Наталья Брониславовна Медведская
Второй шанс.
Не знаю, прав ли он оказался? Ты вышла замуж, и я понял, что потерял тебя. Иногда вспоминаю, как я упрекнул его: «Из-за вас у меня нет своей жизни».
Отец промолчал. До последнего дня, превозмогая боль, он всё делал сам. Мужественный человек. Никогда не жаловался и не роптал на судьбу. Последние два года, будучи парализованным, говорил с трудом, но меня поддерживал. Когда он умер, стыдно сказать, я почувствовал облегчение и… пустоту. – Данила не стал рассказывать Иванне, что обижался на мать, которая отказывалась сидеть с мужем и повторяла: «Я не могу видеть его в таком состоянии, просто не могу».
А отец любил свою Машеньку и боготворил до последней минуты, и с него взял слово оберегать её. Данила и оберегал. Мама делала только лёгкую работу, остальное выполнял он.
– Ну а ты как жила? – вынырнул из грустных воспоминаний Данила.
– Первые три года нормально. Сумела убедить себя, что именно в городе моё место, не хотела замечать, как действует на нервы сутолока, тяготит квартира, а потом и муж. Так старалась убежать от кошмара отцовского пьянства и убожества, что возвела жизнь в городе в мечту. Какие там театры, кино и выставки. Мне хотелось одного – выспаться. Почему-то я всё время ощущала усталость и раздражение. Таисия ведь была счастлива, значит дело не в городе, а во мне. Я долго не хотела признавать свою ошибку. – Про себя Иванна подумала: «А если бы не измена мужа, которая подтолкнула к действиям. Через пару лет превратилась бы в замотанную брюзгу и злую тетку». – А как поживает Лёнчик? Ты о нём слышал?
– Лёнчик прошлым летом приезжал с женой к матери. Детей у них нет, он уже майор, служит в Рязани. Его жена Лена – предприниматель. Если я правильно понял, у неё заводик по розливу минеральной и сладкой воды. Ива, я давно хотел спросить тебя. Помнишь, наши катания с высоких скирд в детстве? Что ты имела в виду, когда сказала: «Я не для вас прыгаю, а для себя». Я долго ломал голову над твоими словами.
– Вы считали меня храброй, а на самом деле я трусиха. Боялась всего на свете: темноты, пауков, лягушек, высоты и…отца. Когда он орал, я не хуже мамы паниковала и хотела ему подчиниться, лишь бы он не дрался. Чувствуя в себе эту слабость, решила выдавливать трусость из себя по капле. Мне приходилось очень трудно, представляешь: ночью в своей комнате я тряслась от страха при виде портрета бабушки. Мне чудилось, что умершая старушка смотрит на меня со стены. Мама догадалась и убрала фото покойницы. Тая на самом деле смелее меня. Она не лазила по деревьям и скирдам не потому, что страшилась, а потому, что ей не надо ничего себе доказывать. Подруга рассуждала здраво: «Я не трусиха, но и рисковать зря не буду». Мне же не хотелось стать такой покорной, как мама. Я не доверяла себе. И оказывается, не зря! Десять лет жизни с Димкой – тоже трусость.
– Бедная моя девочка, всё равно я считаю, что у тебя храброе сердечко. – Данила встал и обнял Ивку за плечи.
Она включила подсветку на телефоне: одиннадцать ночи.
– Дань, мне пора домой. Спасибо тебе за вечер. Завтра у меня первый рабочий день, нужно навести порядок и в фельдшерском пункте, и во дворе, там бурьян вырос.
– Хорошо, я сейчас уберу со стола, закрою вагончик и отвезу тебя. Буду сегодня ночевать в Потапово.
Ивка помогла Даниле вымыть посуду и навести порядок.
– А если нет луны, ты как в темноте справляешься?
– У меня в вагончике стоит большой аккумуляторный фонарь, – пояснил он, принимая у неё посуду.
Иванна сняла куртку.
– Положи в фургон.
Данила взял ветровку, притянул Ивку к себе. Глаза его блестели в лунном свете. Она весь вечер ждала и боялась его прикосновений. Они будили в ней сумасшедшую девочку из юности.
«Да какую девочку! – одернула она себя. – Он будит во мне страсть».
Данила прикоснулся губами к её закрытым глазам, потом мелкими поцелуями стал покрывать лицо и шею. А от долгого поцелуя оба задохнулись.
– Дань, мне, правда, нужно домой, – прошептала Ивка, мечтая совсем о другом.
Он отстранился.
– Когда мы увидимся?
– В любое время. У тебя есть мой номер, – улыбнулась она. – Я никуда от тебя не денусь.
– А я тебя больше и не отпущу! – пригрозил Данила.
ГЛАВА 4
В начале октября Иванна получила развод. Спустя два дня Дмитрий позвонил, чтобы бывшая жена забрала свои вещи, которые обнаружила Алена. Ивка выкроила время и поехала в Излучинск. В доме на Цветочной улице ничего не изменилось: тот же замусоренный подъезд, не работающий лифт. На её звонок дверь открыл Дмитрий. Она замерла от удивления: на бывшем муже красовался женский фартук веселенькой расцветки.
– Проходи, я сейчас освобожусь. – Он торопливо направился в кухню.
Ивка разулась и последовала за ним. Дмитрий стоял у плиты и помешивал булькающее варево в глубокой сковороде.
– Через двадцать минут придет Алёна, она теперь работает недалеко от дома. Пообедаешь с нами. Я готовлю рататуй, – похвастался бывший муж.
– Ты знаешь, как его готовить?
– Теперь да. Прочёл в кулинарной книге. Да это только название необычное. А вообще рата – означает еда, а туй – смешивать. Кажется на французском языке. Вот и получается рататуй – овощная еда.
– Очень интересно попробовать. И давно ты научился готовить?
– С месяц. Не знал, что это увлекательно. Так приятно порадовать чем-то необычным Алёну, – простодушно сообщил Дмитрий.
Иванна сглотнула комок в горле. За десять лет семейной жизни он не удосужился даже яичницу пожарить.
«Ну и кто в этом виноват? Значит, я не сумела пробудить в нём желание помогать и делать приятные вещи. Алёна сумела. Димка счастлив, доволен – это видно не вооруженным взглядом. Он даже выглядит по-другому. Захотела бы я остаться с таким мужчиной?»
Она внимательно посмотрела на бывшего мужа.
«Нет. Всё равно не хочу. Да, сейчас он привлекательный мужчина, но чужой. А ведь точно, для меня Димка чужой и не вызывает чувства родства или просто желания».
– Дима, где пакет с вещами?
– В шкафу, в прихожей.
Иванна открыла шкаф и вытащила пакет.
«Надо же, летняя куртка. Я о ней уже забыла. Ботики, зимние сапоги и старые туфли в хорошем состоянии».
Раздалась трель дверного звонка. Иванна отомкнула дверь.
– Здравствуйте, – немного удивлённо протянула новая хозяйка квартиры.
– Я за вещами. – Ивка показала на пакет.
– Алёнка пришла? – Из кухни выскочил Дмитрий. Чмокнул девушку в щёку. – А у меня всё готово. Мой руки и обедать. И ты тоже. – Повернулся он к Иванне. – С грязными руками к столу не пущу.
– Есть, мой генерал! – отсалютовала Алёна.
На кухне уже был накрыт стол. В плетёнке лежал хлеб. В тарелках исходил аппетитным запахом рататуй, маслянисто сверкал соус крохотных креманках.
– Ну как? – Дмитрий нетерпеливо ждал оценки своего кулинарного шедевра.
– Очень вкусно, – похвалила Ивка.
– Обалденно, – восхитилась Алёна. – Пища богов!
Дмитрий в ответ засиял счастливой улыбкой.
– Иванна, вы отпустите с нами Сашу на осенних каникулах в Домбай? У меня двухнедельный отпуск, а Дима отпросится с работы.
Ивке ужасно не хотелось, чтобы дочь ехала с ними. Отвратительное чувство ревности закопошилось в её душе. С трудом подавила его. Отец имеет такое же право на дочь, как и она.
«Эта шустрая девочка уже приручила и перевоспитала Дмитрия. А вдруг и Сашке понравится общаться с ней, – с досадой подумала Иванна. – Неужели лучше, если бы Алёна оказалась стервой и запретила Диме видеть дочь?»
– Конечно, отпущу. Санька никогда не видела горы, ей будет очень интересно, – сумела справиться со своими эмоциями Иванна и даже улыбнулась.
– Дима тоже не видел, пусть попробует стать на лыжи. Вы не представляете, сколько сил мне понадобилось, чтобы он согласился ходить в тренажерный зал. Еле уговорила.
Ивка поперхнулась.
«Димка оторвался от компьютера!»
– Вы молодец, Алёна. Он намного лучше стал выглядеть, постройнел, помолодел, – искренне похвалила Иванна.
Гордый Дмитрий подбоченился.
***
– Я вернусь утром, так что не волнуйся. Завтра выходной, Данила привезёт меня утром, – сообщила Иванна матери, одевая ветровку.
Елизавета Павловна нахмурилась. Два-три раза в неделю дочь вечерами уезжала с Кузнецовым на озеро, но на всю ночь впервые.
– Ива, и долго вы собираетесь женихаться?
– Недолго. Данила сделал мне предложение. Я выйду за него замуж, когда буду готова.
«К тому же похолодает, и свидания в вагончике потеряют свою прелесть», – рассуждала она.
Иванна встречалась с Данилой уже два месяца и поняла, что он не просто нравится ей. Казалось: она всегда любила его, только не признавалась в этом. Сегодня скажет, что согласна выйти за него замуж.
– Савеловна никогда не согласится, чтобы ты стала её невесткой, – буркнула мать.
– А почему? Она не хочет счастья своему сыну?
– Хочет и очень любит его, но себя любит ещё больше. Мария не уступит невестке своего влияния на сына.
– Никто её влияние не оспаривает. Пока она ничем нам не мешала.
– Это пока, а как узнает, что он собрался на тебе жениться, выкинет какой-нибудь номер, – припугнула мать.
– Дикость какая-то, – возмутилась Иванна. – Что она может сделать?
Ивка поежилась, вспомнив Марию Савеловну. Мать Данилы не любила её и всегда придиралась к ней в детстве. А один случай показал, что тётя Маша не просто не любит, а испытывает к ней настоящую злобу и ненависть.
Они играли в казаки-разбойники, Ивка ловко перепрыгнула с одного дерева на другое, а пытавшийся схватить её Данила сорвался и упал. Высота небольшая и он, упав на кусты, только поцарапался. Но его лицо выглядело страшновато. Им удалось остановить кровь из порезов подорожником, Данила вымылся в реке, и только разорванной рубашке ничего нельзя было сделать. Друзья проводили его домой. Мария Савеловна сидела на лавочке с подругой, когда виноватая компания привела её сына. Женщина, испуганно вскрикнув, оглядела своего ребенка.
– Данила, иди в дом, а я поговорю с твоими друзьями.
Ивке внешне очень нравилась Кузнецова. Она не походила на сельских женщин, была белокожая, незагорелая, кукольно-красивая и хрупкая. Но когда она несколько раз несправедливо обидела её, та стала относиться к ней настороженно.
– Я знаю, что это ты виновата, – прошипела Мария Савеловна, глядя с ненавистью на Ивку. – Только твоя подлая натура придумывает разные проказы.
– Но он сам упал, я его не толкала, – попыталась оправдаться девочка.
Данька уже скрылся в доме, Ленчик и Тоська отступили в сторону. Иванна упрямо смотрела женщине в глаза, и это почему-то привело ту в неописуемую ярость.
– Ты маленькая сучка, будешь тут ещё оправдываться… – Мария Савеловна схватила Ивку за плечи неожиданно сильными руками и затрясла, как грушу. Пена выступила на губах женщины. Она с силой толкнула девочку на землю. Ивка ударилась головой и плечом о лавочку. Обида захлестнула ребёнка, но она удержалась, не заплакала. Молча поднялась и пошла прочь.
Это воспоминание заставило Иванну встревожиться.
– Ты спрашиваешь, что она может сделать? – повторила вопрос Елизавета Павловна. – Придумает, не сомневайся!
Послышался звук мотора.
– Данила приехал. Мам, не переживай, проблемы будем решать по мере накопления. – Ивка попыталась выбросить из головы неприятный разговор. – Уроки у Саньки я проверила. Не позволяй ей долго торчать у телевизора, ты слишком много позволяешь своей внученьке.
– Да иди уже, на то и бабушки, чтобы баловать. – Елизавета Павловна наблюдала в окно, как дочь села в машину, как склонились друг к другу головы молодых людей. Она не стала говорить Ивке, что передавали ей не занятые делом пенсионерки-подруги.
Мария говорила: «Пусть мой мальчик для здоровья повстречается с дочкой алкоголика, потом он всё равно её бросит. Ему порченые, да ещё с детьми, не нужны».
Возле озера слышался гусиный гвалт и гогот.
– Что это? – Иванна вышла из машины и огляделась по сторонам.
Маленькое озеро и весь берег белел от огромного количества гусей.
– Сегодня в обед несколько стай опустились на воду, – пояснил Данила. – Такое вижу впервые, гуси всегда пролетали мимо. Я рад, что в деревне не узнали об этом, а то бы устроили бойню. – Он закрыл «Волгу».
Ивка поднялась в вагончик.
– Дань, у тебя есть вино?
– Бутылка шампанского, но оно теплое: в шкафу стоит. Есть повод что-то отметить? – Он открыл шкаф, вытер бутылку от пыли кухонным полотенцем. – Яблоки почистить?
Иванна поставила бокалы на стол.
– Не надо ничего. А повод сейчас узнаешь. – Она вдруг разволновалась, на душе стало тревожно. Подняла налитый доверху бокал. – Кузнецов, я согласна выйти за тебя замуж.
Данила залпом, как воду выпил шампанское.
– Белые гуси на своих крыльях принесли мне счастье. – Он так крепко прижал к себе Ивку, что она сдавленно пискнула.
– Какой ты, Кузнецов, однако романтичный. Надеюсь, теперь я не буду ассоциироваться у тебя с гусями.
***
Иванна выглянула в коридор – никого. Выдохнула облегчённо. Фельдшерский пункт принимал больных с Потапово и ещё пяти хуторов. Сегодня даже не удалось пообедать. Она с Арсением успела на ходу попить чай с бубликами и всё. После обеда у неё разболелась голова, проглотив таблетку, Иванна уселась за бесконечные записи. Отрывалась от бумаг только чтобы поставить градусник, сделать укол или обработать рану. Иногда ей казалось, что они скоро утонут в тоннах справок и записей, словно самым важным в медицине не прием пациентов, а правильное заполнение бланков. Пошел третий месяц их работы в селе. Арсений освоился, поставил «тарелку» для приема спутникового телевидения, увлекся рыбалкой, грибной охотой. Он даже нашел друзей среди горожан, переехавших в деревню. Молодой врач имел лёгкий, уживчивый характер, Иванне с ним хорошо работалось. Он имел мало опыта в лекарском деле, но обладал хорошими знаниями и не стеснялся, если необходимо, спрашивать совета.
Вечером Данила пригласил Иванну к себе домой. Они вместе собирались сообщить Марии Савеловне о своём решении. Её руки он попросил у матери Ивки три дня назад, явившись к ним домой с цветами, коробкой конфет и неизменным шампанским. Санька после поездки в Домбай с отцом и Аленой, приняла развод родителей спокойно. Девочка поняла: папа и мама по-прежнему её любят. Она с интересом смотрела на новые условия жизни родителей.
Иванна выбрала тёмно-синее платье классического покроя. Короткие волосы уложила в прическу. Она помнила: Мария Савеловна даже дома одевалась со вкусом – этакая деревенская аристократия.
На что мама ехидно заметила: «Можно строить из себя даму, если с детства ничего не делать».
Данила, приехав за ней, с восхищением оглядел наряд, дотронулся до нитки бус на груди Ивки.
– Какая ты у меня красивая!
У своего дома он подал руку Иванне, помог выйти из машины.
У неё от волнения подкашивались ноги и холодели руки.
«Боже мой, я боюсь его матери».
Они вошли в калитку. Иванна заметила много перемен: двор выложен цветной плиткой, дорожка из такой же плитки вела к хозяйственному двору. Дом крыт красной итальянской черепицей, стены строения обложены белым кирпичом.
– Очень красиво! Когда ты успел?
– Только два года назад закончил ремонт. – Даниле было приятно видеть её восхищение.
Он открыл дверь и пропустил любимую вперёд. В зале за накрытым столом нахохлившись, сидела Мария Савеловна. При виде них она встрепенулась и выдавила улыбку, от вида которой все дурные предчувствия Иванны проснулись снова.
По сравнению с матерью Ивки она выглядела прекрасно. Больше сорока пяти лет Марии Савеловне никто бы не дал, хотя ей, как и Елизавете Павловне, исполнилось пятьдесят восемь.
– Здравствуйте, рада вас снова увидеть, – пролепетала Ивка, ругая себя за трусость.
– Проходи, Ива, садись. Сынок, ты бы сразу подал горячее. – Елизавета Павловна мило улыбнулась, от чего её лицо буквально осветилось.
Данила отправился на кухню. Мария Савеловна повернулась к ней. Иванна поразилась произошедшей с ней переменой. Лицо женщины исказилось ненавистью и злобой, вмиг сделав её старше.
– Послушай меня. Мне такая невестка, как ты не нужна, да ещё с чужим довеском. Он не будет счастлив с тобой. Я вижу тебя насквозь, такая же дрянь, как твоя мать! Поэтому если не хочешь неприятностей, откажись от моего сына. Задурила ему голову. Он найдет себе получше.
Ивка ошеломлённо слушала хозяйку дома. Ей даже в кошмарах не мог привидеться такой приём.
– Но послушайте, мы любим друг друга, – выдавила из себя Иванна.
– Я тебе своё слово сказала. – Мария Савеловна вытянула шею и посмотрела в сторону кухни. – И только попробуй пожаловаться сыну. Я скажу, что ты всё выдумала. – На её лице расцвела приветливая улыбка.
Иванна не оборачиваясь, поняла, появился Данила.
Остаток вечера она держалась изо всех сил. Мария Савеловна рассказывала смешные случаи из детства сына, хладнокровно выслушала сообщение об их решении соединить судьбы.
– Сынок, что-то наша гостья невеселая, может, болит что-то? Или она не рада твоему предложению?
Данила встревожено посмотрел на Иванну.
Та проглотила ком, стоящий в горле и тихо произнесла:
– Немного устала на работе. А предложению рада, о таком мужчине, как ваш сын, Мария Савеловна, можно только мечтать.
Она увидела посветлевшее лицо Данилы и отвернулась от мгновенно налившихся злобой глаз Марии Савеловны. К концу вечера Ивка и впрямь почувствовала себя больной.
– Спасибо за гостеприимство, всё вкусно. Я хотела бы поехать домой, – сказала она, чувствуя себя без сил.
Возле своего дома еле сдержала слезы, отвечая на прощальные слова Данилы.
В кухне за столом мать пила чай со своей давней подругой Катериной.
– Что-то ты быстро вернулась с торжественного ужина, – заявила тётка.
– Голова разболелась, да и день выдался трудный. Я пойду лягу.
– Иди, конечно. Санька уже спит. А мы с Катей ещё почаевничаем.
Иванна умылась холодной водой, но ощущение прилипшей к ней мерзости смыть не удалось. Она горько заплакала. Открыла душ и уселась в ванну. Упругие струи обтекали тело и смывали слёзы вместе с болью.
«Я не собираюсь сдаваться», – разозлилась Иванна.
На следующий день они подали заявление в загс в районном центре Сайда. Регистрацию назначили на двадцатое декабря.
А в конце ноября Иванну и Арсения вызвал главврач. Они закрыли фельдшерский пункт и отправились на ковер к начальству. Возле двери главврача просидели больше часа. Дверь кабинета открылась. Завполиклиникой Мария Ивановна оглядела их и кивнула: «Заходите».
– Иванна Леонидовна, вы хотите работать в Потапово?
Ивка непонимающе округлила глаза.
– Конечно, мне нравится моя работа.
– А почему вы, тогда грубите больным? Не выполняете свои служебные обязанности? Да ещё и втридорога приторговываете лекарствами!
– Что? Я никогда не грубила пациентам, а тем более не торговала лекарствами, – возмутилась Иванна.
– Три недели назад пришла первая анонимка, потом ещё две. Анонимки мы не рассматриваем, но звоночек неприятный. А вот два дня назад получили письмо с подписью. Две бабульки из вашего села написали о безобразиях, творимых медсестрой. Они сообщали, что врач позволяет Иванне Леонидовне торговать лекарствами.
– Мария Ивановна, но это же полное вранье, – воскликнул Арсений Петрович, вскочив со стула.
– Сядьте. Я позвонила на прежнее место работы Иванны Леонидовны. Её прекрасно охарактеризовали, ни одного нарекания за десять лет. Проверку провести все-таки придётся. А вы, Иванна, если чем-то насолили этим пенсионеркам, поговорите с ними. Если письма будут продолжаться, это будет ударом по вашей репутации. И поверьте, вас могут уволить.
– Я ни с кем не ссорилась и не могу догадываться, кто написал кляузу.
– А у вас, Арсений Петрович, есть идеи, догадки? – поинтересовалась завполиклиникой.
– Нет, – растерялся врач.
– Не положено, но я назову вам фамилии бабушек, а вы вежливо поговорите с ними и узнайте, почему они клевещут на вас. – Мария Ивановна достала лист бумаги из папки. – Галина Семеновна Таратута и Полина Григорьевна Леднева. Вам что-то говорят эти фамилии?
– Да, к сожалению, – стиснула зубы Иванна. – Я поговорю с ними.
– Может, просветите нас? Кажется, вы всё поняли, – хмыкнула Мария Ивановна.
– Это личное. – Опустила голову Ивка.
– Вы не хотите сохранить работу?
Иванна вздохнула.
– Я выхожу замуж, но будущая свекровь против нашего брака. Она пригрозила устроить мне неприятности. Эти бабушки – её лучшие подруги.
– А ей что вы сделали? – Арсений Петрович удивлённо посмотрел на медсестру.
– Я сама хотела бы это узнать. Она меня с детства недолюбливала.
– Так, ладно, разбирайтесь со своими бабками. Прямо мексиканские страсти, – озадачилась Мария Ивановна. – Но чтобы писем больше не было. Идите.
Назад в Потапово они ехали молча. Иванна не представляла, как она будет разбираться с подругами Марии Савеловны.
– Вам не нужно с ними разговаривать. Я сам пообщаюсь с этими женщинами. Тем более, что Леднева завтра придет на перевязку.
– Не надо вмешиваться, Арсений, эти бабушки способны потрепать нервы.
– Вы не сможете спокойно беседовать с ними, эмоции не позволят. Доверьтесь мне, я улажу конфликт. – Врач не стал сообщать коллеге, что собирался потолковать и с будущей свекровью Иванны. Вряд ли молодая женщина одобрила бы его намерения.
На следующее утро в медпункте Полина Григорьевна бледнела, слушая мягкий баритон молодого врача.
– Вы осознаете, что вас могут привлечь за клевету, и на старости лет вместе с подругой сядете в тюрьму?
– Но, Маша сказала: ничего страшного не будет. Выгонят Ивку из Потапово и всё, – лепетала женщина, вытирая обильный пот носовым платком.
– Обвинять человека в нарушении служебных обязанностей, в торговле лекарствами для вас пустяк? Вы понимаете, что если Иванна Леонидовна подаст на вас в суд, защищая свое доброе имя, то казенное жилье вам обеспечено.
– Мы попросим прощения у Ивки, – всхлипнула перепуганная Полина Григорьевна.
– Этого мало. Написали кляузу, имейте мужество ответить за свои поступки. Завтра вместе с Таратутой отправляйтесь в Сайду к главврачу и всё ему расскажите. Только так избежите наказания.
Полина Григорьевна вышла из помещения фельдшерского пункта, не чуя под собой ног. Она торопливо засеменила по улице к своей давней подруге Галине.
Иванна на улице столкнулась с тёткой Полей. Женщина вздрогнула, увидев её.
– Ты это, прости нас, Ивка, мы повинимся главврачу.
– Замечательно. Вы чуть не лишили меня работы.
– Извини, не знаю, каким местом мы думали, выполняя просьбу Марии. Не любит она тебя, не даст вам с Данилой спокойно жить. – Полина Григорьевна покосилась на собеседницу.
– Спасибо, что предупредили, я понимаю, вы не хотели мне плохого, – лукавила злая Иванна, но она надеялась: тётя Поля раскаивается.
Вечером за вечерним чаем Ивка решилась вызвать мать на откровенный разговор.
– Мам, скажи честно, что произошло у тебя с матерью Даньки? Почему она с детства меня ненавидит?
– Зачем тебе знать прошлые дрязги? – Елизавета Павловна выпрямилась и отложила вязание.
– Ваше прошлое мешает моему настоящему, – возмутилась дочь, с досадой швырнув чайную ложку в пустой стакан. Стекло жалобно звякнуло. Иванна взяла конфетную обертку и смяла её в руках.
– Что она сделала?
Ивка рассказала о подмётном письме подружек Кузнецовой.
– Узнаю Машеньку, всегда предпочитала чужими руками действовать. Сто лет назад мы учились в одном классе и даже слыли подругами. Вернее, я была одной из её подчиненных. У Маши в детстве выявили ревматизм сердца. Ты видела Кузнецову, она и сейчас красива, а в юности Машенька выглядела принцессой из сказки. Бедную больную девочку обожали родители, учителя носились с ней, как с писаной торбой. Маше нельзя напрягаться, бегать, работать, с ней можно только ласково, по-хорошему. Она быстро усвоила, болезнь даёт ей большое преимущество. Все её прихоти и капризы мгновенно исполнялись. Перечить даже никто не думал. Маша всё делала с улыбкой на ангельском личике, руководила действиями друзей и одноклассников, как прожженный иезуит. Никому даже в голову не приходило, что она из всего извлекает выгоду для себя. И я долго не замечала, пока глаза не открылись. Мне хорошо давалась литература, Маша попросила написать заметку о ветеранах к девятому маю. Сказала: «Проверим, какой из тебя будущий журналист?» Представляешь, дочь, я мечтала о журналистике!
Ивка удивлённо посмотрела на мать: «Вот это фокус, никогда бы не подумала. Я совсем не знаю её».
– Потом была ещё одна просьба и ещё. Она хвалила меня, и я старалась, строчила одну заметку за другой. А в конце года на школьную линейку приехали из областной газеты и вручили грамоту и приз молодой журналистке Марии. Мы не выписывали эту газету, я отыскала несколько экземпляров в библиотеке. Оказалось, все мои опусы напечатаны в этой газете.
– Ты поговорила с ней?
– Ага. До сих пор помню. В классе сунула ей под нос газету и спросила: «Зачем она под своим именем отсылала мои работы?»
Машенька безмятежно улыбнулась и громко сказала: «Представляете, Лиза только болтала о журналистике, а я писала. Теперь она завидует мне и клевещет. Нехорошо Лиза, не по-дружески поступаешь!»
Я, как идиотка, от такой наглости только рот раскрыла. С тех пор мы не разговариваем. А после школы я уехала поступать в институт и провалилась. Маша всем в селе говорила, что такая бездарность, как Лизка, и не могла поступить. Потом в Потапово приехал молодой ветеринар Леонид Самошин, и я потеряла голову. – Мать усмехнулась. – И не только я. Ещё две дуры, в их числе и Маша, проходу ему не давали.
– Господи, что вы в нём нашли? – удивилась Ивка, вспоминая облезлого, плешивого отца.
– Я сейчас покажу тебе. – Елизавета Павловна пошла в дом. Минут через десять она вернулась, держа в руках старый фотоальбом.
Ивка открыла потертую велюровую обложку альбома. С первой страницы на неё с улыбкой смотрел обаятельный красавец. Она перевернула ещё несколько снимков. Этот же парень снят с гитарой в руках на лавочке, а здесь он в поле среди ромашек.
– Не может быть! Я не помню его таким.
– А ты его и не видела таким. Он помотал нервы и мне, и Марии, и Ольге. Ольга оказалась умнее нас, вышла замуж за другого. А мы с Машей два года сражались за сердце Лёньки. Как-то разозлившись, я сказала ему: «Выбирай, или эта больная доходяга, или я. У меня хотя бы есть силы родить ребенка и содержать дом, а за ней тебе придется самому ухаживать».
Эти слова я всю жизнь не могу простить себе. Я подтолкнула его к решению. Через месяц мы поженились. Бывшая подружка встретила меня у магазина и прошипела: «За то, что отняла мою любовь и счастье – не знать тебе ни того, ни другого».
Маша вышла замуж спустя два года, за мужчину, который переехал в деревню из города. Я родила тебя только через три года брака. Думала – Бог наказал. А закадычная подруженька понесла сразу после свадьбы. Вот и появились вы с Данькой почти день в день.
Ивка смотрела на молодого отца и узнавала в нём свои черты: прямой нос, рот, глаза с густыми ресницами. Только у него эти черты сложились так, что получился красавец, а она просто симпатичная. И эта похожесть ей совсем не понравилась.
– И почему папаша превратился в зачуханного алкоголика?
– Он же ветеринар, а такой специалист нужен в селе всем. Это сейчас в Потапово десять коров, а тогда почти в каждом дворе скотина водилась. Леонид оказался хорошим специалистом, его уважали и расплачивались за работу угощением и бутылкой. Тебе пять лет исполнилось, когда отец попал в больницу с белой горячкой. Пить стал по-чёрному, с фермы его уволили. Так и покатился под горку.
– Ты могла оставить его! Я не помню отца трезвым и без матов, – вскинулась дочь.
– Я любила твоего отца и чувствовала себя виноватой. Он, когда напивался, упрекал, что перешла дорогу его настоящей любви. И теперь он заливает горе водкой.
– Мам, неужели ты верила его пьяным бредням? Он жил с тобой два года, а тётка Мария не выходила замуж, что мешало ему вернуться к ней. Так отец оправдывал своё пьянство и слабость. Нашел виноватую! – разозлилась дочь. – Жаль, что он выбрал тебя. Они друг друга стоили.
–Тогда бы вы с Данькой не родились, – напомнила дочери Елизавета Павловна.
– Что ещё тебя держало с ним?
– Жалость, доча, жалость. В тридцать два он выглядел на сорок пять. Вся красота куда-то улетучилась. Заработал себе кучу болячек. Я знала: он пропадёт без меня. Не могла я его оставить, а так хоть до пятидесяти дожил. Если бы не та отрава ещё бы протянул.
Десять лет назад, когда Саньке исполнился только годик, пришло из Потапово сообщение: паленой водкой отравились и родители Тоськи и её отец. Ивка плохо запомнила тот сумбурный день. Она и Таисия с маленькими детьми на руках не поехали на кладбище, их мужья взяли все хлопоты на себя. Иванна запомнила бледное, словно опрокинутое лицо матери и недоумевала: почему она так горюет? Тося же боялась одного: не лишиться молока. Подруга ещё кормила своего первенца Марка. У мальчика была сильная аллергия на любую другую пищу, и только молоко спасало ребёнка. Она оплакала своих непутевых родителей после, когда осознала потерю.
– Значит, у вас с Марией Савеловной давняя вражда. Что же мне делать? Жить в одном доме мы не сможем – это я уже поняла. Она не из тех, кто прощает и смягчается. Ставить Данилу перед выбором я тоже не буду, он всю жизнь заботился о матери. Для него она – любимая мама. И оставить его не могу, он мне дорог.
– Поговори с ним откровенно. Попробуйте что-нибудь придумать. К нам он не захочет переехать. Вам лучше жить отдельно.
– В вагончике на озере, – загрустила Иванна.
***
Выпал снег. По утрам мороз достигал двадцати градусов. Все работы в поле Данила закончил. Озимые радовали дружными всходами, их вовремя укрыло снежным покрывалом. Как не откладывала Ива разговор с Даней, тянуть дальше было нельзя. До регистрации брака оставалась неделя. Он ежедневно делился планами их будущей совместной жизни. К Самошиным приезжал, всегда с чем-то вкусным к чаю. С удовольствием беседовал с Елизаветой Павловной и Санькой, а когда они отправлялись в дом, влюбленные оставались наедине. Иванна дождалась ухода родных и решилась поговорить.
– Дань, ты сообщил матери о своих планах?
– Конечно!
– И что она сказала? – Ивка куталась в большой пуховый платок, Её знобило, хотя в комнате натоплено, тепло.
– Спросила, люблю ли я тебя, а потом добавила, чтобы я хорошенько подумал, – нехотя признался Данила.
– Иначе говоря, она не хотела бы этого брака?
– Не очень, но я думаю: узнает тебя получше и смирится. Ты такая замечательная у меня. – Он обнял Ивку и прижал к себе.
– Дань, она не смирится, не тешь себя. Вспомни, твоя мама меня с детства терпеть не может. Мы не уживемся в одном доме, лучше и не пробовать. Для тебя твоя мама – хорошая, наверно, так и есть, но по отношению ко мне она будет другой, тут уж ничего не изменишь. Что делать, если так получилось. Я узнала, почему она обижена на мою маму и несправедлива ко мне?
