Наталья Брониславовна Медведская
Второй шанс.
– Я знаю эту старую историю, – перебил её Данила. – Но какое отношение это имеет к нам. Мама тебя хорошо приняла в нашем доме, мы так славно тогда посидели. А Елизавета Павловна с тех пор изменилась в лучшую сторону, мало ли что в юности произошло. Она, наверно, жалеет, что тогда обидела маму.
– Погоди, ты о чём? – удивилась Ивка.
– В школе тётя Лиза завидовала маме и врала, будто все заметки в газету написала она. Но хуже всего поступила, когда разрушила уже назначенную свадьбу. Подпоила парня мамы и уложила к себе в постель. Он на коленях стоял, но мама его не простила. Говорят, он бросился под поезд.
Иванна от удивления потеряла дар речи. С трудом пришла в себя.
– Ну, впрямь Анна Каренина в штанах. Ты знаешь, кто был тем парнем?
– Какой-то приезжий.
– Верно, приезжий, ставший жителем Потапово – мой папаша-алкаш. Из-за него разгорелся весь сыр-бор. Как видишь, он женился на моей маме сам. Никто его не принуждал и в постель не укладывал. А уж помер он точно не на рельсах.
– Ты что-то путаешь!
– Нет, Данила, к сожалению не путаю. Я не знаю, почему твоя мама солгала, насчет заметок, кстати, тоже. В тот вечер, у вас дома, она сказала, что не желает видеть меня своей невесткой.
– Но вы вели села спокойно, мама улыбалась…
– Я еле держала себя в руках. Дань, всё это рассказала не для того, чтобы поссорить тебя с матерью. Просто пыталась объяснить, в одном доме нам нельзя находиться. Будет тягостно для обоих. Мы должны найти другой выход.
Данила нахмурился, морщинка прорезала лоб. Он испытывал двойственные чувства: недоверие и растерянность.
– Мне нужно подумать. Я поеду домой. – Голос его звучал тускло и безжизненно.
Ивка кивнула. Попыталась поймать его взгляд.
Скрипнула дверь, потом калитка, послышался звук мотора. Данила уехал.
***
– Мама, ответь, тот парень, из-за которого вы поссорились с матерью Ивы, её отец?
– Сынок, я долго молчала, но твоя невеста, – Мария Савеловна со злостью произнесла это слово, – вся в свою мамашу, ты не будешь с ней счастлив!
– Просто скажи – это отец Ивки? Я ведь выясню правду, будет лучше, если ты расскажешь сама.
– Да. Он был умница и красавец, а Лизка превратила его в алкаша и изгоя. Думаю, доченька не лучше.
– А тем вечером, когда Ива приходила к нам, ты сказала ей, что не хочешь видеть своей невесткой? – Данила впервые увидел такое выражение на лице матери: смесь ненависти, злости и трусости пойманного лгуна.
– Ну, сказала, пусть не думает, что я ей рада.
– А потом весь вечер улыбалась и шутила. Как так можно, мама?
– Она плохая, – как последний аргумент кинула мать. – Видишь, из-за неё мы ссоримся. Нам без этой девки будет лучше. – Мария Савеловна закрыла лицо руками и зарыдала.
Он не переносил её слез и всегда кидался утешать хрупкую, как девочка, мать, но сейчас молча вышел из комнаты.
Утром Мария Савеловна ловила его ускользающий взгляд, а потом, несколько театрально бухнулась на колени.
– Сынок, ну прости меня. Дело давнее, мало ли глупостей наделали в молодости.
Данила поднял мать, усадил на стул.
– Что вы не поделили в прошлом, меня мало волнует. Дело в будущем, что мне делать? Тебе придется смириться с моим выбором, я люблю Ивку. – Он успел поймать промелькнувшую в глазах матери озлобленность и подумал: «А ведь Ива права, не ужиться ей со свекровью».
Он впервые увидел родного человека с другой стороны, и эта сторона оказалась тёмной.
– Ну и жить в одном доме вам нельзя.
– Ты меня бросишь одну? Пойдешь в примаки? – Прозрачные слезы легко покатились из глаз матери.
– Нет, ты одна не привыкла, буду часто навещать, – пообещал сын. – Мне нужно подумать, куда привести будущую жену. – Ему хотелось как можно быстрее увидеть Ивку. Вчера он оставил её в растерянности, даже не поцеловал, уходя домой.
«Волга» остановилась возле фельдшерского пункта. Данила вышел из машины. На ступеньках стоял Арсений Петрович.
– Вот вышел подышать свежим воздухом, сегодня до обеда прямо наплыв больных, прорвало их что ли, – пожаловался врач.
– А Иванна не хочет подышать?
– Я отвез её домой минут двадцать назад, она изволила упасть в обморок. Знаете стресс, устроенный подружками вашей мамы, в положении Иванны очень вреден.
– Что устроили подруги матери?
Арсений Петрович коротко поведал о кляузах главврачу. Данила по мере его рассказа мрачнел всё сильнее.
– Ива больна? – Его голос дрогнул, он невольно подготовился к самому страшному сообщению.
– Вы знаете, кажется, я сказал лишнее. Спросите у неё сами. – Арсений Петрович смутился. – Мне пора. – Он торопливо скрылся в помещении.
Данила за десять минут передумал всё, что угодно. На кухню Самошиных ворвался с перепуганным видом. Ивка лежала на диване, укрывшись пледом, Елизавета Павловна вязала у окна, Саша делала уроки. Они дружно ответили на его приветствие и поспешили в дом. При этом бабушка подталкивала упирающуюся внучку в спину.
– Чем ты больна? – голос Данилы дал петуха.
– Ничем, – удивилась Ивка.
– Но Арсений сказал: ты упала в обморок. – Данилу меньше всего сейчас волновали доносы тёток, хотя позже с этим он тоже разберётся.
– Беременность не болезнь. Я не успела тебе сообщить, сама только узнала. А Арсений раньше меня догадался. Вот гад, опередил, – улыбнулась она.
– То есть, я буду отцом? – зачем-то глупо уточнил Данила.
Ивка увидела слёзы у него на глазах и совершенно дурацкую улыбку во весь рот. В следующую секунду он уже прижимал её к себе.
– Поосторожней, медведь, кости трещат, – полузадушено просипела она.
– Боже, как я испугался! Теперь я буду любить тебя в два раза больше.
– Ты как Матроскин, – засмеялась Ивка. Помнишь, кот обнимал корову с теленком в Простоквашино и говорил, что будет любить её в два раза больше, – пояснила она недоумевающему мужчине. – Кузнецов, ты поглупел от радости?
– Заметь, про корову ты сама сказала, – хмыкнул он и чмокнул её в нос.
– Ну до этого ещё месяцев восемь.
Данила присел на диван, увлекая за собой Иванну.
– С местом проживания нашей семьи я что-нибудь придумаю. В любом случае мы будем находиться на нейтральной территории. Прошлое оставим нашим мамам – будущее возьмём себе.
Он услышал облегчённый вздох любимой. Ивка положила голову ему на плечо. В следующую секунду почувствовал влагу на шее.
– Ты же никогда не плакала.
– Теперь научилась. Думаю это гормоны.
***
Данила закончил красить белой эмалевой краской межкомнатную дверь и отправился на улицу вдохнуть свежего воздуха. Апрельское солнце горячим шаром повисло высоко в небе. В саду цвели яблони, тёплый ветер приносил лепестки цветов до порога дома и щедро украшал ими голубые и серые плитки ступенек. В декабре он перебрал все варианты, размышляя, куда привести молодую жену. Помощь пришла, откуда не ждали. На скромной свадебной церемонии кроме их матерей, не разговаривающих друг с другом, была семья Тоневых с детьми и Арсений Петрович. Тоська, узнав о возникшей проблеме, предложила им купить дом её родителей в рассрочку.
– Если я со своими архаровцами раз в году решу приехать в гости, вы же примете?
– Конечно, Тося, но ведь дом служил вам дачей, – заметила обрадованная Иванна.
– Хороша дача так далеко от города, – хмыкнул Лёва. – Можно сказать, что вы нас выручите. Ещё немного, и дом начнёт разваливаться без присмотра. Там и сейчас ремонта выше крыши.
Появление новой семьи отметили в кафе районного городка Сайда. Мария Савеловна демонстративно не общалась с новыми родственниками, жеманно пробовала блюда и недовольно косилась на шумную ватагу детей. Дочь Иванны и трое мальчишек Тоси громко разговаривали между собой, а потом повеселили взрослых, устроив танцы. Выплясывал даже трёхлетний Кирилл, младший сын Тоневых. Тряхнула стариной и Елизавета Павловна, ответив на приглашение Левы на вальс. Данила смотрел на Ивку влюбленными глазами и всё не мог поверить, что она стала его женой.
Данила улыбнулся, вспоминая тот вечер в кафе. Собрал с крыльца горсть бело-розовых лепестков и вдохнул еле уловимый аромат. За январь и февраль он успел отремонтировать дом внутри. В марте навёл порядок во дворе, а в апреле закончил покраску окон, пола, а теперь и дверей. Он уставал неимоверно, разрываясь на два дома: мать придумывала всё новую работу. Затеяла поменять обои в комнатах и плитку в ванной. Данила молча выполнял её прихоти, надеясь, что она смягчится душой. И всё-таки был счастлив, ощущая такую полноту жизни, какой никогда ранее не испытывал. Он осязал каждую уплывающую секунду, наполненную радостью. Ивка помогала ему по мере сил. Иногда они оставались ночевать в своём новом доме. Данила первой отремонтировал спальню и поставил там кровать. В пустом помещении гулко раздавались их голоса. Шёпот Ивки достигал даже кухни, где на подоконнике стоял чайник с двумя чашками. Сидя на кровати, они пили его любимый травяной чай и мечтали о будущем. Данила гладил рукой её живот, прислушиваясь к толчкам изнутри, и всерьёз разговаривал с сыном. Иванна улыбалась, слушая его беседы с ещё не рожденным ребенком, и чувствовала себя самой везучей.
– Что ты делаешь? – Ивка открыла калитку и заметила мечтательную улыбку на лице мужа. Сердце защемило от нежности к нему.
«Совсем размазня стала, чуть что, сразу плакать хочется, и всё время обнимать и смотреть на него».
Он протянул жене чуть привядшие лепестки яблонь. Она уткнулась носом в его ладонь и засмеялась.
– Надо же, пахнут, но запах укропа не перебили.
Его руки пропахли зеленью, которую он рвал почти каждое утро на рынок и в кафе. В конце февраля Данила занялся теплицей. Земля тоже требовала его внимания. Вечерами он привозил ящики с сорванной зеленью домой к Самошиным. Они вместе вязали пучки и раскладывали в пакеты душистый базилик, укроп, петрушку, салат и другие травы. Предложила это сама Елизавета Павловна, видя, что зять еле справляется с навалившейся на него работой. Эти вечера сроднили их семью и стали любимым временем для всех. Санька веселила рассказами о школе. Ивка в дочери узнавала себя: девочка росла проказливым ребенком. Она журила дочь и видела при этом понимающую улыбку Данилы. Он-то прекрасно помнил Ивку в возрасте Саши. Елизавета Павловна служила источником сельских и телевизионных новостей, отчего получила звание «Наш ИТАРТАС». Даниле не хватало матери на этих посиделках, она упорно отказывалась общаться с Самошиными, а он не настаивал, у него давно упали с глаз розовые очки. Данила теперь хорошо понимал характер матери и мог только надеяться, что она когда-нибудь изменится.
***
В середине августа возле роддома в районном центре Сайда молча стояли две нарядные женщины средних лет, мужчина и девочка одиннадцати лет. Дверь отворилась, на ступеньки вышла молодая женщина с младенцем на руках. Лёгкий кружевной конвертик украшал голубой бант.
Саша первой подбежала к матери и обняла её за талию. Данила вручил розы и осторожно забрал невесомый сверток. Новоиспеченные бабушки стояли поодаль, недовольно посматривая друг на друга.
– Маша, прости меня за то, что назвала тебя калекой, и этим, может, оттолкнула Леонида от тебя. Поверь, жизнь наказала меня сполна, всеобщий любимец оказался чудовищем, – искренне повинилась Елизавета Павловна, думая, что пора покончить с прошлыми обидами.
– Это с тобой он стал чудовищем, а со мной остался бы человеком, – поджала губы Мария Савеловна.
Елизавета Павловна не стала спорить с упрямой, бывшей подругой, только подумала: «Никто не знает, что могло быть».
– Маша, родился внук Леонида, – и добавила: – А зная, как он любил розыгрыши… вдруг Лёнька вернулся в облике нашего Олежки.
Мария Савеловна после этих слов собеседницы нерешительно направилась к Даниле, держащему на руках сына. Заглянула в личико младенца, обрамленное кружевами, и вздрогнула: на неё смотрели ярко-синие глаза с короткими, но густыми ресничками. Её сердце дрогнуло и забилось быстрее, у бывшего возлюбленного был похожий цвет глаз. Она не подумала, что у младенцев такой цвет радужки встречается часто.
– Дай-ка, сынок, внука подержать. – Мария Савеловна бережно приняла малыша из рук Данилы и неуверенно засюсюкала: – Ути, какой хорошенький, прямо ангелочек…
Елизавета Павловна, еле сдерживая усмешку, глядела на мать Данилы: «Дура старая поверила, а ещё православная. Лёньке за его грехи прямая дорога в ад, а не на землю обратно. Пусть верит, во что хочет, лишь бы Ивке жизнь не заедала. Пора и мне на внука взглянуть».
Она приблизилась к Марии Савеловне и жестом показала: дай подержать. Та нахмурилась и неохотно протянула малыша. Елизавета Павловна полюбовалась крохотным личиком внука и отдала дочери.
– Ну что, милые дамы, возвращаемся домой. Садитесь в машину, – скомандовал Данила.
