Ника Энкин
Записки эмигрантки 2
• Какой ужас, – только и смогла произнести я.
• Да уж, Лене уже все равно, а вот Рите сейчас не позавидуешь! – продолжала Тина. – Представляешь, дом невыплаченный, маленький ребенок, мама Ленина. Ей, говорят, вообще пока ничего не стали сообщать – она может сразу помешаться. Ей-то уже за восемьдесят – Леня был как свет в окошке.
• Жалко безумно. Ты знаешь, мне кажется, он вообще не дорожил жизнью. – задумчиво сказала я. – Казалось бы, маленький ребенок, бизнес, а его все тянуло на какие-то приключения.
• Такой он человек был! – сказала Тина. – Да и если бы жена была другой, может, и держался бы дома больше. А за кого там держаться? Охламон в пижаме…
Я предполагала, что с уходом Лени, моего благодетеля и покровителя, из жизни, меня долго не будут держать в этой фирме. Я продолжала работать бесконтрольно, получая немалые деньги. Никто не знал на самом деле, сколько часов мне необходимо для того, чтобы выполнить ту или иную работу. Зная меру, себя я не обижала и по минимуму часы не записывала. Я предполагала, что на мой счет велись разговоры еще при жизни Лени, но он там был царь и бог. Сейчас Рита по-быстрому заберет у меня этот лакомый кусочек. Ну что же, так тому и быть! Жизнь продолжается.
Я позвонила Рите выразить свои соболезнования. На удивление, она была абсолютно спокойна и сдержанна. Чувствовалось, что она хочет поговорить, а не только принять соболезнование и отключиться. Она стала рассказывать о маленьком, как он каждый день ждет Леню домой, потом о Лениной маме.
• Она не верит в то, что произошло. – спокойно продолжала Рита, – Постоянно говорит так, как будто Леня жив и сейчас появится в дверном проеме.
• Ника, все остается так, как было, – сказала она мне, прощаясь. – Я знаю, как Леня относился к тебе и не хочу ничего менять. Продолжаем работать.
• Спасибо, Рита, за доверие, – поблагодарила я, – мне очень приятно это слышать.
• Да что уж там… Спасибо, что позвонила, – сказала Рита. – Жизнь продолжается.
Рита успешно продолжала бизнес, может быть, вздохнув спокойней от того, что деньги, зарабатываемые в этом бизнесе, не тратились на постоянные безумные Ленины идеи, которые, в большинстве своем, оканчивались крахом. Как та ремонтная мастерская, в которой я имела счастье работать. Сейчас Рита сама контролировала весь бизнес и знала, как распорядиться деньгами без построения воздушных замков. На дом, на ребенка. Я помогала этой фирме еще ровно столько, сколько у меня была возможность работать вечерами и в выходные дни, без ущерба для своей личной жизни. Потом, когда этот заработок мне уже не был так принципиально нужен, и свободное время понадобилось на другие, более интересные вещи, постепенно все сошло на нет. Именно тогда, когда это должно было случиться.
Новый 2007 Год
Америка готовилась к очередным Рождественским праздникам. Сразу же после Дня благодарения витрины магазинов сменили осенние декорации на сияние рождественских огней. Как и в конце каждого года, в магазинах проводились грандиозные распродажи и народ бегал в поисках товаров по выгодным ценам, ну и, заодно, подарков.
В этом году у меня не имелось абсолютно никаких идей, где встречать и с кем встречать. У Даника появились новые друзья и он собирался провести новогоднюю ночь с ними – объявил он мне об этом загодя. Мне взгрустнулось – впервые мы будем встречать Новый Год врозь. Наверное, это нормально: дети растут и, рано или поздно, у них появляется своя жизнь, отдельная от родителей. Но одно дело знать, что это будет когда-то, а другое – столкнуться с действительностью нос к носу. Ему скоро будет семнадцать. Конечно, самый возраст… Я оставалась совсем одна.
Периодически звонил Павел. Правда, встретиться нам больше не удалось. Он предлагал отметить Новый Год в компании своих друзей, в случае если не уедет с мамой к родственникам в Канаду.
• Мама давно не видела своих родственников и просит отвезти ее, – оправдывался он.
На сайте знакомств деятельность не прекращалась: периодически кто-то писал, я отвечала. Или не отвечала. Я долго вела переписку с неким Давидом, но до телефонного разговора дело как-то все не доходило. Через месяц после знакомства мы, наконец, созвонились. Давид оказался грузином из Тбилиси. Очень приятный голос, очень сильный акцент. Он проявил завидную настойчивость и мы встретились.
Давид ждал меня возле подъезда рядом с черным лимузином. Я уже знала, что он выкупил эту машину и извоз является его единственным заработком. Среднего роста, обычного телосложения, копна жестких черных непокорных волос. Доброе породистое лицо. Он мне сразу чем-то напомнил Джорджа Клуни ( наверное, глазами, такими же масляными, обволакивающими) и потом я все больше убеждалась, что первое впечатление явилось наиболее верным.
• Ника, привет! – он поцеловал меня, улыбаясь. Немного застенчивая, но очень добрая улыбка сразу расположила меня к нему.
Мы отправились поужинать в хорошо знакомый мне итальянский ресторан, отмеченный первым свиданием с Максимом. Давид сидел напротив меня и я имела возможность рассмотреть его. Мне он определенно нравился. Мягкие, очень добрые глаза, немного перебитый ( как у боксеров) нос, красивый рот. Он снял пиджак и остался в белой рубашке. Закатал рукава. Я обратила внимание на его руки ( мой «пунктик» у мужчин). Красивые запястья, длинные пальцы. Я наблюдала за ним: как он жестикулирует, что-то рассказывая, пытаясь рассмешить меня. Когда Давид начинал улыбаться, глядя исподлобья, улыбка его от застенчивой, как у ребенка, превращалась в искрящуюся, переполненную нежности. Смеясь и показывая свои идеальные белые зубы, он становился похожим на Клуни.
Давид, или Дато, как он просил называть его, вырос в семье известного музыканта, руководителя грузинской группы «Ореро», объездившей весь мир. Вся его семья осталась там, в Тбилиси. В том числе, бывшая жена и ребенок. Сюда он приехал один, уже давно – девять дет назад – и живет до сих пор без документов, не имея возможности выехать и повидать родных. Женился фиктивно на испанке, для получения в дальнейшем Грин Карты ( типичный для многих эмигрантов вариант). Живет в Бруклине. Обо всем этом я узнала во время нашего ужина.
У меня сложилось двойственное ощущение. Мне нравился Давид – не было в нем ничего отталкивающего, но я не представляла его своим спутником. А просто так терять время мне не хотелось. Я ведь ищу свою половинку… Он же, напротив, был воодушевлен, много рассказывал, веселил меня и в конце ужина спросил:
• Ника, где ты встречаешь Новый год?
• Я… – задумалась я, что бы соврать, – в компании, с подругой.
• Давай вместе встретим! – предложил он. – У нас тоже будет компания. Мы даже можем встретить вдвоем, у меня дома.
• Нет, Давид, извини, – язык не поворачивался сказать ему «Дато», – все уже решено давно. И потом, мы только познакомились с тобой.
• Давай тогда Рождество вместе встретим, – предложил он, – наше Рождество, Христианское – с шестого на седьмое января.
• Посмотрим, – неопределенно ответила я, – пусть сначала новогодняя ночь пройдет.
• Какой я дурак, что раньше не позвонил тебе, – сказал Давид, – у меня было очень много проблем на работе.
• Ничего, лучше позже, чем никогда, – ответила я.
Я не была так воодушевлена, как Давид. Интересный парень, да, но… Грузин. Как-то не была я серьезно настроена на счет мужчин этой национальности. Потом, у них там, дома – дети, жены… Наврать можно все, что угодно. Что разведен… Зачем мне это надо, терять драгоценное время? – размышляла я, наблюдая, как Давид, преданно заглядывая мне в глаза, как собака ( чем бы еще угодить), интересовался, что заказать на десерт.
Мы съели крем-брюле и вышли из ресторана.
• Ника, давай еще побудем вместе, пожалуйста! Мне не хочется так сразу уезжать. – попросил Давид. – Здесь можно где-то остановиться, послушать музыку, побеседовать?
Мне не хотелось отказывать ему – глаза умоляли, чтобы я сказала «да». Мы остановились недалеко возле моего дома, на пустыре. Давид, заглушив двигатель машины, включил грузинскую музыку, предварительно поинтересовавшись:
• Ты не против?
Мы слушали грузинские мелодии. Давид держал мою руку в своей.
• Мне уже давно не было так хорошо и спокойно. – произнес он. – Спасибо, что согласилась встретиться со мной. Ты знаешь, жизнь в Нью Йорке, постоянная суета – я так устал от всего этого… Сумасшедший город.
Он бы так долго сидел и рассказывал, никуда не торопясь, но зазвонил мой телефон. Данька!
• Мам, ты когда придешь? – поинтересовался он.
• А что? – ответила я вопросом на вопрос.
• Да ничего, просто так! – странное дело, когда я дома, порой мне кажется Данька не замечает моего присутствия, уткнувшись в компьютер. Как только я ухожу: « когда будешь?»
• Скоро приду, – ответила я.
• Ника, может все-таки встретим Новый Год вместе? – поинтересовался Давид, высаживая меня возле моего подъезда.
• Нет, Давид, извини…
• Ну, тогда на Рождество ничего не планируй, я приготовлю ужин. Что бы ты предпочла?
• Морепродукты, – ответила я.
• Будет сделано! – отрапортовал Давид, – Я отлично готовлю креветки.
Давид вышел из своей дверцы, подошел к моей и открыл ее.
• Спокойной ночи, – поцеловал он меня на прощание, – я буду звонить тебе.
• Спокойной ночи, – ответила я.
На работе приближение к Новому Году тоже явственно ощущалось: клиенты несли подарки. В основном, люди преклонного возраста, появляющиеся в нашем офисе с завидной частотой. Пациенты доктора У отдавали коробки конфет Любе с Лилей, приговаривая: « С Новым Годом вас, девочки!» Если кто-то хотел персонально поздравить доктора, пакет заносился непосредственно в кабинет. С более ценным содержимым в виде бутылки вина или коньяка. Люба с Лилей только и успевали принимать подарки и отсортировывать коробки. Что поприличней – передаривалось маникюршам, домработницам, знакомым. Остальное – складывалось в кладовую, где у нас уже хранился немалый запас сладостей.
У нашего доктора пациенты были более жадные. А может, неблагодарные. А может, просто не считали нашего доктора заслуживающим признательности… Но конфеты почти никто не приносил. За очень –очень редким исключением. Особо «преданные» скромно направлялись на прием с пакетиком.
Ближе к самому празднику места в кладовой уже не осталось и часть коробок, у которых приближался срок хранения к концу, просто выбрасывалась в мусорное ведро. Не распечатанными. Люба с Лилей ликовали – это уже явилось своего рода соревнованием: « Смотрите, сколько нашему доктору принесли, а вашему с «гулькин нос»! Злорадствовали они, само собой разумеется, в отсутствие Майечки. Честно говоря, я уже и без конфет давно поняла, к какому доктору пошла бы лечиться, если бы у меня была страховка: к доктору У. Не задумываясь. Доктор от Бога. Я не имею в виду его профессионализм, который должен быть присущ любому врачу, а личные качества: забота, доброта, душевность. У него всегда хватало времени на каждого пациента. Он никогда не говорил Любе:
• Меня нет, пусть звонят завтра!
А терпеливо перезванивал каждому, кто хотел с ним пообщаться. Он никогда не убегал вместе с нами по окончании рабочего дня, а задерживался в офисе до тех пор, пока лично не извещал каждого пациента о результатах анализов. Никогда не повышал голос, ни на кого. Если к нему приходил его бывший пациент, не имея страховки, он принимал его, не взяв плату за прием.
Все это можно сказать и о докторе У, разумеется. Но… с точностью до наоборот. Наш доктор был вылеплен из другого теста. Он больше являлся бизнесменом, чем врачом. Прикупал собственность, сдавал ее… Проблемы больных не волновали его. На прием больного он выделял минут десять-пятнадцать, не желая особо вдаваться в подробности. Все быстро, поверхностно. Кроме всего, он легко мог вспылить, не считая нужным сдерживать свой гнев в офисе.
• Доктор очень легко выходит из себя, – говорила Майечка, но тут же добавляла, – но и легко отходит.
От этого не становилось легче. Прочувствовав единожды, как доктор «вышел из себя и так же быстро вошел назад», вовсе не хотелось испытывать это вторично на себе. Больные все чувствовали. Многие, особенно пенсионеры, ходили к нему по-старинке. Некоторые, не появляясь несколько лет, приходили на прием, но уже к доктору У. Наш доктор, вместе с Майей, в этом случае очень обижались, не понимая, как такое возможно.
Теперь можно легко догадаться, почему люди искренне благодарили одного врача и не считали нужным поздравить другого.
Ближе к праздникам «мышиная возня» с коробками вошла в самую активную, завершающую, стадию. Люба с Лилей заняли дополнительную комнату, чтобы складывать подарки там. Каждый день они уходили с огромными пакетами, набитыми коробками. Стали более активно носить подарки и нашему доктору – приходили посыльные с корзинами, наполненными фруктами ( больше похожими на искусственные, сделанные из папье-маше), сырами и бутылками. Эти наборы присылали другие доктора-специалисты, к которым наш доктор отправлял больных. В момент, когда посыльный вваливался в офис, называя фамилию нашего доктора и интересуясь, куда внести корзину, Майечка расцветала. Как Плюшкин, она забирала каждый день любую, даже самую маленькую коробочку конфет, принесенную нашими пациентами, ничего не оставляя в кладовой. Как-то, когда ее не было, доктору принесли очередной подарок. Он, будучи в хорошем расположении духа, позвал меня к себе в кабинет:
• Ника, забери это, если хочешь, – сказал он, – нам уже столько принесли. Мы ведь не едим все это. А у тебя сын… Это хороший шоколад.
Огромная коробка швейцарского шоколада в дальнейшем перекочевала к менеджеру нашего здания ( я просила об улучшении квартиры, но конфеты, увы, не помогли). Думаю, если бы Майечка узнала, что доктор отдал мне такой «царский» подарок, то позеленела бы от злости.
Люба с Лилей, не зная, куда девать конфеты, тоже стали предлагать мне:
• Ника, возьми, подаришь кому-нибудь…
Прошло католическое Рождество и приближение Нового года стало все более ощутимо. Позвонил Павел:
• Ника, как ты смотришь, если мы встретим Новый Год вдвоем?
• Ты же говорил, что хочешь встретить с друзьями? – в свою очередь поинтересовалась я.
• Не знаю… Там у них что-то не получается. Давай встретим у меня дома. Вдвоем, – опять настойчиво повторил он.
• Нет, – уверенно ответила я, – вдвоем скучно. В компании я бы хотела…
• Ладно, я позвоню тогда, если мы с мамой не поедем в Канаду.
Конечно, он не позвонил. А в мои планы не входило встречать Новый Год с Павлом вдвоем, у него, в крошечной квартирке, рядом с собакой, изо рта которой постоянно течет слюна… Поедая купленные в магазине салаты. Лучше уж я буду у себя дома одна.
Незадолго до праздников позвонила Тина и предложила встречать вместе, в большой компании ее друзей, в Стэйтен Айленде, на что я с радостью согласилась. Это было именно то, чего я желала – оказаться в эту ночь в большой, веселой компании. И не имеет значения то, что знаю я только Тину. Мне хотелось новых лиц, новых шуток, всего нового в Новом Году. Ведь, как встретишь…
Погода тридцать первого декабря выдалась на редкость не новогодняя. Целый день накрапывал мелкий дождь. И без того темный пасмурный день перешел в ночь очень рано. Ехать никуда не хотелось. Даник, сидя за компьютером и пытаясь поймать по Интернету праздничный Новогодний огонек, транслировавшийся в это время из России, тоже, по всей видимости, пребывал в сомнениях: ехать или нет.
• Данька, давай дома останемся, – предложила я, – вдвоем. Как в старые, добрые времена. Ты ведь не хочешь ехать – я вижу. Ну и я никуда не поеду.
• Нет, мам, я поеду. Позже. – уверенно сказал сын, – И ты езжай. Что дома сидеть? Пригласили – езжай!
В Стэйтен Айлэнд я приехала к десяти. Встретившись с Тиной, мы отправились к ее друзьям. Дом встретил нас гирляндами, огнями, громкой музыкой и длинным, человек на двадцать, накрытым столом. Часть гостей уже была здесь, остальные подтягивались постепенно. Все русские. Ну, и застолье, соответственно, тоже. Русское. Со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Почти все гости прибыли парами. Только три одиноких женщины: я, Тина и ее подруга, приехавшая специально на празднование из далекого Лос Анджелеса. Но одиночества я в эту ночь не чувствовала, отнюдь: было много шуток, танцев и всего, что сопутствует новогодней ночи. Громадный экран телевизора транслировал передачи из России. Чувствовалась теплота, исходящая от хозяев дома: они пытались сделать так, чтобы всем гостям было комфортно. И им это удавалось. В полночь, сгрудившись в центре огромной комнаты, все подняли бокалы с шампанским. У каждого были свои желания и мечты. У меня – одно-единственное пожелание. « Хочу встретить своего человека, свою половинку», – загадала я. Будучи убежденной, что если очень хотеть и желать, а главное верить, то это обязательно произойдет.
В течение всей ночи постоянно кто-то подъезжал, чтобы поздравить хозяев дома. Здесь, в Стэйтен Айлэнде, у них большая дружная компания. Люди, много лет общающиеся друг с другом, поддерживающие друг друга в невзгодах, и делящиеся радостями…
Часов в шесть утра я уехала домой. Дождь продолжал моросить…
Вот и 2007 год начался, – думала я, двигаясь по опустевшей дороге к своему дому. Число 7 – магическое и мое любимое. «Определенно, должно случиться что-то хорошее в этом году. Иначе просто не может быть», – продолжала я свои рассуждения. Если не в этом году, то когда? Неужели я не заслужила быть счастливой в личной жизни, сколько я могу так скитаться в одиночку и пребывать в постоянных безуспешных поисках? Растрачивая себя, свою душу, свои эмоции попусту? На чужих людей, с которыми никогда не свяжу судьбу. Ведь есть где-то тот один, который послан мне свыше – мой, только мой, единственный, предназначенный мне судьбой. Которому я могу дарить свою любовь, ласку, доброту… Которого не нужно делить ни с кем. Которого я без зазрения совести могу назвать «моя половинка». Я свято верю в это. Так, может, хватит меня испытывать на прочность? Может, 2007 год и принесет мне свершение всех моих надежд и мечтаний.
Отчаяние
Праздники закончились… В Америке долго не празднуют – это не Россия с ее десятидневными новогодними каникулами, во время которых уже не знаешь, чем заняться: кухня-туалет-телевизор. Если, конечно, не хочется переплачивать втридорога, чтобы уехать в экзотическую страну ( погреться на солнышке) или покататься на лыжах где-нибудь в облюбованном богатыми россиянами Куршавеле… Здесь долго готовятся, а основное празднование приходится на 24 декабря.
Однако у нас, русских, по традиции есть еще и Рождество. Наше Рождество, которое никогда не было праздником в советские времена. Но сейчас ведь все наоборот… Вот к этому самому празднику мой новый знакомый Давид и зазывал меня на ужин. Он звонил постоянно, не забыв поздравить меня во время новогодней ночи, но активизация достигла предела накануне Рождества. Готовился он тщательно.
• Ты любишь икру? – интересовался он. – Так, красную, черную… Что еще купить? Скажи мне, что ты еще любишь?– допытывался он. – Что ты будешь пить?
• Давид, – просила я, – не напрягайся. Что приготовишь, то и будет.
• Нет, мне хочется сделать тебе приятное, – и он продолжал оглашать полный список блюд, которые собирался приготовить к моему приходу. Было приятно, но немного навязчиво.
Вечером шестого января, я, одев свои небезызвестные популярные «брюки для свиданий», пуловер из тончайшей шерсти без рукавов ( секси) и туфли на высоком каблуке, села в свою Хонду и отправилась в Бруклин. На званый ужин, устроенный в честь Рождества Христова. И ради меня.
Давид жил в однокомнатной квартире с маленькой кухней. Он смог удобно организовать пространство, сделав из комнаты и гостиную и спальню, разделив ее на две части. Большой черный кожаный диван и маленький журнальный столик располагались у окна, напротив кухни. Столик был красиво сервирован закусками. Давид постарался на славу – икра черная и красная украшались дольками лимона, на других тарелках – веточка зелени или кусочек крутого яйца. Для мужчины такая «икебана» несвойственна.
• Это моя берлога, располагайся, – сказал Давид, помогая повесить мой пиджак на вешалку.
• У тебя уютно, – заметила я. Взгляд упал на электронное пианино, – ты не говорил, что играешь!
• Да так, балуюсь, – застенчиво признался Давид, – я же из семьи музыкантов. Как я могу не играть? Я и танцевать могу – иногда ездил на гастроли с отцом, подменял заболевших артистов.
• Сыграешь что-нибудь? – попросила я.
• Позже… У нас будет еще время, – обнадежил меня Давид. – Сейчас должен подойти мой друг и мы поужинаем.
Я села за пианино и принялась что-то наигрывать.
• О, да мне далеко до тебя! – похвалил мою игру Давид.
Вскоре пришел друг Давида, парнишка лет двадцати пяти, не более. Подняли бокалы за Новый Год, Рождество. Парень что-то спрашивал у меня. Давид же испепелял своими красивыми жгучими глазами.
• Дато Вам играл уже? – поинтересовался парнишка.
• Нет, я как раз хотела попросить его об этом.
• Дато, это же твоя визитная карточка, – пристыдил его парень, – он у нас очень скромный. Давай «Тбилисо».
Давид сел на пианино и дотронулся клавиш. Сразу стало понятно, что это не музыкальная школа, а самоучка, но играл он чувственно и проникновенно. Затем запел «Тбилисо…» Голос был громкий, звучный, но вместе с тем бархатный и нежный. Его исполнение трогало до слез. Да и как можно равнодушно слушать эту песню?
Расцветай под солнцем, Грузия моя!
Без тебя жизнь и не мила…
Давид продолжал петь. Глаза горели, как два факела. Он то повышал интонацию, то понижал и я видела, что мыслями он сейчас не здесь, в Бруклине, в далекой Америке. Он там, в Грузии, с родными. В любимом Тбилиси. Я понимала, что чувствуют эти два тбилисских парня, покинув Грузию, родной Тбилиси, в котором родились, выросли и где оставили свои корни. Не по своей воле, а в силу необходимости, которая так остро возникла после развала Советского Союза.
В советские времена я несколько раз объездила всю Грузию. Была и в Тбилиси, от которого осталась без ума. Солнечный, душевный, какой-то нереально волшебный. Теплый, не температурой воздуха, а сердцами гостеприимных тбилисцев. На всю жизнь пронесу в себе эти ощущения…
Сейчас же, здесь, в моих глазах Давид поднялся на несколько ступенек – мужчина, играющий на пианино да еще так здорово поющий… Такого еще не было в моей жизни. Давид оказался еще и неплохим поваром: на горячее он приготовил креветки под специальным соусом. Ну что же, подумала я, все просто идеально: интересный мужчина, который играет на пианино, поет да еще и готовит. Составив нам компанию на какое-то время, друг Давида покинул нас.
Мы остались одни. Было уже за полночь. Давид поставил диск с легкой музыкой, чтобы заполнить тишину. Он не был многословен и ситуация понемногу накалялась. Давид не принадлежал к тому типу мужчин, которые знают, как взять женщину – красиво, умело – так, что она сама не заметит, как окажется с ним в постели. Он был стеснителен. Я же, попав в такую ситуацию, размышляла: хочу ли я его, надо ли мне это? Он мне нравился, безусловно. Иначе не было бы этого свидания. А что касается «надо ли мне это» – я предполагала, что, будучи скромным, он окажется горячим пылким любовником. Давид поменял диск и поставил «А-Студио», пригласив меня на танец. Мальчики-казахи пели: «Дождь льет – не беда, взгляд твой скажет мне «да». Одна мелодия сменила другую и под «Девочку-танго» он элегантно, в танце, повел меня в угол комнаты, где располагалась кровать. Поваливши меня на нее, он энергично принялся за мою одежду. В предвкушении, как это бывает, что-то не расстёгивалось, не снималось. После такого красивого вечера все было как-то впопыхах: как будто нас могли застать врасплох или должен был прийти сосед по комнате в общежитии и надо все сделать быстро. Давид явно не умел создать красивую прелюдию и вся эта юношеская спешка совсем не импонировала его спокойному сдержанному поведению. Но все бы ничего, если бы результат всей этой суеты оказался достойным. Не все мужчины умеют красиво преподнести себя, -думала я, глядя как он суетится, пытаясь снять свои брюки. Одна штанина все никак не могла подчиниться ему. Мужчины ведь созданы по-другому. Охотники… Вот он и пытается побыстрей овладеть новой добычей. Зато в следующий раз все будет так, как я захочу, – продолжала я свои размышления, спокойно наблюдая за ним и предоставляя ему полную свободу.
Результат, однако, превзошел все ожидания. Только с разницей наоборот. Справившись, наконец, со своими штанами, Давид лег сверху на меня. Возбуждения его мне не пришлось почувствовать – его не было. То есть абсолютно. Ситуация щекотливая, прямо скажем. Нужно что-то делать, что-то говорить, чтобы не обидеть. А что? Самое неприятное, что я не ожидала от молодого грузинского мужчины такого «пассажа». У него вообще не было потенции. Я молчала, он, что-то лепеча в свое оправдание, пытался работать тем, что должно быть могучим инструментом. Я была обескуражена…. Давид же, как-то пристроившись и совершив несколько фрикций, шумно сопя, издал продолжительный рев. Он получил свое.
Ситуация напомнила старый анекдот, когда жена спрашивает мужа после секса:
• Тебе хорошо?
• Да, любимая, очень! – довольно отвечает муж, потягиваясь.
• Хорошо тебе! – завистливо восклицает неудовлетворенная женщина.
Сейчас же, почти как в том анекдоте, Давид полулежал на мне и пытался оправдываться:
• Ника, мне очень неудобно, что так произошло. Я несколько месяцев не был ни с кем и сейчас перевозбудился. Я так хотел тебя!
• Ничего, все бывает! – ответила я.
• В следующий раз, если он, конечно, будет после сегодняшнего, я реабилитируюсь, – пообещал Давид.
На том мы и заснули. Утром я проснулась, чувствуя на себе взгляд.
• Проснулась, Никуша? – рядом лежал Давид и рассматривал меня. – Как
спала? Я – впервые за долгий период, как убитый.
Я вспомнила вчерашний вечер и мне стало неловко за Давида. Он же, похоже, неловкости не чувствовал и попытался сразу же начать реабилитацию. Но опять потерпел фиаско…
• Не знаю, что со мной, – стал оправдываться Давид, – раньше никогда такого не было. Наверное это потому, что давно ни с кем не был близок.
Я не знала, что сказать – просто промолчала.
• Я ничего не покупал на завтрак. – сказал Давид, вставая.– Что ты обычно ешь?
• Ничего особенного. Кофе, йогурт. Если есть… – ответила я.
• Вот йогуртов как раз нет. Я обычно не завтракаю дома – по пути заезжаю куда-нибудь. Сейчас схожу за йогуртами.
На мои протесты и заверения ( мне хотелось уехать домой побыстрее), что я могу обойтись одним кофе, Давид не стал обращать внимания. Он оделся и закрыл за собой дверь, не забыв предварительно поцеловать меня.
Так прошел месяц… Давид приезжал очень часто среди недели в Нью Джерси, предварительно позвонив. Только для того, чтобы увидеть меня. Мы сидели в его машине. Он держал мою руку в своей, что-то рассказывая. Или я говорила о наболевшем ( об ужасной нерабочей обстановке в медицинском офисе).
• Не обращай на них внимания, – пытался он успокоить меня, – это просто мусор. Относись к ним, как к насекомым. Мы же не можем избавиться от комаров, мух, например. Ну вот, так и относись к ним. И делай свое дело. У тебя ведь нет возможности уволиться сейчас?
• Нет, – отвечала я.
• Ну так смотри проще на свое окружение, если ничего не можешь изменить, – советовал он.
Иногда он приезжал, чтобы подарить букет цветов. Я выскакивала в домашнем, набросив куртку. Он обычно стоял возле своей машины – черный костюм, белая рубашка, распахнутое пальто и блеск глаз от фонарей, под которыми он ждал меня. Иногда картину завершал падающий снег. Но всегда был один фон – темнота ночи. Он обнимал меня и мы садились в машину. Пятнадцать минут, двадцать минут… Порой я говорила, что тороплюсь и он соглашался отпустить меня – хотя в глазах я видела немую просьбу остаться. Я чувствовала к нему жалость – нехорошее чувство по отношению к мужчине. За жалостью приходит разочарование. Эта жалость и не позволяла прекратить наши отношения, в которых с каждым днем, неделей, я увязала все больше.
Один из выходных дней был наш. Он заезжал за мной, мы ужинали в Нью Джерси, открывая для себя новые ресторанчики, и отправлялись в Бруклин. Нашей традицией стало останавливаться чуть поодаль Веризано Бридж. Давид знал, что мне очень нравится отражение светящегося моста в воде. Я смотрела на вид, он курил, обнимая меня. Приехав к нему, смотрели какое-то кино, предусмотрительно захваченное в прокате. И я оставалась у него. На следующий день, иногда, в зависимости от погоды, шли гулять по набережной вдоль океана. Здесь можно было увидеть бруклинцев, желающих сохранить свою спортивную форму: кто-то бегал, кто-то крутил педали велосипеда, кто-то шел спортивной ходьбой. Остальные просто прогуливались. Давид натягивал на себя теплую шапку (грузины не любят холод) и все равно постоянно мерз. Я же, наоборот, оживала на улице.
• Смотри, как красиво вода блестит на солнце,– говорила я, останавливаясь возле перил и глядя на воду, бьющуюся о камни. Летали чайки, вдалеке виднелась Статуя Свободы. Я могла долго стоять так…
• Холодно на одном месте, давай лучше ходить, – предлагал Давид.
Я понимала, что он идет на прогулку ради меня. И если бы он не хотел продлить мое присутствие в Бруклине, а точнее, рядом с собой, ни за какие коврижки его не вытащить было бы из теплой квартиры на морозный воздух.
• Как же мне надоел этот Нью Йорк! – в сердцах восклицал он. – Да, здесь можно заработать денег, но больше делать нечего. Все злые, нервные…Такое чувство, что люди пытаются выжить, а не жить. Я хочу заработать немного и уехать куда-нибудь во Флориду. Открыть, может быть, маленький ресторанчик и жить спокойно и в тепле. Я знаю немного о ресторанном бизнесе… Ты бы уехала со мной?
Все пути ведут во Флориду, – думала я. Вадим, Роберт, « Жираф» все зазывал, теперь, вот, Давид. Как будто свет клином сошелся на Флориде. Конечно, я не относилась к Давиду настолько серьезно, чтобы строить с ним какие-то планы на будущее. Я к нему вообще серьезно не относилась. Наверное, просто его отношение ко мне, – такое чуткое, трепетное, как будто я сделана из тонкого фарфора и он боится сломать меня, – такое несвойственное мужчинам, -останавливало меня. Но это не был герой моего романа. Дело даже не в том, что он грузин – грузины тоже бывают разные. Я выстроила в своем воображении картинку спутника жизни, которого я хотела бы видеть рядом с собой и отступать от этого образа не собиралась. Давид не соответствовал этому образу по многим параметрам, описывать которые я сейчас не стану.
