Николай Гейнце
Дочь Великого Петра
XVI. Петербургский гость
Княгиня Васса Семеновна позвонила.
– Попроси сюда княжну Людмилу Васильевну… Она, вероятно, где-нибудь в саду, – отдала она приказание явившемуся на звонок лакею.
– Ее сиятельство княжна изволят быть у себя в комнате, – почтительно отвечал лакей.
– А… Так попроси ее сюда.
– Слушаю, ваше сиятельство.
Лакей вышел.
– Пусть плутовка повторит при мне то, что вчера говорила вам, пользуясь дозволением прогуляться с вами в парке… – шутливо заметила княгиня.
Князь, уже снова сидя в кресле, счастливо улыбался.
В это время в дверях террасы появилась Людмила Васильевна. Она была особенно хороша. Несколько смущенный, растерянный вид придавал ее лицу и всей ее фигуре особую прелесть.
– Вы меня звали, мама? – сказала она после небольшой паузы.
Князь вскочил с кресла при ее появлении. Княжна как-то особенно церемонно присела ему.
– Да, звала, плутовка… Нечего из себя строить наивную овечку, – начала княгиня. – Ты знаешь, зачем сегодня пожаловал к нам князь в полной амуниции?
Княжна удивленно вскинула свои глаза на мать, но тотчас сообразила, что та не желает, чтобы князь Сергей Сергеевич знал о вчерашнем ее разговоре с матерью. Она бросилась к ней.
– Мама, простите…
– Чего прощать-то… Нет, ты нам скажи, знаешь или нет?
– Знаю… – смущенно отвечала княжна, бросив искоса взгляд на князя Сергей Сергеевича.
Тот положительно пожирал ее влюбленным взором.
– Ну, так и ответь ему сама…
Княжна молчала. Княгиня с улыбкой смотрела на нее.
– Стыдно, князь, говорить на девушку неправду, – вдруг обратилась она к князю Луговому, – ишь что выдумали, что моя Люда согласилась вчера на ваше предложение быть вашей женой. Бедная девочка, какую небылицу возвел на тебя князь!
Последняя фраза относилась уже к дочери.
– Мама, он сказал правду, – произнесла, вся вспыхнув, княжна Людмила Васильевна.
– Вот как, ну, значит, извините, князь, поклепала на вас понапрасну. Дочка-то моя, видно, без меня разговорчивее. Значит, ты знаешь, – вдруг оставила она шутливый тон и обратилась к дочери, – что князь приехал просить твоей руки. Ты согласна, согласна и я.
Князь уже стоял около своей невесты. Они оба преклонили колена перед тоже вставшей княгиней Вассой Семеновной. Та положила им на голову руки, затем обоих перекрестила и поцеловала.
– А теперь пойдемте завтракать, – заметила княгиня.
Все двинулись в столовую. Завтрак прошел очень оживленно. Княгиня продолжала шутить с дочерью и своим будущим сыном, но на княжну Людмилу эти шутки не производили уже того конфузящего впечатления, как первый шутливый вопрос матери на террасе.
Конечно, не только весь зиновьевский двор, но и все Зиновьево быстро узнало о событии в барском доме, о том, что «ангел-княжна», – иначе не называли княжну Людмилу не только дворовые, но и крестьяне, – невеста. После завтрака жених и невеста вышли в парк, чтобы на досуге помечтать о радужном, казалось им, будущем, открывавшемся перед ними.
Князь остался в Зиновьеве обедать и пить вечерний чай и только поздним вечером возвратился к себе в Луговое. Там ожидала его новая радость. К нему неожиданно приехал гость из Петербурга, друг его детства и товарищ по полку, граф Петр Игнатьевич Свиридов.
Это был красивый, высокий, статный блондин, с темно-синими большими бархатными глазами, всегда смотревшими весело и ласково. Вместе с князем Луговым он воспитывался в корпусе, вместе вышел в офицеры и вместе с ним вращался в придворных сферах Петербурга, деля успех у светских красавиц. До сих пор у приятелей были разные вкусы, и женщины не являлись для них тем классическим «яблоком раздора», способным не только ослабить, но и прямо порвать узы мужской дружбы.
– Петя, хороший, какими судьбами! – радостно встретил князь Сергей Сергеевич своего друга, вышедшего на крыльцо навстречу хозяину-приятелю.
– Благодаря тетушке, дружище…
Друзья обнялись и расцеловались…
– Какой тетушке?
– Ты знаешь, их у меня в России такое бессчетное множество, что не только я не знал их всех в лицо, но даже и по имени.
– Так что же?
Приятели вошли в это время в кабинет князя.
– Так вот, я получил известие, что в Тамбове умерла одна из этих тетушек, графиня Надежда Ивановна Загряжская, умерла бездетной, и единственный ее наследник являюсь я, твой покорнейший слуга.
– И давно умерла?
– Умерла она с полгода, но мне дали знать об открывшемся наследстве всего с месяца полтора тому назад. Я, конечно, взял отпуск и покатил сюда. Устроив кое-как дела, хотя и не окончив их, я решил отдохнуть от милого Тамбова, где положительно задыхался от пыли и жары, где-нибудь на берегу струй, и вдруг вспомнил, что твое именье здесь поблизости и, главное, что ты находишься в нем… Я тотчас айда к тебе.
– И отлично сделал, более чем отлично, это просто счастливый случай.
– А что?
– Потом, потом, а теперь позволь мне переодеться. Я весь день пробыл в парадной форме.
– Куда ты ездил этаким франтом?
– Сейчас все узнаешь… Так позволишь?
– О чем тут спрашивать! – улыбнулся граф Петр Игнатьевич.
Князь позвонил. С помощью явившегося камердинера он начал переодеваться, не переставая задавать вопросы усевшемуся в покойном кресле приезжему другу.
– И большое тебе досталось наследство?
– Как тебе сказать. Приехать стоило.
– А именно?
– Два дома в городе. Имение небольшое в пяти верстах от Тамбова, душ около трехсот. Дом, конечно, с полной обстановкой, усадьба тоже – полная чаша.
– А деньгами?
– Тысяч около шестидесяти.
– Это ты верно сказал, что стоило приезжать… И неужели ничего не растащили?
– Вообрази, ни одной нитки. Там такие сторожа сторожат, каких я в первый раз в жизни вижу.
– Какие же?
– Старик со старухой – обоим лет более двухсот, но здоровы и бодры и так держат всю дворню, что те по струнке ходят. Они-то мне все с рук на руки и передали. «Ни синь пороха, батюшка-барин, ваше сиятельство, не пропало после покойной вашей тетушки», – говорят. И я им верю.
– Да, – задумчиво проговорил князь, – здесь такие люди встречаются, но в Петербурге и Москве народ испортился.
– Это ты правильно, вор народ стал.
Туалет князя был кончен, и вошедший лакей доложил, что подано ужинать. Друзья отправились в столовую. Беседа снова полилась.
– Скажи мне, кстати, Сергей, что у тебя здесь на днях произошло? – спросил граф Свиридов.
– А что такое?
– Да на последнем привале мой кучер и лакей выслушали от содержателя постоялого двора целую историю о какой-то чертовщине, которая здесь, у тебя, произошла, будто ты раскрыл какую-то старую беседку, где и нашел два скелета.
– Это правда, – отвечал князь Луговой.
– Как правда?
– Говорю, правда.
– Вот так штука. А я готов был держать пари, что все это одна сплошная сказка.
– Я и сам думал, а вышло не то.
Князь Сергей Сергеевич подробно рассказал графу Свиридову о легенде, окружающей заветную беседку в парке, легенде, оправдавшейся в первой ее половине страшной находкой, о ходе работ, проведенных для того, чтобы открыть ее, похоронах найденных человеческих останков, словом, обо всем, происшедшем два дня тому назад.
– Завтра я покажу тебе эту беседку.
– Завтра, почему же не сегодня?
– Сегодня? – спросил князь, и голос его дрогнул.
Он невольно посмотрел в окно, выходящее в парк. На землю уже спустилась темная летняя ночь. В тенистых аллеях парка мрак был еще гуще. Граф Петр Игнатьевич заметил смущение князя Сергея Сергеевича и поймал этот взгляд.
– Ты что это, брат, – насмешливо заметил он, – в деревне-то стал трусить не только живых, но даже мертвых.
– Какие пустяки! – вспыхнул князь Сергей Сергеевич. – Пойдем после ужина.
Князя более всего взбесило то, что его приятель угадал причину, почему он хотел показать беседку не сейчас, а завтра.
– Если очень страшно, то уж пойдем лучше спать, – все еще насмешливым тоном заметил граф Свиридов.
– Ты, брат, не валишь ли с больной головы на здоровую, кажется, сам труса празднуешь, – отпарировал князь Луговой.
– Ну, это, брат, стара штука. Способ простой, когда совестно сознаться.
– Самое лучшее, посмотрим, кто струсит, – отвечал князь.
– Съедим последнее блюдо и пойдем. А вот тебе наливка для храбрости.
– Не забудь и себя.
– Не забуду, выпью.
Князь налил наливку в серебряные бокалы. Друзья с наслаждением выпили душистую влагу из сока черешен. Встав из-за стола, они вышли на террасу.
Парк был действительно окутан мраком, но в цветнике было сравнительно светлее, так как на него падал слабый матовый свет последней четверти лунного диска. Князь Луговой, взяв под руку графа Свиридова, спустился с террасы в цветник и направился к той аллее, которая вела к заветной беседке. Несмотря на то что место где стояла эта беседка, было, как мы знаем, вычищено, все же деревья на нем были гуще, нежели в остальном парке, а потому вечером это место казалось мрачнее. Князь Сергей Сергеевич и граф Свиридов молча шли по дорожке, в конце которой виднелась полянка, на которой высилось теперь темное здание беседки.
Луна в это время, как нарочно, скрылась за облаками. Оба были нервно настроены. Оба готовы были бы с удовольствием вернуться в уютную столовую или в менее уютный кабинет, но обоих удерживал стыд сознаться друг перед другом в этом чувстве, которое они оба называли трусостью. Они подошли уже к выходу на полянку, как вдруг луна вышла из-за скрывавшего ее облачка и ее матовые лучи пробрались на полянку и осветили открытую дверь беседки.
Оба друга остановились как вкопанные невдалеке от входа в нее. Они оба увидели, что на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко друг к другу две человеческие фигуры, мужчина и женщина. Абрисы этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном свете, рассмотреть же их лица и подробности одежды не было возможности. Оба друга заметили только, как потом и передавали друг другу, что эти одежды состояли из какой-то прозрачной светлой материи.
– Однако, – первый заметил граф Петр Игнатьевич, – видно, для здешней молодежи не особенно страшна эта беседка, когда они тотчас же стали ее избирать для любовных свиданий.
Князь Сергей Сергеевич ничего не отвечал. Он стоял рядом со своим другом, бледный, с остановившимся на представшем перед ним видении взглядом. Он сразу понял, что перед ним не живые люди, а призраки, что это духи умерших в беседке людей посетили свою могилу.
– Что с тобой? – дрожащим голосом спросил граф Свиридов, который вдруг сам почувствовал какой-то инстинктивный страх, физически выразившийся в том, что по телу графа, особенно по спине, забегали мурашки.
Но не успел князь ответить, или, лучше сказать, не успел граф Петр Игнатьевич повторить свой вопрос, так как князь Сергей Сергеевич стоял по-прежнему точно в столбняке, как за беседкой, в нескольких шагах от них, раздался дикий, безумный хохот и послышались удаляющиеся шаги.
– Это он, – произнес князь Сергей Сергеевич и пошатнулся.
Граф Свиридов, несмотря на охвативший его тоже почти панический страх, успел подхватить приятеля и не дать ему упасть. Когда он посмотрел снова на дверь беседки, внутри последней никого не было.
– Он имеет выход с другой стороны? – спросил он почти бесчувственного князя Лугового, продолжая держать его в своих объятиях.
– Нет… – после большой паузы, несколько придя в себя, произнес князь Сергей Сергеевич.
– Не может быть! – возразил граф Петр Игнатьевич.
– Ты видишь, все исчезло. Можешь убедиться, – заметил князь, уже совершенно овладев собою. – Войдем.
Они вошли в беседку, представлявшую, как известно, круглую башню с одной дверью.
– Это странно! – взволнованно воскликнул граф Свиридов.
– Я тебе порасскажу еще много странных вещей, – ответил князь Сергей Сергеевич.
Друзья возвратились в дом, нельзя сказать, чтобы под хорошим впечатлением от всего ими виденного и перечувствованного.
XVII. До рассвета
Князю Сергею Сергеевичу Луговому и графу Петру Игнатьевичу Свиридову, когда они вернулись в дом, было, конечно, не до сна. Они уселись в уютном кабинете князя Сергея Сергеевича, мягко освещенном восковыми свечами, горевшими на письменном столе и в двух стенных бра.
Окна в парк были открыты, и в них тянуло тою свежестью летней ночи, которая укрепляет тело и бодрит дух. Нервы обоих друзей были напряжены до крайности. Оба еще находились под свежим впечатлением перечувствованного ими перед роковой беседкой. Некоторое время они молчали.
– Чем же это объяснить? – первый нарушил это молчание граф Петр Игнатьевич.
– Объяснить… Ну, брат, объяснить это едва ли чем можно… Надо принимать так…
– Это ужасно!.. Я бы, кажется, будь на твоем месте, сейчас бы уехал из такого страшного места.
– А я между тем не уезжаю, хотя сегодня не первый раз испытываю проявление этой таинственной силы…
– Не в первый раз? – удивился граф Свиридов.
– Да, дружище, не в первый.
Князь Сергей Сергеевич передал своему другу о своем сне накануне того дня, когда была открыта беседка, и видение, которое было на другой день…
Тот слушал внимательно и, когда князь кончил, воскликнул снова:
– Это ужасно!
– А ты еще считал меня трусом…
– Прости, я ведь не знал…
– Когда мы шли по твоему настоянию в беседку, я чувствовал, что что-нибудь да случится, – заметил князь Луговой.
Снова оба замолчали.
– Кстати, – первый начал Петр Игнатьевич, – призрак говорил тебе о любимой девушке, в которой твое счастье… Она-то у тебя есть?
– Есть… – отвечал князь Сергей Сергеевич, – ведь я сперва на радостях встречи, а затем вследствие этого переполоха позабыл тебе сказать, что я женюсь…
– Ты… женишься…
– Да… Я сегодня сделал предложение и получил согласие.
– То-то ты был в таком параде. На ком?
– На княжне Полторацкой.
– Вот как! Где же ты откопал такое существо, которое оказалось способным пленить твое ветреное сердце?.. Она должна быть совершенство, так как мы с тобой, несмотря на то, что у нас разные вкусы, разборчивы.
– Ты не ошибся, княжна Людмила действительно совершенство…
– Покажешь, конечно?
– Непременно.
– Где же она живет?
– У ее матери имение в нескольких верстах от Лугового…
– Ага, значит, соседка…
– Ближайшая…
– Какова же она из себя?
Князь Луговой, совершенно оправившийся от недавнего волнения, восторженно стал рисовать перед своим приятелем портрет княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Любовь, конечно, делает художника льстецом оригиналу, и, несмотря на то, что княжна, как мы знаем, была действительно очень красива, из рассказа влюбленного князя она выходила прямо сказочной красавицей – действительно совершенством.
Граф Петр Игнатьевич слушал друга улыбаясь. Он понимал, что тот преувеличивает.
– Посмотрим, посмотрим, – заметил он, когда князь кончил описание физических и нравственных достоинств своей невесты, – если ты прикрасил только наполовину, то и тогда она достойна быть женою князя Лугового.
– Достойна! – воскликнул князь Сергей Сергеевич. – Она-то достойна. Достоен ли я… Ты увидишь сам, что я не только не преувеличивал ничуть, но даже не в силах был воспроизвести перед тобой ее образ в настоящем свете… Это выше человеческих сил.
– Одним словом, ни в сказке рассказать, ни пером описать, – засмеялся граф Свиридов.
– Не смейся, убедишься.
– Тебе же хуже.
– Чем?
– Я влюблюсь и начну отбивать…
– Ты этого не сделаешь!
Голос князя как-то порвался. Шутка друга больно кольнула ему сердце.
– А что, если действительно княжна Людмила полюбила его только потому, что жила в глуши, без людей, без общества? Нельзя же в самом деле считать обществом тамбовских кавалеров…
При этой мысли князь Сергей Сергеевич почувствовал, как похолодела в нем вся кровь.
Граф Петр Игнатьевич заметил произведенное его шуткой впечатление.
– Да ты, кажется, всерьез принимаешь шутку и впрямь испугался моего соперничества, – сказал он.
– Нет, не то, голубчик! Только прошу тебя, не шути так, мое чувство слишком серьезно.
– Хорошо, хорошо, не буду.
– Мало ли что на самом деле может случиться! – как бы думая вслух, произнес князь Сергей Сергеевич.
– Ну, ты действительно влюбился до сумасшествия! – воскликнул граф Свиридов. – На тебя даже нельзя и обижаться. За кого же ты меня принимаешь, если думаешь, что я способен, даже при полной возможности, отбить невесту у приятеля.
– Ты можешь это сделать невольно.
– Как так?..
– Да так… Ты слышал, что «он» сказал: «Адские силы против вас».
– Спасибо и за то, что, по твоему мнению, я одна из адских сил…
– Они могут действовать через тебя.
– Нет, голубчик, у меня на груди крест есть. Но оставим этот разговор. Можешь, если опасаешься, даже совсем меня не знакомить с твоей невестой.
– Нет, отчего же… Мы пойдем к ним завтра же. Прости меня, я действительно говорил несообразности. Я так взволнован… У меня нет-нет, да и до сих пор звучит этот смех…
– Какой смех?
– Да тот, который мы слышали у беседки.
– А я так позабыл его.
– Я слышу его второй раз.
– Второй раз!
Князь Сергей Сергеевич рассказал графу обстановку первого его любовного признания княжне Людмиле Васильевне, подаренный ему первый поцелуй, после которого послышался тот же резкий смех около беседки.
– Она очень испугалась?
– Да, но я успокоил ее, первый придя в себя, и объяснил ей, что это крик совы.
– Разве совы так кричат?.. Я ведь безвыездно жил в Петербурге и встречал сов только при дворе, в виде старых статс-дам… Те не кричат, а ворчат и злословят, – с улыбкой сказал граф Свиридов.
– Да, совы кричат почти так.
– Может быть, это и действительно кричала сова?
– Нет… Я-то знаю, что это не сова, а «он».
– Почему же ты так уверен?
– Да потому, что тогда, когда мы слышали этот смех издали, солнце еще не заходило, а совы кричат только ночью…
– А сегодня?
– Сегодня мы слышали этот смех совсем близко. Он совсем не похож на крик совы. Так они не кричат.
– Гм, – промычал граф Свиридов, – тебе и книги в руки. Но бросим этот разговор. Успокойся только, если ты даже настоишь на том, чтобы я поехал к твоей невесте и познакомился с ней, я за ней ухаживать не буду.
– Верю я тебе, верю. Говорю, прости меня… Ведь простил?
– Что же с тобой делать, ты сумасшедший. Расскажи-ка лучше мне, как начался этот твой деревенский роман.
Князь подробно стал описывать свою первую встречу с княжной при погребении его матери, затем визиты его в Зиновьево, прогулки по саду и недавний разговор о беседке.
– Так это она тебя натолкнула на мысль открыть беседку?
– Она.
– Этого я ей никогда не прощу.
– Как не простишь?
– Не исполни ты ее каприза, мы бы сегодня не были свидетелями всех этих ужасных вещей и давно бы спокойно спали. А теперь посмотри, ведь светает, – заметил граф Петр Игнатьевич.
Действительно, в открытые окна кабинета лился уже свет утренней зари, мешавшийся с тусклым, мерцающим светом догоравших в подсвечниках и бра свечей.
– Пожалуй, действительно, этого бы не было, – улыбнулся князь Сергей Сергеевич.
– Конечно, ишь какая… Пусть ты из-за нее не спишь ночей. Она будет твоей женой. А я тут при чем, что по ее милости должен тоже не спать. Слуга покорный. Пойдем-ка в самом деле спать.
– Я велел поставить тебе постель в моей спальне.
– Отлично, поболтаем еще немного… Только чур, больше не вести никаких разговоров с призраками.
– Не накликай.
– Ты, кажется, заставляя меня спать в одной комнате с тобой, пускаешься на хитрость, надеясь, что мы вдвоем-то с ними справимся.
– Ты неисправим, Петя… Все тебе смешки.
– Да что ж прикажешь мне, плакать, что ли… Пусть существуют призраки и привидения. Они сами по себе, а я сам по себе. Я им не мешаю, пусть не мешают мне и они. Я смотрю на вещи эти проще. Готов верить и готов и не верить.
– Тебе хорошо, это тебя не касается.
– И тебя, мой милый, едва ли касается. Во всем этом все-таки есть доля расстроенного воображения.
– И даже в том, что ты видел и слышал в беседке? – удивленно посмотрел на него князь Сергей Сергеевич.
– Да, быть может, это все была лишь игра лунного света.
– Если ты так сам себя умеешь успокаивать – благо тебе.
Князь позвонил.
– Так идемте спать, – зевнул граф.
– Идем.
В сопровождении вошедшего камердинера оба друга отправились в спальню, разделись и легли, но еще долго не засыпали, беседуя о всевозможных вещах. Впрочем, их разговор не касался теперь ни Лугового, ни Зиновьева, граф Свиридов рассказывал своему другу о петербургских новостях. Они заснули наконец, когда солнышко уже поднялось над горизонтом.
Проснулись оба друга после полудня, но свежие и бодрые. Молодость и здоровье делают то, что несколько часов подкрепляющего сна перерождает совершенно человека. Все испытанные потрясения вчерашнего дня как не бывали. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души князя Сергея Сергеевича. Друзья с аппетитом позавтракали и закурили трубки, когда вошедший лакей доложил, что лошади поданы.
– Ты едешь? – спросил граф Петр Игнатьевич.
– Мы едем, конечно, вместе.
Граф Свиридов отвечал не сразу.
– Ты не хочешь? – тревожно спросил его князь Луговой.
– Нет, отчего же, поедем… Надо еще переодеться…
– Конечно.
Через полчаса оба друга на лихой четверке уже неслись по направлению к Зиновьеву.
Княгиня Васса Семеновна с истинно русским радушием встретила товарища будущего мужа своей дочери. Княжна Людмила грациозно присела графу Свиридову. Он, глядя на нее, не мог внутренне не сознаться, что князь Сергей Сергеевич отнюдь не пел ей вчера особенно преувеличенных дифирамбов.
Счастье, озарившее, подобно солнцу, всю ее, придавало особый блеск ее красоте.
«Она произведет положительно фурор в Петербурге!» – мелькнуло в голове графа Петра Игнатьевича.
Побеседовав с полчаса на террасе, княгиня извинилась хозяйственными делами и отпустила молодых людей погулять в саду до обеда.
– Но, княгиня… – начал было граф.
– Вы не вообразили ли себе, что приехали с официальным визитом? Мы не в Петербурге, у нас, по-деревенски, это не водится, без хлеба и соли не отпущу…
– Благодарю вас…
– Притом вы свой… Вы друг князя, а друзья моего будущего сына мои друзья…
Граф раскланялся. Княгиня ушла во внутренние комнаты, а княжна Людмила, в сопровождении жениха и графа Свиридова, спустилась в сад.
Граф не произвел на нее особого впечатления. Вся поглощенная созерцанием своего милого «Сережи», как княжна уже мысленно давно называла князя, она не обратила внимания на характерную, хотя совершенно в другом роде, красоту графа Петра Игнатьевича.
Оценила эту красоту другая. Это была Таня Берестова. Она не только сумела незамеченной посмотреть на приезжего офицера, но даже пробралась в сад и, незаметно скользя между кустов, хоронясь и затаив дыхание, все время следила за статным белокурым красавцем.
«Это вот не чета князю… – думала молодая девушка. – Он перед ним совсем пропадает… В Петербурге, может, и еще лучше есть… Это здесь, в глуши, нам все за диковину кажется».
Таня мечтой неслась на берега Невы и создавала в своем воображении царские дворцы, палаты вельмож, роскошные праздники, блестящие балы, с толпой блестящих же кавалеров. Обо всем этом она имела смутное понятие по рассказам княжны, передававшей ей то, что говорил князь Сергей Сергеевич, – фантазия Тани была неудержима, и она по ничтожному намеку умела создавать картину.
Для графа Петра Игнатьевича, не говоря уже о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро с другом своего жениха, княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Далеко не радовали эти звуки Татьяну Берестову. Веселье в саду, долетавшее в окно ее каморки, хотя и выходящее на задний двор, до физической боли резало ей ухо и заставляло нервно вздрагивать.
– Ишь, раскатываются! Весело! – злобствовала она, уже успевшая достаточно разглядеть друга князя Лугового и налюбоваться на него.
– Посмеется хорошо тот, кто посмеется последний, – вспоминалась ей почему-то французская пословица, которую она слышала от мадам, отпущенной из дома княгини Полторацкой с год тому назад.
