Михаил Константинович Зарубин
Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Алексей Николаевич с недоумением смотрел на главу, раздумывая, не шутит ли тот, перечисляя знакомые фразы из писем Ольги Ивановны Приблудовой. Важный начальник, заметив удивленный взгляд Зубова, колко спросил:
– Что-то не так?
– Всё не так, – резко парировал директор.
– Строители и не могут сказать иное. Жители возмущены, и здесь я с ними согласен, – глава поднял руку со строго выпрямленным указательным пальцем вверх – то ли к потолку, то ли к портрету Президента и продолжил:
– Перед началом работ районные власти не провели общественных слушаний! Этим мы фактически лишили людей возможности участвовать в местном самоуправлении. Беспокоят жителей строительная пыль, покрывающая все окрестности, шум, сопровождающий строительство, работы проводятся по выходным дням. Строители перегораживают тротуары тяжелой техникой, из-за этого жители района, в том числе школьники и женщины с колясками, вынуждены передвигаться по проезжей части. С этим вы тоже не согласны, Алексей Николаевич?
– Нет. Я даже могу процитировать, что дальше написано в письме. Дальше говорится, что техника ездит в непосредственной близости от детской площадки, что работы ведутся за пределами строительной площадки, что новый дом будет выше соседних домов и закроет солнечный свет на веки вечные, что дадут просадку грунты и в опасности окажутся все соседние дома.
– Вот видите, вам все факты известны. Поэтому я не могу игнорировать серьезные опасения жителей по поводу безопасности строительства. И если даже десятая доля нарушений, указанных в письмах, правда, я вынужден в интересах людей обратиться к вам с просьбой о приостановке строительства и, учитывая страдания местных жителей, рассмотреть предложение нашей администрации по разбивке на пятне застройки сквера.
Глава замолчал, выразительно, по-хозяйски посмотрел на Зубова. Тот тоже не проронил ни слова. Будто онемел.
– Как вам мое предложение? – не выдержал затянувшейся паузы глава.
«Скоро выборы, наверное, готовится, заручается поддержкой населения, не может же быть глава района таким некомпетентным», – подумал Зубов и, собрав всю свою волю, с достоинством ответил:
– Я надеюсь, что вы шутите, Виктор Павлович.
– Нет, я говорю совершенно серьезно, Алексей Николаевич.
– Раз серьезно, тогда послушайте меня! Аварийное здание мы купили у города, и по договору за нами закреплены определенные обязательства, никаких скверов не предусматривающие.
– Не надо повторяться, я все знаю, Алексей Николаевич, – подчеркнуто скрипучим голосом, означающим бесполезность оправданий Зубова и усталость от них, нелюбезно ответил глава.
– Хорошо, тогда расскажу о том, чего вы не знаете, – с ударением на частицу «не» твердо сказал Зубов. – Ольга Ивановна Приблудова, которая рассылает письма во все инстанции…
– Остановитесь, – резко перебил глава, – кроме Ольги Ивановны, у нас еще несколько жителей с конкретными адресами, мы проверили, они там проживают.
– Давайте договоримся, вы меня не перебиваете, я представлю вам реальную ситуацию и свою точку зрения по этому вопросу.
– Хорошо, слушаю, – обреченно кивнул головой глава.
– Так вот, Ольга Ивановна – больной человек, достаточно сказать, что за последние два года она находилась на лечении в психиатрической больнице несколько раз. Другие адресаты, о которых вы говорите, связаны с Ольгой Ивановной, она договорилась с ними, что письма будут отправляться от их имени, ну и ответы, естественно, приходить к ним. Иногда она за поддержку делает женщинам подарки, но в основном все объединены одной великой целью – остановить стройку. Себя она возомнила градозащитницей, посещает все акции протеста в городе. Надеялась что-нибудь заработать, поправить свое материальное положение, мне ставила денежный ультиматум. Но когда ей отказали в этом, стала писать пасквили. Я почти уверен, что и в Организации Объединенных Наций есть ее весточки.
Никто никогда не проверял правильность написанного. Любой проверяющий, если бы он был назначен, заметил бы, что детского садика нет ни в этом квартале, ни в соседнем. Зелень на стройке была только в одном месте: на крыше аварийного дома. Город продал и земельный участок, и аварийный дом под строительство нового двенадцатиэтажного, об этом говорит информация на информационном паспорте объекта.
Да, не скрою, двор тесноватый, однако мы делаем все возможное, чтобы не досаждать жителям. И работа, к нашему сожалению, организована в одну смену, пока основная группа жителей на работе.
За последние два месяца вы как глава района направили мне несколько грозных распоряжений по разборке аварийного здания, предупреждая меня о личной ответственности, хотя он в таком виде стоял шесть лет, притягивая к себе бомжей и наркоманов. А почему вы, так заботясь о благе горожан, не нашли ни времени, ни средств разобрать его?
– Алексей Николаевич, остановитесь. У меня нет желания слушать ваши монологи. Понятно, вы же – собственник, капиталист. Другого я от вас и не ожидал, хотя и была робкая надежда.
– Надежда на что?! Согласиться с вашей популистской идеей по разбивке сквера? Вы считаете, что деньги, за которые куплен земельный участок с аварийным домом – мои собственные. Это средства акционеров, которые вряд ли согласятся с вашим предложением.
– Давайте будем заканчивать, товарищ Зубов. Подумайте хорошо, доведите до сведения акционеров пожелание районной администрации и дайте свой ответ послезавтра.
– В каком виде дать ответ?
– Не понял про вид.
– Письменно, устно?
– Любой.
– Тогда я сейчас отвечаю вам, что мы будем исполнять договор, заключенный нами с Фондом имущества города.
– Жаль, – как-то неуверенно, устало, зрительно уменьшившись в объеме, ответил глава, понимая, что победить ему не удалось, не удалось отстоять права «несчастных жителей». А как бы эта победа пригодилась ему на очередных выборах!
Алексей Николаевич встал, глава, насупившись, перебирал бумаги на своем столе, не глядя на гостя.
– Виктор Павлович, не знаю, доведется ли мне еще раз встретиться с вами в этом кабинете? На прощание позвольте сказать несколько слов. Я уверен, что вы не согласитесь с моим мнением, но постарайтесь услышать.
Глава администрации поднял голову, на его лице появилась усмешка, верхняя губа открыла желтые вставные зубы, он покусал ими нижнюю губу, вновь опустил голову и тихо заговорил.
– Вы правы, Алексей Николаевич, встреч, я надеюсь, у нас больше не будет. Пять минут вам отвожу, дольше слушать вас у меня ни времени, ни желания нет. Да и чего хорошего можете сказать? Вы же, как и все строители, кроме мата ничего не знаете.
– Виктор Павлович, я в строительстве больше пятидесяти лет. Под моим руководством, если сложить все возведенное за полвека, построен город численностью в сто тысяч человек. И не просто дома, а вся инфраструктура; заводские корпуса, школы, детские сады, театры, дома культуры. И во всем этом благоустройстве живут люди. Надо сказать, счастливо живут. За свою жизнь у меня было много встреч. Я встречался с руководителями нашего государства – и с прежними, и с нынешними; иногда встречи были мимолетны, иногда беседы затягивались на часы. Но никогда я не чувствовал себя так некомфортно, как сегодня во время встречи с вами.
– Что это вы о своем величии рассказывать мне начали? – язвительно заметил глава.
– Да, вы правы, я зря это сделал. Кому говорить? – человеку, который в своей жизни ничего значимого не сделал, только чуть-чуть потолкался в комитете по молодежной политике?
– А вам и это известно? – уже совсем недружелюбно откликнулся глава района.
– Я же говорил, что живу долго, видел много и многих, и, естественно, что-то знаю, но я нисколько не хотел обидеть вас, у каждого свой путь, свои удачи и неудачи. Мне хотелось сказать о другом. Мы живем в России, ей сейчас нелегко. Перечисление государственных трудностей займет много времени, моя и ваша задача помогать преодолевать эти трудности. Главное для меня – дать работу людям, а как результат, чтобы они за это получили нормальную заработную плату.
Строительство дома, о котором идет речь, способно дать работу ста работникам, не считая поставщиков, изготовителей материалов, проектировщиков и многих других работников сопутствующих профессий, задействованных при строительстве сооружения. Ну и не маловажный фактор – налоги государству, которые идут на пенсии, на здравоохранение, на культуру.
Задыхаясь от прилива ярости, глава грубо перебил Зубова.
– Вы, Алексей Николаевич, решили провести «ликбез». Я прошу вас прекратить выступать. Найдите другое место для этих целей. А сейчас прощайте. Запомните одно, если понадобится помощь от районной администрации, ее не будет. Для вас – никогда!
Глава подошел к двери, открыл ее и указал рукой на выход.
Алексей Николаевич, не глядя на хозяина кабинета, вышел в приемную с видом победителя. Бодро через узкий коридор прошагал в большой холл, но, увидев маленький диванчик, медленно, хватаясь за сердце, на него опустился. Нечем было дышать, пульс стучал громко, как настенные часы.
«Дурак! Зачем я ввязываюсь в эти разговоры? Кого учу? Неужели мне не хватило науки прошлого раза, когда в присутствии всего руководства города я завел разговор о городе будущего?»
Воспоминания об этом событии несколько охладили негодования сегодняшнего дня.
– Мечтать не вредно, – сказал Зубов тогда в своем выступлении, – но о чем мечтать? Мы сегодня привыкли задыхаться от пыли весной и летом, ходить по грязи осенью и зимой. Мы отстали в городском развитии на сто лет, а может, больше, нет единиц измерения в этом деле. Сегодня в Генплане за основу берутся принципы, бывшие прогрессивными в тридцатые годы двадцатого столетия. Проблемы при этом копятся и спрессовываются, как снежный шар. Люди живут в перенаселенных домах и кварталах, расположенных на окраинах, часто у напряженных автомагистралей. Центр, который мы бережем, стареет и разваливается, единственное, что позволяется делать – это красить фасады домов. В общем, получается загримированная под девушку старушка. Что бы мы ни построили в центре или рядом с ним, уже на стадии недостроя оценивается как градостроительные ошибки. Чаще всего эту оценку дают люди некомпетентные, в большинстве, – это несогласные с временными неудобствами жители близлежащих домов, экспертиза проводится не формулами и актами, а чувствами. Более восьми десятков современных зданий в историческом центре могут быть признаны объектами, не соответствующими исторической среде. Кто виноват в этом? И почему только после того, как здания уже возведены или возводятся, «умные» задним умом люди восклицают – ошибка! И тут же находятся подпевалы, перекрикивающие в образовавшемся хоре недовольных, даже солистов. Неужели мы не можем по-иному, или не умеем?!
После этих слов Зубова, никого конкретно не задевающих и не обижающих, началось такое, что страшно вспомнить. Каких только отповедей Алексей Николаевич не услышал в свой адрес.
Складывалось впечатление от речей некоторых чиновников, что и ошибки происходят, потому что есть такие люди, как Зубов. Много было сказано упреков лично в его адрес. Он не понимал, почему все обозлились. Приятель, с которым они уходили с так называемого «круглого» стола, имевшего острые углы, с усмешкой укорял Алексея.
– Ты чего, Алешенька, с другой планеты свалился? Не знаешь, кто такой чиновник в современной России?
– Не знаю, Юра.
– Давай я тебя просвещу.
– Просвещай.
– В России насчитывается около двух миллионов чиновников, в СССР их было восемьсот тысяч. К ним не относятся депутаты всех уровней. Но если добавить и их, все три миллиона получится. Недавно наши ученые – социологи, юристы, провели исследование, где показали, что чиновник – это общественно бесполезный человек, проще паразит, так как не производит никаких материальных ценностей, а только их потребляет.
– Ты, Юра, потише, а то на тебя уже стали оглядываться.
– Где ты увидел, что на меня оглядываются?
– Ладно, давай дальше.
– А дальше – еще интереснее: чиновник, по мнению ученых, тормоз развития общества, экономики, науки, промышленности, сельского хозяйства, образования, здравоохранения, спорта и всего остального. Ведь что чиновнику нужно? Только кресло, кабинет, телефон, компьютер, служебная машина да отдых на курорте за госсчет, а главное, чтобы должностных беспокойств было как можно меньше.
– Ты уж скажешь, что-то они все-таки делают полезное.
– Леша, чиновник ни за что не отвечает, может быть, только перед вышестоящим чиновником, который иногда дает ему задание. По этой причине их нельзя привлечь ни к уголовной, ни к административной ответственности, они только организуют и содействуют. Как бы перепродают идеи, то есть посредничают.
– Нет, Юра, не говори, благодаря чиновникам в обществе поддерживается какой-никакой порядок. Да и чиновники бывают разные. Ну а мы с тобой мало что понимаем в государственной службе. Но я уверен, что, как и у любого работника, обязанности и ответственность чиновников определены в должностных регламентах.
– Ой, Леша, Леша, мало они тебя сегодня «умывали».
– Но это ведь другое. Я решил обратить их взоры в будущее, пробудить совесть и ответственность. Это, если можно так сказать, было лирическое отступление от основного нашего строительного сюжета.
– Сегодня чиновники защищали себя, Алексей. Они вступились за себя, любимых. Ты, мечтатель, для них опасен тем, что заставляешь отказаться от привычек спокойной жизни, зовешь на революционные преобразования, провоцируешь фантазии.
* * *
Сейчас, сидя с сердечным приступом на холодном кожаном диване в огромном холле здания районной администрации, Алексей Николаевич вспомнил давний разговор с приятелем с осознанием, что тот был прав. Безнаказанность давно породила вседозволенность. Чинуши, подобные этому главе, давно потеряли страх и думают, что они хозяева жизни. Теперь после этой встречи нужно ждать новых атак. Начнутся отклики на письма «трудящихся»: нравственные вопросы смешают с производственными, замучают проверками на строительстве объекта. По два, по три раза в день будут проверять паспорта у работающих, если неправильно выписан допускающий на работы документ, тогда жди большой беды, всех правых и неправых сгонят ОМОНом в тесное помещение и начнут проверять все, вплоть до медицинских справок. И ничего, что часами мучают людей. Никого не волнует форма общения, ведь идет проверка по жалобе, которую может написать и сам заинтересованный проверяющий.
Нужно подготовиться. Такая напасть, вероятно, в ближайшее время ожидает компанию.
Зубов тяжело поднялся с жесткого дивана, опершись на его спинку, медленно разогнул поясницу, выпрямился и осторожно пошел к выходу, вспомнив образ квадратуры круга своей нелегкой жизни, придуманный им давно, в шутку, но оказавшийся реальностью.
Выйдя на улицу, сразу позвонил жене.
– Это я, родная, – проговорил он неузнаваемым от пережитого волнения голосом.
– Что-то случилось? – сразу спросила она, почувствовав неладное.
– Любимая, штирлиц мой домашний, что может со мной случиться? Звоню тебе, чтобы сообщить, что хочу заехать домой и выпить стакан чая.
– Жду, Лешенька.
Маша встретила его на лестничной площадке.
– Ты что, ждешь меня на площадке? Уж выбежала бы на улицу с распростертыми объятиями, как жена декабриста. Все-таки я из снежного бурана выбрался.
– Подметала, чистоту наводила, к встрече с любимым мужем готовилась, – кокетливо оправдывалась Маша.
– А что, есть еще и нелюбимый муж? – продолжал шутить Алексей, пытаясь усыпить бдительность волнующейся о его самочувствии жены.
– Не поняла?
– Маша, я пошутил. Не тревожься.
– Шутки у тебя неудачные, но проходи, раздевайся, стол накрыт.
– Машенька, я на несколько минут, тебя обнять, о жизни рассказать, стакан чая выпить. Меня ждут на работе.
– Алеша, тебя везде ждут, только ты забываешь, что у тебя болезни и вторая молодость заканчивается.
– Хорошо, что все-таки молодость, а не старость. А ведь бывает еще и третья молодость.
– Ладно, не лови на слове, пей чай, молодой мой человек.
– Спасибо, любимая. Чай обжигает как твои поцелуи в молодости. Помнишь?
– Не отвлекай меня от главного вопроса. Я поняла, что встреча с главой района была не очень хорошей.
– Да, Маша. Вечером я в лицах расскажу тебе об этом начальственном беспределе и чиновническом чванстве.
– Постарайся, Алеша, побыстрее вернуться. Ты уже трое суток не был дома.
– Только подпишу бухгалтерские документы и домой. Не волнуйся и меня не ругай, – как можно ласковее ответит Зубов, стараясь утихомирить ревностную бдительность жены. Сейчас у него не было сил на откровения.
– Я давно уже ругаю себя, что не имею на тебя влияния.
Провожая мужа до дверей, заботливо поправляя его шарфик, умная Маша прижалась к супругу и зашептала ему на ухо:
– Не расстраивайся, знаешь, какое положительное качество чиновников?
– Какое, Маша? – так же шепотом спросил Зубов.
– Они приходят и уходят. А ты – остаешься на своем рабочем месте.
Такое простое жизненное наблюдение очень благотворно подействовало на Зубова, на душе стало легче, хотя бы от того, что его переживания кому-то интересны, кто-то о нем волнуется.
– Это верно, Машенька. Правда, за то время, что эти начальники находятся во власти, они успевают много сделать плохого.
– Да нет, Леша, это тебе сегодня не повезло. Многие из них достойные люди.
– Хорошо, моя ласточка, не будем спорить о чиновниках. У нас есть о чем ласковом и нежном поговорить вечером.
Машина резко затормозила, въезжая в пробку, которая, казалось, не двигалась совсем. Видимо, впереди была авария. Алексей Николаевич позвонил на работу, подтвердил, что обязательно будет, в случае задержки попросил подождать. Включил радио. Медленно, как будто из другого мира, выплывали, увеличиваясь в мощности звучания, трогательные слова:
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится…
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звон, этот звук
О любви говорит.
«Какая простая ямщицкая песня, – подумал Зубов, – но сколько в ней правды жизни, нежности, любви. Вот истинная трагедия – когда “с молодою женой мой соперник стоит”! Вот, когда надо рыдать! А что это я расхныкался? Моя любимая со мной, дети, внуки здоровы, успешны, умны. А чиновники – Маша права – приходят и уходят. А я остаюсь, потому что много добрых дел еще должен успеть сделать!»
Это понимание настоящих ценностей жизни, подсказанное старинным романсом Юрьева, утешило страждущую от обид и непониманий душу заслуженного строителя.
Но романс кончился, Алексей Николаевич смотрел в окно медленно двигающейся машины, и мысли опять возвращались к возмутительной встрече с главой, которая выводила на осмысление общегосударственных и общечеловеческих вопросов нашего времени.
Можно ли вообще обойтись в жизни без чиновников? Вряд ли, многое с ними связано в наш сложный технический век. Помогут ли в беде? Но ведь слово «помощь» в должностных обязанностях чиновника не записано. Эта категория из философии или даже из богословской терминологии. Зубов вспомнил, что однажды пытался прочитать «Слово о законе и благодати…», созданное митрополитом Илларионом в XI веке. Конечно, не дочитал, но главное понял. В «Слове» древний богослов противопоставляет смысл понятий «закона» (человеческого, выдуманного такими чиновников) и «благодати» (жизни по совести, по нравственному смыслу, по Божиим заповедям). Митрополит Илларион не против закона, но показывает его подчиненность, зависимость от благодати, которая открывает истинные смыслы человеческих отношений, отраженные в Благой вести, то есть в Евангелии.
Сегодня многие чиновники обязательно присутствуют на церковных службах (модно, да и пример Высочайший есть), важно держат свечки, даже крестным знамением себя осеняют (хотя некоторые путаются и крестятся на католический манер, то есть не справа налево, как должно православным, а наоборот). Но не обретают, кажется, они благодати в храме. Не осознают истинных человеческих ценностей, не расточают драгоценностей человеческого духа на своих жизненных путях – любви к ближнему, помощи просящему, милосердия, нестяжания, жертвенности и многих других.
А ведь при советской власти, кажется, было по-другому. Огромное количество министерств, гениально придуманная система организаций, где работали миллионы человек. Уверенность в завтрашнем дне. Но вмиг все рухнуло. Остались руины разоренных хозяйств и толпы безработных.
Крах прежней жизни был трагичен. Зубов с болью вспомнил свой огромный трест, руководителем которого стал по воле коллектива в тяжелейшее время: тысячи сотрудников, отличных специалистов разных профилей, остались без работы, оказались вообще без надобности. И помощи ждать было неоткуда. Появившиеся новые чиновники разводили руками, наивно повторяя лозунги Остапа Бендера:
– Радуйтесь, вы свободные люди! Рынок и заграница нам помогут!
Тогда никто не понимал, что такое свобода, зачем она нужна. Потом прояснилось: кто-то волен орудовать пистолетом, кто-то обеспечивать пропитание продажей своего интеллекта или внутренних органов, кто-то тяжелым физическим подневольным трудом.
Таял огромный трест, уходили люди, кто на базар – торговать, чем придется, кто в разбойники. Приметы этой жуткой картины и сейчас перед глазами Зубова.
* * *
…В кабинет вошли три молодых человека. Не спрашивая разрешения, вольготно расположились на диване. На его удивленный взгляд старший нагло спросил:
– Не узнал, что ли?
– Не узнал, – сдержано, не показывая волнения, ответил Зубов.
– Тем хуже для тебя, – хохотнул другой из незваных гостей.
Директор по жаргону понял, что перед ним вчерашние зеки, а ныне свободные граждане новой страны.
– Надо платить, начальник, – вызывающе зевнул третий.
– За что? – уже глядя на гостей исподлобья, сдержано ответил Алексей Николаевич.
Все трое хором рассмеялись.
– Мы твоя крыша. Будем беречь тебя и охранять, – и опять нарочито широко раскрытыми ртами гости расхохотались.
Директор не отвечал, не возмущался, с юности зная эту породу блатных.
– Что молчишь, фраерок? – приблизился к нему долговязый парень.
Зубов с сожалением смотрел на этих людей, вспоминалась юность. Тогда он вел строительство в областном центре Восточной Сибири. Дефицит рабочих был обычным делом, даже в крупных городах. Поэтому для строительства привлекались заключенные. Труд их был неэффективен, добивались цели не умением, а числом. Алексей вращался в этой среде, знал особенности ее представителей. Вольно или невольно жаргонные слова и выражения, «блатная феня» задели и его жизнь. Он пытался бороться с зависимостью, но слова, а порой и фразы, прилипали, словно репей, и отодрать их можно было только по живому. Давно это было, многое забылось, но сейчас, вмиг, что-то спасительно вспомнилось из того времени, и директор неожиданно для себя продолжил начатый разговор уже на равных, как артист, все более входя в роль.
– Могу ответить, вы, прежде чем меня грузить[8], у какого арестанта[9] разрешение спросили, гопники[10]? Или проблем ищете, или привыкли жиганами[11] быть, не боитесь в жмура[12] сыграть. Может, не будем колобродить[13], давайте ксивы ломанем[14], – невозмутимо выпалил Зубов.
– Чего ты сказал? – вытянув от неожиданности свою лошадиную морду, долговязый потянул руку к Алексею Николаевичу, будто хотел схватить его за горло.
– О, ты к тому же и глухой, а собрался шустряком[15] работать. Так что старшака[16] назовите мне, дальше говорить буду; если нет, готовьтесь к стрелке, – продолжал Алексей Николаевич, вдохновившийся ролью.
– Чего ты нас жучить[17] начал. Сразу бы сказал, что блатной.
– А то вы не знали, куда шли, что, первую попавшую дверь открыли?
– Первую, не первую, барыга[18] на тебя показал.
– Пусть впредь не буровит[19], бодягу[20] не гонит. Если чего надо, пусть сам первым придет, – Зубов в острастку стукнул по столу кулаком так сильно, что подпрыгнул сотовый телефон.
– Будь здоров, пахан[21]. Прости, что не так.
– Идите. Не бейте понты у меня.
Парни покорно, как утята за уткой, вышли друг за другом из кабинета. В дверях стояла секретарша с открытым ртом и выпученными от ужаса глазами.
– Галя, закрой дверь, мне не хватало еще тебя утешать.
Но Галя словно окаменела и не подчинилась приказу начальника.
Алексей Николаевич подошел к двери, взял за руку секретаршу, усадил ее на стул, налил воды, протянул стакан. После глотка воды она заговорила.
– Как страшно, Алексей Николаевич.
– Да, Галя, бывает, что слова ранят больше ножа.
– Но вы говорили с бандитами на их языке.
– С кем поведешься, от того и наберешься. К счастью, вспомнил, в юности я это каждый день слышал. Не беспокойся, я в лагере не сидел, пришлось с зэками работать на сибирских стройках. Зато у нас сейчас зоной стала вся страна. Понять бы, кто «старшак»?
* * *
Машина директора, наконец, проехала мимо участка, где стояли попавшие в аварию автомобили. Дальше уже без всяких приключений добрались до работы. Алексей Николаевич только расположился за своим директорским столом, чтобы внимательно просмотреть бумаги, накопившиеся за дни его отсутствия, как услышал в приемной голос своего давнего приятеля Петра Абрамовича Горского.
– У себя? – зычно спросил тот у секретаря.
– Да.
– Кто у него?
– Он один, Петр Абрамович.
Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно влетел Горский. Воздух в помещении заколебался от его громкого голоса. Дрогнула даже люстра.
– Вы посмотрите на него, он сидит, бумажки читает, – протягивая руку для приветствия, радостно выкрикнул Петр Абрамович.
– Умоляю, Петр, потише! Несколько секунд ты здесь, а уши от твоего громогласия уже заложило.
– Да тут выть нужно, – еще сильнее повышая голос, парировал приятель.
– Чего случилось-то? – не взволновавшись, ответил Зубов.
– А ты где находился? Телевизор не смотрел, радио не слушал?
– В области был, да вроде на рубежах нашей Родины все спокойно.
– Да при чем здесь рубежи, внутри у нас «революция», – потряс кулаком Горский.
– Ой, Петя, хватит тебе огороды городить, присядь, остынь немного. Я сейчас неотложные бумаги распишу.
Терпения Горского хватило только на минуту.
– Алексей, ты что, и вправду ничего не знаешь? – расположившись на диване таинственным шепотом заговорил Петр Абрамович.
– О том, что ты знаешь, я не знаю.
– Тебя что не волнует, о чем депутаты Думы договорились?
– Не говори загадками, рассказывай, что случилось.
– Вчера Госдума должна была в третьем чтении принять закон о Компенсационном фонде, а в результате приняла новый закон.
– Что ж там нового можно придумать?
– Ты не перебивай, – голос Горского уже звучал ровно, убедительно. – Сейчас новый закон называется «О публично-правовой компании по защите прав граждан – участников долевого строительства при несостоятельности и банкротстве застройщиков и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации».
– О, как, Петя! Какая фантазия у депутатов, а всего-то нужно было определить, на сколько можно обдирать дольщиков.
– Леша, да подожди ты. О Компенсационном фонде всего несколько строк. Закон устанавливает фиксированный размер взносов в фонд на уровне чуть больше одного процента от каждого договора участия в долевом строительстве и может быть изменен не чаще одного раза в год. А дальше «песня», цитирую: «Законом предусмотрен ряд мер, ограничивающих риски и потери при банкротстве застройщика»…
– Но это же хорошо.
– Хорошо-то, хорошо, но касается всех, и не банкротов тоже. В частности, одна компания сможет получить только одно разрешение на строительство.
– Что, один только дом можно строить?
– Выходит, так. Правда, крупные компании не обижены. Согласно документу, они вправе привлекать денежные средства участников долевого строительства, при условии, если строительство одного или нескольких многоквартирных домов осуществляется в пределах одного разрешения на строительство. Но и это не главное. Самое главное в законе – это ужесточение требований к достаточности собственных средств. На протяжении всего строительства застройщик обязан поддерживать их на уровне десяти процентов от планируемой стоимости проекта, а также обеспечить минимальный остаток денежных средств на счете в уполномоченном банке, тоже в размере десяти процентов от проектной стоимости. При этом закон вводит обязательное банковское сопровождение деятельности застройщика.
– Петя, у них при принятии этого закона в мозгах было все в порядке?
– Кто знает, что было у них в головах. При этом за деньги дольщиков создадут огромный аппарат публично-правовой компании, которая будет заниматься всеми вопросами. Все идет к монополизации рынка, а возможно, и к отмене долевого строительства. На рынке останутся те застройщики, у которых достаточное количество собственных средств.
– Но таких застройщиков по пальцам можно сосчитать.
– А кого это интересует? Для того, чтобы «мелочь» не путалась под ногами, они приняли дополнительное требование. Застройщик должен иметь опыт не менее трех лет и разрешение на ввод в эксплуатацию не менее десяти тысяч квадратных метров многоквартирных домов.
– Да, Петя, строительством коттеджей здесь не обойтись. Я думаю, тот, кто захочет работать на строительном рынке, выход найдет.
– Какой, Алексей? Не представляю.
– Будут либо покупать доли в уставных капиталах тех юридических лиц, которые хоть когда-то что-то сдавали, либо будут строить за свои деньги.
– А что будут делать те, кто напокупал землю под строительство домов?
– Продавать ее.
– По бросовым ценам, Алеша?
– По разным. Смотря какой спрос будет.
– А о чем думали депутаты, когда приняли решение, что земельный участок, проектные и изыскательные работы не входят в стоимость квадратного метра?
– Неужели так и записано в законе, Петя? Не может быть! – теперь повысил голос встревоженный Зубов.
– Да, именно так.
– Будем проводить эти расходы по отдельному договору.
– Ты что говоришь, Алексей?
– Думаю вслух, Петр.
– Но это же вступает в противоречие со здравой логикой, так же, как и то, что застройщик не может осуществлять иные виды деятельности, кроме строительства, – покраснев от возмущения и несправедливости нового закона, воскликнул Горский.
– Что, не может сдавать в аренду собственное имущество? Или взять транспортное средство в лизинг?
– По новому закону – не может.
– Значит, будем создавать новые фирмы.
– Скажи мне, что они, этого не понимают? Не предусмотрели эти лазейки?
– Добрая половина депутатов, я уверен, не понимают, за что они голосуют. Вторая половина знает, но лоббирует чьи-то интересы. А в целом решают благую задачу, чтобы не было обманутых дольщиков.
– А чтобы их не было, надо ничего не строить.
