Никита Владимирович Чирков
Декорации
Эобард
Эобарду было уже пятьдесят пять лет, несмотря на это, он имел довольно крепкое телосложение, которое, вкупе с внушительным ростом в два метра, придавало ему очень грозный вид. Короткие седые волосы и легкая щетина на свету отливали серебром. Но особенно на его худом лице выделялись большие, глубокие глаза.
– Вы требуете от меня и моих людей результатов, я понимаю это, – Бенджамин старался быстро отчитаться, – они делаю все необходимое для устранения проблемы, вы это знаете, я это знаю. И я не буду лишний раз вспоминать, как мало у нас было времени для подготовки такого сложного полета. Поздно искать виновных, важно найти решение, которое уже было бы у меня, будь совет безопасности под вашим руководством чуть более дальновидным.
– Умело. Предсказуемо, но умело. Я спрошу кратко, дабы ты не впадал в демагогию: кому выгодно устроить подобную акцию?
– Это обвинение?
– Нет, конечно же, нет, – явно упивающийся своим доминированием, рассуждал Эобард, – лишь мысли вслух.
– Ну, раз вы так утверждаете! – Подыграл Бенджамин, не скрывая фальшивой фамильярности.
Они смотрели друг на друга, практически поджигая все возможное вокруг. Министр воспринимал его как провокатора. Бенджамин видел в противнике упертого глупца, жаждущего контроля, страшащегося перемен.
– Несколько дней назад, – размеренно начал Эобард, разомкнув замок на груди и упершись руками в стол, он почти навис над Бенджамином, но говорил спокойнее, следя за оппонентом, – случилось нападение на наших и ваших людей в Природных землях. Увенчавшаяся успехом атака унесла многие жизни, уничтожив дорогое имущество и создав очередной прецедент в отношениях между природными людьми и… остальными. Это случилось, как ни странно, накануне запуска корабля Пилигрим – важного и громкого событию. Следите за мыслью, Бенджамин?
– Зная ваш склад ума, при всем уважении, это не сложно.
– Это забавно, ведь будь на твоем месте кто иной, более… адаптивным, скажем‑с так, то сейчас все было бы иначе.
– Но вам приходится иметь дело со мной.
– Но мне приходится иметь дело с тобой, – размышляя, произнес Эобард, явно подводя к чему‑то, четко выговаривая слова, – и с тем, что было создано твоими руками. Помимо того, какую мне приходится хранить тайну, а я не люблю, чтобы мне навязывали подобное против моей воли, ты, Бенджамин, стал моей личной головной болью. Долгие, очень долгие месяцы мы с тобой обсуждали не просто факт существования Искусственного Интеллекта, создавать который никто не просил, а важность его интегрирования в кратчайшие сроки. Созданный вашей троицей чудо ум должен был, по твоим громким тирадам, спасти нас всех от нас же самих. Ты поправь, если я ошибаюсь, – министр вспоминал слова, наигранно жестикулируя, – человек – совершает ошибки, а ИИ предотвратит это, позволив нам всем, как ты там говорил: "использовать свой потенциал по назначению".
– Сами еще не видите, как ошиблись тогда? – Бенджамина отвечал лениво, явно устав от речей оппонента.
– Мысль, которая меня не отпускает, и замечу, на первый взгляд отлично вписывается именно в твой стиль игры, Бенджамин, как раз, как человека, всегда знающего все на два шага вперед.
– Я раньше терпел такое отношение, да, но с меня хватит уже этой надменности…
– Что если, между поджигателем и пожарным нет различий?
– Это смешно! – Практически теряя терпение, поднялся со стула Бенджамин, все так же глядя в глаза Министру, – от вас я такого не ожидал, а, уж поверьте мне, планка была и так низка. Вы вправду считает, что я или кто‑то по моей указке мог устроить этот акт насилия – Бенджамин переходил на повышенные тона, чувствуя жгучую боль от одной лишь мысли о том, что лично его обвиняют в смерти Майи, – вы перешли все дозволенные границы, обвиняя меня в этом! Мне нечего больше вам сказать!
Он не заметил, как кричал последние слова, чувствуя яростный гнев, испытывающий дисциплину на прочность.
– Я не тебя обвиняю, – внезапно спокойно и понимающе отрезал Эобард, а после, используя планшет со стола, открыл проекцию изображения на стене позади Бенджамина. Обернувшись, тот увидел программный код, который на черном фоне пробивался белыми символами.
– Это часть кода, является виновником в потери связи со спутниками над территорией Природных земель и, в частности, лагеря Саламис.
– Почему я не знал? – резко выбросил Бенджамин.
– Так же, подобный след был замечен нами в момент потери связи с Пилигримом и подтвердился, когда исчез Новый горизонт. Уверен, ты уже заметил сходство и понимаешь, почему мы здесь одни. Это встреча не ради речей, не ради жажды крови или охота на ведь…
– Это обвинение… – закончив за Эобардом, Бенджамин снова сел на стул, погрузившись в размышления.
– Мои люди, крайне дотошно проверили информацию и все следы кибератаки. Они не могли ошибиться, этот структурный код уникален, меня заверили в этом. Да что уж там, тебе этот код должен быть знаком лучше всех. Ты причастен к его созданию и того, кто обладает им по праву рождения, если уж можно так выразиться.
– Этого не может быть… – от гнева не осталось и следа, лишь смятение.
– Почему? Потому что оно лучше, чем любой из нас? Неужели искусственный разум не воспользуется одним из самых укоренившихся способов достижения цели в жизни своих создателей – манипуляции?
Бенджамин практически машинально хотел поправить министра, уточнив принадлежность гендера к женскому полу, а к не мужскому или неопределенному, ведь это не он, это – она, и имя ей Кассандра. Имя, которое он произносил в основном, лишь при Майе, Итане и Эобарде, а в ответ слышал только от первых двух. Но сейчас он отдернул себя, зная, как очеловечение может сыграть против него.
– Но она находится в изоляции, в том самом бункере, названия которому нет. А до нее никому не добраться потому, что доступ к ядру возможен лишь при вскрытии электронного замка, у которого два ключа, один из которых у вас, второй у меня. Конечно, если вы не попытались сделать копию моего, что я считаю невозможным, уж Итан в этом вопросе постарался. И я не смолчу о том, насколько это противозаконно.
– Я соблюдаю условия нашего договора по ее сдерживанию!
– Значит, вы думаете, это я настолько наивен, раз самолично пошел бы на поводу амбиций?
– Да. Думаю, что так.
– А я думал, вы давно поняли: стремлюсь я лишь к объединению, а не замещению. Первое что мы сделали, когда осознали ее работоспособность – это изолировали от мира, и вы это знаете. Такие меры были предприняты не только из‑за невозможности в таком случае контролировать развитие, а также, в не меньшей степени, из‑за объективного страха того, что случится, если мир узнает о ее существовании раньше, чем это будет необходимо, – Бенджамин увидел во взгляде Эобарда, что распинается он зря, упустив важное.
– Но, – начал он медленно, рассуждая больше для себя, – вы ведь и так это знаете. Одно из условий сотрудничества заключалось в запрете вам и вашим людям даже приближаться к Кассандре, как минимум без моего присутствия или доверенных лиц, во избежание непредвиденных ситуаций. Тогда почему вам известно, что это такое и как вы смогли ее сравнить, не имея ни доступа к Кассандре, ни программного кода?!
– Это сейчас не важно.
– А мне кажется, как раз наоборот! Ваши люди, каким‑то образом получили этот код и тот, с которым его можно сравнить, значит, смогли физически пробраться к ядру, а это нарушение закона. И вот назревает закономерный вопрос: откуда тогда мне знать, что ваши руки или руки тех, кому вы приказали, не создали провокацию, как раз для законного шанса взять меня и все ЦРТ под полный контроль? Я получу эти ответы, иначе…
– Когда, я сочту нужным, – строго отрезал Министр, – тогда ты и получишь нужные ответы! Прошу не забываться! Не в том ты положении, Бенджамин. Найдена причина, средство атаки, которая уже второй раз ставит жизни людей под угрозу смерти. Это случилось под вашим руководством, из‑за вашего детища, и мне нужны не просто решения, мне нужно понять, кто виновен и каковы мотивы!
Наступила напряженная тишина. Бенджамин прекрасно понимал, как Эобарду важно держать все под контролем, это единственное, в чем они были хоть как‑то схожи. Но последние дни, начиная с гибели Майи, Бенджамин прекрасно осознавал, насколько все выходит из‑под этого же контроля. В особенности он чувствовал это, когда в очередной раз в голове возникала крайне редкая для него мысль: «я устал». И вот сейчас он узнал про еще один скелет в шкафу, который вносит свою переменную, с которой, в целом, он сможет жить и не принял бы подобного откровения так близко к сердцу, если бы не одно но: это было так предсказуемо, а он не догадался.
– Я вот пытаюсь понять: это обвинение в мой адрес или в адрес Кассандры? – Набрав в легкие воздуха, медленно заговорил Бенджамин.
– Отличный вопрос.
– Ставки для меня куда выше, чем для вас, так же, как и риски. Все‑таки в моих руках первый полет к Новому горизонту, за стройкой которого следил весь мир, не говоря уже о Саламисе, так же созданном ЦРТ – люди знают, кто все это сделал. Так что, это я советую не забываться, а то ведь, кто знает, чем еще вы там занимаетесь за закрытыми дверьми в то время, пока обвиняете меня в навязывании технологий.
– Вот это мне и не нравится в тебе, Бенджамин. На все у тебя есть ответ, контрмера, запасной план и лишний туз в рукаве. На все есть решение и твоя надменность так и кричит миру: «я лучше». Слишком уж ты хороший, слишком правильный. В моей работе невозможно чего‑то добиться, не умея читать людей, а ты – довольно противоречивый объект с большими возможностями. Не забывай, моя работа знать не только врагов внешних, но и внутренних.
Возникший в глазах министра обороны азарт несколько смутил Бенджамина, ибо много раз они уже обсуждали все свои притязания друг к другу. Сейчас что-то изменилось, пришел к неутешительному выводу Бенджамин.
– Поначалу твоя история кажется настоящим вдохновением для молодежи: рос в приюте, лишенный семьи, смог проявить свои интеллектуальные таланты и был принят вперед очереди в университет при ЦРТ. Что‑что, а система образования заслуживает всех своих почестей и славы, это я признаю. И вот ты работаешь над маленьким, но секретным проектом под руководством Кристофера Дентона, который стал для тебя больше чем просто начальником, ведь твои проблемы с дисциплиной и социализацией уже давно проявили себя. Все шло более‑менее гладко, пока не случилось несчастие. Погибли люди и почти целый отдел был уничтожен. Выжило тогда три человека: ты, Майя Миронова и Итан Майерс. За следующие пятнадцать лет, вы трое изменили все. Возможно, таков мир науки, я не знаю. Но именно ты стал главой разработок ЦРТ, именно ты всегда знал все ответы и был на шаг вперед. Ты никогда не обладал лидерскими или дипломатическими качествами, это не было тайной. А тут чуть ли не светило науки, способный из воздуха создавать продукт и всегда, всегда имеющий козырь в рукаве. В тот момент, когда мир переживал Сбой и казалось, что ЦРТ придет конец, а причастным к проекту – судебные повестки, ты мастерски нашел выход из положения жертвы, навязав свои правила игры. Может быть, Сбой был организованной акцией? Мне по сей день кажется, что все пляшут под твою дудку, не успевая понять, как меняется мелодия, ведь ты наперед знаешь нужду человечества.
– Если урок истории закончен, то мне пора звонить…
– Что тогда случилось Бенджамин?
– О чем вы? – Открыто подыграл он.
– Я даже задам другой вопрос: какой же все-таки проект унес две жизни? Нет никаких записей, упоминаний или концепта. Люди, которые работали под твоим началом тогда либо не помнят, либо не хотят говорить, либо, что самое интересное, они сами до конца не понимали конечной цели эксперимента, делая лишь свою долю, без видения общей картины. Что уж говорить, у твоего… эксперимента были лишь номер, даже кодового названия не присвоили.
– У меня нет на это времени и к нашему делу это отношения не имеет.
– Я ведь искал информацию, но, как мне доложили: случился сбой в базе данных, и многое было стерто, из‑за чего правду уже не найти. А ты ведь так и не вернулся к этому проекту, почему?
– Тогда погибли люди.
– Я думал, мы говорим начистоту?
– История одна, и она неизменна.
Бенджамин видел, как Эобард строго оценивает его, глядя из‑под тяжелых бровей прямо в его глаза, выискивая не просто лазейки, а целые рычаги, дабы сдвинуть пласт брони, скрывающий темные пятна истории.
– Буду честен с тобой, я на распутье. От меня ждут решений, многие из которых чреваты многими непредвиденными исходами. У меня есть все полномочия и, как мы убедились, причины, чтобы заставить тебя дать мне и моим людям полный доступ к так называемой Кассандре ради подтверждения или опровержения ее причастности к атакам на нашу сеть. Будь я человеком опрометчивым, то уже бы сделал это, посадив тебя под замок до официального суда за государственную измену. Более того, это вполне могло бы полить свет на темные места в твоей истории, и, как ты заметил, у меня есть все поводы не верить тебе, – Эобард немного выдохнул, сменив гнев на милость, – но мы оба понимаем: все это слишком просто, да и на доске есть фигура, которая остается в тени.
– Мы закончили?
– Об этом, пока знаем лишь мы двое и моя команда, – продолжил министр, игнорируя вопрос, – но ведь есть еще один человек.
И снова Бенджамин удивился мотивам министра, который так красочно подвел его к тому, чего он даже не ожидал и совершенно не был готов сам принять такое решение, во всяком случае, пока что. Чередуя обвинения с домыслами, они проговорили самые актуальные варианты, поставив для себя необходимые пометки на будущее, дабы не быть взятыми врасплох, и сейчас, после всего этого, они сошлись к одному разумному мнению – в необходимости учесть того, кто идеально подходил на роль теневого игрока.
– Вы хотите, чтобы я поговорил с ним…
– Ты и он – хорошие друзья, у тебя будет больше шансов.
– Нельзя недооценивать Майерса, особенно сейчас. Одного разговора будет мало, если он вообще состоится.
– Состоится! В твоих же интересах, – твердо отрезал Эобард. – И дабы вывести его на откровения, напомни ему, от кого мы получили основной алгоритм вашей Кассандры.
Бенджамин не находил слов. Сдача позиции бьет по его уверенности, зарождая пугающую мысль, что он не настолько хороший игрок, каким себя считал.
– Что, я вижу, ты – удивлен? Это была часть сделки после Сбоя – его взятка. Я ее принял, создал закрытую группу и на время забыл, лишь поглядывая на то, как мои люди восхищаются вашей, что уж таить – гениальностью. Ведь им потребовалось несколько лет, чтобы разобраться что к чему. И я советую отправиться к нему немедленно, ведь время идет против нас, Бенджамин.
– Всего один вопрос: не требуйся вам мое разрешение, а именно ключ для доступа к ней, вы бы стали вводить меня в курс дела?
– Это последнее, о чем ты сейчас должен думать.
Ильза
Небольшая кофейня располагалась через дорогу от главного входа городской больницы в одном из жилых районов. Сама больница слабо выделялась архитектурой или внешним видом от окружающих многоэтажек разных высот. Персона, на встречу с которой шла Ильза, связалась с ней через обратную связь информационного портала, где усердно трудилась система фильтрации поступающих данных, зачастую переполняя "корзину" быстрее, чем донося до необходимых лиц действительно важные сообщения. София, так зовут женщину, захотела рассказать историю своего ребенка, трудившегося в Природных землях и так не вернувшегося после нападения. Она будет ожидать Ильзу в дальнем углу кофейни, где при входе слева располагалась барная стойка с журчащей кофемашиной, а остальное пространство занято уютными столами и диванами в минималистичном стиле. В заведении было светло и чувствовалась какая‑то теплая атмосфера.
Ильза заказала себе горячий напиток и заняла место в самом углу наискосок от входа, сев спиной к стене. Не прошло и пары минут, как к ней подсела женщина, лет пятидесяти и, как заключила журналистка, заметно измотанного вида. Она была одета в больничный халат поверх обычной кофты, по всей видимости, только‑только уйдя со смены или же попросту на обед, что, разумеется, было вполне естественно для места, где каждый третий человек – это работник больницы. Седые волосы затянуты в крепкий пучок на затылке, а короткие ресницы слегка подкрасила черной тушью – она явно следила за собой. Но больше всего в ней притягивали ее глаза – с мелкой россыпью морщин вокруг, они казались Ильзе самыми добрыми и теплыми их тех, которые она видела в своей жизни.
– Здравствуйте Ильза, меня зовут София. У меня не мало времени, так что я перейду сразу к делу… если вы конечно не против, – добавила она, как будто для приличия.
– Конечно, я готова вас выслушать, иначе бы не пришла.
– Отлично, уже рада нашему, так сказать, взаимному пониманию. Вы наверняка уже слышали официальное заявление, – Ильза кивнула, – и прекрасно понимаете, не хуже, а даже лучше меня, как работает пресса. Нам четко и ясно дали понять о брошенных силах на спасение людей и восстановлении контроля над территорией, но почему‑то просят лишь смиренно сидеть и ждать.
Пришла официантка, и за столом сразу же наступило молчание, пока та не поставила на стол кофе и не ушла. Ильза взяла напиток и сделала краткий глоток.
– Ну, граница Природных земель под контролем властей, они никого не пустят и, возможно, не выпустят, пока не захотят. Все же, те заборы давно стоят, контроль там сильный.
– Да, да, вы правы, я это прекрасно знаю! – Немного резко выпалила София, чему сама же немного удивилась, – они сказали это во всеуслышание, у нас в больнице даже пришло уведомление – не поднимать провокационные вопросы в пределах учреждения, так как это подстрекает к панике.
– Ха, ну, этому я не удивлена ни разу. Вы говорили, ваша дочь работала там, верно?
– Да. Она там работала. Хотя, что уж таить, для нее это была мечта – вносить свой вклад в нечто большее. Но, знаете, мне было все равно.
– Скажи, а кем она работала в ЦРТ?
– Она работала заместителем директора Саламис. Да, знаю, должность высокая, особенно для ее возраста, но она заслужила ее, она работала больше всех, чем я каждый день горжусь.
– А почему вы остались работать в больнице? Ваша дочь легко могла обеспечить вам хорошую жизнь.
– Что вы, Ильза, она предлагала и не раз. Кристина очень заботливая. Но я работаю уже почти тридцать лет. За такой срок становишься единым целым с этим местом. Срастаешься со стенами, если можно так выразиться. Что мне делать на пенсии? Именно работа не позволяет расклеиться, не позволяет… разочаровать мою Кристину. Я была примером для нее и не прощу себе, если поступлю не так, как она ожидает от меня, и как бы поступила сама.
Почему‑то Ильза не находила нужных под ситуацию слов. Некоторый гнев зародился внутри нее, за которым пряталось ненавистное ей ощущение несправедливости. Ненавистное не из‑за естества своего существования, а непосредственно касающегося ее самой и ее матери, Ольги. Чем‑то София и Ольга были похожи – обе работали, не щадя себя, обе тратили все оставшееся после смен время на воспитание детей, но все же у них было одно очень важное отличие: Ильза была для матери, скорее, рабочим проектом, нежели любимой дочерью. Такого сопереживания, такой любви, которую она наблюдала сейчас в глазах Софии, Ильза никогда не видела в глаза своей матери. Требуя от Ильзы наивысших оценок и безукоризненного послушания, Ольга не чуралась строгих и крайне спорных методов воспитания. Дочь не воспринимала мать как любящего родителя, скорее, как воспитателя, иногда – даже надзирателя. Не говоря уже о том, как отчаянно мать пыталась построить свою личную жизнь – она приводила в дом нового кавалера, но, не успевала Ильза к нему привыкнуть, как очередная ссора или конфликт вычеркивали его из их жизни.
– Вы писали, о наличии у вас какой‑то история, которую мне никто не даст, – проглатывая все неприятные чувства, всколыхнувшиеся с неожиданной силой, медленно произнесла Ильза.
– Да. Понимаете, когда я отправилась в ЦРТ с целью уже напрямую задать вопросы, касаемые спасения моей Кристины, то мне ответили холодно и отчужденно, просто пересказав официальную версию. Казалось, остается лишь ждать… а это самое худшее, что может случиться с родителем – ждать! Но, что же мы можем, верно? Я‑то никто, обычный врач, обычная мама, мало разве нас таких, конечно же нет. Я прекрасно понимаю, что случившееся – не прецедент. Множество людей во всем мире настигла не лучшая участь, и всегда есть тот, кто будет скорбеть, ища виновных и ненавидя судьбу. Далеко идти не надо, прямо через дорогу меня ждут пациенты, многим из которых очень не повезло. И будь я, пожалуй, все же чуть менее ответственна, то бросила бы их, ослепленная горечью, оставила бы все ради поисков моей девочки. Кто‑нибудь обязательно сделал бы так, но я не могу. Пока у меня есть силы, я буду помогать нуждающимся. Буду делать свою работу. Гнев ничего хорошего не сделает, а это самое важное – даже в худшие времени, страшные времена оставаться верным своим идеалам. Поэтому я не могу ничего. А вот вы можете.
София медленно провела рукой по столу и передала карту памяти Ильзе, оглядевшись преждевременно вокруг. Ильза машинально убрала ее в карман штанов, так же осматриваясь по сторонам. Все произошло быстро. Внезапно, София изменилась в лице – слезы, так долго сдерживаемые ею, хлынули из глаз. Она едва слышно всхлипнула, но потом быстро спохватилась и вытерла лицо рукавом халата.
– Я могу вас цитировать? – Аккуратно спросила Ильза.
– Знаете, Ильза, я на распутье сейчас, – смятение читалось невооружённым взглядом, – возможно, мне и хочется сделать… – София старалась подбирать слова, – личный вклад, но, я вот думаю, какую пользу может принести врач больше – работая в больнице, помогая нуждающимся или, пытаясь создать шум в прессе ради дочери, наплевать на других?
Ильза с интересом следовала за рассуждениями Софии.
– Каждый раз, когда встает некий вопрос, я спрашиваю себя, а что бы сделала Кристина?
Ильза осталась одна, в окружении не замечающих ее людей. Убедившись в отсутствии как лишних глаз, так и подозрительного внимания в ее адрес, она подключила карту памяти к планшету, и стоило лишь нажать на пару сенсорных кнопок для прочтения содержимого, как ей на коммуникатор поступил вызов. Около минуты она слушала сигнал входящего вызова скрытого номера. Настороженно выйдя на улицу, огибая идущих по собственным траекториям людей, она встала примерно между больницей и кафе, наблюдая вокруг оживленную картину, в которой она, Ильза, казалась никем не замеченной, а, следовательно, находится в безопасности. Во всяком случае, так она убеждала себя, и смогла, наконец, взять себя в руки и ответить на надоевший звонок. В одно мгновение все напряжение и проработка возможных сценариев оказались неликвидными, ведь знакомый голос четко и ясно потребовал объяснения о задержке ответа, оправдывая исходящий звонок с закрытого номера тем, что на почту Ильзе пришло непростое письмо.
Меньше часа занял путь до офиса ее газеты, практикующей выпуск бумажных изданий в ограниченном тираже и в определенных местах ради ценителей классической подачи информации. Ведь если бумага окроплена чернилами, то изменению не подлежит, а храниться она может крайне долго в то время, как редактирование электронного текста – это вопрос пары минут. Разумеется, работала она не только ради бумаги, ее статьи во всемирной сети обладали особым местом в жизни всех и каждого. Для одних она писала крайне провокационные статьи на самые актуальные темы, для других – было целым испытанием выдерживать ее критику и придумывать ответы на поднимаемые ею вопросы.
– Ты уже кому‑нибудь показывала это? – Спросила строжайшим тоном Ильза.
– Да я сама только раз посмотрела. До сих пор сижу и не знаю, что делать с этим, – ответил редактор. Рита с детства получала наилучшее образование, но была настолько далека от родительского внимания, что самостоятельно познавала мир, и в этом ей помогали немалые деньги семейства, лишь бы она никогда ни в чем не нуждалась. Ей было просто смешаться с толпой – невысокого роста, с блеклыми, безжизненными волосами и фигурой подростка – словно она еще не успела вырасти и оформиться – которую она прикрывала объемными штанами и мужскими толстовками.
– Ты отключилась?
– Обижаешь. Все защищено и проверено. – Рита развернулась на стуле и воодушевленно глядела на Ильзу.
– Отлично, я пока буду смотреть, а ты проверь эту карту памяти. – Ильза подкинула ее прямо Рите в руки. – Не хочу лишний раз рисковать. Включив запись, она надела наушники, и потеряла какой‑либо контакт с внешним миром на это время.
«Здравствуйте, Ильза Этвуд. Вы наверняка помните меня с похорон Майи Мироновой. Тогда вы вложили мне свою визитку в руку, сначала я не понял сути этого действия – все из‑за пережитого шока. Будь у меня иной путь, я воспользовался бы им, но его нет, и мне нужна ваша помощь…»
Потребовалось прослушать видео сообщение четыре раза, прежде чем она уложила все услышанное в некую общую картину, где вопросы перевешивали ответы. Неужели, он и вправду ушел туда, один, без помощи и поддержки? Неужели ЦРТ так обеспокоена космической программой, что забыла о людях, потерявшихся на просторах дикого мира? Неужели существует скрытая угроза, так умело лишающая глаз и ушей самую развитую систему безопасности и наблюдения?
Все эти вопросы словно завели ее в лабиринт, где сразу меняется при каждом шаге мысли меняется архитектура. Без отклика Риты о завершении проверки карты памяти, Ильза так и не заметила бы течения времени, и не получила бы ответ на один из вопросов.
"Здравствуйте, София, меня зовут Соломон Напье, и я работал с вашей дочерью, Кристиной. Я был в Природных землях, когда произошла атака, а ваша дочь в Саламисе … когда все произошло, я был далеко и не имел возможности вернутся в лагерь, чтобы найти ее, чтобы помочь ей. Ваша дочь очень дорога мне, и я не могу оставить ее там. Я знаю, вы переживаете за нее… я тоже. И я не могу сидеть сложа руки потому, что никто ничего не делает. Так же я знаю, что, возможно, вы захотите отправиться туда и найти ее, возможно, даже найти меня, чтобы объединить усилия. Я прошу вас не делать этого, ведь не могу позволить вам пострадать. Кристина там, и я сам найду ее и верну домой, а если она… в любом случае, я не могу это так оставить, потому что она дорога мне. Она больше чем друг. Я говорю все это вам потому, что не хочу, чтобы вы теряли надежду. Когда придет время, даже при самом лучшем исходе, ей нужна будет мама."
