Александр Марков
Отражение Улле
Голоса смолкли, Эйле без сил лежала на снегу.
– Что это? Что это было? – Орми схватил Бату за грудки. – Говори!
– Пусти! Ты, как тебя… Орми. Оставь! Дай вздохнуть. – Бату перевел дух. – Почем мне знать. Второй раз уже с ней такое. У нее и спроси.
Эйле лежала неподвижно, сверкая белками глаз.
– Я смотрю, ты ничего не знаешь, – сказал Энки.
– А откуда? – сказал Бату. – Я родился в клетке и всю жизнь там прожил. Вот только семь дней, как попал в дикие земли.
– Чего не знаешь, можно умом понять, – возразил Орми. – Эйле говорила многими голосами. Один-то из них мне знаком. Тот ледяной, жуткий, что произнес неведомые злые слова. Улле голос.
Эйле вздрогнула, зрачки ее вернулись на место, замигала. И заговорила быстро-быстро:
– Зов этот снова… Вижу: в пещере, во тьме, во чреве горы, Старик лежит, борода как снег, ни жив ни мертв, сердце не бьется, дух его светел, бродит в толще скалы, летит над землей, слово для Эйле несет… Зовет нас, ждет. Идем мы, идем к тебе! Скорее, Бату, Энки, Орми! Он ждет нас!
Эйле вскочила, стоит озирается, взгляд безумный.
– Ты, Эйле, сядь, погоди, – говорит Энки. – Куда мы ночью в темноте пойдем? Расскажи толком, что за старик? Зачем он нас зовет? Где ты его увидела?
Эйле замерла, вздохнула, села; разум к ней вернулся; посмотрела устало на братьев и сказала:
– Я давно уже слышу его голос. И не могу ему противиться. Вот мы и идем на его зов, я и Бату.
– След ваш петляет, однако, – заметил Энки.
– Кроме меня, никто его не слышит, – продолжала Эйле. – Кто он – не знаю, но дух его силен и мудр, и Улле не может к нему подобраться. Он все о нас знает: что мы бежали из храма врага, из града Уркиса…
– И нас он тоже знает, – сказал Орми. – Подглядел, должно быть, как мы с братом поднимались на горы Мару… А слово Имира – вот оно, гляди. Знаки на шкуре.
Орми положил шкуру на снег; Эйле и Бату кинулись к ней и во все глаза уставились на знаки.
– Смотреть без толку… Нам Имир открыл тайну знаков на вершине горы. Мы вам расскажем.
– Какая уж тайна, – пробормотал Бату. – Грамоте-то мы обучены. Буквы корявые, но прочесть можно.
И начал вслух повторять Веоров рассказ, слово за словом. Братья в изумлении слушали, а Бату и Эйле, похоже, еще больше удивлялись – тому, что читали. Рассказ закончился. В ту ночь больше никто не вымолвил ни слова. Силы их оставили; заснули.
На другой день нашли под горой потайное местечко: маленькое ущелье, закрытое со всех сторон скалами. Энки сказал:
– Скоро ударят настоящие морозы. Дальше до весны идти нельзя, пропадем. Надо строить зимовье.
Нарубили железными мечами веток, прикрыли ущелье, сверху набросали снега. Оставили узкий лаз: самим вползать и дыму выходить. Управились быстро. Энки неподалеку нашел мерзлого мамонтенка. Порубили на куски, притащили к зимовью; теперь можно до весны об охоте не думать.
Потянулись зимние дни. Люди почти не вылезали из норы: сидели у очага, жевали мясо, болтали о том о сем. Один раз пришел упырь, его закидали горящими головнями – больше не совался. Другой раз волки. От тех тоже отбились. А так-то зима проходила спокойно.
Орми и Энки рассказали попутчикам всю свою жизнь; теперь настал их черед. Бату был мужик молчаливый, из него лишнего слова не вытянешь. Пришлось говорить девчонке. Вот что она рассказала.
Глава 3
В КЛЕТКЕ
Эйле не знала, где родилась, и матери своей не помнила. Помнила только каменные стены, железную дверь и окошко под потолком. В окошко был виден кусочек неба. В этом каменном жилье она и росла. Железная дверь один раз в день открывалась, и входила женщина. Звали ее Грага. Эйле ее любила. Грага заменяла ей и мать, и всех людей, и всех живых тварей. Кроме нее, Эйле до минувшего лета никого не видела. Появлялась Грага всегда в серых одеждах, от нее пахло чистотой.
– Есть трава лен, – пояснила Эйле. – Из нее шьют одежду, как из шкур.
И Эйле была так же одета. В доме у нее – а Эйле не знала, что это клетка, и называла ее домом – всегда было тепло, хоть огонь и не горел. Она и не догадывалась, что снаружи бывает мороз. Грага приносила ей пищу, говорила с ней, отвечала на вопросы, но больше сама спрашивала. То камешков разных принесет и спросит у Эйле, какой ей больше нравится, то нарисует углем закорючку и говорит: придумай, что это такое. Девочке это нравилось. У нее самой, пока она была маленькая, вопросов почти не было, все казалось простым. Есть стены, лежанка, окно. Светлеет окно – день, потемнело – ночь. Есть дверь, и есть Грага. Ну, и еще есть она сама. Изредка Эйле видела в окне пролетающих птиц, но не удивлялась. Ведь окно умело делать день, ночь и сумерки, а если иногда в дневном окне мелькнет обрывок ночи, то что ж тут такого. Никакие звуки в клетку не проникали.
Но однажды Эйле ощутила за стенами дома пространство. Огромный, бесконечный простор. Это была не мысль и не догадка: просто внезапно появилось знание. Как будто открылись глаза. Эйле испугалась и поначалу ничего не сказала Граге. Думала, Грага будет смеяться над ней, а она и объяснить толком ничего не сможет. Но через несколько дней Эйле все же решилась заговорить с Грагой.
– Скажи, Грага, – спросила девочка, – куда ты пропадаешь, когда выходишь за дверь? Когда тебя здесь нет, есть ли ты где-то еще или ты каждый раз исчезаешь и снова рождаешься, как день и ночь?
Грага в тот раз промолчала, а на другой день пришла и сказала:
– Я отвечу на твой вчерашний вопрос, Эйле, но сначала объясни, почему он вдруг у тебя появился? Не слышала ли ты каких-нибудь голосов, кроме моего? Или, может быть, ты увидела что-то ночью, во сне?
Эйле попыталась рассказать, как знание пришло к ней неведомо откуда, как внезапно она поняла, что за стенами есть большой мир. Рассказала и про сны. А Эйле много чего повидала во сне, хоть и не могла найти слов, чтобы описать это. Ведь она знала совсем мало слов. Стена, пол, дверь, окно, день, ночь, еда, Грага. А по ночам ей являлись неведомые чудища, ледяные дворцы, люди, звери, города, горы… Эйле считала, что на самом деле ничего этого нет – так, выдумка, пустые мысли. Она была уверена, что Грага ее не поймет. Но она ошиблась.
– Хорошо, – сказала Грага, дослушав. – Теперь я отвечу на твой вопрос. Да, за этими стенами существует мир. В нем всего много: места, воздуха, людей, таких, как ты и я…
– Хочу туда! – закричала Эйле. – Почему ты раньше молчала? Почему я все время здесь, если мир такой большой? Выведи меня за дверь, я хочу его увидеть!
– Подожди. Слушай, Эйле, я желаю тебе только добра. Большой мир есть, но напрасно ты так туда рвешься. Он очень плох. Он несет страдания всем людям. Мы рождаемся лишь затем, чтобы провести в муках долгую, тяжкую жизнь, и только в смерти обретаем покой, превращаясь в ничто. Тебе повезло. Ты ничего не видела и не знаешь, кроме этих стен; они скрывают тебя от злого мира. Твоя жизнь здесь не многим отличается от небытия, поэтому тебе почти незнакомы страдания.
– Как же так? Зачем тогда… Если мир так плох, почему он существует?
– Этого вопроса я не понимаю, девочка.
Грага ушла, а Эйле не знала, что и думать. В ту ночь она впервые услышала голоса. Они налетели со всех сторон, ворвались в мысли и завладели ее разумом. Наверное, уже тогда она стала говорить во сне этими чужими голосами.
Два голоса шли с севера, один – ледяной и жестокий, он говорил неведомые слова. Оттуда же прилетали речи странных, грустных существ. В них не было зла, только тоска и бессилие. Отовсюду летели голоса людей, полные боли, отчаяния и злобы. Эйле ничего не понимала, ей было плохо и страшно. Тогда она впервые узнала, как одинока.
А утром пришла Грага. Она привезла железную машину на колесах. Из машины тянулись железные нити, и у каждой на конце игла. Эйле взглянула на Грагу и не узнала ее: губы сжаты, в лице твердость, глаза безжалостные. Грага велела Эйле не двигаться и стала втыкать в ее тело иголки.
– Что ты со мной делаешь? – плакала Эйле. Ужасное преображение Граги приносило ей еще большую муку, чем боль от иголок.
– Так надо, – сказала Грага. – Терпи. День будешь сидеть с иголками, потом выну.
Эйле сидела с иголками, и слезы текли у нее по щекам, а Грага стояла рядом, не сводя с нее глаз. От боли у Эйле в голове словно что-то проснулось. Ей показалось, что стены стали прозрачными. Она увидела множество комнат. В одной из них – Бату, тоже весь в иголках. В других – разные люди, машины. Все, кроме Бату, как будто смотрели на Эйле сквозь стены. Их взгляд проникал ей прямо в душу… Она поняла: ее мысли и все, что она видит, по иголкам и нитям бежит в машину, а машина потом все расскажет тем людям. От этого стало еще страшнее. И тогда Грага, наверное, чтобы отвлечь ее от боли, стала рассказывать:
– Ты, Эйле, спрашивала, почему существует мир. Этого никому из людей не дано знать. Зато известно другое: то, что он существует, – величайшее несчастье для всех живых существ. В жизни нет ничего, кроме страданий. Но создатель мира, называемый Имиром, кто бы он ни был, всех превзошел коварством и хитростью. Он вселил в каждую тварь желание жить; ослепил их, чтобы они не замечали своих мук.
Так продолжалось долго. Живые твари плодились и постепенно становились все сложнее и разумнее. А ведь разум, не осененный истиной, лишь умножает муки живущего, отдаляя благую смерть. И Имир радовался, глядя на страдания своих безответных рабов.
Но настал наконец день избавления. С небес сошел Улле, спаситель мира. Плоть Улле – слово, глазами его не увидеть. Спаситель проник в мысли людей, чтобы открыть им истину; он и поныне живет в каждом из нас. Истина же такова, Эйле. Все сущее есть зло. Миру надлежит исчезнуть, обратиться в ничто, в пустоту. Тогда всем страданиям и самой жизни, злобной выдумке Имира, придет конец. И сделать это должен человек, потому что он больше всех тварей открыт речам Спасителя. Для того чтобы повернуть время вспять и уничтожить мир, человеку нужно до конца постичь весь замысел Имира. Нужно узнать все про каждую тварь, а их на земле тьма, и каждая оберегает свою жизнь, потому что все они одурманены Имиром. Как их спасти, освободить от мук? Как сделать, чтобы нигде до скончания века не возникла новая жизнь? Для того чтобы открыть все тайны и победить зло, Улле дал людям новый разум и научил нас, как постичь умом все секреты Имира. Этот новый разум называется логикой. Спаситель научил нас счету и числам, потому что без чисел нет истинного знания. Всему сущему Улле дал имена; потому теперь у каждой твари, у каждого свойства и действия есть свое имя. Раньше-то люди знали совсем мало слов и все похожее называли одинаково.
Сейчас каждому человеку с рождения дается новый разум, следующий законам Улле. В середину разума вложена маленькая искорка, называемая душой. Она порождает желания и зовет к действию. Душа – это частица Улле в каждом из нас.
В свершениях Улле на земле главная роль принадлежит человеку. Казалось бы, что нам стоит убить самих себя и сразу освободиться от всех страданий? Но мы так не поступаем. Ведь вместе с нами погибнет и Улле, а жизнь на земле останется. Вот почему мы терпим муки и продолжаем жить. Человек из всех тварей должен последним уйти в пустоту. Сначала нужно спасти остальных.
Сказав все это, Грага вынула из Эйле иголки и ушла, забрав машину. А Эйле с того дня стала сама не своя, день и ночь лежала в полусне, одолеваемая голосами и видениями. Иголками ее мучили постоянно. Но она не винила Грагу, понимая, что та действует не по своей воле. Спустя долгое время рассудок стал возвращаться к Эйле. Как только она снова смогла понимать человеческую речь, Грага принялась учить ее числам и чтению. Наука эта далась Эйле легко, хоть сердце к ней и не лежало. Потом Грага принесла толстые книги, и Эйле стала читать. В них говорилось о Гугане, о победах гуганян в борьбе с жизнью, о новых ядах и бомбах, о разных хитростях, как можно спасать от мук тех, кто особо упорствует в служении Имиру… Читая книги, Эйле постоянно задавалась вопросом: почему же все это кажется ей таким гадким? Почему она не радуется, узнавая о гибели еще одного людоедского племени? Об отравлении болот в Каар-Гуне? Неужели ее так одурманил Имир? Как ни мучилась Эйле, ей не удавалось найти в себе искру Улле. Она не могла поверить, что весь мир – зло и должен быть уничтожен. Эйле понимала: с ней что-то не так, но спросить у Граги боялась. В конце концов она решила оставаться такой, какая есть. Плохо это или хорошо, но ее сердце отказывалось принимать учение Улле. Эйле чувствовала в себе нечто, с чем не совладать никому. Она больше не боялась.
Она часто спрашивала у Граги:
– Почему я живу здесь взаперти? Ведь другие люди могут выходить из своих домов.
Но Грага не отвечала. Вскоре к первой машине с иголками прибавились две другие, и муки Эйле возрастали с каждым днем. Как будто ей пытались доказать, что жизнь – страдание, а смерть – благо. Но как ни старались машины, Эйле оставалась тверда. Однажды, когда она поняла, что у нее больше нет сил терпеть, в ее голове раздался голос. Он был не похож на те голоса, что она слышала раньше. Он был добр и мягок. Голос обращался к ней. Он сказал:
– Слово Имира в твоем сердце поможет тебе вынести все муки. Я жду тебя. Беги из клетки и иди на восток. Я буду указывать тебе путь.
Это и был голос Старика из пещеры; тогда Эйле услышала его в первый раз, а ночью, во сне, она увидела его самого. В тот день Эйле узнала счастье. Никакие жестокие машины отныне не были ей страшны. Она почувствовала: в мире есть что-то, ради чего можно вынести любую муку.
Старик стал ее заветной тайной, она изо всех сил старалась не произносить вслух его речи. Но она не была уверена, что это ей всегда удавалось, и не знала, могут ли машины выпытать знание о Старике из ее мыслей.
Шло время. Тело Эйле пребывало в муках, и жизнь в нем, наверное, уже едва держалась. И вот однажды Эйле почудилось, что Грага смотрит на нее с жалостью. Тогда Эйле сказала:
– Если тебе тяжело делать со мной все, что ты делаешь, я могу тебе помочь. Ведь если я умру, тебе не придется больше меня мучить.
Грага замерла. Эйле никогда не забудет ее взгляда. В ее карих глазах были жалость, отчаяние и испуг.
– Эйле, ты же знаешь, никто не в силах избавить человека от страданий. Но почему ты хочешь сделать это ради меня?
– Ведь я люблю тебя.
Тогда она заплакала. Эйле обняла ее и спросила:
– Скажи, почему все так неправильно? Почему меня держат здесь? Что, я не такая, как все? Мне кажется, будь у меня воля поступать, как я хочу, я смогла бы сделать людей счастливыми, не убивая их… Я смогла бы…
– Послушай! – Грага не дала ей договорить. – Я открою тебе всю правду. Тебя держат здесь, потому что ты выродок. Все, у кого в разуме царствует Улле, имеют на левой руке метку. Вот, смотри. – Она показала ладонь с черной родинкой – У тебя ее нет! Твой разум принадлежит Имиру. Эта камера, машины и я… все для того, чтобы узнать твои мысли, постичь душу детей Имира, их уязвимые места; как они чувствуют, как видят, как думают… Высосав из тебя все, что возможно, они убьют тебя… Это тоже придется делать мне. Я не хочу. Я помогу тебе бежать. Завтра…
Она не договорила, и Эйле так и не узнала замысла Граги. Может, та действительно хотела помочь ей, а может, это был всего лишь мимолетный порыв… Железная дверь распахнулась, и в комнату вбежали люди. Они схватили Грагу.
– Ты за это дорого заплатишь! – рявкнул один из них, – Грязная упырица! Испортила нам выродка и сорвала эксперимент!
А другой человек, низенький и щуплый, пробормотал:
– Мы сами виноваты. Нужно чаще менять этих Граг. Она слишком долго общалась с выродком. В ее мозг проникли элементы чужого мышления.
А потом они стали убивать Грагу на глазах у Эйле. В Гугане убивают не так, как в Мару. Людоедам такое и не снилось. Это продолжалось два дня; ей ни на миг не дали передышки. Об Эйле забыли. Наверное, она могла убежать. Ей было нетрудно выйти за дверь незамеченной. Но что делать дальше? Куда она пойдет, одна в неведомом мире? Эйле и не помышляла о бегстве. Она сидела, словно оцепенев, не в силах вымолвить слова, даже заплакать. Ее мир, ее жизнь – исчезли.
Грага молчала. Но на второй день Эйле услышала ее голос у себя в голове. Грага говорила с ней, не раскрывая рта:
– Эйле, девочка, теперь ты видишь: мир гадок и грязен. Я тебе не врала. И все же я постараюсь спасти тебя… Ты меня слышишь, а больше никто. Тебе дана сила, а ты даже не знаешь о ней… Сделай вот что. Войди в одного из этих людей. Вложи в его разум желание: увести тебя из Уркиса на юг, за Стену, в дикие земли; увести тебя туда и умереть. Вложи это желание в его мозг. Ты должна справиться. Окажешься за Стеной, ступай к своему Старику. Он тебя ждет. Не бойся, о нем никто не знает, кроме меня. У меня хватило ума не говорить им. Прощай. Убей меня, если можешь. Эйле кивнула ей, показав, что услышала. И больше не двигалась. Она не знала, как выполнить просьбу Граги. Время шло, а она все так же неподвижно сидела на своей лежанке. Она уже не смотрела на казнь: ее глаза были открыты, но ничего не видели. Потом случилось невозможное. Эйле вдруг поднялась над полом и увидела внизу свое тело. Вместо боли и страха появились легкость и ощущение свободы. Даже горе как будто притупилось. Мир стал прозрачен. Эйле почувствовала себя всемогущей. Грага больше не будет страдать! Она выбрала одного из убийц – его называли Шуллой. Он был похож на сытого кабана. Не раздумывая, Эйле ринулась вниз, сквозь кожу и череп, в темную глубину. Словами не скажешь, на что это было похоже. Глубокая пещера? Нет, не то. Как описать тяжелый град мыслей, скрежет чисел и слов под давящими сводами слепой и злобной веры? Мертвые, смрадные останки чувств? Огромные зияющие пустоты, в которых все, что там было когда-то, безжалостно выжжено? Далеко, в недоступной бездне, скрывалось нечто ужасное, злое и бесконечно, безумно чуждое всему, что живет; чуждое даже этому сожженному храму, его обиталищу, им же обращенному в пепел. Туда Эйле не посмела даже заглядывать, но в одном из пустынных залов она оставила часть себя, своего желания, своей воли… дворец из песка… Начертала знаки на стенах; они сверкнули, вспыхнули на миг и погасли, вошли в пустоту, растворились и остались в ней. Потом все исчезло… И вот Эйле снова сидит на лежанке, ее тело по-прежнему недвижимо.
Что это было – сон, бред? Эйле не знала.
После случилось вот что. Шулла ошибся, не рассчитал свою силу. Всего одно неверное движение – и Грага умерла.
– Будь прокляты мои руки! – вскричал он. – Улле дал мне слишком много силы и слишком мало ума!
Остальные убийцы смотрели на него с ненавистью. Но никто не посмел ничего сказать, потому что Шулла был старшим над ними. Они ушли и заперли дверь. Эйле осталась одна.
О ней вспомнили через несколько дней. Вместо Граги стал приходить юноша. Эйле не знала его имени. Он приносил пищу и сразу удалялся, ни разу не заговорив с ней. Вскоре этого юношу сменил другой, того – третий. За стенами клетки что-то происходило, что-то быстро менялось. Эйле не знала, что именно, и не хотела знать. Ей было все равно. Она так и не пришла в себя и ни о чем не думала, как будто ее вовсе не было. Однажды ночью в комнату вошел Шулла. Он связал Эйле руки и ноги, заткнул рот и выволок из клетки. Так Эйле попала в большой мир. Когда-то она мечтала об этом, а теперь даже не хотела открывать глаз. Ей было безразлично, что она увидит. Ее волокли по земле, бросали, передавали из рук в руки. Потом поднимали куда-то, она качалась на веревках. Было холодно. Тогда она не знала, что это называется «холодно»: просто какое-то новое ощущение. Наконец ее привязали к чему-то мягкому и живому. Только тогда она открыла глаза. Небо уже посерело, начинался день. Эйле изумилась размерам неба и огромному пространству вокруг. Она увидела стену с квадратной дырочкой наверху… и узнала свое окошко. Ее охватил ужас. Жутко было видеть свой дом, свой мир снаружи. Ей показалось, что она сходит с ума. Она снова зажмурилась. Вдруг то, на чем она лежала, закачалось. Эйле долго боролась со страхом и наконец решилась на мгновение приоткрыть глаза.
Она лежала на спине огромного зверя. Это был мамонт, но тогда она еще не знала, кто это. Ей нравилось лежать на этой необъятной, раскачивающейся мохнатой спине; она чувствовала, что зверь чист, на нем нет метки. Ведь он не человек, и Улле над ним не властен. Мамонт, как и она сама, был в рабстве у злых людей, но только телом, а дух его остался свободен.
Перед ней в удобных креслах ехали двое: Шулла и Офнир, его слуга. Эйле услышала их разговор.
– Скоро я буду править всей этой грязной страной, – сказал Шулла; его голос был надменен и полон презрения. – Я заслужил это, Офнир, мудростью и долготерпением.
– Как же ты достигнешь власти, о господин?
– Это совсем просто. – Шулла захохотал. – Только сначала сделаем вот что. – Он повернулся и ударил Эйле по голове. Наверное, хотел оглушить ее. Однако Эйле по-прежнему все слышала. – Мы долго копались в мозгах у выродков, Офнир. Ты знаешь. Этой девкой занималась Грага пятьдесят шесть. Она кое-чего добилась. И хотела скрыть. Подлая тварь, она думала, что от меня может что-то укрыться. Ха! У меня глаза и уши по всему Уркису! Я знал каждый шаг Граги и каждое ее слово, не говоря уже о показаниях приборов. Оказалось, у выродков есть свойство, неизвестное им самим. От этого свойства один шаг до великого оружия, против которого не устоит никто. Когда я это понял, Грага была устранена. Она свое дело сделала, выкачала из девки почти все, что можно… Остальное за мной. Я убрал всех, кто знал хоть что-то об этой работе. И все равно опасался, что тайна уплывет из моих рук. Тогда я решил действовать наверняка.
– Поистине, нет человека мудрее тебя, о Шулла! – дрожащим голосом пробормотал Офнир.
– Почему ты не спросишь, куда мы едем и куда везем этих выродков, Эйле и Бату? Можешь не спрашивать, я и так скажу. Мы направляемся к Южной стене. В городе Кату меня будут ждать тысяча верных людей и все необходимое для завершения работ. Через десять дней оружие, дающее власть над миром, будет в моих руках. Я смогу вкладывать свои желания в голову каждому. Наши вшивые правители, Сурт и его прихвостни, эти черви с гнилыми мозгами, не успеют опомниться, как станут моими рабами. Самое забавное, Офнир, что они сами решительно ничего не заметят. Будут уверены, что по-прежнему делают что хотят. Тупые скоты! – Шулла вновь захохотал, а потом сказал: – Что-то ты дрожишь, Офнир тринадцать. Уж не захворал ли ты?
– О господин, зачем ты открыл мне тайну великого оружия?
– Ты и без того слишком много знал. – В голосе Шуллы звучала насмешка. – Очень уж ты любопытен.
Тогда Офнир – он сидел впереди – выхватил нож и перерезал себе горло. Шулла одной рукой сбросил труп на землю. Под ногами мамонта захрустели кости.
Они ехали дней пять или шесть. В отряде Шуллы было тридцать воинов. Боевые мамонты в железных налобниках, с бивнями, окованными сталью, бежали вдоль берега великой реки Хейд; бежали по болотам, пустынному криволесью, по голым равнинам, где рос только серый мягкий мох и кое-где торчали одинокие скалы. Людей они не встречали. Эйле знала из разговоров, что отряд сторонится торной дороги из Уркиса в Кату и избегает населенных мест. Все подчинялись Шулле, никто ни о чем не спрашивал. Двигались больше по ночам. Однажды на рассвете на холме на другой стороне Хейда показалась крепость. Отряд миновал мост, ворота распахнулись, и они въехали в город Кату. Там было много домов, одинаковых, серых и низких. Эйле и Бату бросили в темный подвал. Руки и ноги им не развязали. Раз в день им приносили пищу, вынимали кляпы, позволяли подползти к мискам и поесть, потом снова затыкали рты.
Один из стражей оказался разговорчивым. Однажды принес он пленникам корм и сказал:
– Скоро вам конец, смрадные вы выродки. Да и наши дела не лучше. Отыскали нас людишки Сурта. Осаждают город вот уже третий день. А еще говорят, – тут стражник перешел на шепот и вытаращил глаза, как будто хотел их напугать, – едет сюда некто из страны Марбе. Все люди на его пути мрут как мухи. – Стражник злобно ухмыльнулся. – По ваши души едет, не иначе. Ладно, пойду, заболтался. Нынче еще за стену разок выйдем, повыпускаем кишки Суртовым слугам… А завтра видно будет.
Стражник забрал миски и ушел. А вскоре спустился в подвал сам Шулла. В руке он держал факел, глаза беспокойно бегали по углам. Он схватил Эйле и Бату под мышки – руки у него были могучие – и потащил из подвала. На улице ночь. Шулла побежал по узкой мощеной дорожке между домами. У самой городской стены бросил пленников, отворотил тяжелый камень – под ним лаз. Поволок их под землю. Там тьма кромешная. Сначала нора шла вниз, потом стала подниматься. Выбравшись из-под земли, они оказались уже за стеной, в лесу. Там Шуллу ждал человек и стояла пара коней. Пленников привязали поперек седел и поскакали прочь от города. Ехали два дня. Ни Шулла, ни слуга не произносили ни слова. Наконец прибыли к Великой стене, что отделяет Гуган от Диких земель на юге. Стража открыла Шулле ворота, и они поскакали дальше страной людоедов. Вокруг все те же елки, болота и камни. Ночью остановились на привал. Слуга зажег костер. Шулла подошел к пленникам, и Эйле заметила в его глазах страх. Он освободил ее от пут и вынул изо рта кляп. Потом развязал и Бату. Сел напротив них и молчит. Эйле вгляделась в его лицо и поняла: Шулла в растерянности, не знает, что ему делать. Наконец он заговорил:
– Где погоня? Отвечайте.
Выродки молчали. Эйле пыталась заглянуть Шулле в мысли, чтобы найти путь к спасению, но ничего не выходило. Тогда Шулла сверкнул глазами и проревел:
– Слушайте, вы! У вас вся надежда только на меня! Больше вы никому живыми не нужны! Да и не отдам я вас живыми. Вам же лучше будет, если мне поможете. Я знаю, вы даже сквозь стены умеете смотреть. Говорите, гонится за нами кто-нибудь или нет? А будете молчать, уж я найду на вас управу. Вон как пламя в костре скачет.
Шулла пнул ногой костер, взметнулись искры. Эйле ничего не знала о погоне, но понимала, что молчать нельзя: убьет. Тогда она набралась храбрости и сказала:
– Чую, едет с севера страшилище невиданное… люди все, его завидев, падают замертво, с берез осыпаются листья, у елок хвоя желтеет…
Эйле бормотала скороговоркой, дергалась, закатывала глаза, чтобы было похоже на припадок. Шулла весь посерел, обмяк, приоткрыл рот.
– Где? Где он? Близко?
– Куда уж ближе!
Тут как раз неподалеку затрещали ветки, и земля вздрогнула под ногами мамонта.
– Вот он!
– Ах ты… Улле ему в пасть! – Шулла вскочил, бросился к слуге и взмахнул мечом. У слуги голова отлетела на десять шагов. Потом подскочил к пленникам, опять замахнулся… и замер, не смог опустить меч. Лицо его налилось кровью. Наконец он вымолвил: – Нет! Будь я проклят! Я с ними еще потягаюсь!
Шулла отшвырнул меч, схватил Эйле и Бату в охапку и запихнул под густую ель. Подкатил огромный камень, чтобы спрятать их от вражеских глаз. Потом подобрал меч и шагнул к костру. Огляделся. За деревьями было темно, и едва ли он мог там что-то увидеть. Вдруг из темноты раздался голос:
– Эй, Шулла! Где твои выродки? – Голос был человеческий.
Шулла захохотал:
– Гниют в земле! Вам и костей не достанется! В тот же миг из-за деревьев полетели стрелы. В Шуллу их вонзилось не меньше десятка, а он все не падал. Наконец рухнул навзничь, и голова его оказалась недалеко от елки, где прятались выродки. Эйле сказала:
– Ну, что, Шулла, не успел ты вытянуть из нас тайну всевластья? Зато хоть убедился, что наше оружие и впрямь могучее. Ведь ты его испытал на себе. И чего тебе в Уркисе не сиделось? И сейчас зачем-то вышел к костру, где в тебя целиться легче. Ведь ты не боя искал, а смерти. Это тебе за Грагу.
Только Шулла, похоже, не слышал ее, умер. Эйле и Бату не стали мешкать и потихоньку, ползком двинулись прочь от этого места. Их не искали, видно, поверили Шулле. Они отошли подальше, переночевали. А утром Эйле снова услышала зов Старика. С тех пор он указывал им путь. Так они и шли, пока не повстречали братьев.
