Миранда Эдвардс
Завещание на любовь
Глава 30
Мередит
Нет, нет, нет…
Этого просто не может быть! Невозможно!
За столиком сидит Квентин Монтгомери. Отец Маркуса, который пытал его неделю, избивал и… умер, черт возьми! Я замираю на месте не в силах сдвинуться с места. Мне следовало убежать сразу, как только услышала неправильное имя, но я осталась.
Дура! Какая же я глупая! Маркус не мог приехать, он согласился, что нам нужно время. Разве можно быть такой наивной?
Отступаю назад, когда Квентин поднимается со своего места. Они с Маркусом очень похожи: те же острые скулы и прямой нос. Волосы Квентина намного короче и с седыми прядями, губы сложены в тонкую полосу. Его лицо не иссечено шрамами, потому что Маркус мог только терпеть и не отвечал на его удары. Квентин гладко выбрит, его костюм и обаз в целом излучают уверенность. Он явно готовился к нашей встрече. Но самое страшное не его присутствие, а его взгляд. Сосредоточенный, полный ненависти и злобы, пылающий яростью и одновременно холодный. Лед и пламя – плохое сочетание, а в случае Квентина опасное. Мужчина по-кошачьи – или скорее как лев – ухмыляется, подходит ко мне и обнимает, словно приветствует на светском мероприятии. Я вздрагиваю и пытаюсь отодвинуться от него, но вдруг чувствую нечто холодное, направленное на свой живот.
– Садись, девочка, – шепчет Квентин. Голос ровный и спокойный, ни толики эмоций. – Нам надо поговорить. Конечно, ты можешь отказаться и получить просто пулю в живот.
Он показывает мне в сторону столика, на котором стоят знакомые лилии. Только сейчас я вижу смысл посланных цветов: Квентин непросто так прислал именно лилии. Он прекрасно знал, кто их любил. Тошнота подступает к горлу. Мужчина кладет руку на мою спину и подталкивает к столику, пряча пистолет в брюках. Ноги каменеют, как и все тело. Сев, Квентин вежливо подзывает официантку и делает заказ на двоих. Девушка, ничего не подозревая, улыбается и уточняет по поводу еды. Я могла бы попросить у нее помощи, сказать, что мне угрожают, но скорее всего, Квентин застрелит и ее. Не хочу подвергать опасности невинных, поэтому мне следует играть по его правилам.
– Мередит, молчать невежливо, – Квентин упрекает меня, будто я маленький ребенок, которого надо воспитывать. – Можешь мне рассказать, как ты очутилась в постели моего сына, как последняя шлюха?
При упоминании моего возлюбленного сердце издает болезненный глухой удар в груди. Я приоткрываю рот, но что я могу сказать? В моей голове звучит только густая тишина.
– Нет ответа? – Квентин ядовито усмехается, сощурив глаза. – Я видел занимательное видео в твоем телефоне. Легла под мужчину, как твоя мать. Грязные порочные твари. Только страдания вас смогут излечить: мать сгорела, но ты так легко не отделаешься.
Мужчина начинает злиться: это видно по нарастающему безумию в его глазах. Спокойствие перерастает в ярость. Квентин настоящий хищник. Его движения грациозны и плавны, а взгляд следит за каждым вздохом жертвы. То есть меня. Я никогда не чувствовала вкус приближающейся смерти так близко: он горьковатый и пахнет землей. Но еще четко ощущаю аромат лимонов на языке. Руки обреченно падают на колени. Я не могу оторвать взгляд от безумца, потому что боюсь. Страх перед ним заглушает инстинкт самосохранения. Но я все еще храню надежду на спасение. Если Квентин отвернется, то…
– Не вздумай, – цокает он, демонстрируя пистолет. – Ты примешь свою участь с достоинством.
– За что? – срывается с моих губ.
Слова выходят тяжело, будто я выплевываю комок битого стекла и гвоздей. Не решаюсь спросить, какова моя участь.
Квентин хочет ответить, но нам приносят заказ. Мужчина просит счет сразу, похоже, что он не собирается задерживаться. Мне стоит открыть рот, чтобы хоть как-то потянуть время. Если я задержусь, то есть шанс, что кто-то поймет, что я в беде. Миссис Стюарт ждет меня, Лекси будет писать, и сегодня мы должны созваниваться с Маркусом. Кто-нибудь должен найти меня…
Мужчина отрезает кусочек стейка и кладет себе в рот. Нож выглядит угрожающе в его руке, но больше я стараюсь сосредотачиваться на безумных глазах. Квентин указывает мне на тарелку, молча приказывая есть. С трудом проглатываю немного салата, потакая ему.
– Вы, Ван дер Мееры, мешаете мне и рушить мою жизнь и жизни моих близких, – начинает Квентин. Он берет мой стакан с водой и что-то в него высыпает. – Сначала твой дед, потом твоя шлюха-мать, а теперь и ты. Но сейчас не время и не место, я расскажу тебе все чуть позже. Выпей это.
Я не беру стакан в руки, следя, как порошок растворяется в воде. Один Бог знает, что он туда насыпал. Думаю о его словах, смакуя ненависть, которая пропитала каждый звук. И тут меня осеняет.
Водитель бабушки и дедушки был всегда осторожным, а проводку и систему пожарной безопасности в поместье проверяли ежегодно. Да и мистер Нолан не мог покончить с собой. Вся картинка складывается воедино, и та загадочная буква «М» обретает смысл. Единственная вещь, оставшаяся непонятной. «М» – это Монтгомери, а не Маркус.
По спине катится ледяной пот, когда я выдавливаю:
– Ты убил их всех. Бабушку, дедушку, Генри, Сьюзан и даже мистера Нолана.
– Выпей свою воду, или я сам залью ее тебе в горло, – он не отрицает, и это довольно красноречивый ответ.
Я в западне, поэтому выпиваю воду. Квентин подмигивает мне и поднимает большие пальцы вверх. Он расправляется с едой, оплачивает счет и поднимается, протягивая мне руку:
– Молодец, девочка. А теперь нам пора, мы уже задерживаемся.
Я не двигаюсь с места, наконец-то решившись просить о помощи хоть у кого-то, но Квентин берет мое лицо в руки и угрожающе шипит:
– Ты встанешь и пойдешь со мной, иначе я убью и официантку, и администратора. Тебе это надо?
Я качаю головой. Уж лучше я, чем невинные люди. Они могут быть чьими-то любимыми или даже мамами, как я смогу жить, если они пострадают? Уж лучше я…
Голова вдруг начинает кружиться. Кажется, в стакане было какое-то снотворное. Квентин не хочет, чтобы я знала, куда мы едем, или он собирается предотвратить попытки сбежать. Он забирает мою сумочку и берет оттуда телефон. Я не успеваю сообразить, как мужчина уже его разбивает о пол. Веки наливаются свинцом, хотя разум и кричит, чтобы я оставалась в сознании. Квентин чуть ли не поднимает меня на руки и тащит к выходу, ноги с трудом поспевают за ним. Глаза окончательно прикрываются, когда я чувствую легкий сентябрьский ветерок на своем онемевшем лице. Вдруг нас окликает голос администратора, и Квентин останавливается. Девушка касается моей руки, я могла бы сжать ее и дать понять, что я в беде, но к этому времени конечности окончательно перестают меня слушаться. Мысли становятся туманными, голова тяжелеет и наклоняется вбок.
– С вами все хорошо, мисс? Может, вызвать скорую помощь?
– Не волнуйтесь, девушка, моя спутница устала после перелета, – голос мужчины на первый взгляд вежливый, но в нем чувствуются стальные нотки, говорящие о том, что с ним нельзя пререкаться.
Кажется, она извинилась, а мы ушли на улицу. Не могу сказать точно, потому что я отключилась.
***
Я сижу там же, где когда-то Квентин Монтгомери пытал своего сына. Это место почти не изменилось за двадцать лет. Не помню, что здесь горел свет и стоял стул. На видео в подвале было темно. К горлу подступает желчь, и меня едва не выворачивает, когда я вижу Квентина, сидящего напротив меня с двумя ножами в руках. Он снял пиджак, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и закатал рукава, словно приготовился к грязной работе. Губы мужчины растягиваются в улыбке, и он хрипло говорит:
– Долго же ты спала. Я, похоже, переборщил со снотворным. Ты была в отключке почти сутки. Но сейчас мы можем наконец-то поговорить, девочка.
Квентин откладывает ножи и подходит ко мне. Его руки тянутся к моим волосам, наматывают на кулак и крепко зажимают. Сильная хватка тут же отзывается болью во всей голове. Квентин поворачивает мою голову так, чтобы я смотрела прямо в его дикие глаза. Мужчина, ничего не сказав, замахивается и ударяет меня по правой щеке. Он сильный, и я бы точно упала, если бы он не удерживал меня на месте. Лицо пульсирует от ужасной боли, и я вскрикиваю. Пытаюсь сдвинуться, оторваться от Квентина, еложу на стуле в бесполезных усилиях, за что получаю пощечину по той же щеке. Звук, как хлыст, разрезает воздух. Начинаю рыдать, и слезы обжигают воспаленную кожу. Квентин хватает меня за шею, все еще удерживая за волосы, ограничивает поступление воздуха в мои легкие и цедит сквозь зубы:
– Богопротивная шлюха, прими свое наказание с честью!
Всхлипнув, раскрываю засохшие губы и спрашиваю:
– За что?
Любовь – прекрасное чувство, и вряд ли, Бог против нее. Так за что же меня «наказывает» Квентин? Что, по его мнению, я сделала?
– Твоя кровь гнила, – отвечает он, выплевывая слова и смотря на меня так, будто я какая-то мерзость. – Ты из семьи предателя, из-за твоего рождения пострадал мой сын, из-за твоего деда я не знаю своего внука.
Гнев в глазах Квентина нарастает, но кажется, что он хочет произнести свою героическую тираду перед тем, как убить монстра. Перед тем, как убить меня.
Мужчина ослабляет хватку на моей шее, и я жадно глотаю сырой воздух. Квентин отходит, с наслаждением осматривая меня. Нет, не меня, а результат своих первых ударов. Дрожь пробивает меня до самых костей, и она не от холода, а от страха. Он монстр. А хуже чудовища, уверенного в праведности своих действий, нет никого. Как Маркус смог стать таким прекрасным человеком, воспитываясь им?
Квентин грубо берет меня за подбородок и произносит:
– Мы с твоим дедом дружили, он помог мне построить свою империю, а потом сам захотел меня уничтожить, забрать все, что я создал потом и кровью.
Сквозь шум в голове вспоминаю письмо дедушки и осознаю, о каком монстре шла речь. Если бы я поняла раньше! Мои родители могли бы быть живы, как и мистер Нолан. Какая же я идиотка! Стоп…
– Это ты устроил пожар в доме Маркуса? Ты узнал, что адвокат передал мне файлы?
Квентин хмыкает и до боли сжимает мое лицо.
– Да, там было реальное доказательство того, что я жив, – отвечает он. – А я сделал слишком много для того, чтобы весь мир считал меня мертвым. Пусть я и вернулся, но об этом должна была узнать только моя семья.
Сердце сдавливает. Чудовищная мысль закрадывается в мою голову, с которой не сравнится даже ожидание смерти.
– Маркус знает, что ты жив? – шепчу я.
Лицо Квентина немного меняется, но я не могу понять, что он почувствовал. Брови сдвигаются на переносице, и мужчина отрицательно качает головой.
– Я хотел сделать ему подарок, – на губы вновь возвращается хищная ухмылка. – Для начала я устроил пожар. Вообще, я надеялся, что ты будешь там же. Но ты не приехала, поэтому пришлось включить фантазию. А когда я увидел, что вы с моим сыном… совокупляетесь, я решил, что ты заслужила наказания побольше.
Вот и признание. Квентин Монтгомери убил моих родителей. Я не скорбела по ним, но и не желала такой участи. Они были плохими родителями и глупыми людьми, однако я верила, что когда-то все наладится. Конечно, я уже догадалась, что он преследовал меня и запугивал, но насчет родителей еще были сомнения.
– Из-за Сьюзен и Генри мой сын был наказан, у него было разбито сердце, – Квентин берет в руку нож и острием прикладывает к моей груди. Прямо возле сердца. – Мой мальчик заслужил справедливости. Причиной всей его боли была ты. Твое грешное зачатие. И, к сожалению, Маркус поддался на твое падшее тело, но когда я подарю ему твое сердце, он освободится. И мы станем семьей.
Я хочу спросить еще что-то, задать любой вопрос, который отсрочит мою смерть. Например, что такого разузнал мистер Нолан, раз Квентин решил убить его. Или чувствует ли он свою вину перед Маркусом? Но главное – хочу попросить его передать Маркусу, что я люблю его.
Оказывается уже поздно. Лезвие ножа скользит по моему бедру. Вижу, как по ноге струится кровь. Громко завываю от жгучей ужасной боли, но Квентина мой крик не устраивает, и он снова начинает душить меня. Почти теряю сознание от недостатка кислорода, и это ему тоже не нравится. Уверена, что он хочет, чтобы я была в сознании и чувствовала всю боль. Кулак летит в мое лицо, голова отлетает от силы удара, и что-то громко хрустит. Кожа рвется, и по скуле тоже начинает течь кровь.
– Господи Боже, благодарю Тебя за силу прощения и хочу простить всех, кто причинил мне боль. Помоги мне отпустить на свободу и вернуть Тебе Мередит, – Квентин молится и разрезает кожу на моих руках, рядом с веревкой. – Помоги мне благословить тех, кто меня обидел. Помоги мне ходить в праведности, мире и радости, свидетельствуя о Твоей жизни здесь на земле. Я хочу быть доброй и милосердной, прощая других, как Ты простил меня. Через Иисуса Христа, Господа нашего. Аминь.
Порезав все мои конечности, Квентин вновь молится, прося Бога отпустить его грехи и наставить на путь истинный. Его не останавливают ни мой крик, ни рыдания. Левый глаз заплыл, подвал начинает кружиться от медленной потери крови. Закончив свое покаяние, Квентин бьет меня в живот. Истязания продолжаются очень долго, хотя мне может лишь казаться так. Я все жду, когда отключусь, а все это наконец закончится. Смерть перестала выглядеть как нечто страшное, она начала казаться выходом.
Никогда не думала, что умру так. Я делала ставку на старость или авиакатастрофу. Возможно, автомобильная авария, но никак не убийство в подвале. Я хотела успеть попрощаться с любимыми людьми и друзьями, которых бы успела завести к моменту смерти. Но Маркус не услышит, насколько сильно я люблю его, а Лекси и Кайл не узнают, как я им благодарна за дружбу. С Кайлом мы даже не успели помириться. На той стороне мне достанется за то, что я не позвонила ему и не вымолила прощения.
Квентин бьет меня по щекам, приводя в сознание.
– Не смей, еще слишком рано.
Измазанный моей кровью нож рассекает кожу между грудью, разрывая бюстгальтер, и доходит почти до пупка. Боль не блекнет, она все еще ужасна. Я не привыкаю к лезвию с каждым новым порезом. Закрываю глаза и перестаю даже пытаться оторвать руки от подлокотников.
Поздно.
Я обнажена, осрамлена и почти мертва. Меня не спасти, но надеюсь, меня простят за все несказанное и несделанное.
По-моему, я слышу мелодичный мягкий голос. В темноте появляются образы родителей, бабушки и дедушки. Они подходят ко мне, их лица становятся четче. Бабушка протягивает мне руку.
Маркус
Я не спал с момента приезда. Голова тяжелая, мысли запутаны, глаза болят. На душе чертовски пусто, и все, о чем я мечтаю, – это обнять Мередит, прижать ее к себе и никогда больше не отпускать.
Кайл приехал в квартиру Мер через час после меня. Лекси сходила с ума после моего звонка и поставила на уши всю прессу и полицию Нью-Йорка. Уж не знаю, как ей это удалось, но это сработало. Мы не могли найти записку, которую похититель отправил с цветами. Возможно, Мер забрала ее с собой, а Лекси не могла вспомнить точное название. Благодаря ажиотажу, устроенному ею, нам сами позвонили из того ресторана.
– Добрый вечер, я администратор ресторана «Марчелисс», – звонившая девушка представляется. Поставив звонок на громкую связь, подзываю Кайла и Лекси. Оба выглядят взвинчено. Про свое бледное лицо я промолчу. – Вчера вечером я встречала мисс Ван дер Меер. Ее компаньон снял весь ресторан. Только сегодня утром мне передали сумочку с ее вещами. Вы можете подъехать к ресторану?
Похититель не хотел лишних глаз. Если в ресторане есть камеры, то у нас есть шансы. Эта мысль заставляет меня подскочить и, спотыкаясь о свои же ноги, бежать к выходу. Кайл и Лекси едва поспевают за мной.
– Я уже еду, – бросаю трубку и смотрю на свою команду. – Лекс, ты остаешься здесь и будешь отвечать на все звонки. Если полиция найдет ее раньше нас, то позвони мне.
Глаза Лекси стеклянные. Мы все понимаем, что Мер могут найти мертвой. Я хочу кричать и рыдать, но кого сейчас спасет мое разбитое сердце и ужас возможной потери любимой? Каждый из них сейчас переживает, но никто, черт возьми, не знает, что я чувствую. В мою глотку будто залили расплавленное железо, а сердце напичкали стеклянными осколками. Я так люблю ее, Господи. Пожалуйста, пусть она будет цела. Пусть ее сердце будет биться, а грудь вздыматься от дыхания.
– Лекси, ты меня услышала? – рявкаю я. Больше я не могу держать себя под контролем.
Девушка кивает, и мы с Кайлом уходим. Я видел, что сын неодобрительно глянул на меня, но ему хватило ума промолчать. Останавливаю такси, и мы едем в ресторан. Вдруг мой телефон звонит, и мое сердце замирает. Надежда, что ее нашли, обрывается, когда на экране появляется имя моего клиента, Эндрю, чей курорт я переделал в Джексоне. Не хочу отвечать, но все же почему-то нажимаю кнопку «принять вызов».
– Эндрю, сейчас не подходящее время, – хриплю я, потирая глаза.
– Прости, я только хотел сказать, что последний домик без ремонта наконец освобожден, – говорит он.
Я хмурюсь.
– Какой клиент? – честно, мне вроде плевать, но что-то заставляет меня спросить это.
– Который хотел наладить отношения с сыном и внуком, – поясняет Эндрю. – Он уехал ровно в середине августа. Долго же он налаживал отношения.
Отключаюсь. Это странно. Человек жил в отеле слишком долго, а уехал ровно в то же время, что и Мер. Возможно, дело в недосыпе или паранойе. Но что, если тот человек и есть тот самый преследователь? Что, если он был всегда рядом и нападал на нее все это время, оставляя послания? Но зачем уточнять, что он приехал, чтобы наладить отношения с внуком и сыном? Для отвлечения подозрений? Тоже странно.
Глупо, но я почему-то вспоминаю отца. Кайл как раз приехал в то же время, что он и заселился… Боже, прах моего отца давно валяется на свалке. Моя мнительность доводит меня до безумия.
Когда мы подъезжаем к ресторану, моя паранойя лишь усиливается. Я не помнил названия, но отчетливо узнал вывеску. Когда мы с отцом ездили вместе по делам в Нью-Йорк, мы заходили сюда. Он заказывал стейк и салат. Совпадение ли это? Преследователь знал многое о моей семье и грязных скелетах в шкафу, а теперь всплывают такие подозрительные детали.
Когда мы заходим в ресторан, я расталкиваю всех и подхожу к администратору. Девушка вдруг меняется в лице: приветливость превращается в испуг. Потом она осматривает меня и расслабляется.
– Вы же по поводу мисс Ван дер Меер? – девушка протягивает мне сумочку и разбитый телефон. Ее взгляд все еще странный. – Мне очень жаль, что я не сообщила раньше, потому что они вели себя странно. Девушка отключилась, как мне показалось, но мужчина убедил меня, что все хорошо. Жаль, что я не настояла. Больше помочь не смогу, камеры были выключены, но…
– Что? Почему вы так на меня смотрите? – спрашиваю я.
Сглотнув, девушка объясняет:
– Было бы у меня зрение похуже, то я бы подумала, что тот человек вернулся. Вы очень на него похожи. Те же глаза, черты лица, цвет волос, рост и телосложение. Только мужчина был старше, думаю, ему где-то под шестьдесят.
– На чье имя был заказан ресторан? – спрашивает Кайл.
Информация может понадобиться полиции. Администратор заглядывает в свою записную книжку и произносит:
– Маркус Уорд.
Игра слов окончательно добивает меня. Мое имя, а фамилия принадлежала Генри. Навязчивые мысли окончательно заполоняют мою голову. Человек, похитивший Мередит, имел личные мотивы, он хорошо знал обе семьи, а религиозные нотки в его речи…
Блять! Нет, нет, нет, пожалуйста.
Не знал, что она мне когда-то понадобится, но достаю из бумажника фотографию отца. Кайл хмурится, когда видит человека, с которым не был знаком, но прекрасно понимал, каким он был монстром. Я уверяю себя, что я просто успокаиваю свое шестое чувство и паранойю. Этого просто не может быть.
Девушке не требуется много времени для ответа:
– Да, это точно он.
Весь мой мир рушится в этот момент. Я не видел тела, не знал подробностей аварии, но у отца были деньги. Он мог сделать все. Теперь все точно: мой отец жив, он подстроил свою смерть, и все эти годы скрывался где-то. Он приезжал в Джексон, следил за нами и хотел убить Мер, но за что?
Я выбегаю на улицу. Мне не хватает воздуха, голова кружится. Я знаю своего отца и то, что он может сделать с моей любимой. От шока меня выворачивает прямо на обочину. Кайл выходит за мной.
– Скажи, что это неправда, – умоляет сын. – Скажи, что этот монстр не выжил и не украл Мередит. Пожалуйста.
Хотел бы, но я не могу. Зато я знаю, где мой отец может быть. Сжимаю кулаки до боли, бью себя по щекам, чтобы привести себя в чувства. Вытираю свой рот и давлюсь словами:
– Звони в полицию, скажи, что Квентин Монтгомери жив. Когда дождешься их, поезжай в наш дом, ты помнишь адрес?
Кайл кивает. Его лицо приобретает мертвенно-серый оттенок. Кажется, что это какой-то кошмар, а не реальность. Так настоящая жизнь не может издеваться над людьми. Останавливаю такси, залезаю в автомобиль и напоследок бросаю:
– Я поеду в Хэмптонс первым.
Кайл вдруг залезает рукой в карман и протягивает мне складной нож-бабочку. Не спрашиваю, откуда он у него, и уезжаю в семейное поместье Монтгомери, где не был уже много лет. Шок из-за того, что отец жив, не такой сильный, как страх перед потерей Мер. Мой отец умел причинить боль, его наказания навсегда остались на моем теле. Если его целью стала Мередит, то…
Нет, я успею.
***
Водитель гнал, как мог, и довез меня до семейного дома. Особняк пустуют уже много лет, и если Квентин здесь, то я не увижу его. Чтобы не спугнуть отца, я попросил высадить меня подальше. Прохожу за забор, вижу обветшалую теплицу и скрытый под ветвями автомобиль.
Я был прав, он здесь.
Я не собираюсь исследовать все четыре этажа, потому что знаю, какую комнату отец выберет для истязания. Для «очищения от грехов», как он говорил. Говорит, точнее. По памяти спускаюсь в подвал и едва не падаю от ужаса. Мой отец, живой и здоровый, обрызган кровью. Его руки протирают ножи. На полу несколько лужиц крови, и она явно не его. Рядом с ним стоит стул, обвязанный толстыми шнурами, пропитанными красной жидкостью. Мер нигде нет.
Я взрослый мужчина, но страх перед отцом остался при мне. Татуировки на теле напоминают о нем каждый божий день. Молитвы, розы, пистолет и нож. Сломленный ребенок внутри меня все еще хочет убежать со всех ног, но я затыкаю его желания и запихиваю этого трусливого мальчика в самый дальний угол своей души. Здесь я ради своей любви.
Выхожу из своего укрытия, и отец сразу замечает меня. Его лицо сверкает от счастья. Квентин имеет наглость подойти ко мне и раскрывает свои руки для объятий. Он встречает меня с такой гордостью и радостью, что я замираю на месте. Мои руки дрожат, а глаза не могут оторваться от его лица. Я и забыл, что мы так сильно похожи. Только внешне, я не он.
Эта мысль отрезвляет мой разум, ставит мозги на место, и я быстро вытаскиваю из кармана нож, данный Кайлом. Отец подходит достаточно близко, я приставляю лезвие к его горлу и шепчу:
– Где она?
Квентин хмуро смотрит на нож у своей шеи и, прищурившись, отвечает:
– Она там, где и должна быть. Я отомстил за тебя, за нашу семью и спас твою душу от этой обольстительницы.
Надавливаю ножом на его шею и вижу капельки крови, выступившей на коже. Страх превращается в ярость, я прижимаю его к стене и кричу:
– Что ты несешь, сволочь?! Во всем виноват лишь ты! Ты поганый убийца, тиран и монстр! Где женщина, которую я люблю? Отвечай мне, чудовище!
Отец меняется, и в его холодных глазах я вижу то же самое, что видел всю неделю в подвале. Им овладевает религиозный борец за справедливость или еще какая-то хрень, которая убеждает, что все его действия верны. Когда он в таком состоянии, он становится всесильным. Вера в свою правоту заставляет забыть его обо всех препятствиях, и нож у его горла становится не больше, чем простой зубочисткой. Квентин откидывает меня с невероятной легкостью и бьет меня по голове. Мы меняемся местами, и теперь он ударяет меня по корпусу. Я цепенею, вспомнив свое детство. Пытаюсь заблокировать удары или ответить, но ни черта не получается.
– Я выбью из тебя эту похоть, щенок, – шипит он, когда я припадаю к стене. – Ты совращен дьяволицей!
Я выше его, крепче и больше. Я сильный и смелый, а главное – я люблю. На столике рядом с отцом лежит пистолет, и я делаю выпад и хватаю его. Руки предательски трясутся, как у школьника. Отец замирает, но шок задерживается на лице недолго. Он заливается искренним хохотом и сквозь смеха выплевывает:
– Думаешь, что сможешь пристрелить меня? Да у тебя кишка тонка, мальчик.
Крепче сжимаю пальцы вокруг пистолета и снимаю его с предохранителя.
– Где Мередит? – четко произнося каждое слово, спрашиваю я. – Ответь мне, или, клянусь, твои мозги будут валяться на полу!
Отец переводит взгляд с дула пистолета на меня. Ни тени страха. Сумасшедший ублюдок. Мужчина складывает руки на груди и пожимает плечами, как дурачок.
– Думаю, уже варится в аду. Или пока захлебывается водой, – довольно улыбается он. – Но тебе я не позволю пойти за ней. Я спасу тебя. Болью и кровью, но спасу, сынок. Я люблю тебя. Потом я познакомлюсь наконец со своим внуком, и мы вновь станем семьей, как раньше. До того, как эта грязная семья вмешалась в нашу жизнь.
Качаю головой, вытряхивая из головы весь сказанный им бред. По спине струится холодный пот, когда мои глаза натыкаются на лужицу крови. Мер… хватит с ним любезничать.
– Мер – моя семья, – просто говорю я.
Отец звереет от моих слов и кидается вперед. Руки действует раньше, чем я успеваю сообразить, что произошло. Громкий хлопок, и отец валится на пол. По его рубашке разливается пятно крови. Глаза отца становятся стеклянными, рот кривится в немом гневе и удивлении, а конечности обмякают. Наклоняюсь и прикладываю пальцы к его грязной шее.
Пульса нет. Отец мертв.
Я не чувствую облегчения от его окончательной смерти, меня выворачивает. В голове звучит лишь роковой выстрел. Ноги и руки тяжело двигаются, когда я выбегаю на улицу. До океана отец бы не стал ее тащить. За домом есть озеро, к которому он часто раньше ходил. Оно скрыто, и тело бы не нашли сразу. Отец был продуманным.
Не слышу ничего вокруг кроме своего тяжелого дыхания и стучащего сердца. Губы двигаются в молитве. Пожалуйста, будь жива. Искалеченная, израненная, но живая. Просто дыши, Мередит.
Пробираюсь сквозь деревья, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой земле. Спустившись со склона, я оказываюсь по колени в воде. Ночь берет верх, и я едва различаю очертания окружающего мира. Фокусирую взгляд и вижу ее. Мередит мешком плавает на середине озера вниз головой. Пробираюсь по вязкому дну к ней. Она не шевелится.
– Мер… – хочу кричать, но получается лишь гаркающий звук, который услышали бы только комары.
Обхватываю ее талию, разворачиваю лицом к себе и поднимаю на руки. Мое сердце не просто разбивается, оно умирает в ту же секунду, когда я вижу, что он сделал с Мередит. Не хочу признавать, что это она, что это израненное тело – моя любимая. Лицо все синее от гематом, опухшие глаза закрыты, на скуле большой порез. Целую ее в лоб и шепчу:
– Все хорошо, Мер-мер. Ты поправишься.
Выношу ее на берег и аккуратно укладываю ее. Она обнажена. Больше не могу сдержать его слезы, они горячими ручьями текут на искалеченное лицо Мер. Я не могу удержать страшные мысли о том, что она чувствовала, когда эта тварь издевалась над ней. Она вся изрезана: руки и ноги иссечены глубокими полосами, а на животе глубокая рана.
– Все поправимо, – продолжаю твердить сам себе.
Щупаю пульс – ничего. Прислушиваюсь к дыханию, но слышу только свое. Мер посинела, на фоне ее серо-голубой кожи светлые волосы кажутся чистым золотом. Она красивее, когда живая, и я не позволю смерти забрать ее. Начинаю делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.
– Не смей умирать, слышишь? – рычу я. – Никаких прощаний я не принимаю! Открой свой рот, съязви мне и скажи, что любишь. Можешь сказать, что ненавидишь, потому что сейчас я тебя тоже ненавижу. Блять, ты обещала нанять охрану! Ты упрямая, как сто чертей, ты доводишь меня до ручки, сводишь с ума. Ненавижу…
Мои руки надавливают на ее грудную клетку, пытаясь заставить ее огромное доброе сердце биться снова. Зажав ей нос, вдыхаю в ее холодные разбитые губы воздух и продолжаю говорить:
– Но я больше ненавижу себя. Я не должен был отпускать тебя, солнце. Я допустил все это, втянул тебя в этот кошмар. Боже, я застрелюсь, если ты умрешь. Не смей, слышишь? Я дышать не могу без тебя, ты мне нужна, Мередит. Я люблю тебя, слышишь? Ты мой мир, ты – мое все. Мы многое не успели сделать. Ты и я – вместе. У меня огромные планы. Я не согласен, черт возьми, ни на что кроме «долго и счастливо» и тупое «умереть в один день». Мередит, умоляю тебя…
Голос срывается на вой. Я кричу, как раненный зверь. Я готов поменяться местами с ней, только пусть она очнется. Боже, я никогда ни о чем тебя не просил, но сейчас я умоляю тебя! Спаси ее! Она чистая, невинная, добрая. Я знаю, что ты хочешь ее себе, но, пожалуйста, не забирай ее сейчас.
Где-то рядом слышится звук сирен. Кайл приехал.
– Помощь здесь, моя любовь, – поднимаю ее на руки и бегу на звук.
Кайл видит меня и бежит навстречу. Он видит Мер, и по его щекам тоже идут слезы. Он смотрит на нее так, будто она уже умерла. Хочу ударить его, чтобы он перестал это делать.
– Она будет жива, – рявкаю я.
Проталкиваюсь к машине скорой помощи. Врачи подготовили каталку, и я останавливаюсь перед ней, не в силах отпустить Мер из рук. Кайл подходит ко мне сзади, кладет руку на плечо и говорит:
– Папа, позволь им помочь.
Я не могу. Такое чувство, если я ее отпущу, то потеряю. Не могу ее потерять. Женщина-фельдшер обнимает Мер за шею, и я рычу на незнакомку, потому что к ней нельзя прикасаться. Я держу ее здесь, в нашем мире. Отпустить не могу.
Не могу, не могу, не могу.
– Сэр, мы отпустите ее, – просит она. – Мы сделаем все, что в наших силах. Мы попытаемся ее спасти.
Я киваю и кладу бездыханное тело Мередит на каталку. Силы покидают мое тело, и я падаю на колени, сжав голову руками. Мер тут же заталкивают в машину, подключают датчики к груди. Протяжный тонкий звон, свидетельствующий о небьющимся сердце, бьет по ушам и по остаткам сожженного сердца. Врачи прикладывают дефибриллятор к груди Мер – ее тело дергается, но аппарат не меняет звук. Еще раз, и еще, и еще…
Зарываюсь лицом в руки, рыдая. Не могу ее потерять, не могу. Весь мир умер, есть только врачи и Мер, вставшая перед выбором уходить ли ей в рай или остаться со мной. И я, который умрет, если она выберет покинуть нас и перестать бороться.
– Давай же!
Не знаю, какая попытка это была, но отчетливо помню слова, которые услышал:
