Миранда Эдвардс
Союз, заключенный в Аду
Я падаю на колени. Ногам не больно, но в груди нарастает огромный камень, который мешает дышать и встать. Щеки начинают гореть, и я понимаю, что по лицу текут слезы. Вытираю их перепачканным рукавом толстовки и ползу наощупь вперед. С трудом добираюсь до комнаты и из последних сил встаю на ноги. В глазах мутно, и я едва нащупываю ручку двери, кусая щеки изнутри. На языке появляется солоноватый привкус.
– Не надо, не надо, не надо… – бормочу я себе под нос, боясь услышать четвертый голос.
Заперев дверь, ковыляю в ванную комнату. При переезде мои вещи досматривали, словно я была потенциальной террористкой, но мне оставили все бытовые острые предметы. Например, бритву, хотя необходимости иметь ее нет и не было, потому что я с подросткового возраста хожу к мастеру убирать волосы на теле. Нож с кухни брать было бы слишком подозрительно, поэтому я здесь. Порывшись в ящиках, нахожу маникюрные кусачки и новый бритвенный станок. С каждой секундой дышать становится все тяжелее, а на руках появляются капли крови. Ее нет, но я физически ощущаю, как она покрывает пальцы. Снимаю пластиковый защитный наконечник, подцепляю острой частью защитную часть бритвы, дергаю, и три лезвия падают в раковину.
– Все будет хорошо, – всхлипываю я.
Все будет в порядке.
Сняв брюки, кидаю их в сторону, беру лезвие и падаю на пол. Руки трясутся, и пальцы едва удерживают тонкую полоску металла. Покрепче схватив лезвие, подношу его к внешней поверхности бедра, надавливаю и провожу длинную полосу по старым, зажившим шрамам. Плоть мягко расходится, и на коже проступают капли крови. Рука вздрагивает, и лезвие заходит чуть глубже. Так, как мне хочется и нравится. Голова откидывается назад, и я делаю первый вздох.
Бедро жжет, но мне становится легче. Паника отступает. Разрезаю еще раз опасно глубоко, и кровь струйкой стекает по бедру на пол. Темно-рубиновый цвет действует как отрезвитель, и голова перестает кружиться. Моя кровь смывает фантомную кровь тех, кто уже погиб.
Мысли собираются воедино, и я вновь всхлипываю. Они все мертвы из-за меня. Я трусиха, которая спряталась за спиной Гидеона Кинга и стала бороться только за собственную никчемную шкуру. Оран был прав: я действительно грязная свинья, купающаяся не в луже, а в крови людей, погибших по моей вине. Я не стою всего этого, не заслуживаю свободы и шанса на жизнь.
Мои дорогие и любимые брат и дядя пытались отвадить ирландцев от нас, предотвратить все до того, как что-то случится, когда Братва и клан Доэрти начали говорить о моем браке с их наследником. Рома совершил покушение на Орана ради меня, и где он теперь? Где мой дядя, который помог юному мальчишке с этим?
А Эйден? Он был единственным глотком воздуха в доме Орана. Был. Его же даже не похоронили. Оран превратил его тело в месиво, а потом выкинул в реку.
Про нее я даже вспоминать не хочу, как и про всех тех, кто погиб сегодня на берегу.
Мертвы, мертвы, мертвы…
Раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь успокоиться, а рука продолжает резать ногу. Третий порез, четвертый, пятый, шестой. Подо мной образовывается маленькая лужица крови, а нога немеет, но я не останавливаюсь, продолжая кромсать себя.
