Александр Марков
Отражение Улле
Глава 2
ИМИР НАД НЕБОМ
Три дня поднимались на кряж. Холодно там было, даром что лето. Но и небо вроде ближе стало. На четвертый день увидели снежные горы. Вершины упирались в небо. Отсюда было видно всю страну Мару: голые скалы, глубокие ущелья, а позади, внизу, широкой полосой у подножия гор протянулся лес, земля людоедов. С юга подступали к лесу Мертвые земли.
– До неба путь неблизкий, – сказал Энки. – Там, наверху, добычи не будет. Надо едой запастись.
Ядозуб без оружия шагу не ступит; были у братьев с собой и луки, и ножи, и копья. Много дней они лазали по ущельям, сидели в засадах – все не было крупной добычи. Пришлось спуститься обратно к болоту. Однажды остановились на ночлег в зарослях вереска. Земля там в одном месте была вскопана, кругом валялись камни и выдернутый багульник.
– Странное дело, – сказал Энки. – Кто здесь копал? Багульник пахучий, будь он неладен, все запахи отбил, ничего не разберешь.
– Может, медведь искал съедобные корешки?
Развели огонь, испекли щуку, что Энки днем поймал в озерке. Стемнело. Костер освещал ближние деревья и подножие скалы. Вдруг земля, где вскопано было, зашевелилась, поднялась бугром, и между комьев что-то забелело. А потом из-под земли вылезла голова. На голом черепе – лохмотья бурой, сухой кожи. Зубы мелкие, острые, торчат вперед. Хуже всего – глаза. Мутные, студенистые. Полужидкая гниль. Казалось, вот-вот выльются из глазниц. Энки вскочил.
– Ну, брат, теперь я свое обещание выполню, – и с копьем бросился на упыря. Было до него всего шагов двадцать, а не успел добежать. Упырь выпростал из-под земли обе руки, уперся и выполз весь, как червь из норы – скользкий, жирный. Увернулся от копья и хвать зубами за древко – только щепки полетели. В руках у Энки осталась одна короткая палка. Упырь прыгнул, повалил Энки и впился в горло.
Орми тоже не зевал. Выхватил из костра головню и ткнул со всей силы упырю в бок. Зашипело, завоняло, повалил едкий дым. Упырь выпустил добычу, пискляво взвыл и кинулся наутек. Из прожженного бока вывалилась какая-то дрянь, зацепилась за кусты. Орми догнал его, замахнулся головней – тут упырь нагнулся и стал землю рыть. Мох, корни и песок с камнями полетели Орми в лицо. Он замешкался на миг, а когда протер глаза, упыря уже и след простыл. Только рыхлая земля еще чуть вздрагивала.
– Быстро, гад, закапывается!
Орми повернулся к брату. Тот сидел на камне, держась за горло, а из-под пальцев сочилась кровь.
– Гляди-ка, отбились от упыря. Теперь будем знать, чего они боятся. Огнем их жечь надо, тварей смрадных!
Энки поднял глаза и сказал хрипло:
– Ты, брат, ничего странного не заметил?
– Нет, а что?
– А то, что у него на шее было ожерелье из гадючьих зубов. Слепой ты, дурень. Он же из наших – ядозуб. Значит, верно говорят, что людоеды после смерти в упырей превращаются. Может, и мы скоро такими станем.
Рана у Энки зажила быстро. На другой день братья свалили лося. Сплели короба, набили мясом, повесили на спины и полезли снова в горы. Лосиную шкуру тоже прихватили – спать на снегу. День идут, другой, третий. Карабкаются на скалы, перелезают трещины, обходят пропасти. А небо все ближе. На шестой день в расщелинах стал попадаться снег. Тогда братья вместо мяса, что съели, положили в короба сухих сучьев. Выше дров не найдешь.
На девятый день помутнел взгляд у Энки.
– Орми, слышь… Неладно со мной. Я башку почесал – горсть волос осталась в руке, а на черепе плешь. Во рту ломит, словно все зубы хотят из челюстей вырваться.
Орми посмотрел на брата – видит, и впрямь дело плохо. Лицо бледное, глаза из серых стали бурыми, смотрят безумно.
– Держись, Энки. Это, наверное, упыриный яд попал тебе в рану. До неба уже близко, увидим Имира – он нас спасет, научит, что делать.
На двенадцатый день добрались наконец до неба. Братьев окутал серый туман. На пять шагов ничего не видать. Шли теперь совсем медленно. Вечером, как Энки заснул, Орми пригляделся к брату и увидел: на правой руке у Энки выросли белые когти. Изо рта высунулись острые зубы. И смрад от него – не сильно пока, но заметно. Орми все понял. Взял нож, нарезал ремней из лосиной шкуры и быстро связал брату руки и ноги, тот и опомниться не успел.
– Ты что, тварь, делаешь? – Энки говорил теперь с присвистом, голоса не узнать.
– Слушай меня, Энки. Я тебе зла не хочу. Ты от упыриного укуса сам начал превращаться в упыря. Пощупай зубы языком, если не веришь. Я тебя потащу на спине. А ты, пока я буду тебя нести, врагу не сдавайся. Призывай Имира, гони Улле из мыслей.
Поволок Орми брата на спине. Мясо почти все пришлось бросить, а дрова и подавно. Энки теперь мяса есть не мог. Шипел, плевался, просил крови.
Под ногами был только снег – скользкий, плотный. Ветер дул день и ночь. А мгла над головой и вокруг с каждым днем становилась светлее.
Энки, лежа на спине у брата, стал щелкать зубами, вертеть головой, тянуться к шее. Пришлось заткнуть ему рот обрывком шкуры и завязать ремнем. А смердело уже вовсю. У Орми от вони голова шла кругом, спотыкался на каждом шагу.
И вдруг – вершина. Голый камень торчит из снега. И куда ни пойти – везде путь только вниз. А туман, хоть и стал совсем прозрачным и видно в нем далеко, так и не кончился. Орми опустил брата на камень, сам без сил упал рядом.
– Где же ты, Имир? Не добраться до тебя! Нет пути на ту сторону неба! Отзовись! Не дай детям своим погибнуть!
Но Имир молчал. Улле зато отозвался. Снова у Орми в голове зазвучал холодный голос:
– Бхратарлык, грагугун.
Орми вскочил, взмахнул ножом и заорал во всю глотку:
– Выходи, червь трусливый! Где ты? Сразись со мной, падаль! Кишки тебе выпущу, гу оторву!
Голос смолк. Стих и ветер. И вокруг все посветлело. Орми посмотрел вверх и увидел в белесой мгле над головой светлый, огненный круг.
– Имир! Разгони тучу, дай увидеть твое лицо! – сказал и сразу понял: не разгонит Имир тучу, не он на земле хозяин. Орми бросился к брату, повернул его лицом к светлому кругу. – Смотри, Энки! Смотри, упырь проклятый! Имир над небом! Услышал нас, пришел! Да смотри же!
Энки открыл глаза, посмотрел на сияние. И тут же его облик стал преображаться. Зубы втянулись на место, на щеках появился слабый румянец, глаза посветлели. Орми развязал ему рот. А у Энки на глазах слезы.
– Как же ты, братец… Меня, поганого упыря, волок на спине, не убил, не бросил…
Орми разрезал ремни на ногах и руках. Энки тряхнул правой рукой – и когти с нее осыпались. На левой-то руке у него кисти не было.
Стоят братья рядом на вершине, смотрят на огненный круг. Энки спохватился первым:
– Шкура! Шкуру снимай! Сейчас знаки прочтем, пока сияние не погасло!
Орми сбросил с плеч шкуру, расстелил на камне. Оба уткнулись в нее носами. Свет от огненного круга упал на знаки. И они ожили! Запели все разом, зазвенели на двадцать пять голосов. Чудо длилось всего один миг, но голоса всех знаков навек остались в памяти братьев. И тут же снова подул холодный ветер, мгла сгустилась, сияние исчезло.
– Орми! Ты слышал, как знаки заговорили?
– Слышал! Запомнил! Теперь все смогу прочесть!
– И я смогу!
– Ты, брат, погоди. Спешить больше некуда. Отдохнем немного, поедим. Ты ж дней пять или шесть не ел.
Спустились до первого ущелья. А спускаться со снежной горы – не вверх карабкаться, сел и катись. Спрятались от ветра, съели остатки мяса, отдышались. Потом расстелили шкуру и стали читать. Были на шкуре такие слова:
«Имя мое Веор. Смерть близка, и некому мне передать знание дедов. Потому я пишу все, что узнал от отца, на этой волчьей шкуре соком ягоды нэр. Спрячу ее здесь, в пещере, в последнем моем пристанище. Долго скрывалась наша семья – последняя семья детей Имира, ныне называемых выродками, – в болотах и ущельях страны Мару, в Окраинных землях. Нас выследили лютые гуганяне, губители жизни из-за Стены, проклятое воинство Улле. Теперь все мертвы; я один укрылся в этой пещере, и убийцы идут по следу.
Друг, нашедший шкуру! Сохрани ее и передай другому сыну Имира, если сможешь! От людоедов, гуганян, менхуров – береги. А пуще всего – от тех, кто обитает в стране Марбе, на краю Предельных гор и Ледяной пустыни.
В давние дни миром правил Имир. Он был миром, и мир был им. Плоть Имира – слово. По слову Имира был создан человек, чтобы слушать его, искать его, по крупицам собирать его на земле. Люди тогда рождались дважды. Первый раз – веселиться и петь в долинах, полных цветов; поумнев, рождались снова – слушать звезды, постигать тайну Имира. Рожденные дважды назывались Светлыми, ибо были светлы духом и в свете черпали силу. Их взор проникал повсюду, даже время не было для них преградой. Видели они и грядущее, ибо были детьми этого мира, плоть от плоти его; ради них он был создан и в них воплотился; и они внимали Слову, льющемуся с небес. Только зла не могли они увидеть, потому что зло – нездешняя сила. Исстари не было в мире зла, оно явилось снаружи.
В день, когда Улле пришел на землю, задрожали горы и грядущее рассыпалось в прах. Отныне Светлые не видели ничего. Улле спустился с неба в долину Иггир, что в самом сердце Предельных гор. Теперь те места называют Темной землей. Туда нет хода никому из живущих.
Три страшных дня и три роковые ночи Улле сражался с Имиром на земле – и одержал победу.
В первый день почернели ладони у всех людей на два дня пути от Предельных гор. В их разум вселился Улле, и они больше не были теми, за кого принимали их старики. Их мысли стали невидимы для Светлых, доселе видевших и знавших все сущее в мире. Поистине, сам Имир не знал своего врага!
Эти оборотни, слуги Улле в обличье людей, собрались в горах к западу от долины Иггир во второй день войны. Говорят, будто зло, вошедшее в них, с такой яростью рвалось наружу, что прекрасные тела людей искажались и плавились, как воск. Кто-то покрылся жесткой щетиной или костяной чешуей, у кого-то выросли бивни, как у мамонтов, другие пошли пятнами, черными, зелеными и белыми, а были и такие чудища, что и рассказать нельзя, и подумать, оставшись собой, не распахнув двери своего разума для Врага.
На третий день несметное воинство чудищ ворвалось в заповедную долину Эар, обитель Светлых. В исчадиях Улле совсем не осталось плоти и духа Имира, и Светлые увидели лишь мелькание зыбких, призрачных теней. Тени несли с собой смерть. Ножи и копья окрасились кровью Светлых. Но самым страшным оружием Врага было некое Слово. Улле взревел тысячами глоток своих рабов; тысячи голосов прокричали Слово, несущее смерть. И Светлых не стало.
Серая мгла поднялась над горами и растеклась по небу. С тех пор мы не видим ни звезд, ни солнца, и голос Имира стал неслышен. Холодные ветры подули с севера, и следом за ними пришли льды. Они покрыли благоуханную страну Эмайн, сковали горы холодным сном и остановились лишь у южных окраин Марбе.
Все это мне поведал отец, а он узнал от своего отца, тот – от своего; мы старались сохранить рассказ таким, каким он прозвучал в первый раз, но смысл его для нас во многом темен.
Убийцы близко, я тороплюсь. Вот что мы узнали – самое важное.
То, что называется теперь небом, – не небо. Это гибельная туча, смертная мгла Улле. Небо голубое или черное, в нем движутся светила и звучат речи Имира. Солнце желтое, жаркое и светлое. Звезды далеки, их голос звонок.
Это наша земля, какой ее могла бы увидеть птица сквозь тучу, взлетев на тысячу миль. На юг и на север от гор Мару – леса, где живут людоеды. Этот край из всех – самый светлый, повсюду вокруг еще хуже. На юге до самого конца лежат Мертвые земли. Когда-то мы верили, что где-то там, в пустыне, есть Город Птиц. Нам никогда не узнать правды, но все же каждый год весной из-за Мертвых земель прилетают живые птицы.
На востоке страна Каар-Гун – бескрайняя топь, где у людей меняются лица и души, страна Клыкачей, где сгнившее время тяжелыми пузырями поднимается со дна трясины. Дальше к востоку и северу все залито соленой водой; старики называют этот край морем.
За Великой Стеной на севере – страна Гуган. Люди там не едят друг друга, потому что это для них слишком просто. В черном граде Уркисе они предаются радостям более тонким; Улле не спешит пожрать сам себя; он погибнет лишь вместе с миром, а гибель мира начинается в Гугане. Гуганяне во власти своих мертвецов. Ни жить, ни умереть они не могут по своей воле. Смерть для них – работа. Потом они становятся марбианами или менхурами. У менхуров могучий разум, но в их телах нет духа, они не ощущают себя и не знают, что существуют. Марбиане всевластны, бесплотны и непостижимы, они скитаются по телам и оживают где хотят. Марбиане – вершина творения Улле, в них его черный дух и черная воля. Их царство в стране Марбе, их тайная сила в ледяном граде Дуль-Куге, к северу от Гугана, у подножий Предельных гор. На этом месте в давние дни цвела благоуханная долина Эар; теперь она подо льдом и мертва навеки.
В самом сердце Предельных гор есть глубокое ущелье, подобное воронке с гладкими склонами и озером на дне; это место когда-то звалось долиной Иггир, теперь его зовут Темной землей. Посреди озера – остров, называемый Кумме. Там сердце Улле, туда он низвергся, подобный лучу мрака, из неведомой бездны; с тех пор минуло триста зим. Из тех, кто ходил в Темную землю, никто не вернулся. И все же для того, кто осмелился бросить вызов Губителю, нет иного пути, нет иной цели; куда бы ни шел он, судьба приведет его в долину Иггир. Мрак, покрывающий землю, исходит оттуда.
Старики говорили, что в горах вокруг долины когда-то встречались дварги, странные существа, полулюди-полукамни. Их родина в Темной земле; у них мутный взор и пустота в сердце; они живы только силой Губителя, выползая из долины, они быстро мертвеют. И все же в их душах нет зла – они могут помочь.
По ту сторону Предельных гор в Ледяной пустыне живут снежные великаны, помнящие Имира. Они спускались в Темную землю; они поставили в круг большие камни на острове Кумме. В этих камнях есть некая сила. Камни могут помочь.
О дети Имира! В этом мире для нас нет места, поэтому нам суждено или исчезнуть, или разрушить мир, сделав его снова таким, как прежде. Имир жив; пусть же надежда не умрет прежде нас.
Мой отец перед смертью сказал: я знаю, сын мой, власть тьмы не будет длиться вечно. Настанет день, и родятся люди, которые сделают то, что не сделали мы. Их будет мало, этих людей, и они будут долго блуждать во мраке, пока судьба не сведет их вместе. Поверь мне, я вижу их лица. Собравшись, они пойдут на север двумя путями и если не ошибутся ни разу, то обретут силу. Эта сила будет столь велика, что даже демоны из Марбе не смогут совладать с ними.
– Что же это за сила? – спросил я, но ответ отца был темен, как та тень, что уже склонилась над ним:
– Это сила гибнущей Земли, сын мой, и сила сокрытого от нас неба; смертоносное детище мертвых песков юга и звезда Имира в мозгу чудовища.
Конечно, то был лишь бред умирающего; все же я записал его слово в слово: как знать, не открылось ли и вправду отцу нечто важное на краю миров? О звезде Имира я слышал не раз: это было величайшее сокровище Светлых; но никто не знает, что сталось с ним после прихода Улле.
Я записал все, что знал. Да не встречу я Улле по ту сторону жизни! Впереди – пустота».
Рассказ оборвался. Энки и Орми долго молчали. Наконец Энки сказал:
– Узнали мы много, а еще больше появилось новых тайн. Все разгадать – жизни не хватит.
– Сияние, что мы видели на горе, – сказал Орми. – Что это было? Звезда, светило или солнце? Или все же сам Имир явил нам свой лик?
– Больше всего похоже на солнце. Желтое, жаркое и светлое, так ведь? Да нам-то все равно, каким словом невиданные чудеса называть. Эти слова для нас ничего не значат, а чудес по ту сторону неба много.
– Не неба – гибельной тучи.
– Тучи. Давай вот что решим, Орми. У нас теперь есть два пути. Найти безлюдное место, где много добычи, и жить спокойно, дожидаясь благой смерти. Или идти с Улле сражаться.
Орми усмехнулся.
– А то мы с ним не воюем. В первом бою с нами была удача; глядишь, и впредь так будет. Чего бояться? Кроме жизни несчастной, терять нам нечего. Сразимся, пожалуй, с Улле. Имир нам поможет. Вот только знать бы, как взяться за дело.
– А об этом шкура сказала. Пойдем на север, будем пробираться в долину Иггир, к сердцу Хозяина. Если Веор не врет, другого пути для нас нет. Может, по дороге мы встретим еще таких же, как мы, выродков, и оружие это найдем – чудо-звезду и какую-то дрянь из Мертвых земель. Только надо ни разу не ошибиться.
– Ты веришь во все это?
– Что болтать попусту: веришь – не веришь. Мы ведь ничего не знаем, кроме того, что сказала шкура, да и из этих слов половину не поняли. Так что выбора нет.
– Ладно, пойдем спустимся с гор, там посмотрим. Может, нас и впрямь судьба сама приведет куда надо. Только вот как ни разу не ошибиться?
– Не знаю, – сказал Энки, помолчав. – Но мы уж постараемся. Значит, на север?
– Ну да. Где мы сейчас?
– Здесь, – Энки ткнул пальцем в рисунок – горы Мару. А вот долина Иггир. Пойдем не спеша, торопиться некуда. Слушать будем, смотреть, нюхать. Как на охоте – сам знаешь, пока не найдешь верный след, как ни бегай, зверя не добудешь.
Пошли они вниз, перевалив через горы. По другую сторону хребта путь оказался тяжелей. Отвесные утесы, трещины, пропасти. На второй день туча поднялась, и братья вышли из тумана. На четвертый день подстрелили козла.
Впереди ничего, кроме новых пиков и ущелий, долго не было видно. Встречный северный ветер крепчал и становился все холоднее. Короткое лето кончилось, небесная мгла сгустилась. По ночам уже трещали морозы. Благо дров теперь было в достатке, вечные снега остались позади.
Наконец братья поднялись на последний кряж и увидели северную страну. Вдоль подножия Мару тянулась полоса леса – низкие чахлые елки, светлые пятна болот. За лесом поднималась каменная стена – черная, неприступная, с высокими башнями. Ни на востоке, ни на западе не было ей конца. За стеной до горизонта простиралась равнина, чернела лента большой реки.
– За этой стеной, должно быть, Гуган, – сказал Энки. – Там гуганяне живут, те, что за Веором гнались, – губители жизни из-за стены. Знать бы, что за твари.
– Где же Предельные горы?
– Там, за горизонтом – больше им быть негде. Да ты не печалься, дойдем потихоньку.
Спустились в лес. Тут и снег пошел. Враз все посерело, ели опустили отяжелевшие ветки. Братья шли по лесу до самой ночи. Не встретили ни людей, ни других двуногих тварей. Только раз или два видели упыриный след да взрытую землю.
На другой день нашли в ельнике странные, невиданные следы. Размером и очертаниями они походили на человечьи, но без пальцев, и пятка от ступни отделялась резким, крутым изломом. Две твари здесь прошли, одна побольше, другая – вроде подросток. Двуногие.
– Что еще за нечисть тут бродит? – пробормотал Энки. Орми присел, понюхал след.
– Похоже на кабана, но и человеком пахнет. Запах совсем не страшный.
Шли еще два дня. Видели следы мамонта, волка, болотной кынды. Однажды услыхали впереди шум – голоса людей, топот. Потом разглядели за деревьями большую толпу – человек сто, не меньше, и шагали они на восток, братьям наперерез. Орми и Энки подкрались поближе, притаились в кустах, навострили уши.
Хриплый голос выкрикивал команды:
– Не отставать! Шире шаг! Кто отстанет – кишки выпущу!
Кто-то вполголоса спрашивал:
– Далеко еще?
И ему отвечали, тоже вполголоса:
– Миль пятнадцать-двадцать до ворот. Вечером будем в Гугане.
– Молчать! – орал хриплый. – Всех без жратвы оставлю!
Отряд приблизился – Орми и Энки от удивления разинули рты. Таких людей им встречать не доводилось. Одеты они были, как водится, в шкуры, но в какие шкуры! Не обмотанные кое-как вокруг тела и схваченные ремнями, а ладно пригнанные – как будто сами люди обросли густым мехом. Ни руки голые не торчали, ни ноги. И на головах было что-то такое меховое, с завязками, на ногах – вообще невесть что, вроде кабаньей кожи. Чужеземцы несли луки, колчаны и огромные ножи из неведомого серого камня – длинные, прямые и гладкие, без единой зазубрины.
– Вот они какие, гуганяне, – прошептал Орми. – Эх, нам бы такие шкуры!
За гуганянами брели людоеды – два или три десятка. Они тащили по снегу на длинных ремнях огромный, невиданный предмет. Внизу у него что-то крутилось и мелькало, сверху возвышалась серая нелепая громада.
– Тяжеленная штука, – сказал с удивлением Орми. – А как легко ее тащат!
– Я понял! Видишь, эти круглые… что крутятся. Они-то все и везут. Ловко придумано!
Следом за людоедами и чудесным предметом опять шагали вооруженные гуганяне. Замыкал шествие мамонт. На спине у него качалось что-то вроде домика, и оттуда выглядывали головы воинов и торчали копья.
Отряд давно уже прошел мимо, а Орми и Энки все лежали в снегу и от изумления не могли ни шевельнуться, ни слова сказать.
– Велик мир, – вымолвил наконец Энки. – И ничего-то мы о нем не знаем. Пойдем, однако, дальше. Чего в снегу валяться?
Братья поднялись и вышли на тропу, протоптанную отрядом.
– По тропе легко шагать, – сказал Орми. – Не пойти ли нам по ней на запад? Прямо пойдем – в стену упремся, на восток – попадем к воротам и в Гуган, а туда нам соваться не след. За своих не примут.
– И то верно. Пойдем на запад, заодно узнаем, что гуганяне делали в лесу.
Пошли на запад. Полдня идут – лес на глазах меняется. Деревья все мертвые, голые. Свежий снег усыпан хвоей. Кругом лежат дохлые белки. В воздухе – ядовитый смрад.
– Злые места, – говорит Орми. – Не вернуться ли нам?
– Гуганяне-то прошли здесь и не померли.
– Темнеет уже. Вернемся, где лес живой, переночуем. Завтра виднее будет.
Наутро опять вошли в мертвый лес. Скоро тропа привела их к селению. Костяные дома, крытые шкурами, и землянки – обычное людоедское жилье. Братья подошли ближе. Вдруг видят – мертвец на тропе. Синее лицо, вспухшие жилы. За ним – еще один такой же, а дальше, вокруг домов, – сплошь трупы на снегу.
– Не трогай ничего, Орми. Эти люди погибли от яда. Наверное, снег отравленный выпал.
Снег и вправду был нехороший, желтоватый. Братья медленно брели между мертвецами. Вдруг один пошевелился.
– Смотри, Орми. Вон людоед еще живой.
Подошли. Человек открыл глаза, увидел их, оскалился:
– Явились… Гниль! Ухоеды вшивые. Повезло вам. Жрите нас теперь, ублюдки.
Орми нагнулся было к незнакомцу, но Энки его остановил:
– Не трогай! Отрава кругом.
– Чего испугались? Какая отрава? Жри, не бойся.
– Если не отрава, отчего вы все перемерли?
– Так… Улле пришел. Всех костогрызов к себе забрал. Не трусь, ухоед. Сожри хоть меня одного, пока во мне кровь не застыла.
– Мы не ухоеды, – сказал Энки. – Мы пришли из-за гор. И человечину не жрем.
– Жаль… А я-то думал, сейчас ухоедов гуганским ядом попотчую.
– Тебе помирать скоро, – сказал Орми. – А ты все о злодействах печешься.
Костогрыз скривил рожу, удивленно поднял брови.
– Кто ж вы такие?
– Мы дети Имира, ведем с Улле войну.
– Ух! – Людоед попытался привстать, да не смог. – Выродки?
– Выродки. Расскажи, что у вас случилось.
– Из-за вас все… Твари зловонные! Ненавижу! – Глаза костогрыза пылали огнем, лицо перекосилось от злобы.
– Брось. Мы только что с гор спустились и невиновны в вашей гибели. Расскажи, как было дело. Может, мы тогда и отомстим за тебя гуганянам.
Костогрыз перевел дух, полежал немного неподвижно, потом собрался с силами и сказал:
– Третьего дня пришли гуганяне. Окружили нас. Да мы и не рыпались. Куда… против железа и пушек.
– Железо? Пушки? Что за слова такие? – встрял было Орми, но Энки на него цыкнул:
– Погоди ты! Он, того гляди, помрет, не успеет рассказать.
Людоед ухмыльнулся.
– Не слыхали о пушках за горами? Ничего, узнаете…
– Ты продолжай.
– Похватали нас и давай пытать: не видали ли мы двух выродков. Они у гуганян в клетке жили, сбежали, перебрались через стену в лес. Пытали нас, пытали, ничего не добились. Уж мы бы сказали! Да что тут скажешь, если мы их не видели! Тогда они взяли самых здоровых мужиков – пушку тащить, самим-то неохота. Знамо дело, до дома доберутся, тут же всех и прикончат. А нас отпустили, только наказали: до утра из селения ни на шаг. Ушли. Мы сидим, не верим, что живы. Тут они и шарахнули по нам из леса. Снаряд был с ядовитым дымом. Это, слышь, новое оружие. Раньше такого не было. Раньше-то, бывало, придут гуганяне лес от людоедов чистить, начнут палить из пушек. А снаряды были с огнем и железом. Ну, на землю ляжешь, голову прикроешь – можно выжить. А от дыма не спасешься. Только я вот что-то никак не помру. Когда дым повалил, я упал и носом в какую-то шкуру уткнулся. Стал дышать через мех, казалось, так легче. Может, поэтому. Дурак! Надо было полную грудь набрать… Давно бы в пустоту ушел…
– Прикончить тебя?
Лицо у костогрыза уже посинело, из горла доносился один хрип.
– Вы… выродки… не хотите смотреть… как враг подыхает…
– Ты нам не враг, в пустоту уходи! – Энки проткнул костогрыза копьем и, повернувшись к Орми, сказал: – Пойдем, брат. Надо найти тех беглых выродков. Они ведь, наверное, неспроста убежали как раз сейчас и прямо нам навстречу. Может, это нам знак от Имира. Может, мы вместе должны идти на север.
– Похоже, что так, – сказал Орми. – Только где ж их искать?
– Помнишь следы у подножия гор?
– Точно! Ведь то были люди в гуганских обмотках… А выродки бежали из Гугана.
Двинулись обратно к горам. Свернули с гуганской тропы, отыскали свои следы. По ним и пошли. Мороз стоял лютый, то и дело приходилось жечь костры, а холод все равно пробирал до печенок. Наконец добрались до тех следов. Только к ним теперь добавились еще три следа – поверх.
– Плохо дело, – сказал Энки. – Гуганяне идут за ними по пятам. Может, еще успеем на подмогу.
Побежали. Тропинка изрядно петляла и вела куда-то на восток, вдоль гор. Бежали до вечера. Вдруг увидели: впереди, между елей, мерцает костер. Подкрались неслышно. У костра сидели три воина. Угрюмые, бородатые мужики. Морды широкие, глаза как щели. Кутаются в свои чудные одежды, теснятся к огню и дрожат. Видно, не стойки к морозу. Рядом, у осины, лежали какие-то длинные ножи, луки и какая-то кривая, блестящая палка. Энки и Орми сняли с плеч луки, приладили стрелы, а сами прислушиваются к разговору.
– Домой бы сейчас, – вздохнул первый мужик. – Да на печь.
– Не скули, – отозвался второй. – Выродков поймаем – в золоте будем купаться.
– Поймаешь их!
– След совсем свежий. Завтра догоним.
Две стрелы пропели в воздухе, и два воина молча рухнули головами в огонь. Третий вскочил, схватил какой-то круглый плоский камень, закрылся им и шасть к дереву, где оружие. Орми выстрелил еще раз – стрела отскочила от камня.
– Я пойду на него, а ты заходи сзади, – шепнул Энки. И тут же прыгнул из кустов к костру с копьем в руке. Орми, не мешкая, стал пробираться через заросли кругом полянки. Гуганянин увидел Энки, схватил блестящую палку, поднял ее и направил тому прямо в грудь. А плоский камень бросил. Орми пустил стрелу и пронзил мужика насквозь. Тот покачнулся… и вдруг грянул гром. Из блестящей палки вырвалось пламя, в воздухе что-то свистнуло, и эхо трижды пророкотало в горах. Братьев охватил ужас, они упали в снег и замерли. Лежали долго. Наконец Энки подал голос:
– Ты живой?
– Живой.
Встали, огляделись. Три гуганянина лежали мертвые, а двое из них уже и зажариться успели. Братья сразу бросились к гуганскому оружию. Долго его рассматривали, нюхали, ощупывали.
– А ведь это не камень, – сказал Орми. – Должно быть, то самое железо, о котором костогрыз толковал.
– Добрые ножи. И луки получше наших. Да и стрелы.
– Узнать бы, как действует громовая палка.
– Брось ты ее… Это орудие Улле. Смердит оно страшно. А ножи возьмем.
– Давай и шкуры возьмем. В таких шкурах без огня можно зимовать!
И точно, одежда гуганян оказалась на диво теплой. Орми хотел было и обмотки навертеть, но передумал. Ноги только ломать. У гуганян в заплечных мешках нашлось и мясо. Братья долго принюхивались – не человечина ли? Пахло вроде не человеком – каким-то незнакомым зверем. Поели и двинулись дальше. След теперь снова был двойной: мужика и подростка.
На другой день к вечеру догнали беглецов на опушке у края болота. Мужик неподвижно лежал на снегу, а вокруг него хлопотала девчонка. Пыталась сложить костер. Завидев братьев, она вскочила, посмотрела на них необычным взглядом – долгим и спокойным. И улыбнулась. Глаза у нее были темные, большущие, волосы чернее ночи, а кожа совсем белая. Странная девчонка.
Братья подошли к ним, и Орми сказал:
– Ты что, не боишься нас?
– А разве надо бояться?
– Обличье у нас людоедское.
– Правда? Никогда не видела людоедов. А как вас зовут?
Братья назвались.
– А меня Эйле. – Девчонка опять было улыбнулась, но тут же, о чем-то вспомнив, нахмурилась. – Бату совсем обессилел. Его надо отогреть и накормить. А я никак с костром не справлюсь. Поможете?
– Что за дохляк мужик, – фыркнул Орми. – В таких-то одеждах замерзнуть. Покажи руку.
Эйле взглянула на него удивленно, протянула розовую ладошку. Метки не было. Энки высек огонь, костер запылал. Мужик пошевелился.
– Бесполезно… Дальше не пойду… Все равно погибнем.
Бату повернул голову и только теперь заметил братьев.
– Кто это, Эйле? Дикари?
– Друзья, – сказала Эйле.
Энки подтащил мужика поближе к огню. Тот застонал.
– Ты, дядька, не скули, – сказал Энки. – С нами не пропадешь. Жратва есть. От людей отойдем, зимовье построим. Лося убьем на мясо…
Девчонка у костра пригрелась, порозовела. Сидит, улыбается, глазищами хлопает. Энки и Орми, глядя на нее, чуть не хохочут.
– Откуда ж вы взялись такие? – спрашивает Орми.
– Кабы мы сами знали… – бормочет Бату. И снова молчат. Долго так сидели. Вдруг у Эйле румянец с лица сошел, глаза вывернулись белками наружу, рот приоткрылся. Орми вздрогнул.
– Ты что? Ты, часом, не упырица?
– Тихо! – Бату толкнул его локтем. – Слушай, что она скажет!
Девчонка, однако, молчала. Стемнело, снег пошел. Тихо было, только трещали в костре сосновые сучья, да с болота доносился тонкий писк упыря. И вдруг раздался голос – нет, множество голосов: нежные и грубые, тихие, пронзительные, теплые и ледяные… Они сменялись внезапно, от одних стыла кровь, другие согревали сердце. Орми и Энки не сразу догадались, что всеми голосами говорила одна лишь Эйле…
– Те, кто вдвоем… хратарган! поднимались на горы Мару… У-у-улле поклонимся, и-ииии! слышали Имира слово – придите!.. Дует ветер над миром… Граркугул. Он мглу не развеет, туча плывет… клаклар. Нет ей конца… Из храма врага бежавшие… Будут, будут смрадные выродки дерьмо жрать! Из черного града Уркиса… кровью захлебнетесь, ублюдки… Я жду вас!
