Ника Энкин
Записки эмигрантки 2
• Никуся, прилетишь, сразу позвони, – попросил меня Вадим, когда мы наконец-то отлепились друг от друга и я направилась к стойке для проверки багажа.
Он еще долго стоял и провожал меня взглядом. До тех пор, пока я не скрылась за поворотом.
В самолете, на соседнем ряду, сидела девушка и плакала. Она вытирала глаза салфеткой, смотрела в окно, затем в мобильный телефон и опять начинала плакать. Несчастная любовь, подумала я. Майами – город встреч и расставаний, надежд и ожиданий. Кто-то уезжает счастливым, какой я чувствовала себя сейчас. А кто-то с разбитым сердцем, как эта девушка. “Селяви”…
Душевные раны
После поездки жизнь опять вошла в свою колею. Работа – лечение в медицинском офисе. За тем только исключением, что я перестала получать сообщения на свою электронную почту от Вадима. То есть абсолютно. Остались только звонки. Да и то, частота их уменьшилась раз в десять по сравнению с периодом до поездки в Майами. Для меня теперь жизнь была разделена на «до поездки в Майами» и «после поездки в Майами». С той только разницей, что после поездки моя влюбленность стала еще сильней. Что нельзя было сказать о Вадиме.
Но обо всем по порядку.
На следующий день, в понедельник, выйдя на работу, я первым делом открыла свою электронную почту – у меня это вошло в привычку с момента знакомства с Вадиком. Он уже успел отправить нашу фотографию, сделанную в Vizcaya Gardens с подписью «МЫ». В приложении – смайлик: сердечко. Настроение с утра зашкаливало. Петя, заметив как я сияю, поинтересовался:
• Ну что, Ника, собираешься в Майами переезжать?
• Пока нет, но в дальнейшем может быть, – загадочно подняла я брови. Все были в курсе, зачем и к кому я ездила.
Леня тоже не остался в стороне и, придя на работу, спросил:
• Ну как там Майами?
• Отлично, – ответила я.
• У нас лучше. Зачем тебе Майами? Если он хочет быть с тобой, пусть переезжает сюда, – по-хозяйски распорядился он.
• Лень, ему есть там чего терять. В отличие от меня здесь.
• Ну и когда ты собираешься?
• Пока не знаю, – я вообще ничего не знала, так как конкретный разговор у нас так и не состоялся.
• Мне будет очень нелегко расставаться с тобой,– грустно сказал Леня.
• Я думаю, это будет не так скоро. По крайней мере, Данику надо закончить школу.
• Ну-ну, – задумчиво протянул Леонид.
В течение дня я больше не получала никаких сообщений от Вадима. Какая-то грусть затаилась у меня в сердце. Ну неужели так трудно написать два слова? Я ведь многого не прошу!
Когда во время обеда на моем мобильном высветился его телефон, настроение резко подскочило вверх. Если отобразить его, настроение, в тот момент на оси координат, выглядело бы это приблизительно так: с нуля оно прыгнуло вверх до ста параллельно оси Игрек. Наверное, так не бывает на оси координат – обычно там все постепенно или зигзагами. А у меня было исключение. И продолжались эти скачки последующие две недели. Мое состояние оставалось постоянно на нуле. Я понимала: что-то происходит или уже произошло. Женская интуиция – проверенная штука, ее не обманешь. Однако, я продолжала тешить себя надеждой: нет, не все потеряно. И когда экран освещался надписью «Вадик» – эта надежда вспыхивала во мне и зашкаливала на оси Игрек до окончания разговора. Но сердце не обманешь.
Звонки были дважды в день. Утром и вечером. Иногда днем, во время обеда. Но они были не такими, как раньше, «до поездки в Майами». Они стали как «обязаловка», что ли. Отметиться, поставить галочку. Утром – очень короткий звонок, когда он ехал на работу. Вечером, «до поездки в Майами», мы разговаривали часами. Сейчас, позвонив, он постоянно прерывался:
• Никуся, можно я перезвоню тебе минут через десять, – просил Вадим, не успев начать разговор, – надо зайти к папе ( в магазин, к Зинке, к часовщику, к другу… Список можно продолжать).
Перезванивал он обычно минут через тридцать, иногда через час. А иногда вовсе забывал перезвонить, ссылаясь на то, что придя домой прилег на кожаный диванчик и заснул. Я чувствовала, что он звонит только потому, что считает это своего рода обязанностью. И каждый раз старается быстрее закончить. Я все понимала. Вернее, я не понимала ничего. Почему? Что происходит? Влюбленные ничего не хотят понимать, они хотят любыми способами иметь предмет своей влюбленности. Не смотря ни на что. Забываются такие качества как гордость, чувство собственного достоинства, самолюбие … Человек перестает быть самим собой. Также, как и перестает принадлежать самому себе.
Но мне нужна была причина: что произошло? Ведь не было повода! И я начинала копаться в прошлом, с самого начала наших отношений, с того момента, как он настоятельно просил меня дать телефон, а я отказывалась, ссылаясь на то, что не хочу иметь «long distance relationsheep”. Но он меня уговорил, а потом просто влюбил в себя. Иначе это назвать нельзя было никак. Ведь женщины любят ушами – это всем и давно известно. И он, шаг за шагом, шепча в ушко нежные слова, обещая золотые горы, просто ВЛЮБИЛ МЕНЯ В СЕБЯ. Он окутал меня вниманием, письмами, звонками, милыми мелочами и я поддалась на это. Ведь, по большому счету, это не герой моего романа. Но зачем он это сделал? Ради спортивного интереса? Или ради своей ущербности и убогости в сексуальной жизни? Чтобы доказать самому себе и всем вокруг, что рядом с ним красивая женщина и что она его любит? Не слишком ли далеко он зашел? Я могла только копаться, выискивать причину, предполагать, догадываться и ошибаться. Душа человека – потемки. Я не знала, что у него в душе.
К нему опять приехали родственники из Бруклина, в том числе дама, которая его чуть не изнасиловала в его же квартире и дочка, настоятельно требующая его «быть вторым папой». Теперь характер звонков изменился. Когда я набирала его номер после работы, он веселым голосом говорил:
• Привет, Никуся, да мы тут пошли поужинать большой толпой! Эти дети достали меня! – смеялся он в трубку и говорил что-то детям, – Я тебе перезвоню.
• Меня вытащили на пляж, – говорил он мне в выходные дни.– Я уже не дождусь отъезда родственников.
Я, сидя в выходные дни дома, и живя только его звонками, представляла себе солнечный Майами, большую толпу родственников, в основном женщин, и Вадика. На пляже, в его квартире, в ресторане. И мне становилось горько. Ну ничего, делала я скидку на родственников, уедут они и все встанет на круги своя.
Но уехали родственники. Вадик остался один. И ничего не изменилось. Я поняла, что не будет так, как раньше. Надо отвыкать от той сказки, к которой я привыкла, которую он создал для меня. На свою беду, я всегда по жизни была человеком прямым и не любила догадки. Мне нужна ясность. Что произошло? Почему так? В чем я могла его разочаровать? Ведь не было никаких прецедентов во время моего пребывания в Майами? Мне надо было это услышать от него самого. Открытым текстом. К сожалению, или наоборот, к счастью, немногие любят говорить напрямую – он явно показывал мне, что я свободна от него. Он не звонил, не контролировал, как раньше, не просил перезвонить после массажа, перед сном. Не говорил, что скучает. И продолжал жить своей жизнью.
А я? Я не могла жить своей жизнью. Вернее, физически я жила «своей жизнью». Я просыпалась, умывалась, пила кофе, целовала Даника перед школой, готовила ему обед, накрывала пленкой, ставила в холодильник, садилась в машину и ехала на работу, предварительно поставив CD Вадика в дисковод магнитофона. На работе я целый день сидела у компьютера, выполняя свою работу, общалась с Петей, выскакивала в обеденный перерыв, ехала на массаж после работы, готовила ужин и шла на вечернюю пробежку. А мысленно весь день Вадим был со мной – на работе ли, на прогулке ли, дома ли. Я жила если не ожиданиями звонков, то воспоминаниями, разговорами с ним. Это было ужасно.
В один из вечеров мне позвонил Эдик и пригласил поужинать. Я и раньше частенько захаживала к нему или он приглашал меня куда-нибудь на ужин, но с момента моего знакомства с Вадимом, я позабыла и об Эдике.
Я любила его по своему. Как брата, как старшего друга. Он мне был дорог. Я знала, что многие наши общие знакомые и соседи не терпят его за прямоту: он рубил правду-матку с плеча и никогда не лицемерил. Мне же это его качество импонировало – я отчасти сама была такой и знала, что он делает это не со зла. Эдик был человеком широкой души и очень мудрым – вплоть до предсказаний. Глядя в упор своими грустными карими глазами, он обычно говорил: « Вот увидишь, будет все так!» И редко когда ошибался…
Спаниель Эдика встретила меня радостным визгом и вилянием того, что когда-то было хвостом. Они были немного похожи – Эдик и его собака. Как в большинстве случаев становятся похожи со временем человек и его собака.
• Да, девочка, да, давно не виделись, – похлопала я ее по подстриженной спине.
• Привет, – поцеловала я Эдика, вдохнув аромат его дорогого парфюма.
• Сколько лет, сколько зим. Ты где пропадаешь, мать? – весело поинтересовался хозяин квартиры.
• Сейчас расскажу, – ответила я, проходя на кухню.
Эдик жил один, прибираться к нему приходила какая-то женщина. Порядок в доме всегда был идеальным. Все начищено, намыто, в вазах каждый раз стояли живые цветы.
• Это в память о маме, – сказал он мне однажды. – Она очень любила цветы.
Эдик родился в Москве. Во время войны. Отца не знал и мать, воспитав его одна, дала хорошее образование – он уехал в Штаты, будучи главным инженером одного из крупных предприятий Москвы. Последние восемь лет жизни его мать тяжело болела и Эдик сам ухаживал за ней, прикованной к постели. Безумно любя ее и будучи очень хорошим сыном, он женился очень поздно, уже после ее смерти. Это все было в Москве. А здесь он разведенный американец. Правда, не разочаровавшийся в жизни и постоянно старающийся найти свою женщину. Оптимистичный, молодящийся и умеющий чувствовать вкус жизни. Эдик помешан на хорошей одежде. «Брэнды» – удел многих русских здесь, в Америке. Когда он распахивал шкаф, показать очередную обновку, передо мной открывались штабеля брюк, рубашек, костюмов, ремешков – все аккуратно вывешено. Как в магазине. Любая женщина могла бы позавидовать такому порядку.
Машины всегда были «пунктиком» Эдика – Мерседес, Лексус, Инфинити – на меньшее он не согласен. Никогда я не видела, чтобы его машина была грязной. Впрочем, и ставил он ее в подземный паркинг, где всего-то мест десять. Тогда как остальные жители дома паркуются на улице, возле здания.
Кто из нас не любит вкусно поесть? Эдику это тоже не чуждо. Он – частый гость известных ресторанов «Самовар» и «Рюмочная» в Манхэттене. Не умея готовить, в русском магазине является любимым покупателем и завсегдатаем. Покупает все, начиная от борща и заканчивая жареной картошкой.
Сегодняшний вечер тоже не стал исключением. На столе, в вазочках, красовались разносолы из русского магазина. Обязательным было наличие красной икры в хрустальной салатнице и литовской селедки в большой пластиковой банке с красной крышкой: самая вкусная селедка, которую я когда-либо ела в своей жизни. Каждый раз, собираясь к Эдику, я интересовалась:
• А селедка у тебя есть?
• Есть.
• Из банки с красной крышкой?
• Да.
Значит, вечер удался. Картошка, селедка. И мне не нужны никакие другие разносолы из русского магазина.
• Ну рассказывай, мать, что случилось, – торопил меня Эдик.
• Да ничего в общем-то не случилось. Помнишь, на концерте Жванецкого, я была с мужиком одним?
• Ну помню, приблизительно, – ответил Эдик.
И я вкратце рассказала ему нашу историю. Конечно же, обойдя стороной мое нынешнее неопределенное состояние.
• Я удивляюсь, как ты могла связаться с таким человеком? Это же абсолютно не твой тип! – пробасил Эдик.
• Почему это не мой? Откуда ты знаешь, какой мой тип?
• Да подобные люди вообще ничего из себя не представляют! – горячился Эдик.
• Какие подобные, Эдик? Ты его знаешь? Что ты имеешь в виду?
• Достаточно посмотреть в его глаза – водянистые глаза, ничего не выражающие. Человек с такими глазами не может быть хорошим. Не нужен он тебе. Ничего у вас не будет, вот увидишь!
Но мне в моем состоянии хотелось услышать что-то другое, более жизнеутверждающее и я сказала:
• Да проблема в том, что я влюбилась в него, понимаешь?
• Ника, тебе надо было в кого-то влюбиться. Попался он в этот момент – ты и влюбилась. Тебе надо было выплеснуть на кого-то свои эмоции, застоявшиеся чувства. Понятно, что ты не выбрала бы предметом своей любви бомжа, лузера, алкоголика. Но первый попавшийся более или менее нормальный человек влюбил тебя в себя. Только потому, что тебе надо кого-то любить.
• Ты хочешь сказать, что я такая влюбчивая?
• Я хочу сказать только одно: он тебе не пара и вместе вы не будете. Поэтому чем скорее ты забудешь о нем, тем лучше. Для твоего же блага. И не будем о нем больше, – сказал Эдик, как припечатал.
Остаток ужина я потягивала вино и слушала Эдика впол-уха, думая о своем. Напоследок, прихватив несколько новинок российского кино ( Эдик всегда покупал в Бруклине диски с только что вышедшими фильмами) и оценив по достоинству очередную купленную Эдиком дубленку, я удалилась.
Стояла середина апреля. Все цвело. В те тридцать минут, которые выделялись мне на обед, я старалась выскочить из ремонтной мастерской и обежать прилегающие к ней улицы. В этом году апрель выдался очень теплым – японские вишни-сакуры налились ярким розовым цветом, магнолии уже отцветали, сбрасывая огромные нежные бело-розовые цветки. Во многих местах начинали желтеть кусты «золотого дождика». Хотелось жить, дышать этими запахами цветов и весны, радовать взгляд такими разными оттенками.
Где-то через неделю «после моего приезда из Майами», во время одного из телефонных разговоров с Вадимом, я попыталась затронуть тему: как мы будем дальше жить? Он боялся этого разговора.
• Но ты же жила раньше одна и я жил один три года, – был ответ. Никаких больше совместных планов, переездов, перспектив.– Время покажет.
Но я, упрямая нью джерсийская мучача, не могла принять все это как должное и пыталась «биться лбом» в закрытые двери. Казалось, все и так понятно. Успокойся. Перестань выяснять отношения и будь как будет. Но я была бы не я, если бы, как мазохистка, вновь и вновь не делала себе больно: вспоминая, прокручивая, обсуждая сложившуюся ситуацию с Машей. Надо сказать, она с самого начала отнеслась скептически к нашим отношениям. Узнав, что после нескольких телефонных звонков, Вадим признался мне в любви, она сказала: «Take it easy”. В дословном переводе : “Бери это легко”, а в жизни: “Не воспринимай это серьезно!” Сейчас она тоже предлагала мне не заморачиваться на его счет, забыть и искать кого-то нового:
• Свет клином не сошелся на нем! Мало ли сколько идиотов вокруг! Ты ведь не знаешь, что у него было на уме. Так что, сейчас с ума сходить по нему? Забудь!
Легко сказать! Она вообще ни к кому никогда серьезно не относилась. Ее «Вася» практически поселился у нее в квартире и ездил к себе в Бруклин только за чистой одеждой. Когда я выбегала на прогулку вечером, каждый раз я видела его БМВ, припаркованный на улице, прилегающей к спортивной площадке.
Прошло две недели с момента моего приезда. И в один из дней Вадим пропал. Утром он мне позвонил, как всегда. А потом между нами связь прекратилась. Он не набирал мой номер сам и не откликнулся на сообщения, которые я оставила ему на мобильный и домашний телефоны. То же самое случилось и на следующий день. Я не знала, что и думать. Если сломался мобильный – есть домашний телефон, есть Интернет в конце концов. Я просила его только дать знать, что с ним все в порядке. Просто три слова: «Я в порядке». Ничего. Предполагая, что случиться могло все, что угодно, душой я чувствовала: таким образом он хочет разорвать наши отношения. Но как так можно? За что? Почему так? Во мне внутри все клокотало от негодования, несправедливости. И, что самое главное, от того, что со мной просто поиграли. Он оказался обычным болтуном, а я, вроде уже не восемнадцатилетняя наивная дурочка, клюнула на это. Да еще как клюнула!
Я села и написала ему письмо.
« Вадик, в этой жизни никто никому не принадлежит и никто никому ничего не должен. Все меняется с каждым нашим вздохом. Но мы люди и у нас есть чувства, сердце и душа, которые очень ранимы. А также есть слова и общение. Если у тебя изменилось ко мне отношение или в твоей жизни что-то произошло – просто дай мне знать и я больше никогда не вспомню о твоем существовании, не встану на твоем пути. Но не держи меня в неведении и не руби хвост, как той собаке, по кускам. Это очень больно. Лучше один раз отрезать! Ты знаешь о моих чувствах к тебе, ты мне очень дорог. А сейчас мне невыносимо горько и обидно. Ника»
Я несколько раз перечитывала это письмо, убирала слова, затем вставляла их назад и думала: отправлять или нет? Я вывернула душу наизнанку перед ним. Это было слишком откровенно для такого подлеца, каким оказался Вадим. «А может, не подлец, – подсказывал внутренний голос, – может с человеком случилось что-то: авария, больница? Ведь еще вчера он позвонил тебе утром и как будто все было нормально?» Вот именно « как будто». Я навела мышку на квадратик «отправить» и кликнула на нее.
Через несколько минут ожил мой мобильный. На экране высветилось «Вадик».
• Что случилось, Никуля? – пробасил он, как будто мы разъединились только пять минут назад.
• Это, наверное, ты мне должен сказать, что случилось? – я уже не контролировала свой голос и чувствовала, что он начинает дрожать. Он жив, здоров и даже не подозревает, сколько седых волос прибавилось у меня на голове за эти чуть больше суток.
• Со мной все в порядке, я просто получил твое письмо, необычное, надо признать…
• Вадик, что произошло? Почему ты не отвечал на мои сообщения, не звонил? Ты не понимаешь, что я просто по-человечески переживаю, – я плакала.
• Никуля, успокойся, что с тобой? – невозмутимо продолжал Вадим, – у меня сломался мобильный и я отвез его вчера вечером в ремонт. Вот и все, что случилось! Я не думал, что ты так эмоционально будешь реагировать на отсутствие моих звонков какое-то время.
• И это говоришь мне ты? – ревела я в трубку, – Ты, который подсадил меня на эти звонки? Ты, который просил меня перезванивать тебе постоянно? У тебя есть домашний телефон, с которого ты мог позвонить мне. Есть Интернет, в конце концов, с которого можно было написать, что телефон поломан. – я не контролировала себя, понимая, что выгляжу истеричкой в его глазах. Редко, когда я дохожу до такого состояния, но, по всей видимости, сказалось напряжение последних двух недель. И мне уже было наплевать.
• Ника, Ника, перестань! Перестань плакать! Ты сейчас успокоишься, а потом мы созвонимся и спокойно обо всем поговорим, хорошо?
Я отключилась, ничего не говоря. Я сидела на диване в своей спальне и плакала в голос. Манул прижался ко мне, доверительно положив свои большие пушистые лапы мне на колени, и с испугом смотрел на свою хозяйку. А плакала я от того, что Вадим оказался последним болтуном, коих я никогда не встречала в своей жизни. Более того, он влюбил меня в себя так быстро и так напористо, что я даже не успела заметить, как это произошло. Я очень сомневалась в подлинности его чувств сейчас. А были ли они? Если любишь, разочарование не приходит так быстро! Из-за чего? Что было не так? У него просто не было чувств.... Он поиграл со мной и выиграл эту игру. Мне было жалко себя, свои несбывшиеся надежды, ожидания и, конечно, мою любовь, все еще сидящую занозой во мне. К человеку, не заслужившему эту любовь, не стоящему даже одной сотой этого глубокого чувства, которое родилось и жило своей полной жизнью у меня в сердце. А может, он просто оказался коллекционером? Ведь знакомство по Интернету предлагает большой спектр желающих найти свою судьбу. А уж для того, кто умеет так хорошо добиваться расположения, как Вадим.... Сегодня Ника, а завтра Оля! А может, он вообще параллельно переписывался со мной и с кем-то еще? И кто-то гостит у него сейчас в Майами? Вполне вероятно! Я уже ничему не удивлялась.
Через час я получила письмо от него. По Интернету.
«Ника! Мне неприятна и оскорбительна та реакция, которая была у тебя сегодня во время нашего разговора. Но тем не менее, у меня ничего не изменилось в жизни и по отношению к тебе ( смайлик- сердечко). Наверное, нам просто надо немного разобраться в себе, подумать… А жизнь сама примет верное решение. Честно говоря, я чувствую себя сейчас немного заневоленным в наших отношениях (!). Вадим.»
Все это было написано голубым цветом, что подчеркивало его депрессивно-грустное настроение на данный момент ( как я уже могла понять после месяца переписки с ним). Вот так вот! Он чувствует себя «заневоленным»! Ну что же, получай свободу, полную свободу! Я не буду тебя больше «неволить».
Работа-мечта
В это же время на работе тоже происходили большие изменения. Бизнес у Леонида шел крайне плохо и все чаще и чаще возникали разговоры о скором закрытии авторемонтной мастерской. Я была только рада, так как больше не могла находиться в этой «клетушке» без света и воздуха. Но каково же было мое удивление, когда приехав, как обычно, на работу, я узнала, что сегодня наш последний с Петей здесь день.
• Что же теперь? – спросила я Леню.
• Ничего, просто будешь работать из дома. Заберешь необходимую тебе технику, а документы я тебе буду пересылать UPS или Fedex. В любом случае, мне это будет выгодней, чем брать человека в тот офис и опять обучать его, а потом исправлять его ошибки. Я же тебе говорил – ты незаменима!
• Как приятно это слышать! – хоть что-то приятное, подумала я, – А как же ты собираешься начислять мне зарплату?
• Будешь подсчитывать ориентировочное количество часов работы, – ответил Леня, – я тебе доверяю.
Незадолго до этого, мы совершали нашу обычную с Линой прогулку по берегу Гудзона и я рассказала ей о том, что скоро могу остаться без работы. Поэтому ее звонок меня нисколько не удивил:
• Ника, тут наш сосед ищет человека для работы в медицинском офисе. Я бы сама пошла, но я неусидчивая, да и писать не умею по-английски. Сразу подумала о тебе. Хочешь, позвони ему? Вот тебе номер.
• Как-то неожиданно… – протянула я.
• Что ты теряешь? Позвони ему и он тебе все расскажет!
Я записала номер телефона соседа. Работа в медицинском офисе была пределом моих мечтаний, когда мы только переехали в Штаты. Офисная работа. Отвечаешь на телефонные звонки, делаешь «эпойнтменты» для больных. От звонка до звонка. В Америке нет такого понятия как «поликлиника», где через тебя проходят сотни больных ежедневно – чихая, кашляя в твое окошко и постоянно требуя чего-то: потерявшейся карточки, талончика к врачу – тогда, когда все талончики были разобраны за несколько дней вперед. Здесь принимает один врач и никаких очередей нет. Каждый пациент приходит к строго отведенному ему времени. Работа в медицинском офисе считается достойной даже для эмигрантов со стажем пятнадцать-двадцать лет ( если, конечно, они знают язык и умеют писать-читать). Не все эмигранты, даже хорошо говорящие по-английски, выучившие язык на слух, умеют изложить свои мысли на бумаге. Но у меня еще была работа у Лени (правда, количество приходящей почты очень сократилось) и, учитывая как Леня поступил с Тиной, я не особо доверяла дифирамбам, которые он мне пел. Мне нужна была постоянная стабильная работа и, позвонив соседу, я договорилась с ним о встрече.
• Привет, проходи, – гостеприимно пригласил меня он, открыв дверь на мой звонок. Я видела его и раньше: в лифте, на паркинге и, однажды, у Лины с Каземиром.
Ему было лет шестьдесят. Звали его Борис. Невзрачный, безликий: увидишь – не вспомнишь. Маленького росточка, с ежиком обесцвеченных волос и светлыми невыразительными глазами за стеклами очков в тонкой серебряной оправе. Я знала, что у него медицинский офис и что он встречается с интересной женщиной моего возраста, работающей в туристическом агентстве в Манхэттене – работая в Нью Йорке, мы с ней ездили в одном автобусе в Нью Джерси.
• Ты знакома с работой в медицинском офисе? – поинтересовался Борис.
• Нет, – честно ответила я.
• В принципе, там ничего сложного нет, только надо уметь разговаривать со страховыми компаниями. Как у тебя с языком? Я слышал, неплохо.
• Да, нормально. Но со страховыми компаниями я никогда не общалась, – призналась я. Мне и до этого приходилось слышать, что в этом заключается вся трудность и специфика работы в медицинских офисах.
• Ничего, я тебя научу. Все не так сложно. Человек нужен не мне, я, к сожалению, закрыл временно свой офис. Моему знакомому доктору нужен работник. Ты слышала такого? ( и он назвал фамилию, которая была на слуху).
• Конечно, видела рекламу в русских журналах.
• Ну вот, у него ушла женщина. Раньше его жена справлялась со всем, но поток увеличивается.... Тем более, она еще занимается и «билингом». Ты умеешь это делать?
• Нет, – еще раз пришлось признаться мне в моем несоответствии квалификации работника медицинского офиса.
• Тебе и не понадобится, но штука хорошая! – веселым голосом с оптимистичными нотками продолжал Борис, – Если ты научишься этому, то будешь нарасхват, – обнадежил он меня. – Может, жена его тебя подучит. Но это не в ее интересах. Она достаточно вредная тетка. А он неплохой мужик, тем более бывает в офисе всего два-три дня в неделю. Остальные дни он принимает в Бруклине. Значит так, – по-деловому продолжил Борис, – надо выработать тактику. Они будут задавать провокационные вопросы, к которым ты должна быть готова. Например, сколько лет ты в Америке?
• Два года будет через неделю, – честно ответила я.
• Это не годится. Ты должна сказать, как минимум восемь лет.
• Почему? – наивно спросила я.
• Потому что никто не хочет в солидном медицинском офисе иметь человека, который только что приехал. Это общеизвестно. Менталитет еще совсем «совковый».
• Но они ведь очень быстро меня «раскусят», если примут на работу – ведь все проявляется в мелочах.
• Пусть «раскусывают». Это будет позже – ты уже будешь работать, они привыкнут к тебе и никуда не денутся. Сколько ты получаешь сейчас, если не секрет? – продолжал спрашивать Борис.
• Около двенадцати долларов в час, – призналась я.
• Я знаю, что они согласны платить четырнадцать, но если они узнают, что ты получаешь двенадцать, то и предложат тебе столько же. Скажи, что получаешь пятнадцать и уходишь с той работы только потому, что ездить далеко. И согласна пойти только на такую же зарплату.
• Как я могу торговаться? Ведь работодатель предлагает зарплату!
• Да, ты права. Но этот доктор достаточно жадный, а жена его еще больше – она там командует. Ты проси, а там будет видно! – поучал меня Борис. – Чем ты сейчас занимаешься?
Я в двух словах описала свою нынешнюю работу.
• Интересно, – усмехнулся Борис, – неужели еще кто-то клюет на эти IDL?
• Еще как клюют! – заверила я его.
• Ты мне потом расскажешь, это интересная идея. Но им ты не должна это говорить. Скажи, что работаешь у нотариусов в офисе – отвечаешь на звонки, заполняешь формы. Одним словом, работа клерка.
• Хорошо, – кротко согласилась я.
Зачем он меня так досконально инструктирует, думала я? Кто я ему? Никто! Не все ли ему равно, возьмут меня или нет? В чем его интерес? Честно говоря, я уже устала от него и мне хотелось побыстрее уйти домой. Но Борис не отставал. Разговор плавно перешел в другое русло. Уже не касающееся медицины. Он что-то рассказывал, что-то спрашивал. И я видела в его маленьких светлых глазках знакомый огонек. Батюшка, да ты запал! Побойся Бога! Тебе шестьдесят! Плюс-минус. Две открытых операции на сердце ( это я знала от Лины). И туда же! Вот уж воистину, мужики не смотрят на себя в зеркало. Какой не есть, а мужик! И пытается, старается, подбивает клин: не мытьем, так катаньем. А может клюнет! Самооценки никакой. Нет, вернее есть. Завышенная в десятки раз. Не то, что мы, женщины. Ой, седой волосок, ой, пару килограммов прибавила, морщинка маленькая появилась. Все, вышла в тираж! Несправедливо!
В конечном итоге я, после третьей попытки, все-таки встала и, поблагодарив Бориса, ушла.
• Благодарить пока не надо, – сказал Борис, – будут вопросы звони, приходи! Не стесняйся!
На следующий день я поехала в медицинский офис. До него я еще успела заехать на свою старую работу. Оповестив Леонида о возможной новой работе, услышала:
• Ника, ты не сможешь там работать! Ты не знаешь, что представляют из себя наши бывшие советские пенсионеры здесь! Им все должны и обязаны – по определению! Вот увидишь! При моем отношении к тебе, я бы тебе не советовал! Проклянешь все на свете!
• Ну, меня еще пока не берут, это только наметки! А что я теряю? Не понравится – всегда можно уйти! – оптимистично заявила я.
Медицинский офис располагался на первом этаже двухэтажного дома. Пока я его нашла, проехала, наверное, с десяток медицинских офисов, расположенных друг на друге. Такое чувство, что это город больных, подумала я. Войдя в офис, я оказалась в сером полутемном помещении. Здесь не было окон. Вообще. Небольшая комната для ожидающих пациентов со скудным освещением, не придающим оптимистического настроения. С противоположной стороны, за перегородкой со стеклянными окошками сидели три женщины: «три девицы под окном». Как оказалось, этот офис делили два доктора. Я нашла табличку с нужным мне доктором, установленную на подоконнике с наружной стороны стойки, и подошла к окошку.
• Здравствуйте, – обратилась я к симпатичной брюнетке, сидящей по ту сторону барьера, – мне нужна Майя.
• Я за нее, – бодро ответила брюнетка, заинтересованно посмотрев на меня выразительными карими глазами.
• Я Ника, – представилась я. – Я звонила Вам. По поводу работы.
• А да, конечно, – оживилась она, – я сначала подумала, что Вы новый пациент. Проходите! И она показала мне на дверь, в которую мне следовало войти, чтобы оказаться «по ту сторону баррикад».
• Проходите сразу в кабинет к доктору, – сказала она, – он сейчас как раз свободен.
Я вошла в маленький кабинет. С окном, расположенным практически на уровне земли. Майя последовала за мной и встала за плечами доктора, сидящего в кожаном кресле за письменным столом. Приятной внешности, худощавый, внимательные глаза за стеклами маленьких стильных очков, тонкие усики и седые волосы. Так вот ты какой, доктор Х, подумала я. Майя оказалась женой доктора.
