Михаил Константинович Зарубин
Илимская Атлантида. Собрание сочинений
– Ладно, Петя, чего спорить и говорить о документе, которого я не читал.
– Почитай, почитай, легче не станет, – опять зашумел Горский, безнадежно махнул рукой, попрощался и шумно вышел.
Сумерки окутали город. В окна кабинета Зубова заглянули высокие уличные фонари, как клоуны на ходулях, они приникли к стеклам своим светом, напоминая о том, что не только рабочий, но и вообще день – заканчивается. В здании Алексей Николаевич остался один. Все «конторские» ушли, а он все сидел, читая свежие материалы, касающиеся нового закона. Для него не было новостью, что количество обманутых дольщиков в России измеряется в тысячах. Многие из них ждут свои квартиры не один десяток лет, и до сих пор не имеют никаких гарантий, что квартиру они в итоге получат. Что бы ни делала власть, чего бы ни придумывала, решить проблему она не могла.
Сейчас надумали, что утопающие сами должны себя спасать, вытаскивать за волосы из трясины обмана. Потому и появилась идея создать компенсационный фонд, который будут наполнять сами дольщики. Предполагается, что деньги фонда пойдут на завершение долгостроя и выплату компенсаций в случае необходимости. К этому, как и положено в таких случаях, добавлено много сопутствующих расходов, но все это вряд ли поможет обманутым людям.
Создание информационной системы жилищного строительства, в которой отразится информация об объектах долевого строительства, не введенных в эксплуатацию, оставляло надежду.
Телефон мощно загудел, пополз по столу, замигал огоньками.
«Наверное, Маша, – подумал Алексей Николаевич. – Да, засиделся я опять допоздна, надо спешить домой».
Он протянул руку к трубке, но на экране высветился номер прораба, он звонил со строительства жилого дома в микрорайоне «Ульянка».
– Алексей Николаевич, это вы? – взволнованно закричал прораб.
– Я, Борис, я. Что-то случилось?
– У нас беда, Алексей Николаевич.
– Говори яснее, Борис, – почувствовав неладное, нервно потребовал пояснений Зубов.
– Пять минут назад произошел групповой смертельный случай.
– Где? – только и мог выговорить обомлевший директор.
– При монтаже изделий в лестничной клетке.
– Я буду через двадцать минут. Ты знаешь, что предпринять, – пытаясь утишить волнение, выкрикнул Зубов.
– Знаю.
– Главное, Борис, всех вывести из опасной зоны.
– Да, я уже это сделал.
– Потерпи, скоро буду, – уже спокойнее сказал Зубов, нервно оттягивая от шеи тугой, взмокший от пота узел галстука.
Выключил телефон, ладонями растер виски, почувствовал, что кровь вновь пульсирует в них, с шумом проталкивается по своим венам-путям. Сделав необходимые звонки, предупредив всех, кого необходимо в таких случаях, Алексей Николаевич отправился на объект.
На площадке директора встретили работники компании, сумевшие прибыть на стройку раньше него.
– Рассказывай, Борис, – обратился он к прорабу севшим голосом.
Прораб, молодой человек двадцати пяти лет от роду, работающий после окончания института на стройке третий год, стал медленно, подбирая слова, воспроизводить картину произошедшего.
– Монтаж элементов лестничной клетки идет уже несколько дней, работают субподрядчики из фирмы «Вектор». Сегодня должны были завершить работу.
– Борис, что же произошло? – нетерпеливо перебил его Алексей Николаевич.
– Я могу сказать только со слов сигнальщика, сам я там не был.
– Слава Богу, что не был, – чуть слышно проговорил Алексей Николаевич.
– Что вы сказали?
– Ничего, рассказывай дальше.
– Стали подавать лестничный марш, стропальщики сказали, что зацепили крюками за петли.
– Удавками из строп цепляли лестничные марши, Борис?
– Похоже, нет.
– Похоже или цепляли?
– Мне трудно сказать, у них же свой прораб есть.
– Их прораб был на стройке?
– Нет, он заходит по утрам, дает задание.
– Почему?
– Другие дела есть, на других объектах.
– Понятно. Скажи, а стропальщики отгибали петли на маршах?
– Да. Они говорят, что крюки не заходили, пришлось отгибать вначале ломом, а потом кувалдой.
– Стропальщики хоть опытные мужики?
– Нет, молодые ребята, каждому двадцати нет.
– Кто подписывал крановщику разрешение на работу крана?
– Прораб «Вектора».
Алексей Николаевич вздохнул, оглянулся вокруг, к воротам стройки прибывали машины, все темного цвета. «И почему чиновники любят черный цвет?» – подумал он мельком.
– Борис, расскажи, хотя бы со слов сигнальщика, поподробнее, что произошло?
– Когда башенный кран стал поднимать конструкцию вверх, марш стал закручиваться, чтобы как-то успокоить его, машинист два раза касался им стены здания, но вращение продолжалось. Над проемом лестничной клетки машинист резко тормознул. Нижние крючья то ли выскочили из петель, то ли петли лопнули. И марш принял вертикальное положение, при этом сильно ударившись о кирпичную стену. Вторая пара петель, не выдержав двойной нагрузки, лопнула, и марш как нож полетел вниз, на смонтированные ранее элементы.
– А монтажники где были?
– Должны были быть в укрытии, но, видимо, стояли на лестничных площадках, ожидая конструкцию.
– Сколько этажей разрушено?
– Три.
– А марши были не проварены?
– Прихвачены сваркой, назавтра ожидался дипломированный электросварщик.
– Что с погибшими, добрались до них?
– Да, они уже внизу, раздавило железобетоном.
– Фирме «Вектор» сообщили?
– Конечно.
Алексей Николаевич боковым зрением увидел, как из машины выходит заместитель председателя Строительного комитета, высокий седовласый мужчина, с которым они были знакомы много лет.
– Так вот, мужики, – обратился он к своим подчиненным, – закрыть ходы и проходы в лестничную клетку, не пускать никого, особенно телевизионщиков. Пока встаньте сами и не пускайте. На вопрос, «почему?» – отвечайте: «опасно». А я пошел к гостям, их сегодня будет много.
Зубов подошел к заместителю председателя Стройкомитета, протянул руку.
– Здравствуй, Евгений Владимирович.
– Здравствуй, Алексей Николаевич, что у тебя? Почему людям отдохнуть не даешь?
– Да, не говори, Владимирович, беда времени не выбирает.
– Отойдем, а то телевизионщики уже прислушиваются, нюхом что ли чуют поживу.
– Да у них работа такая, а сообщили им, наверняка, работники скорой помощи.
– Так что произошло, Николаевич?
Выслушав Зубова внимательно, зампред стал прощаться.
– В смертельном случае я тебе не помощник, после демонтажа рухнувших железобетонных элементов проверьте стены, нет ли трещин, да чего мне тебя учить, сам знаешь, что нужно сделать.
Они попрощались, и тут Алексей Николаевич услышал и увидел дающего интервью своего хорошего знакомого – начальника районной пожарной части Романа Васильевича Родина. Тот, радуясь возможности прославиться через телевидение, с лучезарной улыбкой рассказывал:
– Сегодня мы, как организация, входящая в министерство по чрезвычайным ситуациям, одними из первых прибыли на аварийный объект, впереди нас прибыла только машина скорой помощи. Наши работники быстро оценили риски разваливающегося дома, поставили в нужных точках специальные приборы, фиксирующие падение конструкций. Вывели всех людей, отключили электроэнергию и воду. Этими действиями мы предотвратили пожар, который мог случиться от замыкания электросети. Сейчас наши люди проходят по всем этажам, все проверяют, закрывают окна и двери.
– Роман Васильевич, – окликнул старшего пожарника Алексей Николаевич, – взгляните вверх, окна и двери еще не установлены.
Начальник пожарной охраны с нескрываемым неудовольствием зыркнул на оппонента.
– Чего ты сказал? – обратился он к Алексею Николаевичу, затем театрально закричал: – А вот и хозяин объекта, он должен точно знать, что произошло. Он все вам и расскажет.
Девушка, державшая микрофон у рта Романа Васильевича, рванулась к Алексею Николаевичу.
– Скажите, скажите, что произошло? Это правда, что будут сносить дом?
– Девушка, произошла беда, при монтаже упал лестничный марш, разбив при падении еще несколько уже установленных маршей, но самое главное, погибли люди. Два молодых монтажника. Как это произошло, мы выясняем. Что касается дома, с ним ничего не случилось, он переживет всех нас, и то, что здесь рассказывал Роман Васильевич, я думаю, была лишь выдержка из стандартной инструкции.
Зубов еле сдерживался, чтобы не нагрубить этой «сопливой» корреспондентке, которую ее лживые преподаватели убедили с первого курса университета, что она – четвертая власть, что «жареные» факты важнее человеческих страданий. Девушку не волновало, есть ли у погибших семьи, дети, она не выразила соболезнования коллегам строителей, не выказала собственного огорчения от гибели молодых людей. Ее интересовал только материальный расклад: кто понесет убытки. Если это окажутся покупатели жилья, она еще может «наварить», сделает несколько душераздирающих репортажей о том, что натворил капиталист-хозяин – вор и душегуб. Прямо какая-то революционная классовая неприязнь, превращающаяся на страницах газет и в телеэфире в тотальную ложь, от которой невозможно защититься.
От Алексея Николаевича не скрылось, с какой злостью посмотрел на него посрамленный и уличенный в дезинформации и некомпетентности пожарник. Но Зубов махнул рукой и пошел встречать работника прокуратуры, молодого человека в штатской одежде. Он сдержанно поздоровался и бесстрастно приступил к делу:
– К месту гибели монтажников мы пройти сможем?
– Конечно, но по другой лестничной клетке с переходами через балконы.
– Я понимаю, что по разрушенной клетке не пройти.
В это время подошел начальник пожарной части, похлопав Алексея Николаевича по плечу, с натянутой улыбкой сказал:
– Думаешь, поддел? Посмотрим, что еще будет, как бы ты не пожалел о сказанном, Николаевич. Ты меня знаешь, я обид не прощаю.
– Я понял, Роман Васильевич, – глядя в потемневшие от обиды глаза работника МЧС, спокойно ответил Зубов.
– Хорошо, что понял.
– Из-за чего он так зол на вас? – спросил работник прокуратуры.
– Я поправил его насчет окон и дверей, не думал, что он обидится.
Директор и представитель прокуратуры, кругами петляя по зданию, наконец, добрались до места трагедии. Обломки железобетона громоздились, как льдины в речном заторе, часть из них была в крови.
– А где стояли рабочие, Алексей Николаевич?
– Со слов очевидца-сигнальщика, вот на этой площадке.
– А где должны были находиться?
– При подаче элемента оба должны были уйти в квартиру; когда марш опускался ниже, должны были выйти.
– Понятно. А кто за ними был должен следить?
– Производитель работ.
– А он был?
– Сейчас выясняем.
– Странно. Что, он тоже погиб?
– Нет, погибли два монтажника. От начала аварии прошло всего несколько часов.
– Вернее, от конца аварии.
– Спасибо за уточнение, господин прокурор.
– Пожалуйста. Вот что мне нужно от вас, господин начальник строительства: завтра к шестнадцати часам вот по этому адресу, – прокурор протянул визитку, – в двадцатый кабинет принести все эти документы.
Он порылся в портфеле и вытащил лист бумаги, серый от повторных копий, на котором с двух сторон был напечатан перечень всей необходимой отчетности.
Прочитав на визитке имя и отчество, Алексей Николаевич обратился к прокурору.
– Владимир Иванович, мы на площадке являемся генподрядчиками, а беда случилась с нашими субподрядчиками, может, от них нужны документы?
– Алексей Николаевич, мы всё знаем, от кого и что брать. Дойдет дело и до вашего субподрядчика.
– Как скажете. Только одного не пойму, почему, что бы ни случилось, всегда ваш орган требует Устав, заверенный у нотариуса, приказ о назначении генерального директора, штатное расписание?
– А как вы хотели? Эти документы – ваш строительный паспорт. А так ведь не знаешь, с кем дело имеешь.
– Да я не спорю, таких паспортов я десятки в год передаю, только их обратно никто не возвращает, на память себе оставляют, видимо.
– Нет, скорее списывают после окончания дела. Да, и будьте добры, добавьте к списку договор подряда с организацией, которая монтировала железобетон. Он у вас есть?
– Субподрядный договор?
– Да, он самый.
– Конечно, есть.
– Много у вас субподрядчиков на строительстве жилого дома?
– Не считал, с десяток наберется.
– А вы что, не сами дом строите? Везде написано, что вы.
– Есть работы, которые мы не делаем, к примеру, сантехнику, электрику, слабые токи, монтаж лифтов, отделку и другую мелочь.
– Но монтаж, кладку, монолит вы делаете?
– Да.
– А почему здесь монтажники оказались чужие, из другой организации?
– Работали по субподряду, отрабатывая свои квартиры.
– Интересно. Что, такое возможно?
– Как принято говорить, Владимир Иванович, все возможно, что не запрещено законом.
– Я рад, Алексей Николаевич, что вы знаете закон и его тонкости.
На этом разговор был исчерпан. Зубов молча провожал прокурора, на поворотах показывая куда идти. Когда они вышли с объекта, уже почти все, кто приезжал на ЧП, разъехались. Но пожарная машина еще стояла недалеко от ворот, и двое мужиков, приподняв домкратом ее правый борт, тяжело меняли колесо. Увидев подходившее начальство, высокий грузный мужчина укоризненно окликнул Алексея Николаевича.
– На стройку даже подъехать нельзя, везде гвозди.
– Побойтесь святых, вы же в ворота еще не въехали, на улице стоите, строительный объект от вас метрах в пятидесяти, – устало парировал несправедливый упрек Зубов.
– При чем тут ворота, я же здесь колесо проколол, – продолжал придираться водитель.
– Не хочу спорить. Где начальник-то ваш?
– А начальнику машина наша не нужна, сел в свой «мерседес» и уехал.
– А вас всего двое, что ли?
– Куда больше, двоих и то много, если бы не колесо, нас бы давно здесь не было.
– А приборы начальник взял?
– Какие приборы?
– Он сказал, что его люди в каждом подъезде приборы установили.
– Мы не устанавливали и за ним не следили.
– Понятно. Помощь нужна?
– Скоро сами управимся.
– Тогда успехов, ребята, – усталым хрипловатым голосом подбодрил пожарников Зубов.
– И я, Алексей Николаевич, поеду. Завтра документы может принести любой работник, – вдруг умягченным тоном сказал прокурор. – Если понадобитесь, я позвоню.
– Хорошо, Владимир Иванович. Спасибо за понимание.
Зубов попрощался с прокурором за руку и пошел в прорабский вагончик. Два часа шел разбор ЧП. Все было нарисовано, расписано, весь порядок восстановления разрушений выяснен. Сложная психологическая ситуация на объекте, конечно, не позволяла сегодня принимать окончательные решения по восстановлению, но Алексей Николаевич был убежден в их правомерности. В завершение заседания он, немного успокоившись, по пунктам подвел итоги.
– После работы комиссии по расследованию несчастного случая провести проверку всех конструкций: фундамента, несущих стен, инженерных коммуникаций. Проектантам надлежит выполнить эскизы, по необходимости чертежи по всем видам восстановления.
Строительным бригадам круглосуточно работать по демонтажу железобетонных изделий из внутренности лестничной клетки.
Механикам подготовить специальные захваты и стальные полотенца для демонтажа.
Начало работ завтра в двенадцать часов. Инженеру производственного отдела подготовить график производства работ к десяти часам. Завтра же дать мне его на утверждение.
Все вновь возникающие вопросы – к техническому директору. Ночью отдыхать всем, кроме комиссии. Утром – за работу.
Уже на выходе из вагончика Алексей Николаевич остановился, что-то вспомнив.
– Да, важная деталь. Прошу всех, находящихся здесь, постараться не давать интервью, свои предположения, суждения о случившемся оставить при себе. При настойчивости журналистов и любопытствующих, отправлять их ко мне или к моему помощнику по связям с общественностью. Ваша задача – слаженная работа.
Надеясь, что Маша уже спит, Зубов стал тихонько открывать дверь квартиры своим ключом, но жена неожиданно распахнула дверь.
– Слава Богу! Вернулся! Алеша, я вся измучилась, по всем каналам показывают дом, где случилась беда и погибли люди.
– Уже показывают? Быстро же они действуют.
– Как ты, Алексей, как сердце?
– Сердце еще бьется, сознание пока в порядке.
– Давай проверим давление и пульс.
– Маша, нужно раздеться, помыться.
– Давление до мытья нужно проверить.
– Хорошо, родная, все сделаю, как ты хочешь.
– По телевизору говорят, что под домом поставили приборы. Для чего они, Алексей?
– Это надо спросить у того, кто их хотел поставить, наверное, перепутал обычную аварию с землетрясением.
– А люди погибли?
– Люди погибли, Маша, молодые ребята. Ужасно жалко их, до слез жалко.
– Кто-то из наших?
– Не понял?
– Дети наших знакомых?
– Нет, они из субподрядной организации, я их не знаю, но от этого не легче. Они тоже чьи-то дети. Страшно, когда прерывается молодая жизнь. Они ведь должны были еще долго жить, много построить домов, родить детей, порадоваться жизни. А их нет и больше никогда-никогда не будет.
Зубов низко склонил голову, утирая глаза платком.
– Алексей, – по-матерински нежно проговорила жена, погладив его, как маленького ребенка, по голове, – сегодня отключили горячую воду, я согрела для тебя кастрюлю на плите, пойдем в ванную, я помогу тебе помыться.
– Что за день? – простонал взрослый, умный, сильный мужчина под тяжестью затормозившего сердце сгустка бед и невзгод, среди которых самая незначительная – отсутствие горячей воды – оказалась уже невыносимой.
– Порадуйся хотя бы тому, что горячую воду отключают только один раз в год, – с мудростью античного философа пыталась ободрить мужа Мария.
– Ладно, моя ласточка, сейчас я приду, поможешь помыться.
За кухонным столом они сидели друг напротив друга, жена по-матерински следила за мужем, не забывая подкладывать ему в тарелку еду. Сначала он ел молча.
– Измотался ты за эти дни, Алеша, – сказала Маша, погладив его по руке с набухшими до синевы венами.
– Да, проехал в общей сложности тысячу километров, – неожиданно светло, по-мальчишески отозвался Зубов.
– Тысячу километров?
– Тысячу, Маша. Разве много? Непогода у Славки застала. Вот буран так буран случился, давненько я такого не видывал!
– А у нас стороной прошло, немного в Петергофе и в Кронштадте ночью снегу подбросило, а в центре тишина.
– Повезло вам.
– Скорее, тебе не повезло, Алеша. Как там Слава и Людмила?
– Все хорошо у них, нас в гости на майские зовут.
– До мая дожить надо. Но раз такая перспектива открывается, значит, доживем.
Они опять замолчали. По телевизору шли новости. Алексей прибавил звук, когда увидел знакомый дом, услышал прокуренный диссонансный тембр непонятно чему радующейся журналистки, торопившейся выплеснуть новость. И опять погрустнел. В невыносимо безжалостном репортаже было рассказано обо всем: и про обрушение в доме, и про гибель двух людей, и про приборы, которые, якобы, контролируют состояние оставшихся и требующих немедленной разборки конструкций, и про успехи местной пожарной службы. Завершающим аккордом этого душераздирающего сюжета стал категоричный призыв к власти. Журналистка с апломбом непогрешимого судьи требовала немедленно посадить в тюрьму всех, кто виноват в этом «убийстве» неповинных людей. Камера крупным планом показывала информационный щит, на котором четко был прописан адрес, название организации и фамилия генерального директора Алексея Николаевича Зубова.
– Вот, стервозы, что делают, – процедил сквозь зубы, как будто хотел плюнуть, Зубов.
– Алеша, позвонить надо, почему они раньше времени виновных нашли. Они что, по американской технологии работают?
– Кому позвонить, Маша?
– В прокуратуру, наверное.
– Некуда звонить, свобода у нас полная и бесповоротная, как в тюрьме. Величается – де-мо-кра-ти-я! Так называемые средства массовой информации говорят, что хотят, показывают вообще что-то выходящее за рамки человеческого понимания, смакуют низменные пороки, правду подменяют ложью, геройство – предательством, обвиняют, кого хотят, чаще тех, кто по какой-то причине не нравится их спонсорам.
– И как быть? Лично против тебя ведь тоже выступают.
– Буду терпеть. Бог даст, беда стороной обойдет, а не обойдет, отвечать стану не за свои ошибки, как за свои.
– Ты уж не пугай меня фронтовой самоотверженностью.
– Пугать не буду, но отвечать – буду.
– Мы еще поборемся, а репортаж в новостях не остановить, это при советской власти в райком сначала звонили, разрешения спрашивали. Сейчас такие деликатности не в моде. Да и вообще, нравственность и деликатность – понятия устаревшие. То, что, казалось бы, должно иметь положительный смысл, например, свобода слова, приводит к беспределу.
Маша говорила что-то еще важное, умное, но Зубов ее не слышал, сон овладел им.
На другой день в организации появились представители разных комитетов, департаментов и отделов. Стройка мало кого интересовала. Требовали бумаги: Устав, штатное расписание, инструкции по технике безопасности, приказы о назначении ответственных лиц за перемещением грузов кранами, сертификаты на полученный железобетон и кирпич, протокол о выборах генерального директора, материалы по сертификации строительной лаборатории. В общем, много всего нужного и ненужного. Из Службы строительного надзора города прибыл хороший знакомый Алексея Николаевича, с которым они когда-то работали вместе.
– Слушай, Григорий, они что, с ума посходили? Требуют бумаги, главное, все почти одни и те же, словно под копирку.
– Так инструкции у всех одинаковые.
– Почему же ни один представитель на стройку не идет?
– А что там делать? Если туда поедешь, бумаги самому писать надо, в таком деле опыт нужен, а здесь можно с тебя потребовать, а редактировать-то проще.
– Всем говорю, что несчастный случай произошел не в нашей компании, все равно бумаги дай, и не мешай нам заниматься работой.
– Чего ты хочешь, откуда им все знать, зачем разбираться в твоих хитросплетениях?
– Какие хитросплетения, Григорий!
– Какие? Генподрядчик, подрядчик, застройщик, заказчик, для многих это эзопов язык. Есть информационный щит, есть репортаж по телевизору, везде прописана твоя контора, потому к тебе и идут. Главное, прокуратуре и следователям правильно объяснить. Там ошибка может быть роковой, а с остальными дело поправимо. Не торопитесь бумаги подписывать.
– О времена! О нравы! – продекламировал Зубов классику, вспомнив про самую светлую сторону своей жизни – про театр, завсегдатаем которого он является много-много лет, и резюмировал: – Да, весь мир театр. И люди в нем актеры.
Но его собеседник не понял чувств Зубова, не поддержал его метафорическое видение бытия и продолжал о своем.
– Что, раньше лучше были нравы? Приезжал инспектор из обкома профсоюзов и назначал крайнего.
– Нет уж, так просто не назначал, расследование все-таки было.
– Вспомни, как меня таскали за пьяницу, который и до стройки-то не дошел. Упал в кустах у забора и помер. Чего только не придумали, каких только версий не выдвигали. Меня уже в СИЗО увозить хотели. Помнишь, как ты весь участок поднял, меня у милиции отбил. Забастовку объявили, только тогда расследование началось.
– А ты с чем к нам приехал?
– Алексей, хочу подробнее узнать, как дело было.
– Вот так и было, Григорий. От лени-матушки – стропальщики марш на удавки не взяли, еще оттого, что сейчас на заводах ЖБИ забыли про входной контроль, наверняка, петли из несоответствующего металла сделаны были, два раза перегнули и «кирдык». По этим и другим вопросам сейчас комиссия работает.
– Какая комиссия?
– Я же назначил своим приказом комиссию по расследованию смертельного случая.
– Вот в этом ты молодец. Потому что остальные ничего расследовать не будут. Напишут обо всем, что узнают, услышат и сами дофантазируют.
– Тебе, Григорий, какие бумаги нужны?
– Зная тебя, – никакие. Доложу начальству суть дела, может, поймут.
– Ты уж постарайся.
– Постараюсь, Алексей.
Несколько месяцев шли проверки, то стихая, то опять возбуждая большое количество и специалистов, и простых петербуржцев, по старинке доверяющих печатному слову и телевизору. По нескольку раз уже всех допросили, опросили, опечатывали бумаги, сервер, счета. Потом снова и снова повторяли эти действия, мешая работать.
Много времени ушло на переговоры с семьями погибших. Первые дни и даже недели все горевали вместе: и строители, и руководители стройки, и семьи, все были участниками общей беды. Руководство взяло на себя похороны, рассчитало по максимуму компенсации женам и родителям. Прошло немного времени, и вдруг жены погибших парней, обзаведясь адвокатами, начали оспаривать выделенную им материальную помощь, требовали все больше и больше. Как будто кто-то подогревал их аппетиты.
Женщины набрались опыта, познали азы адвокатской мудрости, вошли во вкус, стали шантажировать, угрожали, что посадят всех, если каждой не дадут квартиру, машину и, конечно, денег, много и сразу. Эти хищницы вырывали даже у старых родителей погибших парней положенные тем небольшие деньги. Обо всех этих страстях рассказывал Алексею Николаевичу директор предприятия, в котором работали два погибших монтажника.
– Не поверишь, Алексей Николаевич, я впервые столкнулся с такими людьми: что бы ни предложил, все мало. Объясняю им, что даю больше, чем по закону положено. Плевали, мол, мы на твой закон, посадим и все тут. Пришлось опытных юристов нанимать, кое-как мировые подписали.
– А проверки идут?
– Идут, куда без них. Штрафы от проверок ждем немалые.
– Что, так плохи дела?
– Когда есть несчастный случай, особенно групповой, дела всегда плохи, комиссии никаких оправданий нам не найдут.
– Что думаешь, дело дойдет до закрытия вашей конторы? – сочувственно спросил Зубов.
– Конечно, они сейчас об этом уже открыто говорят. Будто всем сразу хорошо станет.
– Но можно ведь закрыть и новую фирму открыть? – посоветовал опытный строитель.
– Можно, конечно. А люди, а наработки, а традиции? Вот тебе, Алексей Николаевич, не трудно закрыть свою организацию? – повышая голос, распалялся директор провинившейся фирмы.
– Не заводись, Виктор, виноват, что спросил об этом.
– Не завожусь, устал заводиться. Извини и ты, Алексей Николаевич, время нелегкое.
– У меня оно до сих пор нелегкое. До сих пор барабанная дробь звучит. Как документы на торги начинаем подавать, сразу о групповом смертельном случае напоминают.
– Послушай, Алексей Николаевич, я за помощью пришел.
– Какой?
– Пару двухкомнатных квартир надо. Желательно на Лиговском.
– Там же они дороже.
– Дороже, дешевле, куда деваться? Отдать надо.
– Надо, чтобы отдел продаж посмотрел, есть ли они там.
– Посмотрели уже, – есть. Твое решение требуется.
– Хорошо.
– А я отработаю на любом объекте, где скажешь.
– Договорились, Виктор, пусть юристы оформляют договор.
– Спасибо, Алексей Николаевич, а как у вас идет проверка? – уже более миролюбивым тоном спросил несчастный директор «Вектора».
– У нас она в самом разгаре. Роспотребнадзор нашел, что наша вывеска на офисе не отвечает положенным нормам.
– А именно?
– На ней не написаны часы работы и адрес.
– Эка беда.
– За эту беду штраф полагается. Городская административно-техническая инспекция увидела нарушение на фасаде нашего здания: по техпаспорту козырька над входом нет, на самом деле присутствует – тоже гоните штраф. Земельные инспекторы нашли излишки земли: участок, огороженный забором, вот уже пять лет стои́т. Десять сантиметров прихватили – тоже штраф. Саморегулируемая организация хотела отобрать у нас право работать генподрядчиком. После долгих раздумий и к нашей радости – разрешили оставить. Неизвестно, что техническая инспекция министерства труда нам принесет. У них прав много, там и сами порой не знают обо всех. В общем, по поговорке – процесс идет, контора пишет. Самое главное, по телику такую убийственную рекламу дали, что люди нас стороной обходят.
– Знаю обо всем, Алексей Николаевич.
– Раз знаешь, чего спрашиваешь.
– Думал, что у вас хоть эта маета закончилась.
– Когда-нибудь закончится. А нам сейчас объекты достраивать надо, дольщики, которые ранее этого случая купили квартиры, взволновались, некоторые требуют расторжения договоров и возврата денег. Всё в движение пришло, словно лавина катится.
Друзья по несчастью устало замолчали. Алексей Николаевич ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки, встал, подошел к окну, приоткрыл его и вдохнул ледяной воздух так глубоко, что даже закашлялся. Потом спросил Виктора.
– Кофе хочешь?
– Вместе с тобой попью, один не буду.
– Тогда пошли в комнату отдыха.
Выйдя из рабочего кабинета, Алексей Николаевич бережно прикрыл дверь. Источающий ароматный пар, крепкий кофе пили молча, думая о своих бедах. Первым заговорил Виктор Иванович.
– Алексей Николаевич, а почему вдруг сейчас заговорили об обманутых дольщиках? Решили поставить жилищное строительство под неусыпный контроль государства?
– Да, Виктор, в этом году власти всех уровней как-то особенно рьяно взялись за решение проблем обманутых дольщиков. В некоторых регионах по дольщикам и долгостроям начали проводить регулярные совещания под руководством губернаторов, пытаются найти реальный выход из ситуации. Можно объяснить эту активность предвыборными делами, однако, я думаю, власть просто вынуждена обратить внимание на граждан, пострадавших от действий застройщиков. Ведь их становится все больше и больше, они возмущаются, в телепрограммах принимают участие. Проблема долгостроев и граждан, купивших в них квартиры, реальная и обостряется в России с каждым экономическим кризисом. Очередная волна конфликтов, накрывшая большую часть страны, – падение нефтяных цен и нестабильность курса рубля.
– Алексей Николаевич, но это ведь в России придумали долевку, и ваша компания была пионером этой затеи.
– Все так, да не так. Это нерусская забава родом из девяностых. Впервые строить жилье с привлечением средств граждан начали в измученной инфляцией и кризисом Аргентине. В стране, где национальная валюта за семь лет деноминировалась двенадцать раз, купить жилье было невозможно: ты со мной согласишься, что бессмысленно копить постоянно обесценивающиеся деньги. Поэтому аргентинские власти предложили аргентинским гражданам покупать нечто вроде акций, стоимость которых оценивалась не в деньгах, а в квадратных метрах. Потом акции можно было обменять на новые квартиры. Схема заработала, ее подхватили британские компании, и она постепенно стала распространяться по странам Европы, Северной Америки и Африки. В Россию долевое строительство действительно пришло в девяностые, когда трудности в экономике не оставили большинству граждан другого способа покупки жилья, кроме как «на этапе котлована». Но «русская схема» от аргентинской отличается тем, что никаких акционерных обществ при строительстве дома не создается, и никакие акции дольщикам купить не предлагают. У нас через «долевку» до сих пор продают «воздушные замки».
– Что же, обманутые дольщики появляются от того, что им продают «воздушные замки»?
