Миранда Эдвардс
Завещание на любовь
Глава 1
Мередит
Свое совершеннолетие я представляла по-разному. В двенадцать лет думала, что проведу его с бабушкой и дедушкой на семейном празднике Ван дер Мееров с кучей сверстников из богатейших семей и с их родителями, обсуждающими бизнес и новые диковинки, купленные на закрытых аукционах искусства. У элиты всегда одинаковые темы для разговоров: крупные сделки, интересные полотна, крутые тачки и драгоценности. Они чопорные, холодные и скучные и невыносимо заносчивые. Мои бабушка и дедушка идеально вписывались в отличие от меня. Я всегда вела себя, как положено, идеально училась, чтобы они мною гордились. За мою прилежность меня всегда награждали: гаджеты последних моделей, дизайнерская одежда и отдых на самых лучших курортах мира.
В четырнадцать лет мои желания поменялись, тогда мне хотелось сбежать на необитаемый остров с друзьями. Правда, у меня их не было. Мой активный подростковый период сопровождался неописуемым гневом и бунтарством, поэтому тяжело было всем окружающим. В частной школе-пансионе в Массачусетсе учителя каждую неделю звонили дедушке, жалуясь на мое неподобающее поведение. Однажды я вырвала однокласснице прядь волос за то, что она назвала меня «железной челюстью» из-за брекетов, которые я носила в то время. Дедушка внёс крупную сумму, но не ругался. Наоборот, они с бабушкой смеялись целую неделю моего отстранения. Когда ярость прошла, мои любимые бабуля и дедуля погибли, и я обозлилась на весь мир. И хуже всего было то, что опека надо мной перешла к родителям.
Нет, я не ненавидела их. Я их не знала. А теперь никогда не узнаю.
Восемнадцать лет мне исполнилось год назад, и никакого праздника не было.
–Мисс Ван дер Меер? – откашливается адвокат, сидящий напротив.
Мистер Нолан протягивает мне набор бумажных платочков. Я хмурюсь. Зачем они мне? Ах, мертвые родители. Думаю, я должна плакать или хотя бы просто грустить. Я должна чувствовать хоть что-то. Месяц назад мне исполнилось девятнадцать, но я решила не приезжать домой из Англии, где я училась дополнительный год в бизнес-школе перед поступлением в университет, однако судьба распорядилась иначе и привела меня домой, выбрав очень жестокий способ. Пожар в поместье Ван дер Мееров унес жизнь не только моих отца и матери, но и восьмерых служанок. Некоторые меняли мне подгузники, учили ходить, читать и рисовать, забинтовывали разбитые коленки и прикрывали меня, когда в тринадцать лет я впервые прокурила. Вот по ним я тоскую.
– Да, можете начинать, – говорю я и вытаскиваю один платочек из коробки, чтобы притвориться скорбящей дочерью.
Адвокат надевает очки на переносицу и берет в руки документы.
– Так как вы единственный родственник погибших мистера и миссис Ван дер Меер, в завещании упомянуты только вы, – начинает адвокат. – Но прежде всего я должен начать с того, что ваши бабушка и дед оставили вам все свое имущество кроме дома в Орегоне, который они передали в распоряжение детского приюта…
– Эмм, простите, почему вы начали с них? – бабушка и дедушка умерли четыре года назад, и завещание явно было прочитано.
– Дело в том, что ваши родители ничего не получили в наследство. Они распоряжались вашим имуществом, – объясняет мистер Нолан. Мои глаза расширяются. Они оставили мне все? – К бизнесу они тоже не имели никакого отношения. У ваших родителей не было дохода после разорения, и ваш дед распорядился, что все накопления и доходы будут идти только на содержание прислуги и ваше обучение. Каждый месяц им предоставлялась определенная сумма, которой должно было хватить на самое необходимое. У ваших отца и матери не было никакого имущества, потому что единственный дом, принадлежавший им, ушёл за долги.
– То есть вы сейчас зачитаете мне завещание бабушки и деда? – уточняю я.
– Абсолютно верно, – подтверждает адвокат, кивнув головой.
Мистер Нолан поправляет свой галстук и начинает перечислять всю недвижимость, включая дома в окрестностях Дублина и в Пунта-Кане, квартиры в Париже и в Венеции. Следом идут художественные коллекции разных периодов, драгоценности, автомобили и многое другое. Теперь получается, я сказочно богата…
Морщинистое лицо мистера Нолана напрягается, когда он доходит до последней страницы. Мне приходится наигранно кашлянуть, чтобы вывести адвоката из транса.
– Мисс Ван дер Меер, кажется, у нас появилась проблема, – удивлённо бормочет мужчина.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Адвокат поправляет запонки на сером пиджаке, который явно ему не по размеру. Костюм точно стоил несколько тысяч, поэтому очень странно, что он купил такую мешковатую одежду.
Боже… Мне читают завещание, а я критикую чужой вкус.
– Ваш дед внес дополнительный пункт, поэтому нам необходимо присутствие еще одного человека.
– Но у меня больше нет родственников, – недоуменно говорю я. Мама была единственным ребенком. Ни кузенов, ни двоюродных бабушек и дедушек у меня с роду не было. – Не говорите, что у дедушки была внебрачная дочь. Я не поверю в любом случае.
Дедушка всю жизнь сдувал с бабушки пылинки: по утрам он срывал ей цветы из теплицы, перед сном мазал руки и ноги кремом. Я помню этот прекрасный клубничный аромат, который кружил каждый вечер в моей спальне, когда я была дома. Именно потому он не мог ей изменять. Я скорее поверю, что Земля стоит на слонах, или черепахах, или на другой чертовщине.
– Нет-нет, – мистер Нолан поджимает тонкие губы и складывает документы обратно в конверт. – Дело в другом. Я позвоню вам через несколько дней, если мне удастся убедить человека приехать к нам. Не уезжайте из города, мисс Ван дер Меер.
– А если вам не удастся? – настораживаюсь я.
– Тогда у нас будут проблемы.
***
Под ногами хрустят обгоревшие обломки поместья. Все жилое крыло уничтожено: потолок обрушился, огонь съел всю мебель и лестницу, поэтому мне даже не подняться в спальню. Мертвая тишина давит на уши, напоминая, что я осталась совершенно одна. Слабый, загнанный в угол мышонок, какой была всегда. Я ребенок, страшащийся будущего один на один с собой и со своими страхами.
Руки трясутся, когда я оглядываю подгоревшие полотна на стенах, разбитые вазы. От лестницы из красного дуба с резными перилами ничего не осталось. Персидский ковер обуглился, а в библиотеке сгорели почти все коллекционные издания мировой литературы. Таблоиды уже подсчитали размер моих убытков и написали несколько статей, называя меня в них «самая завидная невеста Америки», «Барби, потерявшая дом» и «сирота с миллиардным наследием».
Все уцелевшее имущество отвезли на склад, так как мне хранить его негде. Но сделанный на мой шестой день рождения снимок – мое единственное сокровище – был утерян навсегда, потому что моя спальня, находящаяся под крышей, сгорела дотла. Тот день не особо отличался от обычных праздников, однако он стал для меня лучшим. Дело не только в лабрадоре, которого мне подарили, а в том, что впервые бабушка и дедушка дурачились, как маленькие. Они позволили себе перестать заботиться о своей репутации, играли со мной в прятки, кидались объедками торта. Для меня это очень много значило.
Не замечаю, как по щекам тонкими струйками катятся слезы. Легкие каменеют, и не могу сделать ни единого вдоха. Будто сотни осколков вонзаются в мое сердце, и кровь хлещет из ран. Аромат клубничного крема исчез. Его больше нет. Их больше нет. Только почему так больно стало именно сейчас?
В сумочке жужжит мобильный, и я отвечаю на вызов слегка дрожащим голосом:
– Здравствуйте, мистер Нолан. Вы решили проблему?
– Добрый день, мисс Ван дер Меер, мы ждем вас в офисе.
–Буду через полчаса.
***
Дом адвоката в Хэмптонсе выполняет роль его же офиса, и добираться недолго. Ассистент мистера Нолана встречает меня возле двухэтажного дома в стиле модерн с бежевыми стенами и шоколадными оконными рамами и проводит в кабинет. Замираю около двери, услышав незнакомый мужской голос. Глубокий, обволакивающий и очень раздраженный. Заглядываю в кабинет без стука и вижу широкую спину, обтянутую кожаной курткой.
– Что за хрень? – шипит незнакомец, удрученно положив ладонь на шею. – Я не видел Сьюзен и Генри почти девятнадцать лет, как и миссис и мистера Ван дер Меер, а сейчас вы… черт побери, какого хрена они это сделали?
Мистер Нолан смущен сквернословием мужчины: его клиенты обычно более вежливы и интеллигентны. Адвокат поднимает глаза и замечает меня, радость в его глазах выглядит неподдельной. Не понимаю, как такой скромный человек смог построить настолько блестящую карьеру.
– Вот и мисс Ван дер Меер, – мистер Нолан встает, как истинный джентльмен, проходит к свободному стулу с кожаной обивкой и резной спинкой. – Прошу, присаживайтесь.
Незнакомец разворачивает голову, и от его пронзительного взгляда мои ноги врастают в паркетный пол. И дело не только в ледяных ярко-голубых глазах с вкраплениями синего и зеленого возле зрачков, а в гневе, смешанным с чем-то диким и необузданным. Но я не чувствую страха или опасности, исходящей от него, лишь смотрю, как завороженная. Была бы моя воля, не отрывалась бы никогда.
Мужчина красив. Волосы цвета горького шоколада немного растрепана. Спереди они немного длиннее и доходят до середины ушей, обрамляя очерченные скулы. Розоватые губы сомкнуты в тонкую полосу. Густые брови иссечены двумя белесыми шрамами. Идеально прямой нос тоже «украшен» мелкими рубцами. Однако эти отметины ничуть не портят его лицо, а даже добавляют мужественности и делают его еще горячее, как и темная щетина. На вид он моложе моего отца, но тот в свои тридцать семь выглядел почти на пятьдесят. Думаю, это все из-за большого пуза, отъеденного на деньги Ван дер Мееров, и проплешины на седой голове. Его волосы очень рано сбежали с макушки в уши, в нос и на спину. Никогда не могла поверить, что когда-то Генри Уорд был симпатичен.
– Здравствуйте… – откашливаюсь я, смущаясь от того, как бесстыдно пялилась на незнакомца. – Может, объясните уже, кто это и как он связан с завещанием?
Мужчина фыркает и, мельком взглянув на меня, отвечает:
– Поверь, девочка, я понимаю не больше тебя.
Не скажу, что я оценила его небрежное обращение, но и не буду отрицать, что по телу прошла дрожь от его тембра.
– Мередит, – мистер Нолан указывает ладонью на свободный стул, и, когда я занимаю его, он нервно выдыхает: – Ну что ж, начнем. Для начала, мисс Ван дер Меер, познакомьтесь с мистером Монтгомери.
– Маркус, – поправляет адвоката мужчина, сморщив нос. Кажется, официальное обращение не по нему.
Мистер Нолан нервно глотает и продолжает:
– Три дня назад я говорил вам, что в завещании оказался пункт, о котором я не знал. Ваш дед указал, что в случае смерти ваших родителей все активы и имущество временно перейдут мистеру… то есть Маркусу, пока вы не закончите обучение в университете.
Удивленно вскидываю брови. До сегодняшнего дня я не знала даже о его существовании, а теперь он будет опекать мои деньги, пока я буду учиться? Теперь понимаю, почему Маркус так откровенно ругался.
– Университет будет оплачен без вопросов, но распоряжаться остальными деньгами будет Маркус. С его согласия выделятся средства на необходимые нужды, но трастовый фонд временно заблокирован. Вся недвижимость тоже формально принадлежит Маркусу, но продать или демонтировать ее он не может.
Бросаю осторожный взгляд на нового знакомого, которого до чертиков раздражал разговор.
– Поместье сгорело, – неуверенно начинаю я, – я могу поселиться в другом доме?
Адвокат снова нервно смотрит на Маркуса. По-моему, он его побаивается. Значит, есть еще одна уловка. Отлично, просто прекрасно!
– До поступления в университет все дома будут опечатаны, – Нолан пытается говорить четко, но его голос подрагивает.
Широкие плечи Маркуса сотрясаются от немого смеха. Сомневаюсь, что это смех радости, и боюсь, к чему ведет адвокат.
– И где я должна жить? – вопрос бессмысленный, потому что все понимают это.
Маркус наклоняется к моему уху, заправив мои волосы, и приятный мускусный аромат его кожи ударяет в нос. У меня перехватывает дыхание, а сердце бешено бьется в груди. Мне следует взять себя в руки, иначе он поймет, что заставляет меня нервничать. Хотя с такой внешностью он должен был давно к этому привыкнуть.
– У меня, девочка, – хрипло шепчет Маркус, обжигая мое ухо своим горячим дыханием. Затем он отстраняется и смеется вслух. Мы с адвокатом переглядываемся, не понимая причину его веселья. – Простите, это очень иронично, но вы не поймете. Скажу сразу: я против! Мне не нужна неумелая белоручка, привыкшая, что ей подтирают сопли.
Меня охватывает возмущение и злость. Меня учили манерам всю жизнь, прививали сдержанность, но, честно, мне хочется влепить звонкую пощечину, чтобы его лицо горело от боли. Я не какая-то нюня. Несмотря на материальное благополучие, я самостоятельная и давно привыкла сама решать свои проблемы, потому что дома была редко, в основном только на каникулах. Не могу сказать, что у меня в принципе был «дом». Тот самый, где ты чувствуешь себя в безопасности, где тебе всегда рады и где ты будешь любим.
– Я вообще-то здесь, мужчина, – я пытаюсь выглядеть грозно, но глаза начинает щипать от подступающих слез.
Последний раз я чувствовала такое лет в семь. Родители приехали в поместье, и я безумно обрадовалась, потому что думала, что они хотели провести со мной время. Возможно, сходить куда-то, но потом услышала, как мать просила у дедушки деньги на их с отцом бизнес. Я проплакала два дня, заперевшись в своей комнате, пока бабушка не вызвала взломщика. Меня будто снова бросили, отвергли. Я снова ощутила свою ненужность, пусть и видела Маркуса впервые.
Маркус тяжело вздыхает и говорит:
– Хорошо. Нельзя винить ребенка в грехах родителей.
Я поворачиваюсь к нему, и внутри все трепещет от неизвестного чувства. Я буду не одна, от меня не отказались.
Глава 2
Маркус
Сьюзен и Генри мертвы. Могу поклясться могилой матери, что они попали в ад. Там им самое место. За их грехи страдал я, пусть теперь помучаются они, жарясь в дьявольских котлах. И хотел бы отказать этой девчонке, оставить ее ночевать на улице совсем одну, где оказался когда-то я из-за ее родителей. Но каким бы я стал человеком? И смог бы простить себя?
Дети не должны платить за грехи родителей. Мне ли этого не знать?
Не вижу в Мередит – или как ее там – черт ни матери, ни отца. Красотой она пошла в свою бабушку: большие оленьи сине-зеленые глаза, пухлые сердцевидные губы, которые так и просят, чтобы к ним прикоснулись, и светлые волосы песочного цвета. Сексуальное молодое тело покрыто ужасной одеждой. Сочные бедра обтянуты черными брюками, пышную грудь она пыталась спрятать за слоями из строгой рубашки и блеклого пиджака светлых оттенков. Но, честно говоря, она из тех женщин, которые могут нарядиться в грязный холщовый мешок и выглядеть прекрасно. А от сладкого аромата ее юной кожи голова идет кругом. Кровь невольно приливает к паху, и в штанах становится немного тесно.
Ладно, очень тесно.
Тьфу, черт побери… Маркус, она слишком молода для таких мыслей. И она Ван дер Меер, в этом как раз главная причина, почему я не хочу знаться с ней. Но кто же устоит перед этим до боли знакомым сиротским взглядом? Совесть грызла бы меня очень долго. Не удивлен, что в ее глазах нет ни капли скорби: с такой семьей ты априори будешь сиротой и брошенкой. Возможно, ее бабушка и дедушка и заботились о ней, но они точно сплавляли девчонку во все возможные заграничные школы, а родители пользовались ею, как приманкой для денег Ван дер Мееров.
– В моем доме хватит места для такой малышки, – черт, звучит двусмысленно. Наверное, подсознательно я и хотел вложить недопустимый контекст после неприличных мыслей о девочке. – Я имею в виду гостевые спальни и все такое.
Старикашка недоверчиво косится на меня, но соглашается: выбора-то у него нет. Боже, как она выживет в горах Вайоминга? Пусть пик зимы закончился, а через неделю, в апреле, начнет теплеть, в мае в горах часто бывают ураганы и грозы, из-за которых нередко у нас обрывает электричество. Мой особняк единственный в радиусе тринадцати километров, и добраться до Джексона бывает проблематично – приходится готовить запасы на несколько месяцев, а иногда даже охотиться и рыбачить. Сейчас необходимости подстреливать невинных кроликов нет – в этом девчонке повезло. Да и мыть полы не заставлю, потому что с апреля домой смогут приезжать уборщики. Зато маленькая мисс Ван дер Меер научится потрошить форель и убирать стойла.
Мы с девочкой подписываем бумаги. Адвокат рассказывает нам о моем жаловании в пятьдесят тысяч в месяц, но я сразу отказался. У меня есть средства, чтобы прокормить и одеть маленькую мисс Ван дер Меер. Тем более, мне кажется, ест малышка немного. Да и состояние у меня не меньше, чем у нее.
– Тогда желаю вам всего хорошего, – адвокат поднимается, пожимает нам руки и, сочувственно глядя на Мередит, добавляет: – Еще раз соболезную вам, мисс Ван дер Меер.
Девушка коротко кивает, но почему-то мне кажется, что ей плевать на слова мистера Как его там. Мы вместе выходим из дома и останавливаемся у забора. Надо что-то сказать, объяснить, куда ей придется переехать. Думаю, и у нее вопросов немало. Например, кто я такой. Разворачиваюсь лицом к Мередит, она повторяет за мной, и мы замираем. Ее длинная лебединая шея краснеет, и я улыбаюсь от умиления. Наклоняю голову, и мой взгляд ползет ниже, останавливаясь на губах, которые, готов поклясться, никто не целовал.
– Думаю, эээ… нам стоит обменяться номерами, – неуверенно предлагает девушка. – Я не знаю, где вы живете, мистер Монтгомери.
– Я остановился в отеле Atlantic Breeze Suites, – откашливаюсь я, все еще наслаждаясь ее смущением. – Можешь подъехать туда завтра в полдень, я куплю билеты, и мы отправимся ко мне.
–Я тоже живу там, – говорит Мередит,
– Тогда, может, пообедаем? – слова вырываются раньше, чем я осознал, что выпалил. Хотя я правда умираю от голода, но ее вопросы без труда отобьют аппетит. – Я поведаю, что тебя ждет. Не возражаешь?
Мой голос звучит жалостливо, что, наверно, ее раздражает. Однако она все же согласно кивает, и мы возвращаемся в отель, где и поедим.
***
Мередит не ест, лишь раскидывает салат по тарелке. У нее щеки впали, и румянца нет. Ей стоит поесть хоть что-то. Я пытался заговорить с ней, но она либо не отвечает, либо кивает. Едва сдерживаюсь, чтобы не прикрикнуть на нее, но боюсь спугнуть ее. Она такая маленькая и тихая, как олененок в свете фар. Все подростки такие? Когда Кайл, мой племянник и по совместительству приемный сын, был в ее возрасте, его с трудом можно было заставить заткнуться. Сейчас он учится в Гарварде на экономическом факультете, а я остался один, как горный отшельник, лишь иногда выбирающийся за пропитанием или на поиски телки на ночь. Все-таки у меня есть свои определенные потребности.
Я слишком долго сидел затворником, поэтому чувствую себя бомжом, забредшим в ресторан. Все эти люди в костюмах и дорогих платьях напоминают мне о прошлом и причиняют дискомфорт.
– Почему именно ты? – вдруг спрашивает Мередит, смотря на меня сквозь густые черные ресницы. – Я ни разу про тебя… то есть про вас не слышала.
Нервно ерзаю на стуле и чуть не давлюсь стейком. О мертвых говорят либо хорошо, либо никак, а наша история с ними, может, и была когда-то доброй, но вот закончилось все, увы, печально.
– Я не такой старый, чтобы ты обращалась ко мне на «вы», детка, – пытаюсь спрятать за ухмылкой нервозность. – Я рос с твоей мамой и дружил с твоим отцом, но было это в незапамятные времена. Динозавры еще по земле бегали.
Губки Мередит растягиваются в небольшой полуулыбке. Ей очень идет улыбка, даже такая вымученная. Рад, что ее приободрила такая глупая шутка.
– Где ты учишься? – я меняю тему разговора, пока девушка более или менее настроена на разговор.
–В Англии, в частной бизнес-школе. А так закончила школу-пансион в Массачусетсе, – отвечает она и наконец отправляет в рот помидор – в моей груди разливается тепло. – Но перешла на дистанционную форму обучения до конца года. Надеюсь, у тебя же есть Интернет в…?
– Джексоне, – очень жду, когда она поймет, куда попадет через сутки.
– Миссисипи?
–Почти, – я вытираю рот салфеткой, закончив обед. – Вайоминг. Я живу в горах, вдали от города, так что интернет работает не всегда. А еще у меня курицы, пара лошадей, рыбалка, хотел теплицу поставить, но в земле копаться не мое.
Глаза маленькой мисс Ван дер Меер расширяются до размеров бейсбольных мячей, отчего я смеюсь во все горло. Не знаю, представила ли она потрошение свежевыловленной рыбы, куриный помет или жизнь без бутиков. В любом случае ее ждет все это вместе. Представляю, как она обтянет свои аппетитные бедра в шуршащие болоньевые штаны. Это самая подходящая одежда для ходьбы по сугробам, потому что другая промокнет за пару минут.
– Ты рос с моей мамой и стал фермером? – уточняет Мередит, с сомнением подняв бровь идеальной формы, и отодвигает от себя пустую тарелку. Уголки моих губ приподнимаются, когда я вижу, как на лице девушки появляется здоровый румянец. Теперь она выглядит более живой. – Маркус Монтгомери, кто же ты такой?
Я наклонюсь вперед настолько близко, что чувствую на своем лице ее теплое участившееся дыхание. Боги, как мило она смущается! Мне стоит остановиться прямо сейчас. Она ребенок, сирота.
–Большая тайна за семью печатями, – хмыкаю я.
И тебе ее не разгадать, девочка.
***
Почти всю зиму я жил без женщины, поэтому вечером я отправился в бар. К сожалению, мысли мои были заполнены дрожащими губками Мередит, ее глазами цвета бушующего океана, такими грустными и отчаянными. Боже… Не могу поверить, что согласился на эту идиотскую авантюру. Чем я могу помочь ей? Я с трудом находил общий язык с племянником, ставшим сиротой в четыре, а Мередит совсем не ребенок. Моих родительских навыков не хватит на восстановление сломанной психики девочки-подростка.
– Извините, здесь занято? – раздается над моим ухом слащавый женский голос, от которого меня передергивает.
Я поворачиваюсь и вижу тощую рыжую женщина лет тридцати с неприлично глубоким декольте, игривой улыбкой и вполне красноречивым взглядом. Накаченные губы накрашены яркой малиновой помадой, глаза густо подведены черным карандашом, а огненные волосы туго затянуты в высокий хвост. Женщина одета в черное обтягивающее платье, полностью расшитое пайетками. Ее сиськи так и норовят выпрыгнуть из встроенных чашечек, и это ее не смущает. Наоборот она наклоняется еще ближе.
Я ухмыляюсь, понимая, что вечер закончится приятно.
– Для прекрасной леди я всегда найду местечко, – хрипло шепчу я.
Когда она садится, я кладу ладонь на ее бедро. Марси, или Мейси, или Марли не возражает и даже чуть раздвигает ноги, позволяя мне продвинуться дальше.
Славно, даже стараться не придется.
