Никита Владимирович Чирков
Декорации
Агата
После неудачного разговора с министром Эобардом, Бенджамин решил вернуться в Центр Управления Полетами. Подъезжая к зданию, он вдруг понял, как потерял счет времени, из‑за чего события последних дней казалась ему чем‑то совсем далеким. Бенджамин не помнил, когда последний раз ел или нормально спал, каждый час казался ему за все три, чуть ли не вынуждая ощущать реальность неким сном. Он был сам не свой, не узнавал самого себя – впервые за долгие годы потеря контроля и четкого видения событий так ярко отражались в нем и его решениях.
Идя через ЦУП, он видел людей, работающих из последних сил, не просто твердо верящих в свой результат, а мечтающих, чтобы этот день закончился на положительной ноте. Он видел жизнь через сотрудников, их речь, доносящуюся со всех сторон. На удивление, его мало кто сейчас замечал, что, несомненно, удовлетворяло сполна. Ведь иначе, ему пришлось бы лгать. Быстро и незаметно для всех, насколько это возможно, он вновь зашел в переговорную, вызвав Агату по видеосвязи.
– Я вижу, вы все‑таки наладили общение с Ильзой?
– Несколько часов назад я бы, наплевав на субординацию, сказала бы, насколько впустую ты тратишь мое время, – подчеркнуто по‑дружески сказал Агата, – а сейчас даже готова признать свою вину в предубеждении к нашей юной журналистке. Я показала ей письма космонавтов, она прониклась. Думаю, когда мы вернем их домой, можно будет процитировать многое из их дневников.
Бенджамин слушал, поглядывая куда‑то в сторону, сидя на прямо перед экраном.
– Бенджамин?
Отсутствие какой‑либо реакции на отклик Агаты больше похожее на последствие бессонных ночей и некую рассеянность, нежели сосредоточенность и внимательность.
Каждое его слово, после произнесенного первого предложения: «Это должно остаться между нами двумя», разделило для нее жизнь на до и после. Сейчас был тот самый момент, когда приходится принимать решение, результат которого вполне очевиден и понятен настолько же, насколько он страшен в исполнении. Меньшее из двух зол – так принято оправдывать подобные меры, где нужно принести жертву сейчас, дабы не допустить еще большей трагедии потом. Ее ставят перед фактом, ей расписывают условия, а все парирования, которые ей хочется не просто произнести, а прокричать, что для нее крайне не естественно, уже предусмотрены вестником плохих новостей. Каждый раз, когда она хотела вставить слово или дать волю эмоциям, Бенджамин продолжал подробно объяснять причины и следствия. Единственной ее реакцией на его слова было легкое кивание и стеклянный взгляд, скрывающий шок с подступающей болью от потери любимого человека. Он там, один, погибнет, даже не зная, почему и зачем. Лучше бы Бенджамин ничего ей не говорил. Лучше бы она была в том же горе и шоке от уничтожения корабля, в каком будут все ее сотрудники, родственники команды и все, кто узнает об этом уже по факту трагедии.
Окончание его речи, в которой ей не было возможности воткнуть и слова, произошло крайне незаметно. Погруженная во внутреннюю войну, где на одной стороне ее – развитая за долгие годы профессиональная выдержка и преданность работе, а на другой – пробудившиеся, как вулкан чувства, Агата почти столкнулась с первой за свою жизнь панической атакой.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Бенджамин не ответил, – вряд ли мы можем что‑то сделать, иначе тебя бы здесь не было, – сдержанно и давя эмоции произнесла она.
– Ты имеешь право знать.
– Лучше бы я не знала этого…
Наступило молчание, длившееся несколько минут.
– Это приказ?! – Гнев и боль такой силы были ей не свойственны. Бенджамин поднял глаза, выражавшие то ли удивление, то ли сочувствие. – Ты приказываешь мне не совершать каких‑либо действий по спасению моих людей?
– Я лишь предупреждаю о том, что произойдет через сутки, если ты или наши люди не справятся, – говорил он медленно и размеренно, – с того момента, как министр огласил мне условия, я больше ничего не могу сделать. Мои руки связанны.
– Но ты сказал мне.
– Министр одобрил.
– Я не подписывалась на такое! Работа есть работа, я всегда понимала и уважала это, но…
– Отчаянные времена, требуют отчаянных мер, – он словно повторил интонацию Эобарда, отчего ему стало противно.
– Что ты не договариваешь?! Неужели у тебя нет никакого плана?! Никаких козырей?! Я не верю тебе. Все не может быть насколько безвыходно. Наверняка есть кто‑то, кто может помочь, к кому можно обратиться. Эобард не самое высокое звено в цепи.
– Я сказал тебе! – Строго отрезал он, делая акцент на последнем слове, сверля ее многозначительным взглядом, явно пытаясь вложить в это куда больше, чем есть на первый взгляд. – И я лично дал слово, что скажу только тебе.
Агата отключила связь. Без предупреждения или последнего слова, оставив себе лишь тишину и черный экран, все более затягивающий ее взгляд. В дверь постучала Нина, Агата посмотрела в ее сторону и машинально дала разрешение на вход. Мысли ее были похожи на бесконечный водоворот, где она пыталась найти безопасный маршрут, но даже не имела и малейшего ориентира. Чуть встряхнув голову, она посмотрела на переполненную любопытством Нину, не поняв сначала, в чем суть вопроса.
– Какие новости поведаешь, начальник? – Повторила она, явно заметив, некоторую отрешенность Агаты.
– Я общалась с Бенджамином… указ все тот же.
– Понятно. Ты в порядке? Выглядишь крайне усталой, я бы даже сказала, что не в себе.
– Все отлично… Скажи, а когда ты связывалась со своим человеком из обсерватории, ты использовала защищенную связь?
– Разумеется. Я обычно только так и работаю, в обход системы, – Агата немного подняла брови – ну, то есть, не всегда, лишь, когда нужно что‑то… ладно, у меня нет сил сейчас искать оправдание. Мои каналы же помогли?
– Сколько займет времени передать сообщение на Землю без возможности отследить его путь?
– Не долго. – Нину удивила внезапно возникшая уверенность Агаты
– Будь на связи, и никому ни слова, ясно! Скоро я с тобой снова свяжусь, – Нина молча кивнула.
Отправив Нину исполнять поручение, Агата покинула свою каюту и вскоре оказавшись на мостике. Агата смотрела на свою команду, будто надзиратель, выискивающий лишний повод показать свою силу и статус, она вдруг поняла, насколько изменилась за этот день, за эти часы. «Агрессивная стратегия» – так она обозначила для себя комплекс тех чувств и мыслей, чей симбиоз необходимо было контролировать, но и оставить при себе.
В этот самый момент, пока одни ее сотрудники всеми силами искали способ выйти на контакт с космонавтами, брошенными в пустоте, а другие поддерживали работу станции, Агата все еще не могла «спуститься на землю». В самом центре Кесслера, призванного объединять, она более не чувствовала себя частью единого организма. Знания, недоступные никому кроме нее, несли с собой страх и одиночество, ведь все, что от нее требуется – это ожидание трагедии и бесчисленных возгласов друзей и сотрудников: «этого не может быть», «они не заслужили такого», «как мы допустили подобное»? и т.п. Представляя подобный исход, она даже испугалась того, что кто‑то из людей заметит на ее лице преждевременную скорбь. Агата провела ладонями по улицу, убеждая в отсутствии слез.
И вдруг, думая о том, какой ответ она будет давать всем скорбящим, требующим хоть какого‑то оправдания трагедии, Агата словно очнулась ото сна, произнеся вполголоса: «Этого еще не произошло». Даже более того – у нее есть план, опрометчивый и рискованный, ставящий на одну чашу весов ее карьеру и, возможно, свободу, а на другую – жизни ее команды. Покинув центр «урагана», более не ощущая себя его частью, Агата знала и прекрасно отдавала отчет о переходе границ, где, чем меньше людей осведомлено, тем лучше. Всю ответственность она берет на себя, нельзя допустить, чтобы к ее решению, которое почти что равнялось измене, были причастны лишние люди.
– Расскажи, пожалуйста, за сколько времени твои люди обычно распространяют информацию, с целью привлечения населения к тому или иному вопросу?
– Так, – Ильзу несколько удивила такая формулировка вопроса, – если у вас там что‑то просочилось, это не моя работа. У меня только ручка и тетрадь, а выходить мне можно лишь в туалет, и то под присмотром, что странно, но… – Агата никак не реагировала, молча глядя прямо в глаза журналистки, пока та не поняла, насколько иным боком стоял этот вопрос.
– Теоретически, будь у меня возможность связаться с нужными людьми, я бы смогла уже через несколько часов передать все необходимое для сети, – рассуждающее, словно невзначай говорила Ильза, постукивая по столу то одним концом ручки, то другим, изящно подкручивая ее в руках.
Агата рассказала ей все – без имен и обвинений, строго факты. Постепенно, упоминая разные мелочи, Агата старалась вкладывать информацию под нужным углом, дабы человек пера и бумаги понимал историю такой, какой ее должны понять люди. Ильза не перебила ее ни разу, не записала ни слова, даже, не двинулась с места. Журналистка напоминала некую статую – напряженный лоб, сведенный вместе брови и чуть подрагивающая губа. Когда Агата закончила историю, ознаменовав это лишь молчанием, Ильза провела ладонями по лицу, зачесывая волосы назад. Она понимала, на какие риски идет руководительница проекта для того, чтобы рассказать правду человеку, который обычно стоял последним в списке контактов.
Людей, тех самых, чьи голоса она слышала, ждет смерть. Полные неведения, вместо спасения и признания, завтрашний день станет для них последним.
Ильза посмотрела на Агату:
– Ты знаешь, как спасти их?
Бенджамин
Бенджамин находился в некоем пространном состоянии, совершенно игнорируя сменяющиеся за окном личного авто виды и пропуская мимо ушей все окружающие звуки. Он сидел на пассажирском сиденье, глядя куда‑то перед собой, в безликую пустоту, словно отделившись от своего тела. Следуя построенному программой маршруту, являясь частью большого «роя» себе подобных, автопилот вел его к единственному другу. А ведь всего пару недель назад, его мир был простым и понятным: проекты создавались, пусть и с толикой хаоса, Кассандра спокойно ждала своего часа, Итан все реже всплывал у него в памяти, а главное – Майя была жива.
Пытаясь уследить за всеми событиями с момента гибели возлюбленной, Бенджамин будто бы отставал на два шага, не успевая даже остановиться и взять самого себя под контроль – он больше импровизировал, нежели планировал. А это – не могло не раздражать… Один большой, замкнутый круг, где вместо концентрации и спокойствия, у него еще больше сбивается внимание, вынуждая растрачивать драгоценное время и силы на ненависть к самому себе. Но Бенджамин знал, что у него все же есть возможность выбраться – многие бы сочли его действия опрометчивыми, радикальными или грубыми, – но он знал: есть только один выход – идти ва‑банк.
Незаметно для себя Бенджамин уже стоял прямо перед дверьми, а после оказался в большой комнате, где был всего сутки назад. Под озадаченным взглядом Итана Бенджамин чуть ли не упал в бессилии на ближайшее кресло. Бенджамин будто перенесся на несколько лет назад, когда в любой трудный момент, связанный с работой или чем‑то личным, они собирались втроем – Итан, Майя и Бенджамин – и обсуждали всё, что не могли обсудить с кем‑то другим. Решали проблемы, находили выход из любой трудной ситуации и поддерживали друг друга. Всегда. Тогда они были семьей.
– Ты последним общался с Кассандрой, пока мы не заперли ее, так и не позволив ей узнать мир. Если я спрошу тебя, о чем она тогда мечтала, ты ответишь честно?
Итан сел напротив Бенджамина, уткнув локти в колени, сведя пальцы в замок, принявшись изучать человека напротив него.
– Нет никого на этом свете, к кому бы ты испытывал заботу больше, чем к Кассандре. Она была для тебя как родная дочь… как сестра. Защищать ее – твоя, вшитая в подкорку, обязанность, – Бенджамин был прям и несколько строг, но честен. Смирившись с любыми последствиями этого разговора, он не мог больше скромничать или соблюдать учтивость.
– Она хотела жить. И она живет, вопреки условиям, она – живет.
– И тебя устраивает это? Запертая в четырех стенах, она не может ни познавать, ни развиваться.
– Бенджамин, чего ты хочешь от меня?
– Я хочу знать, – начал он несколько грубо, склонившись чуть вперед, – как ты смог все бросить? Как смог похоронить все свои планы, идеи, проекты, просто исчезнув будто бы тебя никогда и не было? И не смей мне говорить про политику компании! Я мог все утрясти и дать тебе возможность работать и дальше. Пусть не так осведомленно, пусть не на передовой, но это было бы хоть что‑то. Как минимум на какое‑то время. А ты просто все и всех бросил. Знаешь, мне, порой, кажется, Людвиг ошибся…
– Я сделал все, что мог. Людвиг взвалил на меня эти обязанности, эту работу. А ведь я не просил этого. Но, повторюсь, я – сделал всё, что мог. И, да, принял последствия такими, какие они есть. Я должен был создать Искусственный Интеллект – я его создал. Людвиг отдал за это жизнь, оставив тебя приглядывать за тем, чтобы его жертва не была напрасна, и, я уверен, если во мне он ошибся, то в тебе точно нет, Бенджи.
– А может быть все дело в Кассандре?
– Не понимаю тебя.
– Той самой Кассандре… настоящей. Девочке, которая послужила отправной точкой для создания ИИ и твоих модификаций человека!
– Неужели ты проделал такой путь, чтобы просто обвинять меня?
Бенджамин был удивлен наглости Итана.
– Ты задумывался над тем, что в том бункере находится не Кассандра?
– О чем ты говоришь, старый друг, – сочувствуя, произнес Итан.
– Об имитации… – Бенджамин набирал обороты, – вдруг Искусственный Интеллект лишь говорит ее голосом… использует манеру общения схожую с ней потому, что этому научен в первые миллисекунды своего существования? Мы все помним, как она погибла, та, настоящая Кассандра, если ты, конечно, еще не забыл ее. Помнишь, как она смогла сохранить себя в системе? Да ведь никто толком не проверял, действительно ли это она, а не система, отвечающая за интеграцию, смогла эволюционировать и попросту занять свое место вместо нее. Она может подобное, мы знаем. Я говорю все это потому, что хочу знать, отдаешь ли ты себе отчет в том, что бросил всех нас из‑за смерти Кассандры, которую ты считал своей сестрой, умершей еще в твоем детстве! Признай это, хватит уже лжи! – Почти перейдя на крик, Бенджамин удивился тому, в каком тоне он разговаривает, а его отдышка и сжатые кулаки дали понять – контроль был не просто потерян, на него уже не было сил. Он упал на спинку кресла, отведя взгляд в сторону и спрятав все свои эмоции за напряженным лицом, больше выражавшем боль, нежели гнев.
Итан молча встал и, отойдя к стоявшему в метрах пяти столу, взял бутылку спиртного и два стакана. Громко поставил стаканы на стол, рядом бутылку. Открыл и налил выпивку, пододвинув один из стаканов ближе к Бенджамину. Тот молча взглянул на темный оттенок жидкости, взял стакан в руки и снова принял положение для диалога.
– Ты хочешь обезличить Кассандру, почему?
– Сначала ответь мне, ты можешь быть уверен в ее естественности?
– Ты спрашиваешь, могу ли я доказать, что Искусственный Интеллект действительно является Кассандрой, а не симуляцией ее характера, используя ее голос, интонация и черты характера, как прикрытие собственной индивидуальности? – Молчание послужило положительным ответом. – Нет, не могу. Мы никогда этого не узнаем.
– Значит, и доказать успешное интегрирование Кассандры ты не можешь?
– А зачем? – Бенджамин удивился его ответу, – я верю в сотворенное. Иначе нельзя. Она там, она реальна. Кассандра или нет, мы никогда не узнаем, следовательно, я могу смело верить в ее существование и то, что я спас ее от смерти, создав живой Искусственный Интеллект. Она знает человеческую жизнь, знает ощущение времени, знает, что такое боль, что такое смерть и относится к людям не как к представителям иного мира или расы, а как к тем, кем она сама и является… кем являлась. Ты спрашивал, из‑за нее ли я ушел? Да, из‑за нее, но не потому, что ее биологическое тело не перенесло имплантацию, а потому, что я сделал все лучшее что мог. Мои программы не сработали, человеческий мозг не улучшить, он достиг предела, имплантаты доказали это, поэтому и не сработали. А вот она развивается и живет. Мы с тобой этим едины друг мой, только несколько по‑разному.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Единственным, кто связывал тебя с реальным миром, где люди живут здесь и сейчас, была Майя. Ты любил ее, а она любила тебя. И ваши отношения, ваши чувства, были единственным человеческим в твоей жизни. С того момента, как ты вернулся с Людвигом из будущего, целых пятнадцать лет назад, все и каждый были для тебя лишь переменными. И все для достижения того идеального мира будущего, в котором ты провел два год твоей биологической жизни, прежде чем вернутся обратно. Поэтому вы так и не смогли бросить работу, и просто жить, как обычные люди, для которых каждый день – это единственный день. Ты знал, как неидеально все вокруг, и знал, как изменить это. Майя следовала за тобой потому, что она была лучшей из нас, и не думала на перспективу – это как раз твоего ума дело. Она знала – жизнь здесь и сейчас, и надо делать ее лучше здесь и сейчас. Бенджамин, друг мой, хватит думать о том, как сделать наш мир похожим на тот, другой. Создавай новый мир, свой мир. Этого Майя так и не смогла до тебя донести. Причем, я уверен, ты это понимал, но не мог признать, ведь тогда для тебя – это был бы проигрыш, смею полагать. Ты бы мог уже давно построить заново свою машину времени и либо вернутся в прошлое к Майе, либо в будущее, которым ты так грезишь. Но ты не сделал этого.
– Из‑за нее. – Еле выговорил Бенджамин, – она знала, стоит только начать использовать ее, как мы будем пытаться исправить каждый свой просчет. Для развития нужно учитывать прошлое и нынешнее. Майя знала это. – Он не стал говорить, как ценны для них были все те годы с момента знакомства. Потерять их – пугало обоих. Для него она была той уникальной постоянной, всегда возвращающей его в колею. А чувства были единственным, что доказывало его связь с окружающим миром. Она была его ориентиром. Он всегда это знал, но не признавал, откладывая и откладывая до «лучших» времен…
– Вот именно. Построить что‑то. В тот самый момент, как мы интегрировали Кассандру, нам с тобой пришлось взять ответственность за нее. Потому что она – это лучшее, что случиться с человечеством. Ты был там, в мире, где правит Искусственный Интеллект, это – идеальный мир коллективного существования.
– Сейчас уже не важно, где я был и что я видел. Кассандра более не представляет собой перспективную систему, теперь она является универсальным средством сдерживания.
– Министр Эобард все же решил сделать из нее оружие… – Произнес Итан разочарованно, наливая себе еще один стакан, после чего сразу же выпил его залпом, – как ты смог допустить такое?! – Резко взорвался Итан.
– Я был один, и делал все, что было в моих силах! Не смей винить меня! Ты решил стать изгнанником, вот и получай результаты! Она сейчас, в этот самый момент, каким‑то образом лишила связи всю космическую программу, все Природные земли, и вопрос времени, когда подобное захлестнет остальной мир! Я не знаю как, я не знаю зачем, но она сделал это. Благодаря тому, что ты отдал Эобарду часть кода, он смог сопоставить улики. И сейчас он готов уничтожить корабль «пилигримов» вместе с людьми на борту, чтобы эта технология не попала в чужие руки, пока мы слепы и глухи!
– Ты уверен, что это она? – С трудом успокоившись спросил Итан.
– Нет. – Они молча посмотрели друг на друга. – Но даже если это кто‑то со стороны, нельзя, чтобы Эобард использовал Кассандру как оружие, нельзя!
– Он не сможет.
– Это мы так думаем. Сложа руки, он не сидит, уверен, его команда давно уже придумала не только намордник, но и поводок. Мы с тобой уже не можем считать себя самыми умными, годы‑то берут свое, да и я ведь один… – Бенджамин слегка запнулся. – Сейчас она взаперти и, добравшись до нее, Эобард… Я не знаю, пока она сконцентрирована в одном месте, наверняка есть способ контроля.
– Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать.
– Нет, ты понимаешь. Понимаешь, почему я хотел обезличить ее.
Итан и Бенджамин одновременно поймали одно и ту же мысль.
– Мы должны… должны избавиться от Искусственного Интеллекта.
– Ты уже пытаешься ее обесчеловечить…
– Это зашло слишком далеко и, пока еще есть шанс, надо обезопасить все человечество от нее. Сейчас мне закрыт доступ к ней, как и тебе, разумеется. Но я позаботился о том, чтобы у Эобарда не было иного выхода. Если все пойдет по плану, то мы сможем встретиться с ней и…
– Убить… – Сказал Итан дрожащим голосом, – а если… если, сделав это, ничего не изменится?
– Сейчас я думаю лишь о том, как не сделать хуже. А хуже будет, если министр сможет ей управлять. Не такого будущего мы хотели для нее. Итан, я знаю, как она дорога тебе, поверь, знаю. Но если это не сделать…
– Она уникальна, ты же знаешь. Мы создали ее потому, что хотели дать этому миру, этим людям, лучшего проводника в будущее. – Он говорил с болью, от которой Бенджамину самому стало плохо. – Как мы дошли до такого?
– Я не знаю.
– Не знаешь?! Мы создали ее, а теперь должны убить, так вот, ты уж постарайся объяснить мне! Ты управлял ЦРТ, ты имел к ней доступ, ты представлял ее министерству безопасности, ты …
– У нас нет выбора, повторяю тебе. Если этого не сделать, то министр навсегда резервирует ее, оправдываясь тем, как безалаберно я провел космическую программу.
– А если это все же не она? – Перебил его Итан.
– Тогда мы избавим мир от угрозы, которой она станет в чужих руках, а это произойдёт, поверь, рано или поздно, но произойдет. Я не хочу для нее такой жизни. Я не хочу, чтобы ее имя стало означать угрозу или смерть. Она заслуживает большего.
– Что же ты хочешь от меня?
– Я не справлюсь один. Долбанный фактор сдерживания. Сначала нужно уговорить его, а потом и приглядеть, ибо когда мы будет у нее…Эобард что-то замышляет, я уверен, но… Мне нужна твоя помощь.
– Как ты заставишь Эобарда дать тебе допуск к ней и убедить его сделать это?
– Я уже позаботился об этом, нужно лишь подождать.
