Маргарита Дюжева
Жаркий Август. Книга Первая
Глава 17
Опять 27 дней
Желудок болезненно сжался, напоминая о том, что утром так ничего и не съела, а сил на блуждание по зарослям и разговор с Тимуром ушло предостаточно, поэтому, оставив изъятые у Тима книги в кабинете, направилась на кухню. Налила кружку чая и заглянула в холодильник, в поисках чего-то сладкого, чем бы удалось заесть свою печаль. Нашла две плитки шоколада: одну маленькую и с орехами, вторую большую, но с мягкой начинкой. С орехами мои зубы точно не справятся, поэтому взяла вторую, и направилась в кабинет.
Все двести грамм точно не съем, но хоть понадкусываю. А еще мне срочно надо было хоть с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь нормальным, кто не гадит на каждом углу и не смотрит, мечтая придушить. Хочу нормального человеческого общения!
Набрала Таську, но ответа так и не дождалась. Подруга где-то гуляла, и я ощутила легкий укол зависти. Когда же я смогу вот так беззаботно сорваться с места, ни о чем не думая и не печалясь? Оставила ей сообщение, что соскучилась и хотела бы поболтать, надеюсь перезвонит в ближайшее время.
Раз Фроловой нет, значит, остается Никита. Больше звонить некому. Все остальные не знают про Тимура, а мне срочно надо пожаловаться на него, поплакаться на свою судьбу. Не Барсадову же старшему звонить! Так что Лазарев держись, быть тебе опять моей утешительной жилеткой!
После трех звонков последовал ответ, и я с удивлением обнаружила вместо Ника какую-то брюнетку, сердито смотрящую в сторону, и нетерпеливо постукивающую алыми ноготками по столу. Несколько опешила от такой неожиданности:
– Где Никита?
Она, погруженная в свои мысли вздрогнула, и по-змеиному перекинула взгляд, уже открыв рот, чтобы выдать какую-нибудь грубость, но, увидев меня, замерла. Застыла, все так же с распахнутым ртом.
Я помахала перед ней худосочной рукой, чтобы убедиться, что она не в ступоре:
– Итак, где Никита? – мне очень хотелось с ним поговорить, и совершенно не было желания общаться с этой барышней.
– Ты кто?
– Женщина-загадка, женщина-мечта. Где Ник?
Брюнетка, наконец, смогла справиться с изумлением, сложила губки уточкой и одарила пренебрежительным взглядом, вызвав волну раздражения. Хватит с меня Тимурки на сегодня! На очередную барышню Лазарева терпения уже не было.
– Кто ты и зачем ему звонишь?
– Кто я тебя не касается, зачем звоню тем более, – демонстративно зашелестела оберткой от шоколадки, не дав ей ответить. Я уже говорила, что бываю на редкость мелкопакостной, когда того настроение требует?
– На что ты рассчитываешь, названивая ему? – она снисходительно скользнула взглядом по моим волосам, очкам, худым рукам, – он с тобой даже разговаривать не станет.
От ее убежденного тона рассердилась еще сильнее.
– Меня больше интересует, на что рассчитывала ты, без спросу влезая в его личную почту? Думаешь, оценит?
– Я его девушка и имею право знать, кто ему названивает! – прошипела она.
– Ну-ну, – хмыкнула, отправляя в рот кусочек шоколада. Мадам еще не в курсе, что с Лазаревым такие фокусы не проходят. Он вторжения на свою личную территорию не потерпит. Поэтому я уселась поудобнее и приготовилась к спектаклю, который развернется на экране, стоит только Никите появится.
Томная барышня уже выставила перед собой указательный палец, видать, решив отчитать меня, чтоб не повадно было чужим парням названивать, когда дверь распахнулась, и в комнату вошел Лазарев, вытирая голову полотенцем.
Он прошел до середины комнаты, прежде чем стащил с себя полотенце и осмотрелся. Темные брови удивленно поползли вверх, когда он обнаружил свою даму сердца у компьютера и распрекрасную меня на экране.
Я улыбнулась и помахала ему пальчиками. Никита, будучи сообразительным малым, правильно оценил ситуацию и теперь мрачный, словно предгрозовая туча, смотрел на нас:
– Что здесь происходит? – тихо, обманчиво спокойно поинтересовался он.
– Вот и я хотела бы это узнать! – девушка с негодованием кивнула на меня, вставая из-за стола.
– А мне все равно, я так, чисто посмотреть, – хмыкнула, опять отправляя в рот шоколадку.
– Почему тебе названивают все, кому ни попадя? Даже вот такое недоразумение в очках! – не заботясь о том, что это выглядит грубо, махнула рукой в мою сторону.
– Ир, рот прикрой, – осадил ее Никита.
– И не подумаю! – брюнетка все больше распалялась, – у тебя в контактах столько баб, что я со счету сбилась!
Лазарев шумно выдохнул, провел рукой по еще влажным, блестящим волосам и жестко посмотрел на нее в упор:
– Во-первых, какого хрена ты вообще полезла в мою почту?
– Потому что я, как твоя девушка, имею право знать, с кем ты общаешься!
– Моя девушка? Я что-то пропустил? Или те три раза, что мы с тобой повеселились, подвигли тебя к таким выводам?
– Повеселились? – чуть склонив голову на бок, переспросила она, – я не ослышалась? Повеселились? То есть ты меня в качестве веселья рассматриваешь?
– Умница, пять за сообразительность, – он направился к двери, рывком ее распахнул и жестом указал наружу, – прошу, на выход.
– Ты серьезно? Выставишь меня из-за вот этого сушеного абрикоса?
Хм, так меня еще не называли.
– Нет, не из-за абрикоса! Это, если тебе так интересно, мой напарник. Мне жаль, если я дал повод рассматривать наше совместное времяпровождение, как нечто большее, нежели просто секс. Не знаю чего ты там себе напридумывала, но к реальности это никакого отношения не имеет, – Ник кивнул в сторону двери. – А теперь, прошу, не усложняй жизнь ни себе, ни мне и просто уходи.
– Лазарев, что ты несешь? – взвилась она до самых небес, – ты за кого меня принимаешь? Думаешь, поманил пальцем, и я прискачу, а надоела, можно дверь раскрыть и все пока? И я должна тихонько уйти, чтобы не усложнять тебе жизнь?
Никита перевел взгляд на меня:
– Чу, ты торопишься куда-нибудь? – получив мой отрицательный ответ, кивнул, подошел к Ирине, не обращая внимания на гневные протесты, перекинул через плечо и вынес из комнаты. Ну, прямо сама галантность! Не удивлюсь, если когда-нибудь одна из его отверженных подруг возьмет ножницы поострее и укоротит его, хм, скажем так, мужское самолюбие. И будет тогда мой разлюбезный друг петь песни фальцетом.
Ник вернулся через несколько минут, и судя по тому, как на щеке алел яркий отпечаток девичьей ладони, прощание вышло эффектным.
– Никит, почему так получается, что я постоянно попадаю на то, как ты разбираешься с очередной своей куклой?
Он пожал плечами и задумчиво потер красную щеку:
– Ты просто чуешь, когда звонить надо, – наконец, хмыкнул он, направившись к шкафу.
– Слушай, а чего тебе не заводится постоянная девушка?
– Не для меня, – ответил он, копаясь в шкафу, – скучно.
– Не припомню, чтобы ты скучал, когда мы с тобой встречались, – иронично заметила, вспомнив наше совместное прошлое, – кстати, и таким хамом не был.
– Ради тебя, держался, – усмехнулся он, выудив из недр шкафа белую футболку, – к тому же мы с тобой во время расстались, не успев достать друг друга, сохранив хорошие отношения. В противном случае на моей физиономии красовался бы отпечаток еще и твоей ладони.
– Я восхищена твоей самоуверенностью и польщена тем фактом, что для меня ты делал исключение, но все равно не понимаю, почему ты вечно в загуле. Неужели нет ни одной девушки, с которой бы ты хотел строить нормальные отношения. Не может такого быть.
– Может, – он натянул футболку через голову, подошел к компьютеру и уселся на стул, – и вообще, чего ты ко мне пристала?
– Переживаю за тебя, с такими темпами всю жизнь и пробегаешь от юбки к юбке.
– Чу, отстань!
– Ну, серьезно, Никит! Надо что-то с этим делать! Вот сниму с себя эти доспехи и займусь устройством твоей личной жизни!
– Угу, ты со своей сначала разберись! Тоже мне сваха нашлась.
– Сваха не сваха, но так просто от тебя не отстану! Мигом тебя в хорошие руки пристрою, а то ощущение такое будто ты отрываешься, мстишь всем подряд за что-то.
– Чу…
Тут меня осенило:
– Я угадала?! Ты отыгрываешься за то, что какая-то зазноба тебя прокатила?! Я права, да? Ник? Ты мне ничего не рассказывал! Кто она? Как у вас все произошло? Она тебе нравилась? Или, может, ты был влюблен в нее?
– Чу! Отвали! – рявкнул он, еще больше убеждая меня в правдивости моего предположения.
– И почему я не в курсе? – не унималось мое любопытство. Мне до зубовного скрежета хотелось узнать: кто же та роковая особа, продинамившая этого сердцееда. Та, из-за которой он в таком длительном загуле, пытается утешить ущемленное самолюбие, – партизан! Я, между прочим, тебе все рассказываю! Ну, хоть намекни кто она? Я ее знаю?
– Вась, если бы ты была здесь…
– Знаю, знаю, как всегда щелкнул бы меня по любопытному носу. Ты всегда так делаешь, когда я лезу не в свои дела.
– Умница, вот видишь, ты все прекрасно понимаешь, – хмыкнул Лазарев, явно не собираясь ничего мне рассказывать. Жук скрытный! – теперь, может, оставим в покое мою личную жизнь и поговорим о том, что действительно важно?
Я недовольно нахмурилась, но парень ответил мне открытым чистым взглядом, в котором неоновыми буквами светилось "ничего я тебе не расскажу".
– Это нечестно, – надула губы, – нечестно.
– Поверь, Чу, ничего интересного у меня нет. Лучше расскажи, как вчера вторые переговоры с Барсадовым прошли.
Еще раз смерила его недовольным взглядом и переслала файл, что вчера мне передал Игорь Дмитриевич.
– Зацени.
Никита внимательно пробежался глазами по документу и присвистнул:
– Обалдеть!
– Вот и я про то же.
– Пальцами щелкнул, и нет проблемы, – Ник изумленно покачал головой, – мужик-кремень! Повезло тебе Васька, ох, как повезло. С такой бумажкой твоя з*дница спасена, никто не докопается.
– Я уж поняла, – хмыкнула, мысленно все еще гадая насчет таинственной подруги Лазарева.
– И что взамен? – Никита, будучи реалистом, тоже сразу подумал о том, что просто так такие вещи не делаются, за все надо платить.
Я ему коротко пересказала, о чем говорили с Игорем Дмитриевичем, о его условиях. Парень внимательно слушал, кивал, а в конце изрек:
– Что ж, вполне резонные и выполнимые требования, можно сказать, отделалась малой кровью.
– Как же, малой кровью отделалась! – зло проворчала себе под нос, снова вернувшись к своей самой большой проблеме.
– Чего у тебя там опять стряслось? – Ник искоса наблюдал за тем, как я сердито надув щеки, пытаюсь удержать себя в руках.
– Я. Ненавижу. Эту. Скотину! – четко, почти по слогам произнесла, чувствуя, как снова закипаю. – Знаешь, что этот … паразит вытворяет? У меня слов нет, одни эмоции!
– Ну, давай, рассказывай, – серьезно произнес Лазарев, но я успела заметить, как в темных глазах мелькнуло что-то похожее на смех. Весело значит ему? Я тут на стену готова бросаться от злости, а ему весело! В результате рассердилась еще больше, теперь еще и на Никиту, хотя и понимаю что безосновательно, но сделать ничего не могу. Хоть начинай шипеть и ядом плеваться, как кобра!
И я, не стесняясь в выражениях, украшая свою речь заковыристыми оборотами, а Тимура витиеватыми прозвищами, стала рассказывать о своих сегодняшних приключениях, вернее злоключениях. Про неудавшийся завтрак, про кусты и тропки, будь они неладны, про загорающего на крыше Тима, про то, как он хлопнулся с этой самой крыши, и как мы с ним потом прекрасно поговорили. В общем, вывалила все, что накопилось, в надежде, что после этого хоть немного, но полегчает. Ни хр*на подобного! Не полегчало. Ни капли! Особенно, когда поняла, что Лазарев откровенно держится из последних сил, пытаясь не заржать.
– Ник, я рассказываю, что-то смешное? – грозно спросила, всплеснув руками.
Прорвало. Заржал как конь и долго не мог успокоиться, не смотря на мое недовольное пыхтение и сопение.
– А я все думал, откуда у тебя репейник на хвосте!
Встрепенувшись, провела еще раз ракой по волосам. Так и есть! Пропустила одну зловредную колючку.
– Мог бы сразу сказать, а то сижу как пугало огородное.
– Я думал, это образ у тебя экстравагантный такой, – со смехом ответил Никита.
– Нет, я никак не пойму, чего блин смешного?
– Слушай, мне нравится этот парень.
– Правда? – прошипела я.
– Ага, по крайней мере, с ним не скучно.
– Конечно! "Не скучно" – это как раз то, что мне надо в моем состоянии!
– Ты его вообще боготворить должна.
– Интересно, с чего бы это? – сложив руки на груди, нахохлилась, прожигая друга яростным взглядом.
– Да ты сама посмотри. Он тебя, сам того не желая, заставил совершить пешую прогулку – то, что доктор прописал. Надо ему почаще косячить, что б ты за ним по своему саду побегала.
– Очень смешно.
– А еще, мы с тобой говорим двадцать минут, и за это время ты слопала целую большую шоколадину. Я бы не умял такую, а ты раз, и заточила. Так глядишь, и есть с ним нормально начнешь.
Удивленно опустила глаза на стол. Так и есть, лежит пустая обертка, с несколькими крошками. Это, что, получается, съела и не заметила? Обалдеть!
– Так что, Василиса, тебе держаться за него надо! Отличный парень.
– Ник, а давай ты приедешь пораньше. Я передарю тебе это Сокровище, а сама съеду куда-нибудь в гостиницу. И радуйся, сколько хочешь с этим отличным парнем! Посмотрим, надолго ли тебя хватит, доброжелательный ты мой! – рявкнула на него, хлопнув ладошкой по столу.
– Ладно, Вась не пенься, – Никита примирительно поднял руки, но улыбаться не прекратил, – я действительно считаю твою ситуацию забавной.
– Ничего забавного не вижу, – упрямо поджав губы, пробубнила себе под нос, – это издалека кажется, что смешно и весело. На самом же деле аж внутри все сводит от этой ситуации!
– Ладно, может быть. Но согласись, изобретательный малый, везде умудрится устроиться поудобнее.
– С этим не поспоришь, – мрачно усмехнулась, – как ты думаешь, может мне стоит браслеты достать, чтобы держать его в узде?
– Не надо, Вась. Только хуже сделаешь, ненавидеть станет.
– Да он и так меня ненавидит! – с какой-то внутренней горечью произнесла, пожимая плечами.
– Станет еще сильнее, и от этого лучше никому не будет, – в этот раз уже без тени улыбки заметил он, – достанешь их, и можешь поставить крест на том, что когда-нибудь у вас наступит перемирие.
– У нас его и так не предвидится.
– Не надо, Чу. Не усугубляй. Если не идиот, то рано или поздно, до него дойдет, что ты не враг.
– Если не дойдет? Если все-таки идиот? – не унималась я, – что если он так и будет мотать мне нервы все оставшееся время до освобождения? Я тогда точно с ума с ним сойду.
– Не сойдешь. Скоро я приеду, повеселее будет. Там, глядишь, и у него в голове прояснится.
– Ой, Никит, сомневаюсь я в этом очень сильно. Он упрямый, как осел, не подступишься. Да и у меня уже нет никакого желания налаживать отношения с этим субъектом. Надоел. Я его после сегодняшнего разговора загнала в комнату и запретила выходить. Пусть сидит, носа не высовывает, видеть его не могу.
– Да? А есть кто будет готовить? Уж не ты ли, о, прирожденный повар, гений кулинарного искусства? – Лазарев в очередной раз прошелся по моим кулинарным талантам, которые уже давно стали всеобщим объектом для шуток, – или может опять замороженное г*вно из пластиковых контейнеров есть начнешь? Нет, уж, Васька, пусть готовит. Должен же от него быть хоть какой-то толк.
Я с сомнением смотрела на Никиту. Если честно, то я действительно была готова питаться полуфабрикатами, лишь бы не видеть лишний раз этого гаденыша, и плевать мне на полноценное питание. Однако Ник был совершенно иного мнения и поэтому минут десять увлеченно промывал мне мозги по этому поводу. В конце концов, я сдалась, покорно пообещав и в дальнейшем использовать Тимура в качестве шеф-повара. Ладно, так и быть, пусть готовит, а есть будем по отдельности. Никаких больше совместных посиделок. Хватит, накушалась уже, по уши. Лучше одной, в тишине и спокойствии, чем с ним.
После разговора с Лазаревым я покинула кабинет. Отнесла на кухню кружку, выкинула шелестящую обертку и в задумчивости замерла у окна. Светлые утренние облака, уступили место тяжелым, еще не свинцовым, но уже серым. Они стремительно бежали по небосводу, клубились, перекатывались, смешивались, образуя причудливые, пугающие фигуры. Точно ливень на подходе. И это наблюдение меня несказанно обрадовало. Давно хотелось послушать стук дождя по крыше, по тяжелой сочной листве, по подоконнику, вдохнуть воздух, напоенный озоном. От предвкушения даже мурашки по рукам побежали.
Раздался звонок видеофона, и я, отвлекшись от своих мыслей, поспешила в гостиную. Звонила Таисия. Мы с ней мило поболтали, я пожаловалась на скуку, воздержавшись от разговора о Тимуре. Не зачем два раза одно и то же повторять. С Ником поделилась и хватит, от лишних жалоб и нытья настроение не улучшится. Решив так, высказала предложение встретиться, пообщаться. Подруга с энтузиазмом поддержала его, начала что-то увлеченно рассказывать, и в результате все закончилось тем, что она пообещала придти завтра к обеду, и не одна, а со всей честной компанией, чему я на удивление обрадовалась. Мне так надоело находиться в одиночестве, приправленном пикировками с Тимуром, что я была счастлива оказаться среди нормальных людей. Посидим, пообщаемся, заодно отвлекусь от своего Подарочка. Даже возможный приход Марики, все еще встречающейся с Сэмом, не расстроил. Плевать я хотела на эту змею подколодную, пусть приходит.
От мыслей на эту тему меня отвлек хлопок задней двери. Чуть подавшись вперед выглянула из-за угла, чтобы лицезреть Тимура, который, будучи мрачнее тучи, стоял на пороге.
– Все убрал? – спросила холодно и равнодушно, не смотря на то, что внутри опять все начинало закипать.
– Убрал, – таким же тоном ответил он мне, – можешь проверить.
– Не сомневайся, проверю, – снова вернулась в гостиную, не желая на него любоваться, и чуть слышно пробурчала себе под нос, – вот прямо сейчас как разбегусь, не остановишь!
Хотя проверить надо бы, а то вдруг в очередной раз обманывает.
Чуть слышно прошелестела дверь в его комнату, оповещая, что Тим ушел к себе. Правильно, пусть идет, посидит в заточении, может мысли какие умные в голове родятся.
Мечтательница!
Дальше мой день протекал откровенно однообразно. Побродила по дому, пытаясь найти себе занятие. Безрезультатно. Читать – не хочу, телевизор смотреть – не хочу, есть – не хочу, гулять – тем более не хочу. Скукотень! Хоть иди и спать ложись в середине дня. Вот только беда в том, что и спать не хочу. Вообще ничего не хочу. Депрессия что ли?
Кое-как заставила себя почитать, удобно устроившись в гостиной. Книга попалась легкая, поэтому я, не напрягая мозг, меланхолично перелистывала страницу за страницей не особо и вчитываясь в хитросплетения судеб героев. По сюжету кто-то от кого-то бежал, кто-то кого-то догонял. Я даже имена персонажей не пыталась запомнить, справедливо полагая, что держу эту книгу в руках первый и последний раз.
Ближе к шести вечера услышала легкие шаги по коридору, приближающиеся ко мне. Упрямо сделала вид, что ничего не замечаю и полностью поглощена увлекательным чтивом. Наконец, Тимур зашел в гостиную, молча остановился в дверях, и я почувствовала на себе его тяжелый взгляд.
– Я разрешала выходить? – не оборачиваясь, поинтересовалась у него, – что-то не припомню.
– Я уточнить пришел, – тон холодный, мрачный, б-р-р-р-р-р.
– Уточняй, – по-прежнему даже не думаю поворачиваться в его сторону.
– У меня два взаимоисключающих приказа. Один – сидеть в комнате и не вылезать, второй – готовить. Что именно я должен делать?
Что, поганец вредный, оголодал? Привык к полноценному питанию? Не хочется на голодный паек переходить? Хотела пройтись едким словом по этому поводу, но сдержалась, вспомнив слова Никиты, что не надо обострять ситуацию. Хватит на сегодня скандалов, включаем режим неприступной Снежной Королевы:
– Иди, готовь, – мой голос звучал все так же сдержанно и прохладно, хотя словами не передать, каких усилий мне это стоило.
Больше не проронив ни слова, Тимур ушел на кухню, и через минуту оттуда послышалась какая-то возня. Парень доставал посуду, продукты из холодильника, включал воду, а я сидела и как дура прислушивалась, ловя каждый звук. Книга уже давно бесполезным грузом лежала на моих коленях, выполняя исключительно маскировочную функцию. Если взглянуть на меня со стороны, ты можно подумать, что я увлечена чтением, а не подслушиванием за Тимуром.
Блин, что я вообще делаю? Что за глупости творю из-за него? Готовит и пусть себе готовит! Зачем сидеть и жадно ловить каждый звук? Я не знаю.
Просто сидела и слушала, невзирая на доводы разума, и ловила себя на мысли, что мне интересно посмотреть, что он там творит. Одернула себя, ругая за нелепые желания. Не хватало еще отправиться на кухню, чтобы посмотреть на него. Он что-нибудь скажет, я отвечу, и так до очередного скандала и скатимся. Нет, уж, спасибо! На сегодня лимит допустимой нервотрепки я уже исчерпала. Пусть все делает и идет к себе.
Решив так, снова с усиленным рвением уткнулась в книгу, да только строчки перед глазами упрямо расплывались, их смысл от меня ускользал, оставаясь где-то за гранью сознания. Сама не желая того, опять обратилась в слух. Вот напасть!
И посмотреть хочется, и чтоб поскорее ушел к себе хочется. Прямо сгусток противоречий, а не Василиса Чуракова. Сама себя последнее время удивляю.
Примерно через полчаса мое Наказание выглянуло в коридор и буркнуло, что все готово. Я сделала вид, что недовольна тем, что оторвали от чтения великолепного шедевра, и с кряхтением поднялась на ноги, гадая, что делать дальше. С одной стороны, вроде решила, что больше никаких совместных приемов пищи, а с другой-то уже привыкла, что эта наглая морда сидит за другим концом стола.
Может все-таки отправить его в комнату, пусть там и ужинает? Нет, плохая идея. Так и будет, потом туда-сюда еду таскать, не отучишь. Подождать когда свалит с кухни? Опять получается, что отступаю, прогибаюсь под него. А с ним совместно нет никакого желания время проводить, и это не смотря на то, что минуту назад мечтала увидеть, чем он там занимается.
Блин, что делать-то? И посоветоваться не с кем, и спрятаться не за кого. Засада!
На кухню шла как на эшафот, раздираемая внутренними противоречиями.
Попробовать еще раз? Уже точно последний. Или не стоит? Или стоит? Он ведь обязательно что-нибудь да выдаст, по поводу дневного происшествия. Что-нибудь неприятное. Тогда был не особо болтлив, наверное, оттого что с крыши свалился, а сейчас ему ничто не помешает завести разговор на волнующую тему. И что тогда? Очередная ругань на ночь глядя, после которой я глаз не смогу сомкнуть? Что же так все сложно, неоднозначно и запутанно?! Надоело.
Чутье как всегда оказалось право. Тимур смог продержаться в тишине и спокойствии минут пятнадцать, не больше, после чего, впившись в меня цепким взглядом, спросил:
– То есть теперь я еще и заключенный? – и в голосе такой гремучий коктейль перекатывается, что с трудом удается перебороть желание уйти. Не имею права уходить, я дома. У себя, черт подери дома! И не могу себе позволить просто взять и сбежать от него, дав тем самым ощущение безнаказанности, вседозволенности. И от этого хуже всего. С ним не получается плавно обходить острые углы, гасить разногласия в зародыше. На него не подействуют ни увещевания, ни призыв к здравому смыслу, ни ласка, ни забота. Ничего. Он абсолютно закрыт, забаррикадирован, замурован за толстыми непробиваемыми дверями. Да, так проще выживать, цепляться зубами за каждую подвернувшуюся возможность. Все правильно. Но как же мне тяжело находится с ним рядом. Ощущение, что идешь острию ножа, с одной стороны которого плещется раскаленная лава, а с другой мрачная трясина.
И рада бы промолчать, проигнорировать его, да только чувствую, что смотрит, в упор, ожидая ответа.
– Удивлен? – чудом удерживаю голос от дрожи, – а чего ты, собственно говоря, ожидал? Что погладят по голове, похвалят за отвагу и находчивость и все оставят как есть?
Молчит, не отводит темных глаз. И я в ответ сморю, хоть и нестерпимо хочется отвернуться, а еще лучше уйти отсюда или его прогнать. Но прекрасно знаю, что не уйду, и не прогоню, а значит, этот неприятный разговор будет продолжаться.
– Теперь ты под домашним арестом. Сделаешь дела на кухне и к себе.
– Думаешь, меня это волнует. По-твоему, я расстроюсь из-за такого наказания? – хмыкает он, одаривая меня снисходительным взглядом.
– Я ни о чем не думаю. Понятия не имею, волнует ли тебя вообще хоть что-то в этой жизни или все, как с гуся вода. И даже гадать не буду, – поморщилась оттого, что в висках внезапно зашумело. Давление что ли на нервной почве поднялось? Этого еще не хватало, для полной радости, как у бабки старой. Зря, зря решилась на этот совместный ужин. Ох, как зря! – может посидишь в одной комнате, подумаешь, выводы определенные сделаешь, а может и не сделаешь.
– Я все не пойму на хр*на я тебе сдался? Что ж ты меня никак не продашь? – внезапно спросил он, огорошив таким заявлением.
– Ты хочешь этого? – спрашиваю растерянно, не сумев удержать равнодушную маску на лице.
– Мечтаю!
Вот, с*чонок! Мечтатель, блин, хр*нов.
Да, будь моя воля, с радостью бы продала! Да что там продала, сама бы заплатила, лишь бы забрали это сокровище и увели подальше от меня. Вот только не могу, не по силам мне изменить эту ситуацию, остается только терпеть. Стискивать зубы и терпеть, загоняя как можно глубже желание наговорить такого, о чем потом буду жалеть. Терпеть, несмотря на то, что хочется махнуть на все рукой, и бежать без оглядки.
Почему-то становится обидно, до дрожи, до слез. Из-за безысходности ситуации, из-за несправедливости, из-за всего. Не могу понять, почему он настолько на меня взъелся, и от этого внутри словно кошки когтями наживую дерут, и дышать тяжело.
Да-да, я помню о его социальном статусе. Помню, что он раб, да не простой, а с вольным прошлым, в связи, с чем количество проблем возрастает в геометрической прогрессии, помню, как он ко мне попал.
Но…
Даже не знаю, что хочу сказать этим "но". С ним всегда одно сплошное, непреодолимое "но"! Раб, но был вольным. Собираюсь отпустить, но не могу сказать об этом. Мечтаю, чтобы жизнь вернулась в прежнее русло, но не могу от него избавиться.
Вокруг одно только "но".
Да, почему же это все со мной происходит, за какие прегрешения приходится расхлебывать такую кучу, да еще и большой ложкой?
– Надеешься, что у других будет лучше?
– Я уже ни на что в этой жизни не надеюсь.
– Печально, – опустила взгляд на свою руку, в которой судорожно сжимала вилку, так что даже пальцы побелели.
– И на что ты предлагаешь надеяться? На то, что все это, – он обвел кухню взглядом, – обернется дурным сном? Что в один прекрасный день что-то изменится в лучшую сторону? Нет уж, спасибо! Я это проходил. Если нет надежды, то нет и разочарований.
– Как можно жить без надежды на лучшее? Как ты жил без надежды на лучшее?
– Обычно, рассчитывая только на себя, делая так, как будет лучше опять-таки себе.
– Тогда я тебя тем более не понимаю! Давай начистоту, чего тебе не хватает у меня для нормального существования? Я глубоко сомневаюсь, что у остальных тебе жилось лучше. Сытый, одетый, да и непосильной работой не завален. Чего тебе не так?
– Думаешь, накормила, одела и все, стала великой благодетельницей? Так открою тебе секрет: нет никакой разницы между тобой и остальными! С тобой даже хуже. Можешь тешить свое самолюбие сколько угодно. Выворачивает от одной мысли, что ты считаешь, будто мне безумно повезло с твоим появлением в моей жизни. На самом деле тебе глубоко плевать на все, и единственное, что ты хочешь – чтобы тебе не мешал.
– Ты прав! Я мечтаю, чтобы ты не мешал, не усложнял мне жизнь. Если не слепой, то видишь, что сейчас я далеко не в форме. И мне нужна масса сил, чтобы пройти тот путь, на котором оказалась не по своей воле. Так что, у каждого своя борьба за выживание. И да, считаю, что тебе повезло со мной. Причем ты даже не представляешь насколько! – в этот момент я поняла, что ни за что на свете не расскажу ему про скорое освобождение. И вовсе не из-за обещания, данного Игорю Дмитриевичу. Нет! Просто такие новости надо заслужить, а пока Тим от этого бесконечно далек.
– Если ждешь от меня благодарности, то напрасно!
– Благодарности? И ты знаешь, что это такое? Сомневаюсь! Скорее ты даже не в курсе как это слово пишется! – медленно встаю из-за стола, намереваясь покинуть кухню, и вовсе не для того, чтобы сбежать от Тимура. Нет, после этого разговора мне действительно плохо, сердце стучит как ненормальное, гул в ушах, дышать тяжело. Я больше не хочу продолжать эту изматывающую беседу, которая все равно ни к чему не приведет, – Благодарность – это качество, свойственное человеку.
– Человеку? Хм, кто же тогда, по-твоему, я? – усмехнулся Тим.
– Ты? – я как раз остановилась напротив него, нагнулась к нему, и, глядя в глаза, медленно проговорила, – ты – раб.
При этих словах у него на скулах заходили желваки.
– Я не знаю, что с тобой делали до того, как попал ко мне. Не знаю, через что тебе пришлось пройти. Но вижу, что все их усилия не прошли даром. Что из тебя буквально вытравили все то, что делает человека человеком. А, может, ты сам от этого отказался, оставив лишь то, что нужно для выживания. Тебе не нужна надежда, хотя тут ты кривишь душой, она всем нужна, тебе чужда благодарность, ты воспринимаешь доброту как слабость, сострадание как показуху. Может, где-то там, глубоко, запертое под семью печатями, – я кивнула в область его груди, – что-то и осталось. Но на поверхности я вижу лишь раба, кусающего руку, которая кормит, скалящего зубы в ответ на резонные требования и замечания, признающего лишь силу. Классика, иначе и не скажешь. Тимур, а может смысл всего, что с тобой происходило, заключался не в выживании как таковом, а в том, чтобы оставаться человеком в любой ситуации? Может, это было главной задачей? Если так, то ты не справился. Мне очень жаль!
Мне душно, жарко и в голове шумит. Осознаю, что если сейчас не уйду отсюда, не глотну свежего воздуха, то потеряю сознание. Не говоря больше ни слова, развернулась и неровной походкой направилась к выходу, мечтая прилечь, прикрыть глаза и просто отдохнуть, придти в себя, собрать себя по кусочкам. Краем глаза отмечаю, что после моих слов Тимур медленно поднимается со своего места, не сводя с меня убийственно мрачного взгляда.
В коридоре на миг остановилась, пытаясь решить куда лучше поворачивать. Идти на крыльцо, дышать воздухом или к себе, в кровать? Не знаю, не могу сообразить, в ушах, словно звон колоколов. Наверное, все-таки лучше в комнату, если что окно открою, тем более там электронный доктор под боком, подстрахует, если совсем худо станет. Разворачиваюсь в нужном направлении, и чувствую, как меня повело куда-то в сторону. Все вокруг потеряло четкие очертания, словно покрывшись белесой дымкой, во рту стало горько, перед глазами поплыли темные круги.
