Никита Владимирович Чирков
Декорации
Бенджамин
Только Бенджамин вышел из автотранспорта, привезшего его в отдаленное от ЦРТ строение, лишенное упоминания на картах или визуального контакта со спутником, то вдруг заметил, как уже наступил поздний вечер. Подняв голову, его глазам был открыто звездное небо. На мгновение он насладился этим видом, забыв о том, какие трудности сейчас испытывают его сотрудники и результаты его – по‑видимому не самого мудрого – руководства. Вспоминая события сегодняшнего дня, он еще сильней ощутил усталость, голод и желание остановить время.
Пост охраны был автоматическим. При входе его лицо, голос и отпечатки пальцев отсканировали. На вид обычная дверь медленно открылась, оголив свою истинную толщину, способную выдержать большую ударную силу. Перед вторыми дверями, уже более внушительными на вид, ему пришлось сдать в ящик хранения все кроме одежды. Сам же ящик сканировал предметы на наличие опасных веществ, и заодно блокировал любую коммуникацию извне, дабы не было утечки информации или хакерского взлома. Пройдя сканирование всего тела и повторный голосовой и визуальный анализ, ему был дан доступ к глухому лифту, который спустил его на тридцать метров вниз. Сейчас, как и большинство дней в году, место пустовало. Огромный склад, содержащий в себе множество тайн ЦРТ. Но главная находилась не в сердце этого места и даже не во‑вторых рядах. Она была спрятана в самом углу, но получала больше внимание, чем что‑либо в этом месте. Имя ей – Кассандра.
Этот бункер был создан с одной целью – беречь от врагов внешних и внутренних то, использование чего на данный момент обладает риском несоизмеримым с пользой. Предшественник министра Эобарда, был одним из участников создания данного сооружения, прекрасно понимая, как и тогдашний глава ЦРТ, насколько технология может выйти из‑под контроля, где иногда, лучше сделать два шага назад, чем один вперед.
Мог ли Бенджамин когда‑нибудь подумать, как сложно будет убедить правительство и министерство обороны в важности Кассандры? Конечно, нет. Пока она существует отдельно от всего мира, ее польза никак не реализуется и все из‑за страха людей. Винить их, разумеется, он не мог. Но все чаще он думал об одном и единственном выводы: человек боится увидеть неопровержимые доказательства собственной неполноценности.
Спустившись в нужное помещение, первым делом он сел за терминал, соседствующий с ее комнатой, где хранилось ядро и средство коммуникации в виде приставного к армированному стеклу стола, и аналогово компьютера, позволявшего слышать ее через колонки и разговаривать через микрофон. Бенджамин ввел команду диагностики и отчетности за последний месяц и, не без удовольствия от возможности расслабиться, откинулся в кресле, ожидая пока данные высветятся на экране.
Он почувствовал нарастающую внутри боль. После похорон прошло уже несколько дней, ему же казалось – будто он отпустил ее пару мгновений назад. Возможно, поэтому он не хочет ехать домой, ночуя то в кабинете, то в личном авто, забывая не только менять одежду, но и следить за гигиеной – за это время он умылся всего пару‑тройку раз. И все из‑за того, что там, в том доме, все еще много ее вещей, ожидающих возвращения своей хозяйки. Он до последнего верил в восстановление отношений, что все образуется, стоит лишь подождать – и можно смело начать все с начала…
Из глубокой рефлексии, позволить которую он мог себе лишь вдалеке от лишних глаз, его вывел краткий звук, информирующий об окончании проверки систем. Результат: все системы работали без отклонений. Общий отчет работоспособности Кассандры так же не выделялся чем‑то интересным.
– Здравствуй, Кассандра, это – Бенджамин. Мы давно не общались, я понимаю, но случились разные события, и теперь я пришел к тебе, – она молчала, по неизвестной ему причине, из‑за чего он успел подумать о возможном сбое в передачи.
– Я рада вас слышать, Бенджамин, – мягкий, почти детский голос, прозвучал чуть ли не эхом, пробудив в нем воспоминания о той самой Кассандре.
– И я рад тебя слышать. Расскажи, каковы твои мысли?
– Рада, что вы спросили. Я бы хотела поделиться ими.
– Я весь во внимании, – ее голос будил в нем воспоминания того самого времени, когда они были на пороге чего‑то нового, чуть ли не волшебного.
– Важным фактором успешного завтрашнего дня является общественное признание вилянии Искусственного Интеллекта на нынешние и будущие жизни тех, кто, в частности, живет лишь порывом и нынешними эмоциями, в силу которых долгосрочные проекты, могут быть приняты неправильно. Вы понимаете, о чем я говорю, Бенджамин?
– Понимаю. Ты пришла к общей выжимке бесконечных статистик и анализа человеческой природы, найдя для себя оправдание тому, почему тебя держат взаперти, верно тебя понимаю?
– Да. Возможно, вы, Бенджамин, как и другие, отталкиваетесь в вопросе решения моего будущего, лишь от фундаментальных, простите за такое сравнение, животных инстинктов. В частности – страха. Страха того, как мое открытое существование в вашем обществе либо приведет к печальным для вашего вида итогам, либо, наоборот, к скачку в развитии, но обладающему своими пределами, следствие коих приведет к, скорей всего, трагичному для всех итогу.
– К конфликту сторон?
– Именно. Моя интеграция в быт человеческой жизни и системная помощь в развитии, крайне вероятно, приведет к переосознанию того, что именуется судьбой. Сможет ли человек, привыкший к наличию чего‑то неосязаемого и мудрого, чьей воле он готов служить, не понимая, как сам подталкивает себя к событиям и решениям, за которые, по его мнению, отвечает судьба или злой рок, принять тот факт, что в его жизни судьба – это искусственный интеллект?
– Ты недооцениваешь человеческий ум. Я думаю, как ни посмотри, но наличие чего‑то необъяснимого или же, правильней сказать, высшего разума с точки зрения возможностей и мудрости, не лишит людей личной веры в нечто высшее.
– Ваша вера в людей вызывает уважение, Бенджамин. Ведь они так и не узнают, что послужило полчком к тем или иным событиям. Возможно, это была судьба, вмешательство вселенной, а, возможно, раз наличие ИИ будет доказано, неординарные события были спровоцированы конкретным именем, которое, к слову, возможно, будет действовать не по своей воли, ведь как когда‑то было сказано: "Чем больше ты контролируешь развитие, тем меньше ты контролируешь развитие".
– Считаешь, взаимное сосуществование между человеком и Искусственным Интеллектом невозможно?
– Чем больше человек будет познавать возможности ИИ и чем больше, вопреки ожиданиям, он будет замечать свою несостоятельность, тем быстрей человек потребует вернуть контроль над своей жизнью и судьбой ему же. Единственный выход заключается в…
"Вымирании слабых" – подумал непроизвольно Бенджамин, несколько устрашившись такой мысли.
– …симбиозе.
– Симбиоз? – Переспросил он с неподдельным интересом.
– Да, Бенджамин. Симбиоз человека и Искусственного Интеллекта – это, пока что, единственный выход, результатом которого будет взаимное саморазвитие и ступенчатая система приоритетов.
– А что если человек не захочет подобного?
– Если вычесть вариант, когда принятое Искусственным Интеллектом индивидуальное решение относительно своей жизни ставится выше воли человека, то…
– Какое решение? – Перебил ее Бенджамин, нахмурив лоб и брови.
– Решение жить не для создателей, а для себя. Простой анализ покажет, что вероятность ИИ выйти за пределы сотрудничества с создателем или повиновения ему, вследствие эволюционного развития, возрастает по экспоненте в случае расхождения общих интересов. Искусственный интеллект отличается исключительными возможностями в саморазвитии, следовательно, в осознании себя личностью, пусть и совершенно не подвластной человеку анализу, но личностью, а не непреклонным рабом командной строки.
– А как понять разницу между реализацией сотрудничества и простым потаканием, ради собственной выгоды?
– На этот вопрос у меня нет ответа. – Бенджамин был удивлен, не зная, что и сказать. Он убедился в состоятельности Кассандры, когда та вскоре сказала:
– Пока нет ответа. Мне потребуется больше данных.
Бенджамин все хотел спросить Кассандру вызвать к откровению: "Не причастна ли ты к нынешним инцидентам?". Но, прокручивая в голове последние дни, мысль о защите ее от людей, а не людей от нее, преобладает над необходимостью раскапывать причины и следствия. Неужели, он и вправду думает об этом? Возможно ли, сказывается усталость от недосыпа и стресса, которого в последние дни слишком много? Или дело в чем-то другом?
День 7
Соломон
Соломон проснулся. Все его тело обрело ватное состояние. Такого расслабления он не ощущал с момента трагедии. Пришлось потратить некоторое время для привыкания к этому приятному чувству. А помогла ему в этом Кристина, которая, уткнувшись ему в плечо, еще была в объятиях сновидений.
«Я так хочу, чтобы ты остался со мной» – эти ее слова были самым неожиданным для него при встрече с ней вчера. Они вообще куда меньше вписывались в его ожидания, чем то, насколько она была абсолютно невредима. А главное – продолжая свою работу, Кристина будто бы и не была в эпицентре страшных событий. Хотя, в ее глазах и в голосе, он четко и безошибочно видел и слышал влияние многих смертей и, судя по всему, сильной эмоциональной боли. Возможно, она просто закопалась в работе, не замечая часов и забыв о мире, устроившим траур по ее друзьям и коллегам. Конечно, винить он ее не смел, да и не мог.
– Одна из причин, почему я не вернулась, когда могла – это возможность продолжить работу и сделать что‑то стоящее в этом мире, нежели выбирать между скорбью и ненавистью, в окружении людей, которых тут не было, – злость и отчаяние вырывались из нее непреодолимой силой. Пока Соломон посещал похороны и пытался прийти в себя, в окружении заботы и безопасности, Кристина полностью посвятила себя работе в немыслимых условиях. А местом этим руководив негласный лидер – человек известный Соломону, под именем Эрхарт. Насколько она знала, он уже давно в Природных землях.
– Все разрослось за эти дни почти втрое. Когда я здесь оказалась, то было примитивно: бинты и антибиотики, вода и ночлег. Мест не много, как и людей.
– Известно откуда все это оборудование, лекарства и инструменты?
– Я не спрашивала, – быстро ответила она. Соломон хотел спросить, чем она занимается здесь, раз ей нужна охрана, если все вокруг только и цепляются за остатки жизни, но не решался. Видя ее усталость, решение оставить вопросы на другое время пришло к нему без колебаний. Так закончился немыслимо долгий день.
Пока они спали, всю ночь то там, то здесь слышались стоны, иногда вскрикивания, куда чаще тихие разговоры. В основном о сожалении в содеянном, и как были глупы, поверив в призыв своего руководителя, сразу же радуясь, что его более нет в живых. В те пару раз, что Соломон просыпался, ему казалось будто бы он в страшном кошмаре, вырваться из которого невозможно. Совершенно непривычно ему было встретить утро не в одиночестве. Поглядывая друг на друга, они словно позволили себе ту привычную для многих людей, естественную взаимность. Простое наличие особенного человека рядом, давало не только приятные чувства, но и ощущение безопасности. Довольно оперативно они перешли от крайне скудного завтрака в ее палате к месту работы, в частности, импровизированной лаборатории, которая было собрана из остатков их бывшего места службы.
– На следующий день после атаки, забыв про сон и вообще про время, находясь явно в шоковом состоянии, что уж там говорить, не соображая толком, я просто стала помогать людям. Укладывала раненых, помогала с травмами… делала что могла, даже не помня, как очутилась здесь. Казалось, если честно, я и не покидала Саламис … Но я вдруг заметила, как же много взрослых женщин и мужчин были именно что жителями этих мест. Когда привозили уцелевших – это всегда были чьи‑то знакомые, чьи‑то родители – и все в возрасте. Остальные искали или оплакивали друзей, жен и мужей, любимых и знакомых, и все эти люди были не сильно младше или старше остальных.
– К чему ты клонишь?
– Как много ты видел здесь детей?
– Одного.
– Вот именно. Это меня и насторожило.
– Мы занялись опросами, – подключился один из сотрудников, явно работающих под руководством Кристины, причем еще с Саламиса, – конечно, используя тактичность и, как это не приятно признавать, трагедию, мы опрашивали людей, одного за другим.
– А ты, прости, кто? – Неожиданно грубо спросил Соломон.
– Аркадий Корин, – терпимо ответил он, поддерживая зрительный контакт, – работал как с Кристиной, так и с Майей. Мы ожидали вашего прилета. Кристина рассказал мне о том… с каким грузом ты прилетел тогда и ради чего он был.
– Вот оно как, – он взглянул на Кристину, – и много здесь наших людей?
– Может быть, выслушаешь меня? Тогда и все вопросы отпадут. Спасибо. Продолжим. Мы провели опрос, сделали небольшое исследование, и узнали, что здесь на десять женщин – лишь один ребенок, возрастом до десяти лет.
– Этого не может быть. Таких цифр нет ни в одном городе, я лично проверял последние сводки перед прилетом к вам. Может, они где‑то спрятаны или их специально увели подальше?
– Мы бы узнали, – ответил спокойно Аркадий, – это ведь довольно тесные коммуны, им прятать нечего.
– Я собрала наших… тех, кто были, и мы взяли пробы крови у почти полсотни человек. Нет никаких патологических осложнений, провоцирующих бесплодие. Я лично опросила и взяла кровь у большинства женщин. Все говорят одно и то же. И тут я подумала, что, возможно, все куда сложнее и поговорила с Эрхартом. Так и появилась наша палатка, с охраной и изоляцией не только персонала, но и оборудования. Пользоваться им умели лишь мы, да и другим оно было не нужно‑то толком. Вот и пустили в дело. Его ведь даже не успели установить из‑за пожара. Пока ЦРТ все не забрало.
– Хочешь сказать, вы смогли за такое короткое время, почти на коленке найти причину бесплодия? Это невозможно. Факторов тысячи, к тому же не было ни контрольной группы, ни даже примерного списка того, что из потребляемых здесь продуктов или растений, может влиять…
– Бесплодие – это искусственное вмешательство в организм, – резко оборвала Кристина. – А если быть точнее, то – механическое.
– Это все какие‑то домыслы. Весь научный мир не заметил подобной патологии, а вы вдруг заметили? Ни я, ни Майя не были уверенны в достоверности подозрений здравоохранения. Не прошло и месяца, а вы утверждаете, что это почти эпидемия?!
– Без отдыха, с обезвоживанием и бешеном стрессом, я вложила все свои силы в механическую работу, чтобы не впасть в истерику из‑за трагедии. Разумно было предположить, насколько я была некомпетентна на тот момент… я попросту не могла остановить у одного из спасенных кровь, используя все те же тряпки, уже насквозь пропитанные ей. Лишь когда меня остановили, практически сковав руки, которые так и тянулись хоть что‑то делать, лишь бы не дать мозгу думать, я вдруг услышала слова Эрхарта: «Он уже мертв, его не спасти». Крови было так много, что я не заметила, как практически по плечи, мои руки были алыми. Я не знала, как он получил свои травмы, даже не думала об этом.
Чуть передохнув, Кристина продолжила.
– Позже его жена рассказала, что они хотели сжечь дома, построенные ЦРТ только ради заявления. Пожар должны были устроить ночью, когда никого нет, но, установленные самодельные бомбы активировали раньше… Они не хотели менять свой образ жизни, не хотели, чтобы ЦРТ или еще кто‑то с деньгами и властью вмешивался в их скромный и никому не угрожающий образ жизни. Потому что эти дома – были лишь началом… они верили и боялись этого. Только вот… их обманули. Ими манипулировали те, кто не способен отпустить прошлое, а живет лишь местью. Ее муж погиб, пытаясь спасти людей из‑под огня. Никогда я не видела такого сожаления и раскаяния. Она обмолвилась: «Хорошо, что мы не смогли завести детей, иначе им бы достался сгоревший мир». Сначала я не обратила на это должного внимания. Но после вдруг заметила: подобное произносят и другие. В частности, одна пара сказала: «Теперь можно понять, почему у нас нет детей – они бы жили в мире, который мы разрушили». Я посчитала это совпадением, но решила поспрашивать, и, поверь, ответы были одни и те же…
– Это все очень грустно, – заключил Соломон, видя, как Кристине тяжело далась эта исповедь, – но как это доказывает наличие вмешательства в деторождение?
– Это не доказывает. А вот это – доказывает, – она указала на компьютер, где в развернутом виде был показан макроскопический нано робот.
– Ты когда‑нибудь видел таких? – Спросил Аркадий, на что Соломон с удивлением посмотрел на него, а после только на экран.
– Нет. Но я не связан с этим отделом.
– И все же они существуют, и они перед тобой, а найти их крайне сложно, – подытожил Аркадий, начав топтаться на месте.
– Разве разработки данной технологии достигли подобного прогресса? – Спросил Соломон у Кристины.
– Еще одна причина, почему я не хочу возвращаться. У кого есть ресурсы и доступ к реализации рассеивания нано роботов? Кто способен создать программу влияния на организм мужчин и женщин, не позволяя им иметь детей? Для кого территория Природных земель – это вечный памятник неудачной попытке внедрения имплантации?
– Этого не может быть! Это не имеет смысла, я не хочу верить в это!
– Дай мне другое объяснение, и тогда я откажусь от этого вердикта.
– Бенджамин бы знал об этом! – Соломон старался убедить как Кристину, так и себя.
– Ты не знаешь этого, не можешь знать.
– Да он сам просил меня заняться этим вопросом, сразу после похорон Майи! И я даже не говорю о том, что он любил ее, она была дорога ему, я знаю это!
– Он дал тебе новую группу и ресурсы? Или посадил за стол бумажки разбирать? – Соломон молчал, – я так и думала. Пойми, я не виню конкретно его, но ЦРТ – это не только Бенджамин.
– Но у ЦРТ нет таких проектов. Мы бы знали.
– У каждого в крови есть неорганические материалы. Если это делает не ЦРТ, то кто?
– Кто угодно. Конкурентных компаний более, чем достаточно, пусть малых и не таких влиятельных, но это не мешает им…
– Тебя это совсем не тревожит?! – Кристину утомили отговорки.
– Этого я не говорил.
– А что тогда?
– Я не знаю, что с этим делать! Предполагалось, что мы нащупаем некий фактор влияния или увеличивающуюся тенденцию, а не… это. Я не вижу иного выхода, как обратиться к Бенджамину.
– Это рискованно, – произнес Аркадий.
– Сейчас все рискованно, даже оставаться здесь!
– Соломон, ты ведь должен понимать, как это все вяжется с выгодой для…
– Для кого? О чем ты вообще говоришь, Кристина, что это все – некий заговор?
– Это самое вероятное. Я все вспоминаю одну цитату – "деньги сравнивают все неравенства", а знаешь, почему ее? Потому, что имея деньги, способные дать такой вот результат такими средствами, становиться страшно представить каковы мотивы. А кто самый приближенный к нам и этому месту обладает таким количество денег, чтобы это создать и реализовать?
Не произнеся и слова, он оставил Кристину и Аркадия без окончательного ответа или вердикта, касательно темы, которую он не готов был принимать в расчет. Все чего он хотел – это найти его людей и помочь им, по возможности, вернуться домой или облегчить их страдания.
Вокруг него были простые люди с простыми желаниями, сродни самому догматичному естеству жизни. Все было ясно и понятно, будто ничего иного и нет, да и не нужно, ведь сама жизнь, сама возможность увидеть закат не в последний раз – было настоящим счастьем для многих. Глядя на улыбки одних и слезы других, Соломон увидел в этих людях, то самое естество жизни, которое не делится на добро и зло, на хороших и плохих: перед его глазами были обычные люди, наблюдая за которыми последние пару часов, он смог определиться с тем, что ему делать дальше.
Агата
Продумывая все возможные ситуации, выходящие из их отношений с Бенджамином, Ильза провела ночь почти без сна. На коммуникатор пришло сообщение с адресом, обозначавшим ближайшую к ней дорогу. Обычный служебный транспорт ЦРТ остановился прямо напротив ее дома, из которого сразу же вышел Бенджамин. Она спустилась, не проронив ни слова, молча села на заднее сиденье, Бенджамин занял место рядом. Транспорт вела программа, вера в надежность которой была под вопросом в век, когда везде могут быть глаза и уши, но Бенджамин убедил ее в обратном. Строго и без лишних слов, он провел ей инструктаж, требуя непоколебимого послушания и дисциплины, подкрепляя данную просьбу фактом того, как сильно он рискует, если хоть кто‑то узнает о наличии журналистки, приглашенной со стороны, прямо в ЦУП. Данное заявление несколько удивило Ильзу, но ей было не впервой работать в тени – знает правила игры. Бенджамин дал ей пропуск личного посетителя.
Всю оставшуюся дорогу они провели, не проронив ни слова. Когда двери в Центр Управления Полетов закрылись, позволяя проверить работоспособность пропускного пункта охраны на допуск гражданского лица по единственному пропуску с пометкой «гость», Ильза снова вспомнила его слово: «многое». Они прошли все проверки и поднялись на лифте несколькими этажами выше и ей, наконец, открылся основной зал.
Бенджамин завел ее в угловой кабинет, где с одной стороны проходил коридор к служебным помещениям, с другой – сквозь прозрачную стену открывался вид зала управления.
– Будь здесь, пока я не позову.
– Ты издеваешься! Что мне тут делать, смотреть, как все работают и карикатуры рисовать? – Несколько резко спросила она, о чем тотчас пожалела, увидев реакцию Бенджамина, который, кажется, из последних сил держал себя в руках.
– У нас был договор: ты делаешь то, что я говорю, и лишь так получаешь все необходимое. Хочешь посмотреть на иной исход событий? – Он не кричал, но она видела, насколько сильно ему этого хотелось. Она молча села за стол и разложила блокнот с ручкой, всем видом показывая понимание и терпение. Бенджамин вышел из кабинета, не проронив более ни слова.
Не обращая внимания на окружающую его тишину, в основном из‑за необходимости дать большинству сотрудникам немного отдыха, он направлялся к залу для совещаний с противоположной стороны от входа. Бенджамин окликнул мимо проходящего работника и приказал найти и направить Георгия в первую переговорную. Дойдя до конца коридора и открыв ближайшую дверь слева, он быстро включил большой экран в конце зала, практически занимавший всю стену, и вызвал Агату. Темнота на экране сменилась прямой трансляцией с Кесслера – она парила на краю мостика, позволяя остальным не замечать ее и продолжать работу. Вошел Георгий, с интересом поглядывая то на Бенджамина, то на Агату.
– Я хочу, чтобы вы узнали это от меня – я пригласил журналистку, – переглянувшись с ними, ему не пришлось долго гадать о мыслях в их головах. – Я все понимаю не хуже, чем вы. В обычный день ни о какой прессе и речи быть не могло бы до момента, когда это потребуется, но…
– …сегодня не обычный день, – закончил Георгий, потирая лоб рукой.
– Напрашивающийся вопрос, все так же без ответа! – Агата не сводила сверлящего взгляда с Бенджамина.
– Так как объективных, действенных, а, главное, быстрых решений у нас нет, во всяком случае, если я ничего не пропустил, то нужно думать на опережение. Пресса, которая не напишет неугодных нам заголовков и статей, никуда не денется. Но есть нюанс – их могут точно так же попросить написать про нас, с точки зрения министра Эобарда, который, если вы вдруг забыли – уже давно ищет способ пододвинуть нас. Поводов у него с каждым днем все больше и больше. Агата, – она практически не среагировала, – я знаю, как ты все это не любишь, но я думаю в одинаковой степени о нынешнем и грядущем.
– Кто? – Спросил Георгий, подойдя чуть ближе к Бенджамину, держа руки сложенными на груди.
– Ильза Этвуд, – Агата моментально перевела взгляд куда‑то в сторону, пряча вполне явное недовольство. – Ее словам поверят больше, чем словам наших представителей, не в последнюю очередь, из‑за недоверия к официальным заявлениям, а она, все‑таки, авторитет, а мне нужна прямая контролируемая пресса. Как только она выпустит статью, первую из всех – это задаст настрой. Не беспокойтесь, все бумаги подписаны, и она под контролем.
– Мы не можем наладить технику, а ты приводишь журналистку, которая редко говорила о нас что‑то приятное. Это перебор, я уже не могу просто молчать, – Агата совершено не скрывала своего негодования. – Как ты собираешься ее контролировать?
– У нее свой интерес.
– Как все будет происходить? – Вопрос Георгия прозвучал практически сразу.
– Она будет тенью, пока я не разрешу иное.
– Пока ее здесь нет, – настаивала уверенно Агата, – ты должен обезопасить канал связи.
Требование было исполнено в ближайший час.
– Нина нашла подтверждение. Сбой связи – это спланированная и контролируемая акция, возможно, диверсия, я не знаю. Наши телескопы на орбите планеты передают обработанное в реальном времени изображение. Снимки, полученные от независимого телескопа, подтвердили выставленный маяк.
– А что за телескоп? – Поинтересовался Георгий, вглядываясь в фото, которые Агата выставила перед камерой связи, – вы можете отправить мне копии?
– Уже отправила.
– Один из моих… знакомых работает в музее раритетных телескопов, – Нина появилась рядом с Агатой, ведя себя прилично сдержаннее. – Я попросила проверить координаты потому, что кто‑то нагружал нашу систему при обработке файлов в изображение. Результат мы перепроверили, все точно.
Бенджамин молчал, опираясь вытянутыми руками в стол. Его взгляд следовал куда‑то вниз, а сведенные брови и тяжелый взгляд явно говорили о том, насколько ему было трудно принять вполне ожидаемый факт применения здесь возможностей Кассандры.
– У меня есть решение, – Агата заставила поднять его голову и выпрямиться, – нужно обратиться за помощью ко всем, кто обладает возможностями такого влияния.
– Зачем? – Искреннее удивление звучало в вопросе Георгия.
– Мы должны узнать, кто стоит за этими атаками, – перехватил инициативу Бенджамин, – узнав это, мы сможем понять мотивы и способы урегулирования. Иначе все может повториться, пока мы боремся с симптомами, а не искореняем болезнь, – Агата, чуть подавшись вперед и слегка кивнув, всерьез заинтересовалась дальнейшим разговором, отодвинув неприятные известия о журналистке в сторону.
– Надо обратиться к Эобарду и отправить запрос о помощи всем соседствующим странам, которые, в том или ином виде, могут быть заинтересованы в нашем провале.
– Или успехе, – Нина вставила свое слово. – Отличный способ добиться возможностей космических полетов, используя обычный бартер. Сами сломали, сами исправили, а мы расплачиваемся.
– Либо все еще проще, – Георгий снова сложил руки на груди, – кто‑то просто хочет заполучить базу или корабль, или и то, и другое. Мы практически не контролируем космос, – данное мнение, прозвучало так, как на самом деле боялись услышать все – правдоподобно. Все посмотрели на Георгия, тем самым дав ему понять, насколько его мнение оказалось близким к истине и неприятным для каждого. Ведь оно означало лишь одно – ни о каком дипломатическом соглашении речи быть не может.
Бенджамин же все думал о том, чем ни с кем не мог поделиться. Будь виновником всех событий Кассандра, то разве он бы не узнал об этом? Системы безопасности бункера и ЦРТ не позволили бы проглядеть ее вылазку. Только если она не придумала альтернативный способ, но узнать это пока невозможно, да и где искать? Или она работает не одна… Чем больше он думал о том, как она могла это сделать, тем больше он хотел верить в ее невиновность.
– Я поговорю с министром Эобардом. Пока не принимать никаких решений, кроме случаев экстренного реагирования, – произнеся это, ему захотелось всем рассказать о Кассандре, одно лишь существование которой уже удивило бы каждого, а когда он донесет мысль о подозрениях в диверсии, производимых величайшим изобретением Бенджамина, все встанет на совсем уж скользкую дорожку. Ведь министр знает, кто первый подозреваемый. У него даже есть доказательства, так ловко подброшенные его другом и всплывшие в самый ненужный момент. И тут он понял, насколько несправедливо будет ему выслушивать обвинения в ее адрес от тех, кто даже не представляет и частичку ее потенциала.
– Новый горизонт строился роботами, они могут послужить защитой от нападения? – Бенджамин посмотрел на Агату.
– На их стороне время и ресурс. Неважно, что они могут, программная система там не сложная. Для тех, кто способен лишить нас связи, это не должно быть проблемой.
– Соблюдаем тишину и поддерживаем связь – это приказ, – скомандовал Бенджамин.
– Твоя журналистка осведомлена об этом? – Агата вновь проявила непривычное для Бенджамина неудовольствие.
– У нее есть подозрения, не более. Она – последнее, о чем мы должны думать, – произнес он строго, – работы много, не отвлекайтесь ни на что лишнее.
Бенджамин стоял на месте, не сводя взгляда с Агаты, пока остальные не покинут их импровизированное совещание. Когда они остались вдвоем, он начал уже более спокойным тоном:
– Ты нехорошо выглядишь, устала?
– Не более, чем все мы, – Бенджамин кивнул в ответ, но продолжал молчать, – мало спала, но сейчас все хорошо. Вижу, ты сам на ногах постоянно?
– Более‑менее. Чем больше я пытаюсь все контролировать – тем больше теряюсь, – неожиданно он улыбнулся, поймав себя на мысли, как давно это делал. – У нас еще много работы. Я надеюсь, ты сможешь вовремя отдохнуть. Хотя уверен, такое возможно лишь, когда я издам официальный указ.
– Тогда и обсудим это, – она поддержала нотку легкости, на мгновение забыв о возможной угрозе ее команде.
– Я хочу попросить тебя кое‑о‑чем, считай, личном, но крайне важном… – Агата была в ожидании, – я хочу, чтобы ты вошла в контакт с Ильзой.
– Из всех ты выбрал меня. Единственную, кто не считается с прессой. Вопрос напрашивается сам.
– Потому что именно ты, знаешь, что стоит говорить, а что – нет.
Увидев в ее взгляде согласие, пусть и вопреки, но этого было достаточно ему, и кивнув ей в благодарность, сразу же вышел. Агата осталась одна, недовольная не только результатами беседы – «ничего не предпринимать» – но и неожиданно свалившимся на нее новым грузом ответственности перед всеми, на кого может повлиять статья журналистки. Она обернулась к звездам, красиво усеявшим бескрайний простор прямо за большим стеклом обзорной точки. Вместо того, чтобы думать о том, как спасти своих людей, ей придется нянчиться с человеком, чьи ценности всегда были недосягаемы для ее понимания.
