Никита Владимирович Чирков
Декорации
Ильза
С того момента, как она прослушала откровения капитана корабля прошло уже больше часа, но его слова все еще крутились у нее в голове. Она не была знакома ни с кем из них лично, но почему‑то чувствовала, будто бы они – друзья и коллеги. Вспоминая досье и видео сообщения, предоставленные Агатой, Ильза не могла свыкнуться с мыслью, что те люди, символы своего дела, сами же и погубили его. И это, не говоря уже о судьбе десяти космонавтов, решивших стать частью эксперимента, который, как видит она сейчас, все же был лишним. Они рисковали жизнями вдвойне, как оказалось теперь, и даже если они смогут выйти из криосна здоровым и без патологий, то ждет их лишь разочарование.
Все это поначалу разрушало Ильзу изнутри, но теперь, все эти переживания превратились в некий этап перерождения.
– Что с ними будет?
– Филиппа, скорей всего отстранят от полетов, но званий не лишат, все‑таки он следовал протоколу… пусть и с натяжкой. Виктора ждет суд. Остальных ждут разбирательства, но ничего больше «нарушения приказов» им не светит, я так думаю.
– А официальная версия?! – Спросила Ильза, впервые подняв голову и посмотрев на Бенджамина, стоявшего прямо у того стекла, за которым все еще работал ЦУП.
– Мне она пока не известна.
– Знаешь, я бы с таким удовольствием расписала бы твою некомпетентность, так ярко и красиво, как это только возможно, уж поверь, руки так и чешутся! Ты даже не представляешь, как бы я разогналась! – Чуть остыв, Ильза с тяжестью произнесла, – Только вот подливать бензина в огонь мне не хочется… и без того все ужасно. Они этого не заслуживают.
– Особенно после того, как те же люди устроили беспорядки, в ходе которых погибли их соотечественники, – крайне разочарованно, как бы невзначай, сказал Бенджамин.
– Не смей их осуждать! – Резко вырвалось у Ильзы, – какой выбор оставался у людей, узнавших о вероломном желании убить их героев просто потому, что это выгодно?
– Я не это пытаюсь сказать.
– И к тому же, – Ильзу было не остановить, – мне, видимо, стоит лишний раз напомнить из‑за кого и для чего эти люди свершили то, чем вряд ли потом будут сами гордится!
– Я знаю! – резко отрезал Бенджамин, развернувшись к ней, сделав пару шагов вперед. – Я куда лучше тебя знаю, что произошло и почему. Но это был единственный выход. Нравится или нет, но, поверь, ты знаешь не все, чтобы решать, правильно я поступил или нет.
– А вот если я спрошу: Бенджамин, дорогой, расскажи, а почему восстановилась вся коммуникация? Я получу достоверный, честный ответ?
Бенджамин молчал.
– НЕ УДИВЛЕНА! Ты воспользовался мной, моими умениями и работой, в собственной игре. Да тебе плевать на людей, главное – это шагнуть к своему будущему и уберечь активы. Скажи честно, раз уж такая пьянка, а министр точно хотел уничтожить корабль?
– Необходимо было время, и мы нашли это время, – все втроем, не лучшим способом, но нашли, а, заодно, укрепили верю людей в то, что действительно важно.
Не успела она вывалить на него новый поток слов, как на коммуникатор Бенджамина пришло сообщение, требующее посмотреть новости. Молча использовав терминал на столе, включил изображение на мониторе, через который Ильза общалась с Агатой. По всем новостным службам распространялась информация о победе над радикальной группой, ответственной как за поджог Природных земель, так и за сбой связи. Отдельно уточнялось о наличии доказательств причастности тех же людей к информационной атаке ради подстрекательства общества к решительным мерам по спасению космонавтов, которым, на самом деле, как утверждает пресс‑секретарь, не угрожало никакой опасности, и сейчас они в целях безопасности возвращаются обратно.
Подобный ход со стороны прессы и министерства обороны казался варварским, и пока Бенджамин собирался позвонить Эобарду:
– Нет, только не это….
Бенджамин обернулся, сразу же оборвав связь, ведь все его внимание было приковано к экрану, где крупным показывали лицо человека, отважно и самостоятельно нашедшего лагерь противника и вызвавшего помощь, – это было лицо Соломона. Он выглядел невероятно уставшим, поникшим, но самое главное: каждое произнесенное официальной пресс‑службой слово, он подтверждал. Соломон был прилично одет, рядом была охрана и даже врач, его взгляд был отрешенным, но все же он был на стороне новой правды.
– Соломон был моим источником… – ее голос практически дрожал, – он рассказал мне обо всем, перед тем как отправился в Природные земли…
Она посмотрела на Бенджамина, преисполненная болью, которая ударила по ней так сильно, как она и не ожидала.
– Я не знал про это, – сдерживая гнев, произнес он тихо.
– Это ведь не правда?! Он ведь шел туда ради людей! Скажи мне, что это все ложь, и в Природных землях не было тех, о ком они говорят?! Скажи!
– Не было, – так же тихо произнес Бенджамин, – операцию проводило министерство безопасности. Меня специально не поставили в известность, потому что Эобард знает, я был бы против…
– Когда же все это закончится, – с невероятной горечью произнесла она, и снова села за стол, будто бы потеряв все силы и волю к жизни, – что же скрывает министр, раз было убито столько людей… А вед он доверился мне, Соломон, прислал улики на вас всех, да и его слово имело приличный вес… Он хотел, что бы все было правильно, что бы люди были спасены, а виновники наказаны… И вот к чему это его привело. Желая спасти своих друзей и подружку, чьей матери так же прислал прощальное письмо, где убедил ее в том, что ее дочь не забыта, твой парниша рискнул всем, что бы сделать что‑то хорошее… ты знал, что мама Кристины, София, отдала мне его письмо? Она боялась, что все может выйти из‑под контроля и будет лишь хуже… она выбрала помочь большинству, таким же людям, как и ее дочь, а все потому, что она могла это сделать…
– Не думай об этом, – произнес Бенджамин отрешенно, все так же погруженный в свой мир.
– Что будешь делать ты?
– Потребую ответов.
– Ты даже не спросишь, почему я не рассказала тебе про него?
– Это уже не важно. Ты достаточно себя винишь за это.
Он направился к выходу так быстро, что она еле успела окликнуть его.
– Бенджамин! Почему ты дал мне шанс оказаться здесь? – Ей нужно было вернуть свои ориентиры, и этот вопрос, возможно, дал бы доказательство того, что она все же не такой плохой человек, или же, наоборот, что она – всего лишь часть игры Бенджамина, – это связано с неким покровителем, которого ты упоминал пару дней назад?
– Майя. Она верила в тебя больше, чем ты сама. Ты не задумывалась, почему в тот момент, когда Майя только объявила о Саламисе, выйдя к людям, открыто и без охраны, а ты так безнаказанно растаптывала ее, ведя мысль толпы в ином направлении? Это все она. Она увидела в тебе ту, по ее словам, честность и простоту, не скрывающуюся ни за чем, что… почему‑то для нее это было важно, и она еще тогда что‑то в тебе увидела, некий потенциал, я – не знаю. Ты не ошиблась, сказав пару дней назад, что я не читаю твои статьи… она читала. Смерть Майи повлияла на всех, и ты – не исключение, даже если еще не поняла этого… – он хотел было добавить: «потому что это повлияло так, как необходимо мне», но видя взгляд Ильзы, преисполненный болью, решил не продолжать.
– Не позволь этой работе лишить тебя человечности.
Бенджамин ушел, оставив Ильзу одну. Она чувствовала такую слабость, будто бы была долгие дни без сна и еды. Но сейчас ей нужны силы написать то, что позволит миллионам людей поверить в героев и в самопожертвование ради будущего. Написать про тех, чьи имена уже в истории, и осталось лишь закрепить их на века, рассказав об истинной человеческой натуре – натуре исследователя и мечтателя, вдохновляя всех и каждого на подвиги, на идею. Ей нужно писать так много, как она сможет сейчас. Ей нужно писать, чтобы не думать о том, как распорядиться видеообращением Соломона, оставленным им еще пару дней назад.
Эобард
Бенджамин еще совсем недавно был уверен в окончании кризиса, но волновой эффект преумножались с каждой минутой, и из его головы не выходили слова Ильзы: «Когда это все закончится?». Соломон, его подчиненный, близкий друг Майи и человек, заслуживший свой авторитет и должность только благодаря добродетели и ответственности, ныне являлся лицом всех новостей, связанных с устранением врагов государства. С момента, как он увидел новости, где его подчиненный и друг отыгрывает необходимую для министерства обороны роль, Бенджамин неустанно пытался выйти с ним на связь, используя все доступные пути. Но, помимо недоступности личных номеров, рабочие сразу же переключались на автоответчик, где приятный женский голосов, которого Бенджамин никогда раньше не слышал ни у кого на связи в ЦРТ, просил оставить сообщение.
Бенджамин подвел Соломона, подвел Майю, подвел Кассандру и вот теперь, после исхода долгих дней и ночей, он никак не мог принять факта реальности происходящего. Он и не заметил, как оказался в кабинете Эобарда, где бывал в последние дни слишком часто.
– Я все знаю о "пилигримах", можешь не объясняться, – на удивление Бенджамина, Эобард был вполне спокоен, даже несколько бодр, словно сегодня обычный, ничем не примечательный день, – то, что произошло с ними, не должно мешать освоению космоса, план все тот же: первыми занять территорию. Передай Агате, что все молодцы. Такова политика, ничего личного, но это она руководила на ходу развалившимся проектом, и как бы ни идеальна была ее репутация, сейчас, во всяком случае, на время, ей необходимо будет взять отпуск до дальнейших указаний. Разумеется, после возвращения космонавтов и всех отчетов. Мы можем на нее положиться? – Бенджамин был в некоторой растерянности от такого потока информации, произнесенного таким нейтральным тоном. – Мы можем рассчитывать на нее? – переспросил Эобард, все еще делая вид, будто бы они ведут обычный разговор.
– Да, она справится.
– Отлично. У нас много работы, особенно это касается «пилигримов», в скором времени я хочу начать организацию следующего полета.
Не поддавшись на провокацию, Бенджамин подошел к столу, почти опершись на него руками, и начал строго и требовательно:
– Я видел новости!
– Это хорошо. Твой человек молодец.
– И что будет дальше? Он теперь ваша марионетка и как только станет не нужен – исчезнет без следа?!
– За кого ты меня принимаешь? – С искренним удивлением произнес Эобард, – ничего с ним не произойдет, пока не уляжется шум. А до тех пор, он будет лицом победы и героем, после же сможет вернуться к работе, а, может, и нет, главное – это взаимное сотрудничество.
– Он был хорошим человеком!
– Он и есть хороший человек! Я бы даже сказал отличный, настоящий пример для большинства. Герой! Да вот только почти был пойман за государственной изменой, но я спас его, сделал лицом победы и, между прочим, обеспечил охрану и приличную премию. Не будь меня, сейчас у тебя был бы еще один труп на руках, так что не забывай, кто дал ему такую возможность.
– Да, возможность стать лжецом во спасение, прикрывая…
– Прикрывая твою неудачу! Вы с Итаном создали думающую машину, неспособную знать свое место! Она или он, мне плевать, но у ЭТОГО были слишком большие возможности! Ты хоть представляешь, что будет, если кто‑то узнает о существовании ИИ, которое мы не смогли контролировать? Конечно, не думал – что тогда, что сейчас – из‑за чего полет к Новому горизонту был организован хуже некуда!
– Обществу нужен враг, и вы его нашли.
– Я много лет думал, наступит ли тот момент, когда великий светила науки, Бенджамин Хилл, знающий все шаги наперед, и ответ на каждый вопрос, просчитается, – они встретились взглядами, – ты вынудил меня уничтожить Искусственный Интеллект, лишив тем самым козыря, какой реакции ты ожидал?
– Странно, что вы так переживаете по этому поводу. У вас есть ручной сотрудник, долгие годы сидевший без дела, а теперь он создаст вам новый ИИ, по заказу, которым можно управлять. Мои поздравления!
– Думаю, мы оба согласимся, что лучше держать его поблизости и понимать, чем Итан занят, нежели позволить ему и дальше существовать без надзора. К тому же, вы оба отлично работали раньше, поработаете и снова!
– Вы хотите, чтобы я принимал в этом участие?!
– Именно. И я скажу почему: ты вынудил меня уничтожить собственное детище, уникальное и, пока что, единственное в мире – и всё ради пятнадцати космонавтов, – Бенджамин молчал, – ты поставил каких‑то пятнадцать жизней выше, чем Искусственный Интеллект, который ты долгие годы пытался интегрировать в мир. Ты поставил жизнь, здесь и сейчас выше своих амбиций, – это заслуживает уважения с моей стороны. Из вас двоих, как я могу судить сейчас, разумеется, лишь тебя волнует жизнь. Итану же важны идеи, замыслы, некие мечты.
– А если я откажусь?
– Возьми пару дней, отдохни и потом скажешь своё решение.
– Вы не ответили на вопрос!
– Ты, правда, позволишь Итану руководить проектом в одиночку? Мы оба знаем, что он не признает авторитетов. Когда закончишь с Кесслером, а космонавты вернутся на орбиту, тогда и поговорим. Сейчас нам надо закрыть все вопросы, прежде чем начинать сначала.
– И все будет построено на лжи и крови!
– Хватит этот нытья! Даже не смей включать здесь святого. Вся твоя карьера, построена на лжи и крови! Сколько людей пострадало от внедрения ваших технологий, и сколько жизней вы с Майерсом сломали? Кто в ответе за то, что случился Сбой? Ты всегда оправдывался, не желая брать на себя ответственность! А ведь я так и не получил ответа, как вы создали ИИ! Что случилось той ночью, когда в твоей лаборатории погибли люди, а? Я не говорю даже о том, кто и как смог распространить конфиденциальную информацию, из‑за чего начался настоящий бунт, и погибли невинные люди, а большинство получили травмы! Ответь мне Бенджамин, на чьих руках эта кровь?! И сейчас, поверь, мне впервые не хочется рыться в твоем грязном белье! Не делай вид, что ты лучше меня, правила игры всегда одинаковы, как и цена прогресса. И ты до сих пор умудрялся находить выход из ситуации потому, что смог превратить мир в свою игрушку, но этому конец. И мне прекрасно известно, что совет директоров ЦРТ все меньше верит в твой гений, и все больше смотрит на факты! Уж поверь, нет никого, кто виновен больше твоего в том, что происходит в последние годы. И этому безалаберному отношению пришел конец. Ты взял на себя слишком много и не справился. С этого момента последствия будут, ты уж поверь мне!
Бенджамин покинул кабинет, и, будь на входе дверь старого образца – на петлях и с ручкой – он непременно бы хлопнул ею, не имея иной возможности выразить свой гнев. Министр победоносно смотрел ему в след, и после, как Бенджамин пропал из поля зрения, будто бы тяжелый груз, сорвавшийся с троса, упал в кресло. Нажав пару кнопок на пульте управления, все стены вокруг него покрылись тонировкой, закрыв происходящее в его кабинете от лишних глаз. Он откинулся в кресле, чуть запрокинув голову, но расслабиться не получалось, скорее наоборот, он все никак не мог ухватиться за то, что могло бы подарить ему чувство завершенности. Обдумывая все последние дни, события и решения, принятые им, он все говорил и говорил себе: "Это было меньшее из зол". Таковы правила игры, которую он знает, как самого себя, ведь является ее частью уже долгое время, и, как он понял совсем недавно, еще не готов покидать поле.
Впереди еще много работы, требующей его пристального внимания, начиная от космической программы, трещавшей по швам, заканчивая вопросами безопасности – как Природных земель, вопрос о существовании которых в нынешнем виде будет стоять на первом месте для обсуждения, так работы Итана Майерса, возвращение которого еще предстояло правильно преподнести. Все это казалось непосильным трудом, справиться с которым, ему предстояло практически в одиночку.
Эобард смотрел на коммуникатор – он занимает всего несколько сантиметров, а, кажется, будто бы кроме него на столе ничего и нет. "Надо позвонить» – пробивалось сквозь все тяготы и обязанности. Будто бы назойливый стук, тихий, но очень звонкий. "Надо позвонить, узнать, как состояние": думал он, пытаясь машинально найти предлог, чтобы этого не делать. "Надо позвонить, узнать, что нужно, и помочь". Коммуникатор все так же лежал на месте под пристальным и тяжелым взглядом человека, не способного сдвинуться с места. Он напоминал монумент, внутри которого, вопреки внешнему спокойствию, бушевала война. Победа в которой была невозможна до тех пор, пока он не примет чувство вины, спрятанное так глубоко, что даже признак его существования сделает его слабым, чего допустить он никак не мог.
Агата
– Я знаю, прекрасно знаю, все это пишется, а, может быть, уже прослушивается, но мне плевать. Я хотел, чтобы ты услышала это одна потому, что это личное…
Безграничные возможности, лишенные привитых нам норм морали и нравственности, порядка и дисциплины… настоящая свобода от всего того, что, как теперь видится явно и четко, сдерживало нас всех на планете, среди других людей и общества, живущего по правилам навязывания и естественного отбора. Более нет закона, судить нас некому, а определения добра и зла кажутся более немыслимыми. Мы тут, одни посреди звезд, практически наедине с высшим проявлением жизни. Мы выше природы, буквально и переносно, более не подвержены законам обществ и государств, живущих по выдуманным правилам и структурам, восхваляющие материальные ценности, и определяющие человеческую жизнь лишь по достижениям, ценность которых определяют другие. Нет, та жизнь казалась клеткой, настоящим рабством… все новое было так притягательно, так правильно и естественно… любая противоположная мысль казалась отголоском старой жизни. Существовал главный фактор, провоцирующий подобные мысли и чувства – предположение, что больше никого нет. Нет ни людей, ни общества, ни государств, неважно по какой причине, но на планете больше нет жизни, мы остались одни. Что делать? Корни уничтожены, никто не напомнит о прежних устоях, никто не будет стоять выше тебя, ты или вы одиноки в космосе, где, возможно, нет более представителей какой‑либо разумной расы. Безграничная власть, ощутив которую, уже не сможешь забыть. Прошлое остается лишь в вашей памяти, а будущее может быть лишь таким, каким вы захотите. Сразу вспоминаешь всё то неправильное, ужасное и несправедливое существовавшее на протяжении всей истории, и сразу приходит мысль: это заслуженно. Но что делать дальше, кроме как познавать жизнь, лишенную невидимых границ у себя в голове? Стоит жизнь заново, лишь так, как ты хочешь, и тут вдруг понимаешь, что, будь у тебя возможность продолжить род, то будущее общество будет знать только то, что ты захочешь. Жить по тем правилам, которым ты научишь. Все, что есть у человечества, придумано самим человечеством, даже наш язык, все это сделали люди. Так почему же я не могу сделать то же самое, но уже по‑своему, ведь я – капитан корабля, люди ждут от меня решений! Эта ответственность, которую на меня возложили все, и даже когда, казалось бы, нет никого кроме нас, все равно, работа есть работа. Это невероятно сложно описать, такое надо чувствовать.
– Но ты возвращаешь корабль.
– Каждую минуту с того момента, как связь лишила нас привязки к дому, я наблюдал за людьми. Как они пытались решить, что делать дальше, как спорили, как ругались и практически ставили свою безопасность на кон, лишь бы отстоять взгляды, за которые они держатся больше, чем за собственную жизнь. Неужели именно они, эти люди, моя команда будут последними людьми цивилизации и первыми людьми нового мира? Они даже не понимают открывшиеся возможности. А ведь это наша природа: исследовать, охотиться, покорять и всегда искать границу горизонта. Поэтому нас еще с самого детства так манят приключения, новые открытия, именно поэтому нам стало мало собственной планеты. И это, было уничтожено системой, в угоду развития на месте, сравнимому с заточением. Такими и остались мои люди, не способные заглянуть дальше собственных убеждений и приказов. Мне стыдно за них. И осознав это, увидев последствия их дел за последние дни, я не смог избавится от чувства презрения к человечеству. Каждая мысль, каждое воспоминание отдавалось болью и презрением, которые провоцировали лишь непреодолимое желание избавиться от всех, как от бракованного товара. Я был один, смотрел на всех так, как смотрят на низший вид. И тогда, пытаясь заполнить пустоту вокруг меня, я думал о тебе. Ты – единственная, думая о ком, я не чувствовал презрения, стыда или гнева, как раз наоборот. То, что между нами зародилось совершенно случайно, каким‑то невероятным образом было самым естественным и важным среди всего вокруг. Любовь к тебе оказалась единственным неподдающимся критике или сомнению чувством, ставшим фундаментальной основой мироздания. Все остальное: команда, недостойная космоса, свобода, дарованная без планеты и человечества, было неважно. Лишь любовь, как оказалось, не имеет ни времени, ни границ, она либо есть, либо ее нет. Мне так не хватало тебя, того что между нами было, этого спокойствия, этой жизни. Единственного настоящего и постоянного, что нельзя навязать или отобрать. Тогда я понял, что как ни посмотри – нас всех ждет неудача. Ведь моя команда лишена этого, а, значит, ни о каком развитии не может быть и речи. Я решил вернуться потому, что ты стала для меня всем. Даже не зная, жива ты или нет, я повернул обратно – я бы лучше горевал по тебе, но не смог бы быть в неведении до конца своих дней, одинокий во всей вселенной.
Агата плакала, кое‑как сдерживая себя, но все было на лицо, любовь и боль разрывали ее, и в ответ она сама хотела так много сказать ему. Но вся эта запись прослушивалась, из‑за чего стоило следить за словами. А ведь ей так хотелось рассказать, какие решения ей пришлось принять ради его спасения, ужасные решения. Он прекрасно понимал, как трудно ей сейчас, поэтому не требовал, даже не ждал никаких слов, все было видно и так.
– Я знаю, как обстоят дела. В космосе нам делать нечего, уж точно не мне, я… я подвел тебя, подвел команду, и всех, кто ожидал результата, хотя, ты и те, кто слушает этот разговор, уже поняли, что мне теперь плевать на эту программу. Я просто хочу спокойной жизни, простой и понятной. И единственное, о чем я хочу знать, и, конечно же, не могу требовать, как и просить – хочешь ли ты быть со мной? Начать новую жизнь, забыв старое, как страшный сон потому, что ничего нет важнее нас и тех чувств, которые неподвластны времени и вилянию какой‑либо силы.
