Никита Владимирович Чирков
Декорации
День 10
Соломон
Ильза аккуратно заняла место рядом с Соломоном на скамейке в парке. Специально оставив необходимое пространство, она попросту смотрела вперед, будто бы проходила мимо и решила немного отдохнуть. Поза его была, на удивление, расслабленной, будто бы он беззаботно наслаждался видом, но его измученный взгляд выдавали в нём человека, лишенного всяких надежд и смиренно принявшего свою участь. Соломон лишь мельком взглянул на нее, стараясь не нарушать свой хрупкий внутренний покой.
– Прости меня. – Вырвалось у Ильза, – мы подвели тебя, я и Бенджамин. Случившееся – это ужасно, то, как с тобой поступили – несправедливо. Я бы хотела, чтобы все было иначе, но…
– Но по‑другому не может быть, да? – Он встретился с ней взглядом, – я читал твою статью, она хорошая, нестандартная для тебя. Как вижу, твоя популярность сильно возросла со сменой направления. Жаль, ты не воспользовалась моим видео‑сообщением… Хотя, это была бы старая Ильза, та, что на стороне простых людей, а не системы.
– С тобой поступили несправедливо – это правда, и мне искренне жаль. Но произошло так много, чего ты не знаешь, чего никто не знает! Это сложно понять, и мне самой это не нравится, но все куда сложней, чем тебе кажется.
– Я это уже слышал.
– Сейчас нельзя обличать всех и каждого, иначе ничего и не останется. Мы должны думать о будущем, вопреки чувству справедливости, хотим мы этого или нет.
– Это я тоже слышал.
– Здесь нет ничего личного, но сейчас надо поступить именно так, – она отчаянно, но безрезультатно пыталась достучаться до него.
– И это слышал.
Они посмотрели друг на друга.
– Если ты пришла извиниться, то ты извинилась, можешь идти. Сомневаюсь, что мои надсмотрщики будут рады нашему общению без их контроля. Хотя, возможно, эта встреча уже санкционирована, откуда мне знать, – он говорил отрешенным голосом.
– Я работаю одна, и не причастна к тому, что на тебя повесили…
– Но все же ты скрыла обличающие их ложь улики.
– Что там произошло? – Резко спросила Ильза, – там, в Природных землях, на самом деле. Расскажи мне, пожалуйста…
– Официальная версия существует, если тебе нужна другая, то лучше задайся вопросом, зачем? – Она промолчала, – ты не будешь писать неугодное властям, иначе бы давно использовала мою запись. Я бы на твоем месте уничтожил её, для личного спокойствия. А еще перестал бы задавать вопросы, ответы на которые тебе нужны лишь для того, чтобы чувствовать боль, наличие которой доказывает тебе, что ты – не такая как они. И хоть твоя рука и исполняет необходимое для сохранения большой игры, но ум и сердце все так же преисполнены откровенностью и справедливостью, – Соломон говорил размеренно, аккуратно вкрапливая претензию в голос, что ей стало не по себе. Ильзе казалось, она смотрит на чужого, незнакомого ей человека, являющегося сейчас полной противоположность того, доброго и честного Соломона. Он скромно улыбнулся, чуть расслабился и вернулся к своему занятию: наблюдению за миром в статичной, расслабленной позе человека, который ничего и никого больше не боится, смерившийся со всем, что только может произойти. Он будто бы забыл про ее существование, не подавая виду, что рядом с ним кто‑то сидит.
Ильза смотрела на него, чувствуя пустоту внутри себя, и, как ей казалось, он разделял это с ней. Она встала:
– Ты ошибаешься… и мне очень жаль Кристину, правда… – Ильза ушла, не оборачиваясь, глядя вперед.
Кристина… он думал о ней каждую секунду. Он обещал ее спасти, но подвел… теперь она мертва, а он жив, одинокий, разбитый, отравленный разочарованием в самом себе. Яд коснулся даже сна, хотя трудно назвать сном то, какой ужас ему приходилось видеть по ночам и переживать его снова и снова… но все же, если ночью он съедал себя сам, чуть ли ни радуясь заслуженным, мучающим кошмарам, то днем, воспоминания о ней грели и давали призрачное желание жить. Ее тело было найдено в одной из палаток, куда пытались вбежать люди, прячась от атак военных дронов… что бы погасить скопление, они взорвали ту саму палатку, убив его возлюбленную моментально, пока она… она… Соломон все пытался представить, чем она занималась последние минуты жизни, и никак не мог… но он точно знал, что она чувствовала, ведь сам был преисполнен той же болью и страданием от невозможности быть рядом друг с другом. Каждый раз, как он ощущал тот испытываемый ею страх и одиночество, вынуждающие искать его глазами… почти каждый раз он был на грани, чтобы не заплакать….
Он куда лучше перенес смерть Кристины, нежели ее мама, – еще один человек, которого он подвел… Она так и не нашла в себе силы вернуться к работе и пережить трагедию, – её отправили в санаторий с круглосуточным наблюдением и обязательными сеансами с психотерапевтом.
Соломон все так же сидел на скамейке, рассматривая деревья, пролетающих птиц, людей, проводящих приятные минуты с любимыми. Жизнь, которой его лишили… Он так и будет играть в игру тех, кто следит за ним, пока они не убедятся в полной лояльности. А все для того, чтобы с большим комфортом наблюдать изменения мира, грядущие и неподвластные никому. Те самые, которые уже вносит в мир открытие Кристины, о котором так никто и не узнает, а даже если его вдруг спросят, он со сто процентной уверенность даст отрицание всех подозрений о вопросе бесплодия… люди заслужили этого, и он будет наблюдать, со стороны, молча и не принужденно, как все человечество близится к закату.
Агата
Агата провела последние два дня на планете, где ей было необходимо в срочном порядке отчитаться за все события, произошедшие с момент отправки космонавтов к Новому горизонту. В первый день она адаптировалась к гравитации, что, далось ей достаточно легко – все же на Кесслере были тренажеры, а современная медицина по просьбе вышестоящего начальства ускорила процесс. И вот, лишь сейчас, после всех отчетов, она впервые вышла в Мегаполис – разумеется, все еще находясь под присмотром врачей, которые наблюдали за ней из машины неподалеку, отслеживая ее состояние по сенсорам под одеждой.
Она была шокирована, оказавшись в самом центре Мегаполиса – вокруг были сотни людей и огромные небоскребы, возвышающиеся точно мосты между небом и землей. На Кесслере она знала всех и всё, начиная от имен всех сотрудников, заканчивая каждым углом в любой из комнат и коридоров. Там она никогда не чувствовала себя чужой. Там каждый имел свое место. А здесь, в эпицентре цивилизации, Агата была словно зрителем, но не частью этой системы. Иногда ее толкали плечом, иногда кто‑то что‑то кричал в след, провожая то сухим взглядом, то, что бывало реже, добрым. Помимо людей, Агата не могла привыкнуть к шуму, а в скупе с огромным количеством всего вокруг, она была близка к панической атаке. В космосе тихо, и даже на Кесслере не нужно было искать место, чтобы побыть в тишине и покое. Здесь же, хаос давил на нее со всех сторон. И никто из них не догадывался, что именно она – женщина, стоявшая посреди толпы – повинна в их знании о возможной смерти космонавтов. Они были так слепы… всего лишь марионетки. Теперь она поняла, почему министр Эобард, каких‑то пару часов назад поинтересовался ее дальнейшей судьбой.
– Пока космонавты летят домой, я хочу знать, что же вы решили?
– Я не люблю принимать решения в спешке, не имея всех данных. Нужно дождаться из возвращения…
– Понимаю. Мы с вами кое‑что лично не обсуждали… Гибель космонавтов, которая не потребовалась, так как безопасность была восстановлена. Ваше отношение к этому?
– Моя работа – это безопасность и работоспособность Кесслера и прилегающих проектов. Приказы свыше не моя ком… – Агата резко остановила себя, снова ощутив влияние дисциплины, не позволяющее высказываться против решений вышестоящего начальства. И сейчас это выводило ее из себя, как никогда ранее.
– Вам требуется мое личное или профессиональное мнение?
– Я объясню, – Эобард не скрывал приятного удивления такой реакции, – мне нужен человек, которому я могу доверять, и который будет принимать решения, основываясь на фактах и уж никак не на личных отношениях с людьми, как близким, так и не очень.
– Сейчас я подчиняюсь Бенджамину Хиллу, но мы расходимся во мнении…
– Возможно, это ненадолго. Будем честны, Бенджамин – важная фигура, я бы даже сказала, незаменимая… на ближайшее время. Мы с вами понимаем, что исполнительность его оставляет желать лучшего. Ему трудно работать в команде, он привык сам принимать решения и брать на себя всё, кроме ответственности. Он опрометчив и слишком самонадеян. Лишь видит некую цель, достижение которой стоит любых жертв. Скажите честно, вы, лично, согласны с его методами работы?
– Нет, – ответила она не сразу, – но не уверена, что и с вашими тоже.
– Это хорошо. Вы молодец, у вас впереди вся жизнь и карьера. И я могу с уверенность сказать, что подходить к задачам, особенно таким большим, как «Пилигрим», надо не в бегстве за открытиями, спотыкаясь на ходу, а крайне ответственно и не спеша. Вы уже поняли, чей пример я имею ввиду. Бенджамин плохой руководитель, мы оба это знаем.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– То, что произошло за последнюю неделю – это позор. А ведь никто не заставлял его спешить, никто не требовал кидать все разработки в одну корзину, рискуя первым полетом, чтобы доказать свою гениальность и убедить всех вокруг в своих возможностях. Вы меня понимаете.
Слушая Эобарда, она осознала, на удивление, что во много согласна с ним. Необходим совершенно иной, более взрослый и профессиональный подход к будущим проектам. И она точно знала, что может быть лучшей кандидатурой, чем Бенджамин. Агата решилась поговорить откровенно:
– Я во многом не согласна с руководством Бенджамина, это так. Под моим началом не было бы тех проблем, с которыми мы столкнулись. Но Бенджамин, далеко не тот человек, который просто так уйдет. Раньше не мог, вряд ли сможет сейчас.
– Много изменилось, Агата, не спешите с выводами. Сейчас важно другое: согласны ли вы сделать всё необходимое, чтобы подобных ошибок больше не было?
– При всем уважении, я не хочу идти по головам. Повышение надо заслужить, и наш разговор… не уверена, что вы поступаете иначе, чем Бенджамин.
– Агата, вы меня удивляете. Неужели вы причисляете себя к тем, кто ходит по этим улицам? – Она молча наблюдала за его реакцией, сдерживая себя, чтобы не обвинить его в попытке убить космонавтов, – я понимаю, у вас ко мне есть претензия, из‑за моих приказов, да. Но я хочу сказать вот что, прежде чем вы будете обдумывать мое предложение, разумеется: тот, кто готов принять порой немыслимые решения, всегда будет править теми, кто эти решения исполняет, а все потому, что люди не равны, и чем быстрей вы это поймете, Агата, тем скорее увидите общую картину.
Агата ничего не ответила.
– Смею более не задерживать, впереди много работы, вам еще предстоит объяснить десяти космонавтам, погрузившим себя в «саркофаги», почему они не оказались на Новом горизонте. И вот еще что: программа по освоению космоса не остановится, но ее необходимо реорганизовать. Вы уже поняли, что мне понадобится человек, который возьмет на себя полное руководство космическими программа за пределами Кесслера. Кто не приведет своего психотерапевта для липового отчета готовности, кто не будет ставить мечту выше человеческой жизни. Вы поняли меня.
– Что будет с ЦРТ? – С откровенным интересом спросила она.
– Вы боитесь, что кто‑то будет мешать вам работать так, как вы считаете верным? – Агата не ответила, – ЦРТ будет существовать, но его ждут перемены. Советую не беспокоиться об этом, а делать ту работу, с которой не справляются мечтательные ученые, а в которой нужные умелые руководители.
– Смею полагать, вы знали, чем все закончится. Почему не вмешались в работу Бенджамина?
– Отличный вопрос, Кобэрн. Бенджамин – сам себе главный враг, а, значит, вопрос времени, когда он сам же себя и потопит. Сбой смог доказать многим, что ЦРТ делает то, что хочет, когда хочет и с кем хочет. Но у совета директоров, как и у Бенджамина, были слишком большие связи и слишком глубоко посаженные корни. Чтобы отнять у них монополию и власть, необходимо было что‑то еще, дабы пошатнуть самопровозглашенных королей. Теперь, при благоприятном исходе, конфликт Бенджамина и совета директоров послужит переменам, на которые уже мы повлияем в нужный момент.
Но не спешите с выводами, Агата. Ни мои руки, ни чьи‑либо еще, не причастны к трагическим событиям последних лет. Немного труда стоило, чтобы понять: в нынешнем виде, при руководстве Бенджамина – лишь вопрос времени, когда амбиции и ресурсы, нанесут вреда больше, чем кто‑либо извне. Точка невозврата наступила, и нам необходимо взять все под контроль, дабы впредь делать все правильно.
Во время разговора с министром, она молча хотела оказаться там, где прямо сейчас работают куда‑более близкие ей по уму люди, сбежать от неоднозначного диалога, навстречу не просто новому, а чему‑то необъятному, тому, к чему лишь частично смог коснуться человек, которого она любит. Прошло время, пусть и малое, но ответ все не был найден, вплоть до этого момента. Те чувства, то отношение – это пример чистых и сильных чувств. Но это чувство имело свой побочный эффект: оно опустило ее на землю, до уровня простых людей, среди которых, что раньше, что сейчас, ей было невыносимо. В лицах, которые мелькали вокруг нее, она видела сходство с собой. Она, Агата, прямо сейчас, сквозь холодный пот и разочарование, чувствовала свою примитивность.
Как ни странно, но не встреть она Филиппа, то она бы и не узнала, что такое любовь. Так же, как и он, не встреть ее, вполне возможно, не спас бы космонавтов. Агата не сразу переварила факт, что именно из‑за нее, как женщины, а не руководителя, капитан корабля не потерял окончательный контроль над полетом, приняв верное решение. И чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что если кроме любви, человека ничто не держит в рамках разумного, то, возможно, и правда в космосе нет места людям.
Агата как раз подошла к мемориалу жертв атаки в Природных землях, где среди немногочисленных людей, отдающихся горю, были молодые, лет пятнадцати от силы, ребята. Держа в руках стопки бумажных газет, они предлагали взять их бесплатно.
– Читайте свежий выпуск, только на бумаге! Бумагу не подделать, ее не изменить! Написанное чернилами останется в истории! – Агата взяла одну, не став слушать никого, и сразу же прочла заголовок: «Мотивы определяют отношение к результату, а не наоборот».
Было много слов, в основном факты, но отдельный блок, занял ее любопытство.
«Простой человек, не обладающий знаниями, не нужен в космосе, ведь жизнь его будет потрачена впустую. Он не соберет необходимые данные, не сможет сохранить работоспособность объекта или спасти жизнь. Поэтому только лучшие из лучших, те, кто приспосабливался к жизни в экстремальных условиях, чьи знания стоят выше собственных чувств, пресловутого эго и какой‑то либо выгоды, готовы отправиться туда, где нет жизни примитивному организму. И это та причина, по которой космонавты, вызвавшиеся быть первыми жителями Нового горизонта являются более чем подготовленными сотрудниками ЦРТ и космической программы. Часто люди говорят, человек – несовершенен, но это не совсем так. Без воспитания и обучения человек – примитивное существо, не умеющее созидать, но сама природа дала нам инструменты для познания мира. Да, человек во многом несовершенен, но, у нас есть все необходимое для того, чтобы стать совершенными. Человек способен к развитию, обучению и пониманию самого себя, а главное – своих недостатков, кои, что важно, он пытается исправить. Следовательно, человек совершенен, но это совершенство – труд, отличающий полезных от бесполезных. Совершенный человек, не имеет границ, и космос, про который идет речь – то самое место, безграничное и притягательное, станет доступным лишь тем, кто признает свои недостатки и неудачи, сделают выводы и продолжают стремиться к доступному. Космос – это наше будущее, но не из‑за того, что здесь нам многое уже известно, а из‑за того, что это путь эволюции, путь к развитию.
Космос – это наше будущее. Только лучшие из лучших смогут покинуть эту планету, и отправиться в неизведанные миры, стараясь объять необъятное. А почему? Ответ прост: здесь мы уже в тупике. Возможности и сценарии жизни ограничены. Знания порождают новые знания, и стоит лишь начать, как вернуться к предыдущему существованию практически невозможно. Пилигримы сделали этот шаг, доказав, возможность. Человек – создан для саморазвития и познания мира, явно выходящего за пределы примитивной планеты. Да, их постигла неудача, но это – лишь первый маленький шаг, доказывающий, что человеку есть место в этом бескрайнем мире, что человек способен на великое, стоит лишь научиться пользоваться инструментами. Кто‑то заявит, разделять людей на «совершенных» и «не совершенных» – неправильно. Но именно этот человек не сможет понять того, что я пытаюсь донести: естественный отбор делит людей, которые сами за себя решают, кем им быть.»
Агата читала этот отрывок ещё и ещё, все приближаясь к ответу на вопрос, заданный Филиппом. Агата была согласна с каждым словом в статье, более того, напиши журналистка нечто иное, то вот тогда можно смело было бы добавить в список разочарования еще и работу с ней, как неудачную попытку просветления Ильзы. Но почему‑то, написанные слова отталкивали ее… словно приносили боль, практически невыносимую, вынуждающую Агату мять газету в руках и бороться с желанием выкинуть ее подальше. Причиной тому служил неучтенный факт, который Ильза вряд ли могла бы даже допустить, а именно – важность любви. Именно она спасла космонавтов, потому что Филипп не видел жизни в космосе без человека, рядом с которым все сразу же обретает смысл. Это все было невероятно странно, из‑за чего Агата не могла стоять на месте, а просто шла куда‑то вперед, крепко сжимая газету и напрягая все мышцы лица, в попытке контролировать невероятную, совершенно непривычную ей тоску о любимом мужчине, и страх оказаться одной…
Какой смысл от исследования космоса, если ты один? Ведь никому не будет дела, когда ты умрешь где‑то там, в глубинке, забытый всеми. Работу по изучению космических объектов могут выполнять роботы, возможно, даже лучше людей, по совершенно логичным и простым причинам. И не смотря на то, как восхищают ее люди, тянущиеся к разгадкам тайн науки и познанию неведомых границ неограниченного мира, Агата вдруг ощутила полностью и безотлагательно, насколько разочаровывающей кажется эта работа, если, кроме нее, ничего больше и нет…
Вся история человечества пронизана любовью – люди переживали невыносимые условия, лишь бы вернуться к тому человеку, мысль о котором способна дарить чувство прекрасного в самые ужасные моменты жизни. Раньше ей это казалось примитивным, мол, ничего более, чем любовь и семья человек уже не добьется, вот и держится за единственное оставшееся… Но как только она столкнулась с ней сама, до сих пор не веря, как чувства, привели к более правильному решению, нежели ум… неосознанно, абсолютно естественно, словно некая третья сила создала между ней и Филиппом союз, в итоге спасший космонавтов… как такое возможно? Агате было трудно усвоить этот факт.
Дойдя до небольшого парка, между высотками Мегаполиса, Агата запрокинула голову, посмотрев наверх и впервые в жизни, почувствовала страх перед космосом. Вопреки тому, что именно там она познала важность любви и ощутила себя частью чего‑то прекрасного, мысль о посещении Нового горизонта, или же другой планеты, пугала ее неописуемом одиночеством, бессмысленностью и холодом.
Итан
Итан вновь сел в то же самое кресло, где сидел каждый раз, пытаясь не просто разобраться в собственных проблемах и мучающих его каждый день плохо контролируемых чувствах, а искал выход из сложившейся… Но чем дольше они разговаривали, тем уверенней он подбирался к выводу, вроде бы и так логичному, но не подвластному его пониманию, а именно: возможно, он – лишь пешка в чужой игре.
– Мы не виделись почти неделю, Итан, это вызвано чем‑то конкретным в вашей жизни, или же…
– Это вызвано всем. Если можно так выразиться, уверен, ты понимаешь, – произнес он задумчиво и слегка улыбнулся, – мы хорошо друг друга знаем, думаю, странно будет продолжать обращаться на ВЫ, почему бы нам уже, наконец, не закрыть глаза на разницу в возрасте и общаться, как нормальные люди.
– Не вижу поводов отказаться от твоего предложения, – в ее голосе прозвучало приятное одобрение.
– А по поводу недели… произошли некоторые события, как бы так сказать, крайне основополагающие для переосмысления многих моментов, которые и привели меня сюда, скажем‑с так, если несколько обобщить.
– Очень интересно будет услышать об этом. Надеюсь, ты в порядке, ничего не произошло?
– На самом деле произошло. Пусть и не многое, но, очень и очень важное. И, надеюсь, это не прозвучит странно, но я очень рад, что могу это высказать здесь и сейчас, ведь вокруг меня не осталось людей, способных меня понять и… скажем‑с так, принять грядущее, если оно все же произойдет. Но, сразу отсеку, до этого мы еще дойдем, не хочется спешить, надеюсь, ты понимаешь почему.
– Конечно, как тебе будет удобней.
– Суть изменений в том, насколько хорошо мы смогли ранее разобрать… всю мою жизнь, можно и так выразиться, думаю. Видишь ли, помимо того, что я хочу поблагодарить тебя за поддержку и взаимопонимание, я так же хочу, чтобы ты разделила со мной момент закрепления, так сказать, открытия, которого без тебя, наверное, и не было бы, – Итан в смятении подбирал слова, ощущая не только волнение, но и, впервые за долгое время, определенную уверенность в будущем, – видишь ли, мы ранее обсуждали, что Людвиг… что он не мог ошибиться.
– Я помню это.
– Да. И тогда, встает вопрос: если он не мог ошибиться, значит, происходящее сейчас, по идее, так же часть его плана, верно?
– Это прямой вопрос?
– Да. Да, мне интересно, а то, вдруг, я уже сам запутался, желая прийти хоть к какому‑то выводу.
– Все зависит от точки зрения, Итан. Как бы это не звучало примитивно или шаблонно. Во‑первых, это ты выбрал его, твои действия, взгляды и непоколебимость на пути к своей цели, создали ту цепь событий, благодаря которым появился сам Людвиг и его возможность вернутся в прошлое.
– Парадокс…
– Это так плохо?
– Не хочется быть безвольной марионеткой в замкнутой системе…
– Итан, мы же говорим об совершенно разных точках во времени, верно? Людвиг пришел из очень далекого будущего, насколько я могла понять из твоих слов. Во‑вторых, та точка во времени, откуда придет Людвиг, очень нескоро будет достигнута, а, значит, до нее может произойти все что угодно. Возможно, как ни меняй историю…
– Людвиг все равно придет, – закончил он за ней довольным тоном человека, добившегося прозрения, – ведь если мы в парадоксе, то совершенно неважно, какие решения будут приняты, ведь они уже были приняты, верно?
– А вот в этом я не уверена.
– Почему же?
– Что если никакого парадокса нет? Представь, Людвиг приходит и меняет историю, и все, совершенно спокойно, шагнув в машину времени Бенджамина, он стирает свою временную ветку и создает новую.
– Но мы ведь не сможем доказать этого, зачем тогда допускать такой вариант, если при нем все сразу становится сложней?
– Разве слепая вера помогает?
– У меня два пути, либо – я верю, что все циклично, а, значит, я – безвольная марионетка уже когда‑то принятых решений, либо – будущее не предопределено, и тогда все ориентиры…
– Итан, я думала, ты честен со мной. Ты же пытаешься избежать ответственности, за настоящее и будущее. Почему ты пытаешься обмануть меня?
«Потому что я этого и добиваюсь»: подумал Итан про себя, скрывая удовольствие от расставленной ловушки, в которую она не попалась, а значит, его путь к доказательству своего превосходства, все еще актуален.
– Ответственности перед кем?
– Единственный вариант – это перед самим собой, и ты знаешь это.
– Но раз я не могу доказать, есть ли у меня действительная свобода выбора, влияющая на изменения в будущем, то как я могу брать на себя ответственность за цепь событий, которые неподвластны мне?
– А ты сам, перед собой, забыв о будущем и бремени, которое на тебя повесил Людвиг, хочешь нести ответственность?
– Разве могу я попросту все бросить и уйти в забвение?
– Думаю, что нет. Если бы мог, то Людвиг не выбрал бы тебя, правильно?
Итан улыбнулся, стараясь сохранять скромность, приближаясь к заветной цели.
– Совершенно верно. Но я не знаю, как… как жить дальше? Какой ориентир выбрать, от чего отталкиваться, где определение правильного или неправильного исхода, если все так пластично?
Итан строил из себя разочарованного и одинокого человека, находящегося в таком смятении, понять правильно которое способна лишь она.
– Я думала, мы как раз и обсуждаем эту проблему?
– Да, ты права, и мы сделали очень большую работу, я благодарен тебе за понимание… только вот я не могу разобраться до сих пор с самой главное переменной, чье открытие я и хотел обсудить.
– Я как раз хотела спросить тебя об этом.
– Раньше я думал, что это история между мной и Людвигом… но на деле, в этом еще участвует Бенджамин. Если бы не он, Людвиг бы не появился, но только вот, сам Бенджамин изменил свою судьбу настолько, что мне и не снилось. Не будь Людвига, то он бы так и остался сотрудником неизвестного проекта, маленького отдела… а, значит, нынешняя расстановка фигур уже изменяет историю, и я более чем уверен, что это именно он вносит большие изменения в настоящее, следовательно, и будущее, а не я.
– Интересно. Он знает, что делать и для чего? Это план, или же импровизация?
– Отличный вопрос. Я не знаю… но разве это и не прекрасно, ведь на деле оказывается, судя по ситуации, что это не в моих руках создать лучшее будущее, а в его.
– Именно поэтому ты был так воодушевлен по приходу, Итан? Но ведь если ты знал об этом давно, то почему именно сейчас понял о его роли?
– Я не знаю… не догадывался до этого. Без тебя, вряд ли бы и догадался вообще, и от этого мне нужна помощь.
– Чем я могу помочь тебе, Итан?
– Если от него зависит будущее, то тогда зачем было вешать всё на меня? Он создал машину времени, логично, что именно его руки буду править мир в лучшую сторону. К тому же, я и так бы делал все то, что и привело Людвига в наше время, моя ветка не сильно изменилась, а вот его – очень.
– Возможно… возможно Людвиг рассчитывал на это изначально? Раз Бенджамин взял на себя сам такое бремя, то, как и любому человеку, ему нужна помощь и поддержка, нет?
– Сомневаюсь. Не тот характер, не тот человек. Мы слишком с ним разные, несмотря на то, сколько лет мы работали вместе. Дальше такое вряд ли возможно, дело в чем‑то другом.
– А кто сказал, что мы должны ему помочь? – Итан почти сдержался от улыбки, предшествующей полной победе, – Итан, а что если суть была как раз в том, чтобы он был лидером перемен?
– Что же тогда делать нам? Неужели просто оставаться в стороне?
– Я думаю, мы поймем, когда придет время. Но я бы очень хотела не остаться в стороне, и я уверена, что ты поможешь мне так же, как я помогла тебе, Итан. Бенджамин один, мы должны сделать многое, чтобы его работа и труд не пропали, иначе, все твои жертвы будут зря… к сожалению. Людвиг, возможно, именно этого и ждал, именно к этому и вел тебя, ты так не думаешь?
Удивительно, думал сейчас Итан, когда он только пришел сюда, то всерьез был уверен в полном провале. Разбитый и лишенный тяги к жизни, он оплакивал недавно умершую Кассандру. Девочку, которую полюбил не меньше, чем давно покинувшую этот мир свою младшую сестру. Но вот спустя недели, приходя сюда в тайне ото всех, у него, посредством простого разговора, получилось не только разобраться с прошлым, поняв причину и следствие своих внутренних проблем, но и взглянуть на настоящее под совершенно неожиданным углом, который смог открыться ему лишь благодаря сильной эмоциональной привязанности к Кассандре. Возможно, в этом и заключалась его уникальность – в нужный момент времени принять нужное решение, которое будет основано не на сухих фактах или слепой вере, а на простых, человеческих чувствах, на простой любви, ведь будь на его месте кто‑то другой, то он тотчас отдал бы все ключи Эобадру, лишь бы снять с себя всю ответственность и просто забыть обо всем. Но не Итан, ему не нужны деньги, власть или самоутверждение, нет, он хочет изменить мир, хочет сделать так, чтобы изъянов в человеческом виде было меньше настолько, насколько это вообще возможно, иначе смерть его сестры, как и весь тот ужас, который сотворили его родители – были всего лишь бессмысленной каплей в море хаотичного мира.
Итан доказал, на своем примере, самому себе, прямо сейчас, что это – не какая‑то машина, это – та самая Кассандра, мыслящая и рассуждающая не по годам, умная, эрудированная, добрая, отзывчивая и ответственная, совсем как и Валентина.
Ему нужна ее помощь. То, что начиналось как обычный разговор сломленного человека, желавшего лишь высказаться кому‑то, дабы отпустить боль и разочарование, в итоге вылилось в исследование. Целью которого было не просто убедиться в её достоверности, но и завербовать в свои ряды.
И вот произошел апогей, ради которого Итан сегодня и пришел сюда, понимая насколько мало осталось у них времени, пока ее не забрали и не закрыли под замок. Он пошел ва‑банк и раскрыл перед ней все карты, дабы она пришла к нужному для него выводу, а именно – желанию помочь ему изменить мир, самостоятельно, по своей, личной воле.
Осталось разобраться с Эобардом и его желанием посадить Итана в тюрьму, а Кассандру зарезервировать под свои нужды… Это решение должно быть сокрыто от Бенджамина и Майи, которые сейчас пытаются сохранить не только свою работу, но и самих себя…
Людвиг изменил историю именно руками Бенджамина, придав ему смысл и одарив возможностями, которые тот использует на полную. Пусть так и остается, думал Итан.
Но вот Майе ему очень хотелось рассказать о своем замысле. Все же, она – его лучший друг, по крайней мере, была им долгие годы. Если бы в данный момент Итан знал о ее гибели через несколько лет, то не раздумывая поделился бы величайшей задумкой в истории науки.
