообразит. Ксения Ильинишна, будь ласкова…
– Иду, иду уже! Кака у яво келья? Написано? – быстроглазая юркая мелкая женщина в белом платочке и темно синем в мелкий горошек платье резво вскочила и чуть ли не вприпрыжку понеслась в сторону жилища Степана. Он неожиданности Синица отпрянул от окна, но, подумав с минуту, двинулся ей навстречу.
Он встретил женщину на полпути к комнате Степана, поздоровался, назвался и коротко объяснил, что ищет Баумгартнера по поручению его семьи.
– Дык, это… Петр Андреич, зайдемте тады со мной, я вас сведу. Брат Степан туточки, хворый он, а мы мигом!
Они заглянули в келью. Там было так же сиротски пусто, как и на фото. В нос ударил резкий запах дезинфекции.
– Сестра… Как мне вас называть? Обязательно сестрой? А можно Ксаной? – Синица вопросительно глянул на женщину. Сколько ей? Пожалуй, лет тридцать пять? Выглядела она моложаво. Крепенькая, краснощекая, эта сестра или нет, рада была новому человеку.
– Дак зовите, как хочете! Мы деревенские, свои Ксюшкой кличут, а я у дьякона в прислугах, дак он… сестрой Ксенией! – охотно отозвалась она.
– В прислугах? – переспросил Петр, чтоб поддержать разговор.
– Я тутошняя, с под Казани, а как померли все мои, дак… Замуж кто возьмет? Ни кола, ни двора, школу от тожа… только шесть годков и ходила, дак… А так я все по дому – и постирушку, и штопку, и шить и вязать! А шти и хлебушко или там блинцы – дак лучше Ксюши никто на деревне не могет! Вот отец Питирим меня и взял. По хозяйству! – уютно ворковала Ксана, быстренько извлекая из простого деревянного шкафа серое солдатское одеяло, комковатую подушку в полосатой наволочке и толстую вязаную мужскую куртку.
– Ксаночка, вы сказали – «хворый». Он заболел? Степан Францевич простудился? – Петр напрягся. Он сам не очень понимал, отчего с волнением ждал ответа.
– Кокой там! Он… пошлите скорей! Яму худо на ветру, – вдруг спохватилась Ксана, – айда, Петр Андреич. А… рази ж семья не знат? – на ходу добавила она.
– Нет! Расскажите, пожалуйста. Они все очень волнуются. Давайте, я помогу! – с этими словами Синица забрал у Ксаны узел с теплыми вещами, приготовившись внимательно слушать.
Этот печальный рассказ словоохотливая простодушная Ксюша начала так:
– Да вишь ты, Андреич, там у себя… он, брат Степан, к нам с Хермании пристал… Дык вот, стал он у себя хворать. Душно, грит. Задыхаюсь! Кости все ноють, сам похудал. Кажная холера, грит, вяжется.
А к дохтуру – ни-за-что! Он упрямыый! Переморщимся, грит. Не такое видали. А только время идет – яму хужей и хужей. И, стало быть, однако, пошел. Ну, там ему – херманские доктора анализы всяки, уколы, да то, дасе… А потом пошушукались и говорят.
Сестра Ксения остановилась. Она слегка порозовела от волнения, рот ее приоткрылся, обнажив редкие желтоватые зубки. Руки она свела ладонями на груди.
– Белакровия, вот что у брата Степана болить! – старательно выговорила Ксана. И чуть погодя добавила еще одно слово, нисколько его не переврав. Лейкоз!
Дальше уж осталось немного. Упрямый дед разозлился на весь мир. Какого рожна вдруг умирать? Он пожил бы! А вместе с тем он не хотел родных мучить своими болячками. Жалел…
Ксана не знала толком, отчего он решил уехать. В монастыре любили посудачить. А тут такой предлог! Не каждый день к ним на остров приезжают постояльцы «с самой Херманьи» – мордашка сестры Ксении сделалось серьезной.
– Говорили, у него была родня с Волги. Будто, мальчишкой он тут нередко жил на каникулах. Будто, как заболел, потянуло его в здешние края. Одно, между тем, знали точно. Брат Степан тут имел знакомца. Даже больше. Отец Мефодий из Сергиевской церкви был родным братом жены Степановой сестры!
Петр присвистнул. Эх, где его ребята! Луша бы точно разобралась, какая это вода на киселе. Не то, что он! Впрочем, не слишком важно.
А Ксана продолжала. Дед, по ее словам, был большой домосед.
Да, Петр слышал.
Но человек родственный. Всегда всем открытки к праздникам писал. Охотно их приглашал к себе. И верующий! Он с этим Мефодием, хоть тот православный, любил о библии толковать. Короче говоря, как-то они с дедом Степаном сговорились.
Степан тогда один уже ехать не хотел. Он выписал в Мюнхен этого Мефодия и тот его доставил в Свияжск. С тех пор Баумгартен и сделался братом Степаном. Живет же он безвыездно тут. И молится целый день!
– Но он тяжело болен. Ему уход нужен. Удобства. Здесь в келье этой… даже ведь и помыться… А как врачи? – задал вопрос Синица, до сих пор слушавший Ксению, не перебивая.
На лице женщины появилось какое-то новое выражение, скользнула хитроватая улыбка.
– Дак брат Степан… больной, а богаатай, да-а. Почитай каждый день врач. То сюды, то туды… У няго машина туточки, дык возют. И он… где у няво чумодан, там спить. Здеся… он тока днем. А спить тама.
Она хихикнула и глянула на Синицу, который сначала ничего не понял. После осторожных вопросов ситуация постепенно прояснилась.
Старый и больной Баумгартен нуждался в уходе. Есть он тоже не мог, что дадут, иначе говоря, что готовили другим. И для него все организовали лучше некуда.
Он жил не здесь, а в монастыре в удобной теплой квартире. Там же столовался. Имел в своем распоряжении машину с водителем. К нему из Казани ездили врачи. Когда надо, его самого возили в больницу, благо дорога хорошая и близко. Но это все.
Целыми днями дед молился. Ни с кем, кроме монастырских, не знался, и знаться не хотел. Только эти заброшенные сюда судьбой бедняги его и видели. Они жили при монастыре «из милости». И помогали тут, чем могли. А сам старик писем не писал. По телефону не говорил. И с каждым днем становился все слабей…
Петр лихорадочно соображал. Смертельно больной Баумгартен? Да, старый, но он сейчас стал похож на свою тень, если сравнить с последним фото. Оно, слегка смазанное, сделанное полгода назад на пасху в кругу семьи, отличалось все же, как небо от земли от нынешнего облика старика. Крепкий пожилой мужчина с проседью, с морщинистым, но мужественным загорелым лицом сделался ветхим старцем.
Как же вести себя с ним? Линин дед умирает и знает это. Его право – распорядиться своей жизнью. Ему совсем нечего терять. Ия,вообще чужой ему человек и атеист. Так он пошлет меня подальше и будет прав. Он – глубоко верующий, ни жены, ни детей не захотел, а тайно от них живет в монастыре… Этот Степан Францевич готовится встретиться со своим Богом. Скоро!
Все эти мысли промелькнули у Петра в голове, пока он, довольно споро, под быстрый говорок Ксении неумолимо двигался к огородникам. Может, повернуть назад? Придумать что-нибудь на ходу? Плюнуть просто? Собрать сведения, побеседовать с врачами, с Мефодием и уехать?
Чутье и жизненный опыт подсказывали Петру, ему будет не слишком сложно раздобыть и скопировать историю болезни, письмо от Мефодия к родным… Он сам, как и Степан Францевич для этих мест был очень состоятельный господин!
Так как?
Бабушка Синицы говаривала: «глаза боятся, а руки делают!» Может, поэтому сейчас он все же шел себе рядом с сестрой Ксенией, стараясь укоротить шаг, чтобы примениться к ее коротким ножкам, но никуда не поворотил. Он лишь нахмурился, чего говорливая спутница не заметила.
Они вышли, обогнули здание и направились по дорожке к липе, где тем временем к ним спиной уселись у стола огородники. Братья все вместе перебирали орехи, а дед глядел.
– Время обеденное, – раздался голос дедова соседа, ссыпавшего в мешок очередную горсть лещины. Через полчасика машина за тобой придет. Брат Степан, я, что просить-то хотел… не подкинешь меня до магазину? Мне б папирос…
– Э, а Ксюша тут как тут. И.. .к нам гости! – перебил себя говоривший.
Все обернулись. Женщина ускорила шаг, взяла у Петра вещи и захлопотала. У нее выходило ловко. Маленькая заминка произошла, только пока она устраивала деда, помогала застегнуть вязаную куртку, пристраивала подушку и укутывала ему ноги.
Синица остался в сторонке под пытливыми взглядами остальных. Те его внимательно изучали.
Интересно! В их монотонную жизнь без событий вошло что-то новое, занятное. Этот рыжий с густыми усами в джинсах с вельветовым пиджаке сероглазый гость совсем не походил на братьев. Поэтому они глядели во все глаза. Все кроме деда! Он, не повернув головы, тихо толковал с Ксаной, благодарил, даже попробовал приподняться. И стало видно, как страшно он слаб.
Дед еще раз сделал усилие… попытка опять не удалась. По лицу Степана Францевича прошла мучительная гримаса.
От Синицы все это не укрылось. Он сделал шаг вперед, открыл спортивную сумку и засиял, надев себе на лицо одну из самых своих обезоруживающих улыбок.
– Здравствуйте! Я не хотел мешать. Но думаю, пора. Меня зовут Петр Андреевич Синица.
С этими словам он извлек из спортивной сумки пиво, сыр, ветчину, хлеб, большую нарядную коробку конфет и предложил.
– Пожалуйста, угощайтесь. Я приехал их Москвы. У меня тут важное дело. Так, что…
При этих словах старый Баумгартен, до сих пор старательно глядевший в пол, поднял на Петра глаза.
– Вы ведь ко мне? – прозвучал его слегка надтреснутый голос.
Петр обещал Рите – только вместе. Но старался уговорить ее остаться. В самом деле, не стоило им появляться вдвоем. Ему следовало осмотреться и разобраться. А ведь ее не оставишь ни на минуту. Она без языка! Он бы и сам боялся, а не только встревоженная девушка.
– Ты слишком красивая! Только появишься – у них зазвонят колокола. Прощай инкогнито! – отшучивался Петр.
Но не было бы счастья… Рита с утра уж немножко куксилась – думала, устала с дороги. А оказалось, не то. Она расчихалась и раскашлялась, горло у нее разболелось.
Синица с помощью двух гостиничных тетушек раздобыл мед и малину, они наполнили термос липовым чаем. И Рита, укутанная в теплую шаль, позволила надеть на себя вязаные носки, кротко свернулась калачиком и уснула. Так и вышло, что он отправился на поиски Баумгартена один.
Он не собирался брать быка за рога. Не рассчитывал даже сразу его найти. Был готов к тому, что старик уехал или даже вовсе не появлялся в Свияжске.
Петр склонялся к мысли, что дед видел, что случилось с Чингизом Мамедовым. И если это попросту Берг… Знает и решил устраниться? Иначе почему он никому ничего не сказал? Почему не взял с собой жену? Зачем не только оставил семью, а вообще уехал из страны? Петр Андреевич к тому ж хотел быть поначалу один, потому, что совсем не знал, как дело обернется. Вдруг придется изображать кого из себя? Что тогда делать Рите? Она и вообще приметная… а уж в стольном граде Свияжске… Нет. Не пойдет! Что он знал до приезда сюда? Что дед замкнулся и почти перестал разговаривать с домашними. Они тоже избегали его, как-нибудь упоминать бог знает почему. Что кот исчез – общий любимец. Кота они, странным образом, нашли…
У Петра не было никаких оснований разыскивать деда, пока он по косвенным причинам не предположил, что тот, возможно, что-то знает… Но вообще хотел оставить это дело. Но… Лина попросила!
И вот – встреча. «Насельники» оживились. К их скромному столу подкрепление оказалось как нельзя кстати. Ксана обрадовалась конфетам, взяла одну, потом другую и засмущалась как девочка. А дед Степан встал без посторонней помощи, выпрямился и решительно проговорил.
– Петр Андреевич? Сейчас машина придет. Хотите поговорить? Вы можете поехать со мной.
Петр отметил, что старик говорил правильно, много лучше жены с дочерью. По сравнению с Генрихом он был просто златоуст. Не смотря, на физическое недомогание, в нем чувствовалась внутренняя сила. Петр не стал спрашивать ни о чем, тем более, возражать. Он кивнул.
– Я готов. Поедем! У меня для вас есть письмо от внучки. Я приехал…
– Да, знаю. Она мне посылает переводы. Умница девочка. Предупредила старика, как и что.
– Брат Степан, а курево? Можно мне с вами? Я тебе только что…– встрял давешний сосед.
– Извини, Митрий. Нету теперь папирос. Сигареты. Мы заняты. В другой раз! – буркнул дед.
Рита, проснувшись, не сразу поняла, где находится. Под окном разговаривали, смеялись, потом кто-то запел. Кто это… где… Постой, она в России. А что это за язык? Ясно, не немецкий. Тогда какой? Очень знакомое слово «курасон»… Постепенно ее сознание прояснялось. У входа в гостиницу «дом купца Каменева» мужской голос, а потом еще и два женских слажено пели под гитару на испанском! Она неплохо знала романскую группу. Слышно было прекрасно. А когда снаружи перешли от вокала к прозе, Рита уже хорошо разобрала, что к чему. Это были приезжие, туристы.
Еще один голос, мужской, погромче… Теперь они перешли на английский. Речь шла о том, что двое уезжают в Казань, а двое останутся в гостинице. Испанцы, два архитектора на несколько дней.
У них был сопровождающий, гид. Парень, которого туристы называли Алекс, проводил своих подопечных, простился с ними до утра и повез отъезжавших в аэропорт.
Синица сел в машину со стариком. Они вместе пообедали в его комфортабельной квартире. Неспешный разговор их шел о семье. Старый Баумгартен рассказывал. Он объяснил, как сложилось у них на новом месте. Как Марта нашла работу. Как ее дети росли. Про внуков говорил охотно и ласково. Почти без напряжения. Особенно о Лине. Но вот он стал делать паузы. Веки его отяжелели. Голос зазвучал приглушенно.
Петр видел, что старик устал. Он предложил ему не стесняться и прилечь.
Сейчас будет сопротивляться. Отвергнет с негодованием, еще, пожалуй, разозлится как на брата Митрия! – с несколько запоздалым сожалением Петр глянул на собеседника и приготовился извиниться.
Но дед неожиданно кротко закивал и… лег. Не прошло и нескольких минут, как он заснул.
Синица подождал полчаса. Он никуда не ходил без книжки. И сейчас похвалил себя в который раз за предусмотрительность. Прошло еще минут сорок пять… В двери повернулся ключ, и вошла женщина. Оказалось, к деду ходит медсестра. Процедуры, уколы… Делать нечего, надо было уходить.
Когда Петр пришел домой, он застал такую картину. В кресле заботливо укутанная, сидела его болящая Рита, а перед ней…
– Что я вижу? Да мне тебя нельзя оставить одну даже на часок! – с несколько наигранным энтузиазмом включился он.
– Ты меня познакомишь? Целых два кавалера, серенада! И вдруг – я. Меня зовут....
– Петер, ребята не понимают по-немецки. Они испанцы. Мы сегодня познакомились, – голос девушки звучал так, что не приходилось сомневаться. Она все еще больна.
– Ой, тебе лучше не разговаривать. У меня паршивый английский. Но ничего. Так ты тут не скучала? Я рад. Сейчас я буду тебя кормить. Ты выздоравливай! Завтра продолжите общаться!
С этими словами он вежливо, но решительно выставил молодых архитекторов, и они отправились к себе. А потом рассказал Рите обо всем, что узнал и увидел.
Они поужинали и она уснула.
На следующий день Петр снова отправился к деду. А Рита с испанцами решила осмотреть островок.
Так и пошло. Монастырская жизнь, что делать! Он спал на кушетке, Рита – на двуспальном ложе. В девять они завтракали. Синица договорился за очень умеренную мзду, и им готовила горничная. Она на тяжелом деревянном подносе приносила обильный завтрак из монастырского хозяйства. Рита еще сопела и кашляла. Но аппетит у нее не пропал. Петр же всегда ценил хороший харч. И они уплетали за обе щеки яичницу, отличный творог с густой сметаной, румяные сырники или блины. К горячему чаю им полагался гречишный мед собственного сбора и два сорта варенья.
Кофе они варили сами!
Рита была в этом вопросе без претензий. Ей нравилось, когда Петр о ней заботился, священнодействуя с любимым напитком. Особенно, чудный запах свежесмолотых зерен. Но она вполне обходилась чем-то другим, если того требовали обстоятельства. Не то Петр. Что-что, а кофе! Одним словом, он, не слишком надеясь на сервис в монастыре, взял с собой все необходимое. А в первый же день приезда раздобыл плитку у вахтера.
После кофе полагалась пауза. Петр устраивался в кресле. Рита – у него на коленях. Они подробно и с удовольствием обсуждали прошедший день. Планировали предстоящий. Делились предположениями. Думали, как и о чем тактично спросить деда, а где, наоборот, промолчать. Когда набраться терпения и подождать. А где, все-таки, продвинуться, хоть чуток вперед.
Потом Петр уходил к Баумгартену. Старик для него изменил свой распорядок дня. В «странноприимник» он больше не ходил. Вовсе перестал молиться, чему с неудовольствием удивлялся свояк Мефодий. Не ходил и в церковь на службы, где он исправно бывал, если здоровье позволяло. Только процедурная сестра и через день врач нарушали ход их беседы. В конце недели ему следовало быть в больнице в Казани. Он об этом заранее предупредил Петра. Тому стало казаться, что старик к нему по-своему привязался. Он его ждал!
– Петр Андреевич! – как-то начал он поутру, когда явился Синица на велике, одолженном у вальяжного Мефодия.
Того трудно было представить на такой легкомысленной машине, но факт есть факт. И Петр, сделав несколько кругов по острову, прибыл точно в срок, как договорились, радуя пунктуальностью сердце строгого деда.
– Вы знаете, что я серьезно болен, – старик явно волновался. – Я вам тут много порассказал. А вы слушали. Не перебивали. За это вам спасибо. Знаете, не каждому расскажешь! Но и не каждый выслушает. А уж поймет… Об этом нечего говорить! Так вот. Я старый человек. Я жил свою жизнь. В другое время рос. Родители мои… Они были люди, конечно, не этого века. Не этого и воспитания. Я, видите, мастер. Учился я меньше, чем хотел. Работал – много. У меня было, что помогает жить – руки. Было и что мешает – правила! Еще от отца. У нас дома… мы пели, играли на гармонике, рисовали. Еще мы писали дневники. Как только научились писать, нам мама дарила маленькую тетрадь. Для дневника. И як этому привык. В последние годы я там о нашей семье пишу. Ну, обо всем. О празднике тоже… Который зовут «Октоберфест». Не знаю, надо ли гордится… Ну, все равно!
Постепенно речь его стала спокойней. Он немного помолчал, а затем кивнул.
– Тут такого рода дело. Вы видите, я болен. Вот вы… хотите спросить. Я же вижу! Я сам хочу рассказать. Но не могу. Я в субботу уеду в Казань, а вам оставлю ключ. Тут на столе будет вас ждать вот эта толстенькая тетрадь.
Он снял с шеи простую серебряную цепочку с незатейливым ключиком и отдал ее Петру.
– Ну… я.. .или… Мефодий вам объяснит, – начал Степан Францевич и снова заволновался. – Обещайте! Кто знает, может, я останусь в больнице. Тогда вы ко мне приезжайте. Приедете? Мне хочется знать… Ну, я вас позже спрошу!
На следующий день Петр и Рита решили прийти вдвоем. Баумгартена она больше не боялась. Прошла уже почти целая неделя. Она наслушалась рассказов о нем, а раза два, выздоровев, подсматривала за «своим парнем», как она стала мысленно называть Синицу и стариком, когда те выходили на прогулку. Эту коварную акцию спланировал Петр. Он показал Рите, когда и где прятаться.
Синица выгуливал деда регулярно. Для этого у него имелся складной стул на колесиках. Петр катал его по саду. И Рита просто пришла пораньше и устроилась между густым кустарником и кирпичной стеной, огораживающей сад. Очень удобно! Петр делал круги по дорожке. Значит, он поворачивался спиной. Можно было сколько хочешь на них любоваться, а потом выбраться и уйти к себе.
Обычно дед уже ждал Петра. Иногда он выходил на крыльцо. А иногда сидел в комнате, приоткрыв дверь, чтобы Синица не ждал, пока ему отопрут. На этот раз дверь была закрыта. На ней…
– Петер, листок! – кивнула девушка. – Там что-то написано, видишь? Эх, мне надо выучить русский. Не черта не понимаю и это…
– Постой. Я должен… Ох ты, понятно, же, что в любой момент… Но все равно не ждешь. Все равно врасплох застанет…
– Что? Он…?
– Нет, он жив. Ему стало ночью плохо. Он вызвал сестру, а та – скорую из Казани. Баумгартен в больнице. Но… ты подумай! Он не забыл ее попросить меня об этом предупредить! Эта записка, что тут висит. Она же мне!
Петр и Рита принялись совещаться между собой, затем отправились советоваться с Мефодием и медсестрой. Любой, связались с больницей, узнали ее адрес и, наконец, решили обдумать все случившееся дома.
Мефодий – племянник деда Степана, человек средних лет с окладистой бородой, солидный, с брюшком и лысиной, говорил низким голосом с длинными паузами. Он объяснил, что положение серьезное. Старику дали морфий. Поговорить с ним нельзя.
Племянник жил неподалеку. Сам он собрался навестить дядю завтра и обязался ездить к нему впредь через день. Он сказал, что поговорит с врачами. И сообщит, конечно, семье.
– Я, вернее, мы приехали уговорить его вернуться! Но я вижу…– огорченно начал Синица.
– Что вы, надежды нет никакой! Куда уж там – переезд! Я думаю… Они, семейные его… жена-то захочет сюда приехать. Он раньше не разрешал! Дядя Степан, знаете… он упертый, не хотел и все. А, что теперь говорить, это все равно поздно.
– А у меня к вам дело. Дядя-то! Он дал мне поручение. У вас есть ключик? – Мефодий внимательно глянул на Петра. Петр не сразу понял, о чем он. Ключик? Да, от ящичка.
– Ох, из-за всего, что произошло, совсем забыл… Вот он, на цепочке, я ее сразу надел и не снимаю.
Мефодий с интересом взглянул на ключ, протянул было руку, но отдернул.
– Маленький какой! Ну и коробочка небольшая. Зайдем к нему, мы ж рядом. Это быстро, – озабочено добавил он. Когда они вошли к Баумгартену, в квартире был порядок. Только на столе стояла недопитая чашка чая, рядом лежало свежее вафельное полотенце.
– Вот, видите, Петр Андреевич. Дядя Степан хотел вам свои записи передать, на столе оставить. Он думал – если станет хуже, так в больницу поедет. Но сам! А вышло.. .то что вышло. Я вам сейчас… это такой ящичек. Дядька любил, знаете, по дереву работать. Раньше! И сделал, вот. Ну, шкатулкой у нас бабушка называла. Сейчас так не говорят. И… это ключ от нее. Сейчас я вам принесу. Мефодий вышел в другую комнату. Раздался скрип его шагов и шорох открываемой дверцы. Спустя минуту он появился. На его лице было растерянное выражение. Рот слегка приоткрылся.
– Петр Анреевич! Не знаю, что и думать. Все обыскал. Нету! – с этими словами он машинально снова отдал ключик Петру.
Синица бурчал себе под нос какую-то банальность, вроде того, что человек, мол, предполагает… а Бог…
Да! Он хотел обратно плыть по реке, не спеша, потом… может, в Казани поболтаться. Получить удовольствие от жизни. Снять номер в лучшей гостинице или наоборот, позвонить в Москву и попросить ребят найти здесь концы. Можно ведь наоборот, вернее совсем иначе – остановиться на частной квартире. Чтобы вообще не было чужих.
А что вышло? Как говорит брат Мефодий «вышло то, что вышло!»
Баумгартен в больнице в тяжелом состоянии. Ему дают сильные болеутоляющие. Днями прилетит жена, а пока у него Мефодий. Врачи единодушно говорят, что конец близко. Никакой надежды. В себя он не придет.
– И не надо, что вы, Петр Андреевич, кроме мучений его уже ничего не ждет. Один единственный раз за все время лучше ему стало… Ненадолго. И знаете – Казань не Свияжск. Город большой. Тут у нас всякой твари по паре. Так он меня попросил…
Маленький круглый доктор с лысой, как шар головой, одышливый и улыбчивый живчик, вдруг оглянулся через плечо и зашептал.
– Я вам по секрету… Громко не хочу. Знаете, Мефодий-то огорчится. Но брат Степан, как они его тут кличут, меня просил, и я ему немецкого пастора добыл. Тут есть. Ничего, явился! Такой… нестарый мужичонка. Пришел, знаете, в костюме с галстуком, чин чином. И они часа два шептались.
– Это что же… вроде исповеди? Я сам мало что знаю. Я атеист, – Синица ощутил какую-то неловкость и тут же разозлился.
Что за черт? Когда это он стеснялся своих убеждений?
– Я знаю по книгам – у православных есть соборование, обряд перед смертью. В чем суть – не моего ума дело. А тут что?
– Так и я вроде вас. Но теперь все уверовали по команде. Да ну! Не моя епархия. Были бы здоровы, – доктор вздохнул и улыбнулся.
