Почти вся деревня собралась на станции, встречая чемпиона Кении по лёгкой атлетике. На перроне стояли друзья детства, мать чемпиона и почти все его братья, за исключением старшего.
– Где же Айко, мама? – выходя из вагона, настороженно произнёс Кобэ.
Мать, вытирая слёзы счастья, расцеловала своего сына в обе щеки.
– Он всё ещё обижен, что младший брат превзошёл старшего.
– Зато мы пришли, черепаха! – Братья накинулись на Кобэ, дружелюбно подёргивая его за уши и кучерявые волосы.
– Кто мне подскажет, как зовут ту девчонку с букетом цветов, стоящую в толпе?
– Фераха, брат, она из соседней деревни, приехала посмотреть на своего кумира.
– Что же, пусть подойдёт поближе, я ведь совсем не кусаюсь.
Девушка, чуть склонив голову, подошла к чемпиону, протянув ему пышный букет роз.
– Я хотела бы вас поздравить с победой.
– Благодарю, а я бы хотел увидеть вас на следующем чемпионате в женской команде.
– Что вы, я и не мечтаю о таком, ведь я обычная деревенская девушка.
– Фераха, послушай меня, порой только благодаря самым обычным людям на Земле происходят самые великие дела. Твою мечту кроме тебя никто не осуществит, ты должна просто поверить в неё и идти к ней, несмотря ни на что!
– Вы знаете моё имя?
– Да, я слышал, что ты очень старательна и у тебя довольно неплохие результаты для столь раннего возраста. Ты сможешь, это тебе говорит не кто-нибудь, а сам Кобэ Антао, марафонский чемпион Кении! – Кобэ выпрямился и поднял вверх указательный палец.
– Хватит вам уже любезничать! Дома ждёт ужин! – не стерпел один из братьев.
Кобэ оказался в своём родном доме ещё нескоро, ему пришлось раздать около сотни автографов и сфотографироваться с фанатами.
Дома чемпион первым делом улёгся на диван, тот самый диван, который служил ему долгие годы местом для сна. Средний брат присел у его ног, начав их целовать.
– Что ты, что ты, Бонгани, прекрати немедленно!
– Я так счастлив, так счастлив, что хотя бы одному из нас удалось вырваться из этой нищеты, мой брат. Помнишь, как все мы спали на полу, а ты, черепаха, лежал на единственном диване в нашем доме?
– Конечно, помню, Бонгани, конечно, помню. – Кобэ привстал с кровати, обняв брата.
– Руки помыли, лица умыли, скоро к еде приступать, а вы тут ласки устроили не вовремя, Бонгани, – вошедшие в комнату братья потешались над младшим и средним братом.
Мать вошла следом за остальными, держа в руках графин со свежевыжатым апельсиновым соком.
– Усаживайтесь за стол, мои дорогие, сейчас начнём чествовать чемпиона!
После ужина Кобэ взял с собой рюкзак, отправившись в дом старшего брата, который находился на другом краю деревни. Братья хотели пойти с ним, но младший настоял на своём одиночном походе.
Возле ветхого жилища бегало шестеро детей. Чемпион достал из рюкзака различные сладости, раздав их своим племянникам.
– Папа, дядя Кобэ вернулся, он угостил нас конфетами, – с криками в дом вбежала детвора.
– Передайте дяде, что моим детям не нужны жалкие подачки, пусть немедленно убирается с моего двора!
Бас брата был громким, и Кобэ услышал фразу целиком. Он развернулся и пошёл в обратном направлении, захлёбываясь слезами. Догонять чемпиона бросилась жена брата.
– Кобэ, прости его. Злоба его не от сердца, а от ног. Буру прикован к кровати после той страшной аварии и больше никогда не сможет ходить.
– Скажи, Чипо, кто виноват в этом? – сквозь рыдания спросил Кобэ, но Чипо ничего не ответила.
Возвращаясь домой по темноте, Кобэ увидел мужчину в белом одеянии возле колодца, находящегося у дома семьи Антао.
– Хайле, ты ли это?
– Да, это я, чемпион.
– Спасибо, что решили навестить меня, – обрадовался неожиданной встрече со старым приятелем Кобэ.
– Что ты, Кобэ, я тут за водой, – Хайле набрал из колодца воды, перелив её в свой кувшин.
– Только ты верил в меня по-настоящему, больше никто! Ни моя мать, ни мои братья не думали, что я смогу стать марафонцем.
– Разве они перестали быть тебе роднёй после победы?
– Нет…
– Так что же тебя тогда гложет, мой дорогой? Они делили с тобой кров, пищу, защищали тебя от недоброжелателей, и сегодня ты говоришь, что лишь только я верил в тебя?
– Да, так и есть, Хайле, только ты один!
Хайле рассмеялся во весь голос.
– Что же, пусть будет по-твоему, но медаль, которая висит сейчас на твоей шее, принадлежит твоему парализованному брату.
– Но как же, Хайле, ты можешь говорить такое: он прогнал меня из своего дома!
– Если бы братья и Буру вернулись за тобой тогда, ты бы не уснул под деревом и Бархат не спас бы тебя от леопарда, а я бы не сказал тебе напутствующей речи.
– И я бы никогда не стал чемпионом?
– И ты бы никогда не стал чемпионом, ведь Буру мотивировал тебя к дальнейшим действиям.
Набрав воды в кувшин, Хайле поставил его себе на голову и, поддерживая кувшин руками, покинул двор Антао.
Зайдя в дом, Кобэ застал за столом Бонгани, который попивал виски.
– Все уже спят, и тебе бы следовало.
– Ничего, брат, я ещё немного побуду с тобой и скоро тоже лягу. Как там наш Буру поживает?
– Всё ещё злится, что это не он чемпион.
– Буру неисправим, а с кем ты так громко общался возле колодца?
– Со стариком Хайле, он снова учил меня.
– Вот же выдумщик, Хайле умер ровно год назад.
На теле Кобэ появились мурашки, и он начал молиться.
Зала слабо освещалась, хоть на потолке и висела дорогая хрустальная люстра, элита предпочитала свет от свечей, стоявших в бронзовых подсвечниках. За овальным столом сидели представители тайной организации. Отсутствие окон внутри клуба восполняла единственная картина неизвестного автора с изображением окна, за которым мерцали звёзды. У стен стояли вазы с красными цветами, от которых исходил приятный аромат.
Слева направо за овальным столом сидели:
Гана Льюис, лысая женщина, любительница чёрного цвета и длинных платьев, в этот вечер на ней было чёрное платье; женщина покуривала длинную сигару и выпивала виски;
Айзек Грох с довольным морщинистым лицом, носивший вставную челюсть в правом кармане своего потёртого пиджака. Старик доставал зубной протез перед тем, как заговорить, так же на его лысой голове находился седой парик, походивший на медузу. Если Айзек вдруг начинал волноваться, он снимал парик и гладил свою лысую макушку;
человек в штатском, грозный генерал китайской армии Сюин, оставив свою военную форму в целях конспирации у себя на родине, надел неброский синий костюм;
очень полный человек, постоянно сморкавшийся в носовой платок, привлекал к себе внимание окружающих, им был не кто иной, как Макартур Джонс;
рядом с Макартуром – невысокий человек в строгом чёрном костюме и чёрных очках, Элисар Дропа;
сразу за Элисаром – Алан Мориц по прозвищу Венгр. Этот высокий брюнет был не только офицером армии США, но и ещё наёмником, выполняющим любые поручения элитарного клуба.
Замыкал овал Чжан Бэй, он внимательно следил за всеми и, будучи новичком, старался не выделяться.
– Что это за странный чемоданчик у вас, Элисар? – обратился старик с медузой на голове к карлику, который тем временем опёрся подбородком о небольшой чемодан с высеченной на нём гравировкой в форме нот.
– Амфион.
– И как его можно использовать? – теперь уже спрашивал генерал Сюин.
– С его помощью можно перемещать объекты с одного места на другое.
– Зачем он вам? – заговорила Гана.
– Он поможет мне разобраться с одним очень важным делом.
– Не хотите ли вы поделиться со всеми остальными, с каким это делом он вам поможет разобраться? – потребовал от карлика разъяснений генерал.
– Нет, я соблюдаю интересы клуба, а не ваши.
– Мы здесь одна команда, – сказал старик, вставив в рот зубную челюсть.
– Узнаете обо всём позже.
Алан встал и, отодвинув стул, начал докладывать:
– Я решил проблему с Гуем и «Детьми хиппи», теперь прошу клуб обратить человека.
Молчавший до сей поры Чжан Бэй вскочил на ноги и резко возразил офицеру:
– У нас уже есть кандидат. Или вы хотите устроить турнир?!
– Если вы мне бросите вызов, я приму его, – парировал Алан.
– Нет-нет-нет, мои дорогие друзья, никаких дуэлей среди нашего брата не будет, кодекс запрещает устраивать их между членами «Вита», – заговорила Гана.
– И как же тогда быть? – с дрожью в голосе спросил Алан.
– Кандидаты сами решат, кто займёт место ученого, – произнесла Гана.
Алан злобно посмотрел на Чжан Бея, и тот ответил тем же суровым взглядом.
– Прошу вас, господа, занять свои места и обсудить главные вопросы на сегодня.
Чжан и Алан уселись на свои места. после чего Элисар продолжил:
– Мы не отстаём от графика, города строятся довольно быстрыми темпами, необходимо внести некоторые коррективы и на время замедлить стройку.
– Вы боитесь юхов или дрожите перед вашими сородичами дропа, мистер Элисар? – с некоторым ехидством спросил старик.
– Есть некоторые опасения по этому поводу, безусловно.
Дворецкий открыл двери, в залу вошли двое перепуганных человек в белых одеяниях.
– Господа, я бы хотел вам представить наших друзей. Правители Эмиратов и Аравии, Бадр эль-Каддури и Вагиз аль-Насаб.
– Вита! – все члены клуба поприветствовали появившихся гостей.
– Можно присесть, мы измождены долгим перелётом, – попросил отец Абаль.
– О да, конечно, мой друг, присаживайтесь на пол, – сказала Гана, рассмеявшись.
– Извините? – переспросил Бадр.
– Да что же вы, в самом деле, не понимаете человеческого языка, я могу вам ответить и на арабском, – Гана повторила ту же самую фразу на арабском языке.
– Это неуважение! – рассердился Бадр.
– Дорогой мой друг, я бы мог одолжить вам свой стул, но мне совсем не хотелось бы стоять вместо вас, – теперь уже иронизировал старик.
Вагиз попросил шейха уйти, но Бадр остался стоять на месте.
– Вы обещали помочь мне вызволить дочь из плена, если вы желаете, я могу сесть на пол или, если хотите, встать перед всеми вами на колени, я не знаю, что это за неведомая сила убила солдат, но я готов просить вас попытаться ещё раз пойти на штурм этого проклятого отеля! – Бадр встал на колени, его тут же попытался поднять Вагиз.
– Отойди от старика, юнец, – злобно произнесла Гана.
Вагиз чуть отстранился от будущего тестя, испугавшись женщину в чёрном.
– Мы поможем тебе, Каддури, не переживай, но нам нужен новый агнец, – сказал Элисар.
– Я сделаю всё, о чём вы просите, – взмолился Бадр.
Элисар улыбнулся, раскрыв странный чемоданчик, внутри которого находилась обычная на вид флейта. – Теперь дело за Амфионом.
Узкая дорога, что идёт по горам одной из китайских провинций в храм дяди Лу, опасна и трудна: с одной стороны дороги – обрыв, с другой – отвесные скалы. Будь внимательным, после дождя здесь часто случается камнепад, который может увлечь тебя за собой в пропасть. Каждый день по этой самой дороге следует караван школьников. Обходить опасные места мальчишки и девчонки стараются сообща, помогая друг другу. Над одной образовавшейся в дорожном полотне дырой выстроен деревянный мостик – пионеры, перешедшие на другую сторону, тянут руки остальным своим товарищам, и те, отвечая взаимностью, оказываются чуть ближе к храму дяди Лу.
Вот уже осталось несколько десятков метров до небольшого строения, стоящего на вершине горы Мо, они узнали его по красной черепице на крыше. Ребята были вынуждены остановиться, путь им перегородил огромный валун. «Что делать, как быть, повернуть назад, вернуться в деревню?», – задают друг другу вопросы школьники. Но вот появляется дядя Лу, в его руках волшебная флейта, он начинает играть на ней, чудесная магическая мелодия поднимает валун в воздух и сбрасывает с высокого обрыва вниз. Путь свободен, поражённые волшебством пионеры проходят в храм под музыку волшебной флейты. Дядя Лу просит никому не рассказывать о случившемся сегодня, и они дают ему клятву.
Находясь в лоне храма, учитель преподаёт грамоту, астрономию, физику, химию, математику и прочие науки, ученики прилежно слушают своего учителя, беспрекословно выполняя все порученные им задания. По окончании учебного дня пионеры возвращаются по опасной дороге в своё селение.
Наступает ночь, младший брат Канг слышит сквозь сон, как в соседней комнате ведут между собой беседу средний и старший брат.
– Я собственными глазами видел, Донг, как он с помощью этого инструмента опрокинул камень в пропасть! Только представь, сколько нам даст за него господин Вей Ху!
– А остальные почему молчат?
– Поклялись, что никому не расскажут!
– Канг тоже видел?
– Хочешь разбудить его?
– Нет, не надо, я тебе верю, но что это за неведомая сила? Только представь, что с её помощью можно сотворить на этой Земле.
– Какая нам разница, Донг? Нашей матери тяжело справляться в одиночку без отца, мы должны ей помочь.
– Тогда решено, выдвигаемся сегодня же.
Канг слышит, как открывается дверь и братья выходят во двор. Матери в доме нет, она, как и другие взрослые из селения, отправилась на заработок в город. Бедная женщина ради своих сыновей устроилась на сталелитейный завод – выполняя тяжёлую работу, она мечтает, что когда-нибудь её младшие дети обучатся наукам и будут жить в городе. Сонг поручила своему старшему сыну следить за братьями, пока она не вернётся. Донг, старший сын, не понимал, зачем ему нужна учёба, и попросил мать устроить его на завод. Сонг не сразу, но всё же согласилась, ведь работая вдвоём, они могли больше приносить дохода в семью. Сын сменял мать на заводе, когда Сонг приезжала, уезжал Донг.
Канг не может позволить своим братьям совершить кражу, он ведь поклялся дяде Лу своей родной матерью. Канг знает старую дорогу, которая почти в два раза сократит путь до храма Мо! Только одного боится малыш – ядовитых змей, что прячутся в колючих кустах дикой розы. Сельчане забросили старую дорогу после нескольких смертельных случаев, и всё же отважный Канг Ли должен предупредить Лу, и он выдвигается в путь, обвязывая себе ноги до колен старыми тряпками и верёвками.
Передвигаясь практически на ощупь в темноте, Канг благодарит луну, которая изредка высовывается из-за грозовых туч, освещая старую дорогу. На одном из извилистых участков мальчишка оступается и катится вниз со склона к самой пропасти. Его падение задерживает торчащий из горы корень сосны. Взбираясь по корню, Канг оказывается на безопасном выступе.
– Вперёд, только вперёд, я не должен останавливаться! – подбадривает сам себя мальчишка, возвращаясь на змеиную тропу.
Проходя мимо колон божества Мо, исписанных иероглифами, Канг натыкается на заросли дикой розы и всё же, несмотря на опасность, идёт вперёд. Змеи безжалостно жалят Кангу ноги, пытаясь прокусить верёвки и плотную ткань. Клыки пресмыкающихся останавливаются в нескольких миллиметрах от плоти мальчишки. Наконец, когда показывается красная черепица и Канг начинает стремглав бежать к храму, спотыкаясь о булыжник, он чувствует сильную боль в правой ноге.
– Я здесь, дядя Лу, чтобы предупредить тебя об опасности! – крича и прихрамывая, Канг входит в храм.
Мальчик видит чудовищную картину: старший брат удерживает Лу, а средний душит его. В открытом рюкзаке Донга лежит похищенная флейта.
– Играй… – сквозь слезы шепчет старик.
– Не смей этого делать! – кричит Донг, но Канг берёт флейту, перебирая пальцами, начинает дуть в неё.
Все предметы, находящиеся внутри храма, подбрасывает до потолка, неведомая сила прижимает братьев Ли к потолку, учитель же болтается в воздухе.
– Ты предал нас! – кричит средний брат.
– Я поклялся, как и ты, нашей матерью, не говорить о флейте, расчистившей нам путь к храму Мо!
Старик, словно птица, расправив свои руки, подплывает к Кангу и вырывает флейту из его рук. Лу с помощью флейты начинает всасывать воздух в себя, затягивая братьев в инструмент.
– Дядя Лу, пожалуйста, остановись! Прошу тебя.
Но дядя Лу в порыве гнева не слышит мальчишку, он проглатывает братьев целиком. Дядя Лу сжалился и отпустил Канг Ли, памятуя о его помощи, сказав, что покинет храм навсегда.
Каждый раз Канг Ли, видя этот повторяющийся сон, думает о том, что всё происходящее тогда было неправдой. Сельчане после случившегося много раз приходили в храм Мо, но никого в нём не застав, возвращались с молитвами обратно, считая рассказ мальца за жуткий вымысел. Возвратившаяся в селение мать долго горевала о потерянных детях, и только забота о младшем сыне позволила ей забыть о тяжёлой утрате.
– Проснитесь, мистер Ли, мы подъезжаем к арке, – шофёр насторожился, оглядываясь на президента.
– Ничего, сейчас мы утрём всем критикам нос, прибавь-ка газа! – потребовал Канг Ли.
Машина, подъезжая к олимпийскому стадиону, резко въехала в арку и исчезла под трибунами, через мгновение показавшись на стадионе. Зрители наградили овацией автомобиль президента.
– Вот и всё, мистер Ли. – Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и ужаснулся, увидев в нём лишь собственное отражение.
– Где я, кто вы? – спрашивал Ли, сидя на заднем сиденье дрезины, выезжающей из туннеля, которой правил темнокожий молодой человек.
– Можете называть меня Джими Хендриксом.
– Верните меня немедленно обратно, я требую!
– Не переживайте вы так, мы уже почти доехали. – Дрезина остановилась перед итальянским поездом.
Ли соскочил с дрезины и принялся бежать в обратном направлении прямиком в туннель. Он бежал изо всех сил, пока не достиг обратной, как казалось ему самому, стороны туннеля. Оказавшись у просвета с обратной стороны, Канг увидел силуэт человека возле выхода и начал кричать:
– Спасите, меня похитили преступники!.. Не может быть, нет, этого просто не может быть! – пролепетал поражённый Канг.
– Да-да-да, это снова я, Джими Хендрикс.
Ли потерял сознание, чуть было не рухнув на шпалы, но его вовремя подхватил похититель.
Мари Робер посещала пляж Лавези на Корсике вместе со своими родителями каждый год. В этот раз Аврора поехала на отдых с дочерью Мари, оставив мужа Пьера в Рене. Пьер Робер принял решение остаться дома, ведь его мать Антуанетта тяжело заболела и за ней был необходим пристальный уход. Такова была основная версия, придуманная для ребёнка, на самом же деле Аврора и Пьер уже давно планировали расстаться. Поводом к размолвке послужило нечаянное появление в жизни мужа стройной красавицы Ализи. Мари больше никогда не увидит своего отца, а Аврора – своего мужа, ведь совместная поездка в один из уикендов Пьера и его молодой любовницы обернётся ужаснейшей автомобильной катастрофой, а пока Мари и Аврора лежат на пляже, обогреваемые дивным солнышком Корсики, и думают, как чудесно находиться вдали от городской суеты.
В первые дни отдыха Мари сильно скучала по отцу, постоянно интересуясь у матери, как скоро они вернутся домой к Пьеру. Аврора всячески пыталась отвлечь дочь, увлекая Мари ежедневными прогулками. Однажды Аврора разбудила Мари слишком рано, стрелки часов показывали четыре утра, лучи одинокого фонаря просачивались сквозь оконную занавеску их скромного номера в отели Гренлаж.
– Я хочу ещё немного поспать.
– Тогда ты не увидишь, как просыпается солнце.
Мари с неохотой всё же поднялась со своей мягкой бархатной постельки, накинув на себя накрахмаленное платьишко, влезла в свои красивые жёлтые босоножки и направилась к матери.
– Моя маленькая прелесть. – Мать расчесала светлые волосы дочери, убрав расчёску на трюмо, она надела на её голову панаму.
– Теперь мы готовы, – Мари улыбнулась.
Аврора шла по пляжу, держа в руках шлёпанцы, следом за ней плелась Мари. Дочь постоянно останавливалась, найдя какого-нибудь рачка или ракушку.
– Мам, посмотри, что я нашла, он спрятал свои клешни в раковину! – Мари держала в руках рака-отшельника, удивлённо демонстрируя беднягу своей матери.
– Вот и ещё один экземпляр ценного животного в твоей коллекции…
Мари достала из сумки баночку с песком, в которой лежал коралл и копошились другие раки.
– Я думаю, вы будете не против нового соседа, месье Коралл.
– Вот мы и пришли, дорогая. – Мать остановилась возле больших камней, вдоль которых шныряли туда-сюда крабы.
– Вот сейчас поймаю, обязательно поймаю, – оставив на песке сумку, Мари направилась ловить крабов.
– Погонишься за двумя крабами, ни одного не поймаешь, – предупредила Аврора свою дочурку, усевшись рядом с валуном.
Мари как ни пыталась, так и не смогла поймать ни одного краба. Совершив несколько попыток ловли членистоногих, Мари от усталости уселась рядом с Авророй.
– Они слишком быстрые, мне не угнаться за ними.
– Порой нам необходимо довольствоваться тем, что есть.
– Значит, мне надо отправиться к своим ракам? – Мать махнула головой, и дочка побежала к сумке, лежащей на песке. Банка внутри сумки была перевёрнута, и раки успешно выползли наружу, оставив коралл в полном одиночестве.
– И что мне теперь делать, месье Коралл, вам же ничего нельзя поручить! – опечалилась Мари. – Уж теперь не знаю, искать ли вам новых постояльцев.
– Наша семья либеральных взглядов, Мари, позволь месье выбирать самому.
Мари высыпала песок из банки и бросила коралл в море. Дочь прижалась к своей матери, застав рождение солнца средиземным морем на пляже Лавези.
– Вот же он, мам, прям рядом с тобой, – заприметив показавшегося из норки рака-отшельника, Мари накрыла его своей панамой.
На банкете присутствовал весь свет мировой прессы, а также ряд влиятельных политических деятелей. Банкет проходил в дорогом, шикарном ресторане и был организован сенатором-республиканцем от штата Аризоны по случаю вручения Пулитцеровской премии молодым французским журналистам за публикацию в «Нью-Йорк Таймс» «Джон Макартур – флагман новой политики».
Молодая французская пара Клеберов получала похвалы от коллег по журналистскому цеху.
– Это прекрасная статья.
– Вы великолепны, в принципе, как и всегда.
– Таких высот может достичь не каждый, прекрасно, Мари, великолепно, Жан! – раздавались со всех сторон реплики коллег.
Жан махал головой, Мари старалась выглядеть чинно, благодаря почитателей.
– Мне кажется, Мари, вокруг нас клубок ядовитых змей, – шептал на ухо своей жене Жан.
– Лесть бывает горче яда, – промолвила Мари.
– Хорошо, что у нас есть противоядие, – пошутил Жан, осушив бокал вина.
– Аврора до конца своих дней не рассказывала мне, кем была та девушка для Пьера, простым сиюминутным увлечением или же чем-то большим. Знаешь, мне хочется однажды вернуться на Корсику. Те дни были по-настоящему счастливыми, я боялась говорить себе об этом и боялась говорить об этом матери, памятуя о трагедии.
– Мари, я никогда не брошу тебя, и, если ты только пожелаешь, мы сейчас же возьмём билеты и уже завтра будем ходить по пляжу Лавези.
Тяжело поднявшись с кожаного кресла, к беседовавшим супругам подошёл отчасти виновник торжества Джон Макартур. Сенатор держал в руках бокал дорогого шампанского.
– Минуточку внимания, дамы и господа. Я хотел бы попросить всех присутствующих выслушать меня. Сегодня мы поздравляем не просто талантливых работников мировой прессы! Мы поздравляем тех, чей вклад в историю журналистики, безусловно, огромен. Заметьте, я говорю сейчас не о себе. – Макартур похлопал себя по животу, эта выходка рассмешила присутствующих.
– Что вы, мистер Макартур, без вас и статьи никакой бы не было, – возразила Мари.
– Несравненная Мари, я отдаю дань уважения вашей семье, дань уважения вашему вниманию столь скромной персоне, как Джон Макартур.
Сенатор поклонился и выпил шампанское, его примеру последовали и остальные.
– Спасибо, – в унисон произнесла чета.
– С вашего позволения, я готов объявить о самом главном.
Мари качнула в знак согласия головой.
– Семья Клебер разрешила мне объявить о новом, так сказать, этапе в своей жизни. – Джон вытер губы салфеткой и продолжил: – Совсем скоро обладатели Пулитцеровской премии обзаведутся ещё одним транспортным средством.
Официанты вкатили в залу красивую детскую коляску, со всех сторон раздались аплодисменты.