М. Картер
Последствия
Лиам Крэйг
Следующий день снова удивил Вильяма. Разбуженный сумеречным утром стуком в дверь, он невольно испугался, и схватился за нож, а после того, как мысли забегали в его голове, встревожился ещё сильнее. Глухой стук продолжался с большим напором и увеличением количества выстучанных за один раз ударов, но, когда встревоженный, второпях проснувшийся Вильям решил идти докладывать о ранних гостях Хьюго, резко прекратился. Вильям, легкий на смену эмоций, успокоился, убрал руку с ножа, завернулся в плащ, сдерживающий проникновение к телу свежего, холодного утреннего воздуха.
В то же время с тем, как он смог найти рассеянный сон, в его комнату вошёл Хьюго, ворча что-то, и отпёр входную дверь.
– Чего тебе? – хриплым, грозным больше от недовольства раннего пробуждения голосом спросил он стоявшего на улице мужчину.
– В последний раз Валдуин не загрузил одну бочку. – тот показывая на стоявшую за ним телегу.
– Почему её привёз не Роберт? – не впуская возчика в дом, экзаменовал Хьюго, протирая глаза и придерживая дверь полуоткрытой, что не мешало Вильяму всматриваться в мужчину, небольшая часть силуэта которого была закрыта телом Хьюго, так как щель была открыта именно в ту сторону, где он лежал, притворившись спящим.
– Он пропал два дня назад. Видимо, и меня будут скора считать пропавшим, если ты продолжишь упираться и не заберёшь бочку. – непривычным и даже красивым для этих мест голосом возмутился мужчина, оказавшийся с характером непростым, приняв тон не более грубый, чем использованный Хьюго.
– Подвози её к входу. – трактирщик попытался закрыть дверь, но стоявший на улице воспрепятствовал.
– А я где стою?
– Вход в паб с другой стороны.
Дремота размягчила Хьюго, и он только бросил ответ перед тем, как закрыл дверь и поплёлся, переставляя ноги в такт скрипящим доскам и перетекающему на животе жиру, дрейфующему по ткани.
Вильям, разбуженный нетихим разговором и разгоревшийся вниманием к новой личности, интуиция на нахождение в которых необычных подробностей у него работала исправно, стянув с себя плащ и отбросив его в угол, на бывшее место покоя его головы, захватив нож, последовал за Хьюго. И догнал его уже в пабе, где тот, с занавешенным рубашкой телом, достававшей до колен, спешил к двери. На улице слышалось ржание лошади но, несмотря на это чуткий слух, трактирщик заметил и шаги Вильяма, к которому обернулся, освободив вход в паб от деревянного заграждения. Как показалось Вильяму, Хьюго хотел что-то сказать ему, но молча отвернулся и вышел на улицу.
Оставшийся незамеченный возчиком Вильям сел за столик первого окна и, приоткрыв створку, приготовился наблюдать за трудом Хьюго, веселившего его своей неуклюжестью и неумелостью действий, что длилось недолго, так как, когда бочонок был спущен за землю, возчик тихим, но поставленным в приказном тоне голосом, попросил того, кто «присматривает за мной», прекратить безделье, выйти и помочь им.
Тени начинали собираться воедино и вскоре их должны были выжечь первые лучи солнца, восходившего за домами. В их свете Вильям и мог рассмотреть возчика.
«О нём же выделю самое главное. Немногие черты его были красивее лиц ранее описанных (конечно я говорю только об этой эпохе и не беру в расчёт временной промежуток, в который переместилась Лера.). Кожа как на лице, так и на других пригодных взору частях тела: шее и груди, открытыми не застёгнутыми пуговицами рубахи с подвёрнутыми рукавами, заправленной в короткие, прикрывающие только до колен, не по размеру большие штаны – была груба и шершава. Тёмные глаза сидели близко друг к другу, а когда Вильям подошёл к возчику ближе, то ему показалось, что один из зрачков скошен в лево. А подойдя ещё ближе и встав прямо перед мужчиной и вглядевшись, нашёл, что не ошибся. Вы заметили? Мои последние предложения не отличить от написанных автором, и вообще сольются с текстом, если убрать кавычки. Пожалуй, на время с меня хватит редактирования, а то потеряю индивидуальность стиля. Но пока что закончу. Волосы от рождения светлые, но вымазанные пылью и кожным жиром, потемнели, были стрижены коротко и, не приглаженные на макушке, вздымались над головой. По сложению он не походил на рабочего, а под не подходящей по размеру одеждой казался худощав.»
Втроём они вкатили бочку в широкие двери паба и поставили за стойкой.
– И как мы будем спускать её. – непривыкший к утреннему труду и от этого уже уставший, воскликнул Вильям, подходя к дверце погреба.
– Что там? Погреб? —обратился к уходившему к своему столу Хьюго возчик.
– Да. – несколько раз повторил Вильям, первее трактирщика услышав вопрос, присев перед дверцей и присматриваясь, как удобнее за неё взяться, чтобы легче отодвинуть.
– Не надо. – крикнул, возвратившийся после того, как закрыл приходно-расходную книгу, Хьюго. —поставьте её на дно и впихните под столешницу.
Мужчины точно последовали инструкции, и бочка плотно встала между двумя наполовину наполненными соседями: водой и элем.
– Скоро ли мы снова увидимся? – поинтересовался возчик, выходя из-за барной стойки.
– Да.
– Сможете сейчас сказать сколько бочек – готовить ли мне ещё лошадей или нет? —продолжал возчик, увидев за своей спиной стену, усыпанную бутылками и подойдя к ней.
– Одну.
Не позволив Хьюго продолжить, мужчина снова заговорил.
– Я передам, а пока посижу здесь несколько минут, а то устал погонять лошадь.
Вильям, отдыхавший, упав лбом на столешницу, выпрямился и, растолкав мужчин, сел за лавку у среднего, закрытого на замок окна, к нему подсел возчик, а Хьюго, закрыв входную дверь на щеколду, ушёл в следующую комнату.
Возчик, обвивший взглядом Вильяма, вскоре улыбнулся, а мужчина, всё ещё недовольный принудительной физической нагрузкой, сидел бездумно царапая стол отросшим ногтем. Не имея сил, чтобы говорить, он додумал о том, что может пойти сейчас спать, встал, но вместе с ним поднялся и возчик.
– Посиди со мной. —неожиданно попросил он, левой рукой придвигая Вильяма к столу.
– Не хочу. – он стряхнул неприятный жест.
– Как знаешь. – мужчина убрал руку. – А я хотел угостить тебя.
– Хотя, мне кажется, что я уже выспался. —заторопился Вильям занять свое прошлое место, но был согнан с него для того, чтобы принести выпивку.
Схватив одну из занимавших центр стены самых объёмных бутылок, вытащив из-под стойки две питы, Вильям вернулся, разлил жидкость по кружкам, одну поставил перед собой, другую отодвинул возчику.
– Меня зовут Лиам. – представился мужчина, отпив небольшой глоток.
– Вильям.
Выждав, пока Вильям выпьет всю питу, и улучив подходящую минуту, Лиам продолжил:
– Мне всегда было интересно, как мужчины могут работать в пабе…
– А сам возишь эль.
– Но за моей спиной бочка закрыта, – Лиам счёл не важным обращать внимание на то, что Вильям пытался его перебить, и продолжил тем же обычным голосом, – а здесь открыты, и к тому же не одна.
– Я здесь и не работаю.
Вильям налил себе ещё питу, но отвлёкся на разговор, оставив кружку в руках.
– Я отрабатываю долг.
– Сколько тебе осталось?
Замявшись для того, чтобы посчитать, Вильям ответил:
– Неделя.
– Ты один выпил столько, что отрабатываешь неделю! Наверное, мне стоит забрать у тебя бутылку. – не выполняя высказанного, оставив руки лежать перед собой на столе, пошутил Лиам и, к удивлению Вильяма, украсил лицо сдержанной, приятной взгляду улыбкой.
– Не я. А какая-то компания назвалась моими друзьями и, пока я спал, напилась, и, уходя, сказала, что я за них заплачу. Хотя этим они даже оказали мне услугу.
Залпом осушив стакан, Вильям сморщил лицо, сопротивляясь вкусу горечи, и, поставив его рядом с бутылкой, отодвинул оба предмета более чем за середину стола по направлению к Лиаму.
– И какую же выгоду ты нашёл? – перехватив управление бутылкой и стаканом, переместив их в бок, поинтересовался возчик, руки которого нашли себе занятие в обрисовывании древесных колец на столе.
– Какой глупый вопрос! —воспрянув пылом к повторному рассказу своего бегства,…
«В которое он уже сам начал верить.»
… воскликнул Вильям. —Конечно из-за работы. Ах, нет, ты же не слышал. Тогда я расскажу тебе с начала.
Незаметно улыбаясь, Лиам прослушал весь монолог Вильяма, не перебивая рассказчика, начавшего с трагедии – смерти его соседки – всё медленнее скользя рукой в небольшом овальном желобке стола.
– Как приятно, когда люди помогают друг другу, не чувствуя стеснения, когда каждый получает в итоге выгоду. – заключил в конце Лиам.
Вильям, соглашаясь, часто закивал головой, в то время как его дыхание, взбудораженное напором слов, темп выбрасывания из рта мужчины которых нарастал по мере повествования, утихало.
– Что же ты будешь делать, когда срок отработки закончится? Меня бы здесь задержала та стена, – говоря об усыпанной бутылками поверхности, но не указывая на неё, объяснился Лиам, – но у нас, видимо, вкусы разные. Есть идеи, где будешь работать после? Или, может быть, ещё во Франции мечтал…
– Никакие не мечты! —грозно воскликнул Вильям, посуровев лицом, чуть не ударив кулаком по столу, что сам он делал только в крайностях негодования. – Мечты – это глупости. Я никогда не мечтал.
И настроение его переменилось в третий раз: его слог стал более медленным, хотя он всё ещё говорил в темпе обычного разговора, плечи расправились, а голова подкинулась вверх.
– Ты видел, чтобы мечты сбывались? Ни у кого. Надеюсь, что сам ты не мечтал, а то осадок бы остался. Ты же не мечтал?
– Все мечтают.
– Все дураки.
– И в чём же решение твоей загадки?
– Мечтают только те, кто не может сделать задуманного. Те же, кому истинно хочется заполучить поставленного, находят цели и уже их всегда добиваются.
Будто закончив тираду, высказав все назидательные слова отправляющимся в дальнюю дорогу путникам, Вильям опустился, прижав тело к спинке скамейки.
– И у тебя наверняка есть цель.
– И ни одна.
– Скоро ли ты её достигнешь?
– Надеюсь через пару дней, но как недавно оказалось, это зависит от части и не от меня.
– Расскажешь?
– Нет.
– А секрет ли то, что ты будешь делать после того, как закончится неделя отработки?
– Если то, о чём я тебе не рассказал, к этому времени сбудется, то здесь я точно уже не останусь. Но всё же куда пойти не знаю, так что ты прав, пора и об этом задуматься.
В соседней комнате что-то заскрипело, зашуршала ткань. Лиам, вложив в руку Вильяма три пенса, попросил его поставить бутылку и питы на места, а сам попрощался и уехал.
Пришло время открывать паб.
За день, большую часть которого Вильям провёл рядом с Анной, он забыл о непримечательном утреннем госте, подарок которого он после завтрака положил под подушку, и вечером, загнанный бодро сидевшими на своих местах посетителями, теряя контроль над ногами, не поужинав, повалился на пол и там же, не накрываясь плащом, уснул.
Следующим днём он проснулся с твёрдым намерением найти предлог, чтобы покинуть паб, вспомнив о том, что не имеет понятия о городе. А сразу за этой мыслью влетела другая, напомнившая, что Анна обещала провести его по самым примечательным местам поселения ещё несколько дней назад.
При первой же возможности разговора с девушкой, которая случилась за завтраком, он, минуя предисловие, начал о волнующем.
– Я хочу посмотреть город. Анна, я помню, что ты отложила нашу прогулку, и прошу вскоре, а лучше, чтобы сегодня мы наверстали те зря пропущенные часы.
Манера его речи не была похожа на ту, что он обычно использовал, говоря с Анной во время работы, отчего та заволновалась о важности прошения и согласилась с условием, что пойдут они за полчаса до закрытия паба, о чём Хьюго, усмотрев повеселевшее лицо дочери, протестовать не стал. А Вильям тут же заиграл радостной улыбкой и перешёл на льстиво-мягкий тон.
«Вы прекрасная молчаливая публика, и как я буду рад ещё написать вам несколько пересказов или уточнений, но вскоре в этом веке нам придётся расстаться. Не волнуйтесь, а то я вижу, как вы встревожились, я же сказал, что только в этом веке. Напомню вам одно выражение, хотя забыл, как оно звучит в первоисточнике, но интерпретирую по своему вкусу: „Скатываясь с волны радости в пучину печали, ты вскоре поднимешься на новый гребень.“. Ха, не пересказал, а перерисовал. Но новый период нашей встречи не сейчас, поэтому, пока повествование не убежало далеко, я перейму у автора её работу и на несколько часов останусь с вами. Итак… Конечно, я не писатель, не люблю использование художественных средств, и в общем предложения скудны на разнообразие, но представление ваше о происходящем, уверяю вас, будет таким же, как если бы эту часть писала она.
Придерусь и объясню последнее местоимение. В начале романа – лет двадцать назад для Вильяма и всего несколько месяцев вспять для Леры – я, по отношению к автору, использовал местоимения и прочие части речи в мужском роде, сейчас же пишу и в женском. Почему? Вообще я пишу так, как нравится мне, но всё же по этому вопросу могу сказать, что применяю род, опираясь на душевное состояние писателя…
За весь рабочий день (только не во время обеда, но то не входило в часы его работы) Вильям ни разу не присел, а снова, взбодрённый с утра обещанием толстушки, носился по залу, в то время как посетители только и успевали, что выдумывать заказы. К началу вечера выживших – то есть не уснувших, имеющих ещё не до конца затуманенный алкоголем разум – во всём пабе осталось не более, чем пальцев на руке (я специально не уточняю, что на вашей, а то вдруг у вас нет пальцев, а то и самих рук, к кому я и автор относимся с крайним уважением, поэтому возьмём стандартное количество в пять отростков на каждой конечности). Понятно, что они люди с волей и уж если не пили днём, не влеклись общим весельем, то и вечером не начнут, поэтому Хьюго, пока эта горстка человек, помогая толстушке и Вильяму, пыталась хоть немного прибрать столы, поднять слетевшие на пол кружки, а после начали выводить приятелей на улицу, выпустил дочку и помощника.
Спустя полтора часа обещание было выполнено, и они, не встретив Андрюшку, возвращались в паб. Конечно, были и разговоры, снова поцелуй, смущение и прочее- в общем ничего интересного, ни историй, ни новых встреч. Хотя Вильям преследует один, в прошлые века много раз приведённый в действие план, его кульминацию он всё ещё откладывал, не найдя для неё подходящего места действия.
И всё-таки я не знаю о чём вам рассказать до следующего приезда бочонка, а в этот день мне надо уже уходить.
Тогда уйду от принципа последовательного описания и расскажу отрывками.
Я говорил о том, что Андрюшка влюблён в Аню, а она в него. Да, там такая „Ромео и Джульетта“– как описала это подруг автора, которой та пыталась объяснить взаимоотношения этих персон. Я, конечно, тоже не многое понимаю в человеческих чувствах, особенно в том скудном на логичность понятии, что вы называете любовью. Возможно, вы только что со мной не согласились. Вы романтики. Тогда как бы вы описали, когда двое любят друг друга, боятся признаться, а потом один из них, всё ещё продолжая любить первого, привязывается к менее знакомому человеку? И это не риторический вопрос! Да, это Андрюшка, толстушка и Вильям. Ну конечно, первые знакомы друг с другом с детства, вроде бы вам об этом говорила Аня, и ни с кем более не общались, вот и разлучиться больше не могут. Хотя, я вот сейчас подумал, может быть, именно из-за этого (того, о чём я рассудил в предыдущем предложении) Аня, в круг общения которой вступил новый человек, мало похожий на тот сброд алкоголиков, который окружал её ежедневно, заинтересовалась им, а после в игру вступили гормоны, а это уже не моя специализация. Возможно, я прояснил вам некоторые пустоты в понимании происходящего, а особенно это пригодится вам далее.
А пока Аня, сравнивая Андрюшу и Вильяма, тратит все свободные мысли, не способные занять её этим во время диалогов, её первый возлюбленный томится в кузнице, терзая себя ревностью. Он потратил время двух обедов, посещая паб и убеждаясь в том, что Аня продолжает всё также широко улыбаться Вильяму. Но более с установленных мест никто не двигался, и застряли они, стоя на двух балансирах, оба конца которых занимали мужчины, а девушка -между ними, и обе ноги её тряслись, пытаясь удержать её тело одновременно на концах обоих снарядов.
Томас более не приходил, и, возможно, мы его уже никогда не встретим, так как в пабе он появляется только после тяжёлого рабочего дня, а так как это мужчина выносливый, то и ходил он туда не чаще раза в месяц.
Вильям ещё пару раз нарушил запрет Хьюго, выпив несколько бутылок эля во время работы, но въевшийся даже в стены запах спирта не дал трактирщику почуять шлейф, преследовавший отрабатывающего долг.
На этом я вас оставлю. Далее события происходят через четыре дня после их прогулки по городку. Остаётся пара дней рабства Вильяма, и он всё серьёзнее задумывается о ближайшем будущем.»
Проснувшись с желанием о том, что терпеть более сегодняшнего дня он не может, Вильям, склонивший себя непременно достичь кульминации плана, решил начать подведение к завершению уже с утра и перешёл в зал, прокравшись через спальню хозяев паба, где отец и дочь, спя на кроватях, поставленных у противоположных стен, заканчивали просмотр сна, из-за чего часто переворачивались, чем настораживали мужчину. Он принялся выставлять кружки из-под столешницы на стол, протёр их от осевшей за ночь пыли и спавшей с деревянной заслонки грязи, приоткрыл бочки- всё это составляло обычную последовательность действий, выполняемых Анной после завтрака и до открытия паба, а для более пронзительного эффекта вытер столы и в заметных местах- то есть в проходах между столами- той же тряпкой, что и протирал стаканы, вымыл пол.
Довольный собой и не чувствующий усталости, Вильям желал, чтобы в ту минуту, когда он проводит тканью по полу, вошли Анна и Хьюго, но они не появились и через несколько минут ожидания. Раздражённый, Вильям, уже не скрывая своего пребывания в бодрствующем виде, распахнул дверь в спальню, в которой более чем бок, на котором лежали спящие, ничего не поменялось. Переводя глаза с отца на дочь, Вильям улыбнулся своему намерению, которое, как он посчитал, только поспособствует более лёгкому получению желаемого, и, подойдя к Анне, решил разбудить её поцелуем. Видимо, кожа девушки была настолько толста, что даже после нескольких прикосновений губ, ни одна морщинка на её лице не содрогнулась, что снова заставило Вильяма выпрямить улыбку и проскрежетать зубами, привычку последнего он завёл несколько дней назад, от любви к получавшемуся звуку и чувству резкой, мгновенно яркой боли, проходившей в ту же секунду, в которую появлялось. Но всё же момент нельзя было упустить, и сообразительный мужчина спешно возвратился в зал, откуда пришёл с перекинутой через плечо грязной тряпкой и, присев рядом с изголовьем кровати Анны, положил голову так, что только верхняя её часть задевала подушку, а правой рукой накрыл плечо девушки, закрыл глаза и сделал вид, будто спит, со временем начиная утяжелять руку.
По прошествии десяти минут Анна проснулась, от неприятного чувства боли. Сперва одним порывом она, ещё не открывая глаз, решила вскочить с кровати, но, предостерегая саму себя, осталась неподвижна и приоткрыла веки. Увидев перед собой Вильяма, она растрогалась чувствами. Мужчина, заметив её движение, сыграл пробуждение и повернул своё лицо так, что их глаза встретились, а подбородки уперлись в подушку в сантиметрах двадцати друг от друга. Безмолвное глядение продолжалось пару минут и прерывалось только на одновременные моргания.
Почувствовав покалывание в ноге, взбунтовавшихся из-за долгого пребывания в неудобном согнутом положении, Вильям ещё сильнее расширил улыбку и, убрав руку с плеча Анны, встал.
– Пойдём… я хочу тебе кое-что показать. – позвал он её, так как девушка всё ещё занимала кровать.
Анна уже хотела начать говорить, сев на кровать, но Вильям быстро нагнулся, приставил палец к её губам и осадил девушку, сказав: «Лучше не спрашивай, что это, а встань и посмотри сама.»
Ответив Вильяму улыбкой, показавшей её выстроившиеся лесенкой передние зубы, Анна схватила мужчину за руку и спустилась на пол. Введя девушку за собой в зал, Вильям горделиво показал ей на что надо обратить внимание, проведя вытянутой рукой с повёрнутой вверх ладонью от одного конца зала до другого. Несмотря на пол, Анна была в замешательстве, но, когда она проследила за его ладонью до конца- до барной стойки- и увидела сделанную за неё работу, была растрогана и обняла мужчину.
Упрашивая себя держаться до того момента, пока Анна сама не расцепит обвившие тело Вильяма руки, он простоял около минуты, но более терпеть не мог и уже подбирал темы разговора, которые бы отвлекли Анну от удовольствия, вызываемого объятиями, которое явно выражало её лицо, на половину занятое улыбкой, когда в заглавную дверь здания постучали, из-за чего девушка, вздрогнув, оглянулась, а для более удобного разворота Вильяма ей пришлось отпустить.
– Я открою. -вдохнув воздуха на то количество, которым позволяли наполнить себя лёгкие, сказал Вильям, резко выдохнув.
Не чувствуя боязливости, случившейся с ним несколько дней назад тоже во время неожиданного оповещения о прибытии Лиама Крэйга по утру, Вильям аккуратно отодвинул со своего пути девушку, что бы получилось у него, если бы Анна не имела несколько килограммов лишнего веса, что привело её к ранней смерти во время родов второго ребёнка, а в этом случае он лишь указал ей на то, что она должна отойти, и Анна, следуя стороне, куда направляли её его руки, отошла. За открытой дверью его приветствовал кулак возчика, который он поднёс к дереву для того, чтобы постучать ещё раз, но, не успев его остановить, ударил Вильяма по ключицам.
– Доброе утро. -не собираясь извинятся за нанесённую его сильной рукой боль, приветствовал Лиам. -Я с последней бочкой.
Не испытавший радости при виде угостившего его выпивкой возчика, вместе с таким же невесёлым Лиамом, Вильям вкатил бочонок в паб, когда Анна к этому времени успела подготовить для него место и распорядилась его установкой.
Забрав со стены глиняную бутылку и две кружки, Лиам сел за стол, а Вильям и Анна направились в спальню, так как паб вскоре должен был открыться, а они ещё не завтракали, в зал вошёл Хьюго. Ни с кем не поздоровавшись и получив от дочери уведомление о прибытии последнего бочонка, трактирщик отправил её переодеваться, а сам перешёл в последнюю комнату, где уже разгорались дрова.
Долго любезничая с Анной, не пускавшей его за собой, не найдя для себя ничего более интересного, чем вырезать время разговором с Лиамом, Вильям сел напротив возчика.
Заняв тот же стол, что и при прошлом своём приезде, мужчина наполнил две кружки элем и, не притрагиваясь к пите, принявшись снова обводить ребристые насечки дерева, ждал Вильяма. После того как Вильям сел перед Лиамом, у него испарилось желание начать разговор, вернее рот сам не хотел открываться, так как не знал, что ему произносить, поэтому с полминуты мужчины просидели, недоумевая, смотря друг на друга.
– Всё ещё продолжаешь путь к своей цели? -прервал тишину Лиам.
Скопировав движение возчика- опрокинув тело на стол, приблизив собранные в кулак расслабленные пальцы к кружке- Вильям отступился от лекала и выпил половину питы.
– Уже заканчиваю.
– Нашёл работу?
– Не может же у меня быть одна цель. Нет, это другое. – сперва занявшись более всего на данный момент желанной мечтой, начал Вильям приподнятым тонам, а кончить ему пришлось, бесконтрольно понизив звук, так как возчик напомнил ему о не менее важной, не решённой проблеме.
– То есть всё ещё ищешь?
– Пытаюсь. Но тебе то какое дело до этого?
– Оправдание перед собой ищу.
От скорого действия алкоголя или по другой причине, Вильям подумал, что не услышал половины предложения и переспросил.
– Тебе с совестью повезло- ты, как я вижу, не коришь себя за беспричинное опьянение- а я так не могу, мне нужен повод.
– И ты бы оправдался, если бы пил за то, что я нашёл работу? – усмехнулся Вильям и, мотнув головой- закинув на затылок спавшие волосы, допил питу.
– Хотя бы из-за этого.
– Дак если повод может быть незначительным, почему бы тебе, например, не встать на пути у бегущей лошади и, когда она будет уже совсем близко к тебе, отпрыгнуть в сторону. Ты избежишь смерти, а это можно считать за возрождение. Чем не повод?
– Это не возрождение.
– Тогда, имея ту же ситуацию, выпей за свою ловкость.
– Вот так можно. – Лиам видимо повеселел. – Но я не пью один, а это уже никакими выдумками не исправишь. А у тебя бы всё сходилось: повод и приятель, который тоже рад поводу, за который пью я.
– Иди ищи лошадь и приходи через час. Здесь соберётся столько народу, что ты легко найдёшь себе компанию.
Несмотря на решившийся вопрос, Лиам оставался всё так же не весел, но с Вильямом согласился и уехал, перед чем прошёл в дальнюю спальню и потребовал у Хьюго плату.
Колокол пробил девять ударов, и дверь паба открылась и более до вечера не закрывалась. В ухаживаниях за Анной, в которые, по его мнению, обязательно должны были входить комбинации комплиментов, помощь, в которой девушка совершенно не нуждалось, но не могла отказать навязчивому мужчине, объятия и прочее, Вильям провёл первую половину дня и несколько часов после обеда, уделяя внимания больше ей, чем работе.
Забыв о проблеме, в которую посветил его Лиам, и не побеспокоившись о том, что он так и не пришёл, тогда как обещал вернуться через час, Вильям с ускорением, добавленным к его обычной прыти желанием и нетерпимостью ожидания, вертелся за барной стойкой около Анны, только изредка, по её просьбе, выносил заказы в зал или же следовал за ней, когда девушке приходилось самой выполнять свою просьбу, если Вильям отказывался. И владелец паба, все дни так же сидевший над приходно-расходной книгой за своим столом, и его дочь не замечали промахов в поведении Вильяма, чего не позволяли предыдущим должникам. И так как оба они были разного пола и разница возраста у них была значительна, то, конечно, и причины лояльного отношения к помощнику отличались. Об Анне сказать можно немного- она была под очаровывающим влиянием Вильяма, но Хьюго этому поддаться не мог, поэтому и способ воздействия на него Вильям придумал в сравнении характеристик двух неизменных типов. В обычной его практике, если на объект нельзя было навести пелену романтического интереса, он решался на давление статусом или силой. Так как здесь он не был ни с кем знаком, то, сравнив их рост, телосложение и вес, не сомневаясь, прибег к последнему варианту. После первого их грубого разговора Хьюго насторожился, оценив для себя нового помощника, как человека опасного, но всё же, живя в отведённом для себя времени и встречая разных людей, не начал его бояться. Спустя пару дней эффект исчез, и трактирщик попытался показать свою власть над подчинённым, который взял сторону нападающего и заговорил трактирщика выражениями не только нецензурными, но и вставив вымысел о своём французском прошлом, деталям которого удалось даже принизить Хьюго. Не желая более выслушивать угрозы Вильяма, трактирщик решил, что раз помощник через пару дней уйдёт, то и связываться с ним более нет смысла, к тому же, Хьюго успокаивал свои нервы тем, что насчитал Вильяму больше дней, чем эквивалент того, что тот должен. Так в действиях Вильяма ограничений не было.
В пятом часу вечера, с которого начиналось самое выгодное время работы паба, когда уставшие от работы крестьяне, а после них в шестом часу и ремесленники, приходили потратить заработанные за день деньги, в паб вернулся Лиам. Растолкав вошедшую перед ним компанию, он пробился к центру зала, где уже было легче найти Вильяма, опрокинувшего верхнюю часть тела на барную стойку, и чуть не лежавшего на ней.
Лиам подошёл к приятелю именно тогда, когда тот, отдыхая от настигших его в этот день забот, улыбаясь наблюдал за ходившей по залу Анной.
– Добрый вечер. -окатив всё находившееся вокруг него в радиусе нескольких метров, в том числе и голову Вильяма, ароматом крепкого алкоголя, удержав свою тело тем, что бросил локти на барную стойку, громко поздоровался Лиам.
– Я очень разочарован, правда! – воскликнул Вильям, пытаясь перебить шум зала, и, вдохнув несколько раз исходящий от одежды Лиама навязчивый, горький запах, поднял тело со стойки. – Ты же обещал напиться у нас. А пришёл уже готовый. Друг, это нечестно!
– Друг… Я рад, что ты считаешь меня другом. – Лиам подпёр падающую голову рукой. -Налей мне чего-нибудь, пожалуйста.
– А деньги у тебя есть.
Вместо ответа Лиам бросил звенящий мешок перед Вильямом, одной из развлечений жизни которого было находить раздражение в радостных ситуациях, до чего, из-за бесконтрольных эмоций, он себя часто доводил.
– Пьёшь за сохранение чуть не потерянной жизни? -выполнив просьбу, поинтересовался Вильям.
– Ни за что. Никто не сделал ничего мне, ни я не сделал ничего себе. – вздохнул Лиам.
– Вот и я думаю, что поводы- это предрассудки.
– Если хочешь, наливай и себе за мой счёт. Как видишь их много, и более, чем сегодня они мне не понадобятся.
Приняв бескомпромиссное предложение, Вильям подобрел.
– И почему ты так долго сюда шёл? Заходил куда-то? – всё-таки спросил Вильям, от возбуждения чувств, разгоревшихся как из-за вида выпившего собеседника, с которым он должен был считаться и не отличаться от него, так и от желания сделать свои ощущения более красочным, для более ярких ощущений предстоящей ночи. Выпив вторую питу, и на том не останавливаясь, он доливал и себе и Лиаму полные кружки.
– Ну, с утра я отвёз лошадь, взял там бутылку и пошёл сюда.
– Долго же ты шёл.
– Но я никуда не заходил.
– Ладно, сегодня я составлю тебе компанию. – размахнувшись рукой, и схватив на лету бутылку, стоявшую за его спиной, воскликнул не своим, более высоким голосом Вильям.
– Спасибо.
– Но только с условием, что не на всю ночь. А только пара часов… можно до восьми.
– Хорошо.
– И ещё, я не хочу сидеть здесь. Брось этот мешок Хьюго и бери бутылок столько, сколько поместится в руках, подмышках и прочих местах, в которых сможешь унести, а мне надо кое с кем поговорить.
Когда, держась за столешницу, Лиам начал уходить к Хьюго, Вильям отыскал глазами Анну, которая, как он понял, ещё не собиралась возвращаться к нему и стояла, разговаривая, у бокового стола, и пошёл к ней.
– Мне надо уйти.
Он только обнял и поцеловал Анну, и ушёл, а девушка, уставшая от его ухаживаний, даже обрадовалась этому, но всё же беспокоилась и доспросила, когда их уже разделялось несколько столов:
– Во сколько ты вернёшься?
– В восемь.
