М. Картер
Последствия
– А если просто уснёт, не дойдёт до изолятора? – начал придирчивую проверку Интерн.
– Мы проводим, но в комнату не войдём.
– Вдруг там уснёт.
– Тогда это будет очень забавное представление. – умея находить плюсы во всём, то есть считаясь оптимистом, вывернулся Слава.
– И когда премьера?
– На следующих выходных.
– Надейся, чтобы сработало с первого раза. – усмехнулся Интерн.
– Я это знаю. – подхватил Слава, пожав мужчине руку, и отвернулся к двери.
На следующем «тихом часу» план был рассказан Клавдию, с ударением на действия короля, которому понравилась масштабность с привлечением постороннего и ни к чему не обязывающей его ролью, и он не мог отказаться.
Неделя прошла без несчастных случаев. Борис никак не мог прийти в себя, а Павел Анатольевич определил у него тяжёлую депрессию, но мужчина удивил всех к концу недели, когда, сев на свою кровать лицом к стене через постель друга, …
«Они раньше разговаривали именно из такого положения.»
…начал говорить, обращаясь к Глебу, осмысленно задавая вопросы и отвечая на не сказанные вслух. В один миг «небуйная» замерла, а Слава бросился за Павлом Анатольевичем, который выдал Борису сильное успокоительное, после чего мужчина уснул. И больше подобное не повторялось.
Отношения Лизаветы, Славы и Ипполита определить было невозможно. Студент всё ещё не объяснился девушке, а от той Слава добился поцелуя и продолжил обольщать речами. Над молодым человеком мужчина подшучивал, но в понедельник, во время практической тренировке на занятии ОБЖ, когда госпитализированные упражнялись в метании гранаты, предпринял шаг к возвращению дружбы. Госпитализированные разделились на две команды, на этот раз Славу и Ипполита связывал отбор в одну, а не должности командиров импровизированных войск. Построившись друг напротив друга, они перекидывали снаряд противоположно стоящему по команде Василия Ивановича. Когда занятия подходило к середине, а госпитализированные уже были утомлены, шеренга кинула гранаты. Свою Слава поймать смог, она отскочила от земли прямо в его руки, и он расслабленно выпрямился, у других же снаряды, имевшие форму не круглую, отбивались по непредсказуемой траектории, и госпитализированным пришлось бегать за ними по всему полю. Несколько гранат прилетело к студенту, и он наклонился, поднимая их. Тут Слава заметил летящую гранату, а точкой её приземления был Ипполит, и физик, подпрыгнув к Матвеевичу, оттолкнул его, и граната ударилась о ногу спасителя. Было больно, но получил Слава только небольшой ушиб. Василий Иванович практику не окончил, а Ипполита попросил отвезти Славу к медсёстрам. Может быть, Лизавета услышала об этом поступке, может быть, он показался ей героически привлекательным, из-за чего на следующий день, так часто задумывающий свершится, поцелуй приключился, а он был именно неожиданным и любопытным, и прочие эпитеты, чаще всего встречающиеся в сочетании с «приключения». А студент, хотя и продолжал вести себя недоверчиво, моментами улыбался и говорил с физиком не надменным голосом.
В субботу провести представление не получилось из-за большого скопления врачей, наказанных Павлом Анатольевичем, но к воскресенью отпущенных даже с дежурным. В госпитале всё же осталась пара медсестёр, сгруппировавшихся за одним столом, охранник, Павел Анатольевич, повара и преподаватели – в общем, большая часть персонала. На третьем этаже, где концентрировалось большее количество общих комнат, а на посте медсёстры отсутствовали, Слава первой же картой, пачку которых нашёл в ящике стола, вытянул Красикова Евгения – сорокадевятилетнего консьержа, имевшего жену и две несовершеннолетних дочки, отсиживавшего за алкоголизм. На следующей странице с назначениями нашёл расписание мужчины, через пятнадцать минут который заканчивал занятие по лепке, где, спустя несколько поворотов коридора, за кабинетом процедуры и придавил его к стене. С предоставленными требованиями и условиями их выполнения испуганный Евгений безгласно согласился, и по распоряжению должен был действовать после обеда, а передать у сестринского поста третьего этажа. Отпустив трясущегося мужчину, Слава побежал на занятие музыкой, а сразу после него пробежал по этажам, собирая бутылки этилового спирта, которых после четырёх постов у него набралось шесть штук, четыре из них были не распечатаны, и остановился, ожидая Евгения. Прибывшего мужчину, после передачи ключей, Слава похвалил, пожелал семье здоровья и всунул ему в руки одну банку спирта, и ушёл, несмотря на лепетания Евгения о его безразличии к алкоголю. По возвращении в «Небуйную» Слава отдал четыре бутылки Клавдию и отправил его по коридорам, вылил половину последней, на половину заполненной бутылки в раковину и до краёв залил водой из-под крана, после спрятал под подушку и пошёл в столовую уже к концу обеда. «Тихий час» и полдник прошли без скандалов, так как медсёстры не заметили отсутствие спирта. К началу последних занятий все, кроме Славы и Бориса, покинули комнату.
С открытой бутылкой Слава лёг на кровать Глеба и, пока Борис лежал к нему спиной, прицокивал языком, будто пил. Звук раздражил Божка, и тот повернулся, а Слава быстро, как бы боясь быть замеченным, убрал бутылку от губ, опустив руку к полу.
– Что это? – спросил Борис, наклоняясь с кровати.
– Спирт. Я с тобой поделюсь, только ты никому не говори. – скрытничая, заманивая сделкой, предложил Слава.
– Нет, я не буду. – отмахиваясь и крутя головой, бросив несколько взглядов на бутылку, промямлил Борис.
– А чего? Как его можно не признавать.
– Нет, нет, я не пью…вообще.
– Ты себя видел? Две недели ходишь сквернее Гертруды. Это тебе поможет. – протягивая бутылку, настаивал Слава.
– Со мной всё хорошо. Я правда думаю, что мне лучше не пить.
– А я тебя и не прошу, а рекомендую. Тебе надо расслабиться. Скажу на своём опыте, мне с ней проще думается – мысли сами собой в голове ответ находят и меня не беспокоят.
Борис не решался, но, когда Слава, пожав плечами, сказал «страдай дальше» и начал подносить бутылку ко рту, Божок, сперва отчаянно сопротивляясь, не утерпел и протянул руку. Слава это заметил и, не отпив, отдал бутылку Борису, который, сделав небольшой глоток сжал лицо к центру, закрыл глаза рукавом, а второй рукой водил в воздухе, пытаясь найти руку Славы, чтобы возвратить предмет.
– Дак ты не врал, что первый раз? – воскликнул Слава, пересаживаясь на кровать Бориса, но бутылку не забирая.
– Гадость. – откашлявшись, проговорил мужчина.
– И ещё разок.
Слава поднёс бутылку ко рту Бориса и влил в него несколько капель, пока тот снова не закрыл лицо.
– Не надо, убери!
– Как хочешь, ладно, я пошёл на занятия. – безразлично к визгу Божка сказал Слава и, чтобы было видно и Борису, закрутив крышку, не спеша накрыл бутылку подушкой и вышел, но на занятие не отправился, а сел в коридоре, недалеко от двери.
– Думаешь, поддастся? – спросил Интерн.
– Конечно, подождём минут пятнадцать, пока он распробует.
Прошло чуть больше отведённого времени, и дверь стала открываться, ручка медленно потянулась вниз, и из щели высунулась голова Бориса с круглыми большими глазами и настороженным выражением.
– Ты чего тут сидишь? – спросил он, вытащив тело из комнаты, в одной руке держа пустую бутылку.
– Тебя жду.
– Зачем?
– Ещё хочешь? – Слава подмигнул.
Борис, шатаясь, но удерживая равновесие, наклонился над Славой.
– Буду благодарен за информацию.
– И ты ещё паясничал, и про первый раз обманул.
– Согрешил, но замолил. Дак о добавочке…– продолжал шептать Борис, голос которого стал более тяжёлым и сиплым, как у Клавдия.
– Ты только не попадись, а то всех прикроют.
Слава протянул Борису ключ и добавил:
– От изолятора.
– Благодарю. Я надеюсь, с нашими завтра познакомишь. – поклонившись со сложенными перед грудью руками, проговорил Борис, после чего до Славы добрался едкий запах спирта, что заставило его отодвинутся от Божка.
– Развлекайся.
Слава вскочил и сначала пошёл противоположно лестнице, к которой повернул Борис, но всё же следить продолжил и последовал за ним, до того, как он скрылся за поворотом. Скользя по стене, Божок дошёл до первого этажа и, раскачиваясь, дотащил своё тело до изолятора, один раз чуть не упав, но схватившись за скамью, нисходящего движения не продолжил и, успокоив голову, возобновил путь. Когда Слава видел, что до изолятора оставалось несколько метров, он побежал к пропускному пункту.
– Господин охранник, у нас тут случилось, проблемка произошла – дверь в кабинет ОБЖ изнутри открыть не можем. Поможете с улицы?
– Почему из этих дверей не выйдите? – неохотно пробурчал мужчина, отходя от телевизора.
– Василий Иванович очень настаивает, чтобы из кабинета. И добавил, что это обязательно для дисциплины.
– Старый маразматик. – прошипел охранник и, сняв с крючка ключ, вышел из помещения.
Встречая его у дверей, Слава закрывал собой вид в коридор и пропустил мужчину вперёд, отвлекая разговором, чтобы тот не оглядывался, но, когда первые двери начали закрываться, сам повернул голову и увидел, как Борис вошёл в изолятор. Когда дверь в кабинет ОБЖ открыли, Слава и охранник вошли в здание. Занятие велось у женщин, и мужчина вопросительно посмотрел на «небуйного», а тот уже начал толкать его к двери.
– Василий Иванович, вам я расскажу об этом позже. – крикнул Слава.
Когда под настигшее их молчание кабинета, они преодолели его ширину и вышли в коридор, охранник отбежал, тут же остановив мужчину.
– Тише, тише. – закрывая дверь, прошептал Слава.
– Вы кто? – напирая на мужчину недоверчиво экзаменовал охранник.
– От Павла Анатольевича. У него появилась мысль, что старик может приставать к девушкам во время занятия, и попросил меня проследить за ним. А вас я взял, как свидетеля, если и правда что-то будет. Но, как видите, Василий Иванович помыслы, может быть, и имеет, но в жизнь не приводит. Спасибо за помощь, и можете возвращаться к делам.
Охранник выдохнул и отвернулся от Славы.
– Передай многоуважаемому Павлу Анатольевичу, – спохватился мужчина и оглянулся, – что лучше работой бы занялся, а не посылал тебя отвлекать меня и остальных.
Охранник отправился к пропускному пункту, но Слава ухватился за его слова.
– Я совершенно с вами согласен. Представляете, когда я зашёл в его кабинет он дремал на стуле.
– Я про это и говорю.
– А в прошлом месяце он такое учинил, помните? – поинтересовался Слава, сам не зная о чём.
– Такую истерику забыть нельзя.
– А ещё главврач.
– Какая работа, такой и начальник, так что в этом упрекать его нельзя.
– Полностью с вами согласен. Вот вы, видно сразу, человек ответственный, в форме ходите, рабочее место только по рабочим нуждам покидаете.
– Моё место метр на метр, а он себе вон какой зал сделал. – подходя к изолятору, возмущался охранник. – Он там на несколько месяцев заперся, а меня еду носить заставил, хотя это не по обязанностям. Ты помнишь… Не ты ли там и лежал? – обратив пристальное внимание на лицо Славы, заметил мужчина.
– И память у вас тоже отличная.
Охранник переменил взгляд на Славу, но улыбающийся мужчина был ему приятен, так что отвёл голову.
– Смотри, наверное, снова там. – не утерпел ехидно высказаться охранник и показал на приоткрытую дверь изолятора.
– Вы его сегодня видели? – встревоженно проговорил Слава.
– Нет.
– Тогда вам лучше ему не показываться. Я когда к нему зашёл, а это было час назад, он не то, чтобы был не в себе… это слишком грубо, скорее имел неполную власть над своими эмоциями.
– И всё же я зайду.
– Если что-то взять, то я сбегаю. – попытавшись оббежать мужчину, суетился Слава.
– Нет, я сам.
Охранник хотел запечатлеть момент агрессивных наступлений главврача на камере для будущих доказательств, если таковы понадобятся, в пользу собственной беззащитности перед этим человеком, надеясь на положительный, в свою пользу, исход дела, о котором он ещё только предполагал, но знал, что в крайнем случае оно произойдёт.
– Если это так принципиально. – останавливаясь, чтобы охранник мог распахнуть дверь, сказал Слава и зашёл после мужчины.
Оба остановились, не сделав больше ни шагу. На полу лежали осколки стекла, пустые бутылки и Борис, с растёкшейся у головы кровью. Слава вскрикнул, бросился сначала к охраннику, потом в коридор и к Павлу Анатольевичу, влетев в кабинет которого и упав руками на стол, задыхаясь, рассказал увиденное. Врач посуровел и, подняв физика, бегом пошёл с ним на первый этаж, не задавая вопросов. Охранник собирал осколки, когда они вошли в изолятор, но Слава сказал, что не может смотреть и пойдёт в «Небуйную», врач уже повернулся, чтобы остановить его, но посмотрев на слезящиеся глаза и дрожавшие губы физика, ничего не сказал.
– Ты снова зря беспокоился. – усмехнулся Слава, шагая по лестнице.
– Сомневаясь в чём-то, найдёшь множество новых решений. – оправдался Интерн. – Осталась только Лиза.
– Конечно, самое сладкое последним.
– А если тот расскажет Павлу Владимировичу, что мы ворвались в кабинет? – спохватился Интерн.
– Он сейчас в таком состоянии, что имя своё с трудом выговорит. И если снова захочешь задать подобный бессмысленный вопрос, ответ на него всегда будет один и тот же, вспомни… теперь это наш девиз «Действуй по ситуации».
– А ты сегодня ни разу не чихнул. – вспомнил о прошлом недуге Интерн.
– Надеюсь, ты сказал это не для того…– Славу прервал собственный чих такой силы, что тело его резко наклонилось чуть не до горизонтального положения.
– Молодец! – иронично вскрикнул Слава, размахивая руками так, что пару раз ими же задел свои ноги. – Хорошо, что я не говорил тебе части планов, в которых я не был уверен.
– Может быть взять с поста капли?
– Нет у меня проблем с носом, отстань!
– Ладно. Ты придумал для Лизы? – в многочисленный раз услышав повторяющийся ответ, решив не задавать больше к нему вопрос, перевёл разговор в другое русло Интерн.
– Конечно, но не надейся, что скажу. Всё-таки это последний раз, так что ты, как участник менее всего вовлечённый в процесс предыдущих, а значит меньше всего чувствовавший удовлетворения, должен получить от моего гениального представления самое лучшее. Так что жди.
– Скоро?
– Это зависит не от меня, не от дня недели. Для начала надо подготовить персонажей.
– Тебя и Лизу.
– Ничего не скажу. Жди и наблюдай. – утаивал Слава, поблёскивая глазами, чем показывал, что план был полностью придуман.
В «Небуйную» к их прибытию ещё никто не вернулся, и Слава решил дожидаться их лицом на подушке и каждый раз, когда он слышал подходившие к комнате шаги, начинал плакать, но как только они отдалялись, затихал.
Вот дверь закрылась первый раз, а Слава уже рыдал, затем второй, с небольшим промежутком, и так до четвёртого, после чего он сел на кровать с красным лицом. К мужчине тут же подбежала Лизавета, так как ещё стояла у дверей и именно на неё он посмотрел.
– Борис умер. – проговорил Слава и, захлебнувшись слезами, закрыл руками лицо.
Лизавета упала рядом с ним и, обняв мужчину, заплакала. Клавдий сел рядом с Гертрудой, а в студенте, первый раз видевшем плачущего Славу и то, что Лизавета обнимает его, столкнулись два чувства, перебороть друг друга которые не смоги, и Ипполит, не удивлённый, как это было бы при победе одного, не разозлённый, если бы выиграл другой, а без выражения подошёл к Славе.
– Где ты его видел?
– В изо…ляторе. – всхлипывая, ответил Слава.
За студентом вышли Клавдий и Гертруда.
– Наверное, они говорили правду. – вытащив руки перед лицом Славы, «сказала» Лизавета.
– Они?
– Я думаю, ты не веришь.
– Я вижу, что для тебя это важно, скажи.
– Эта комната проклята. – Лизавета крепче прижалась к мужчине.
– Глупости, не бойся. Вы рассказывали об этом Ипполиту? Нет? Он вас успокоит. Когда придёт, вы обязательно ему скажите.
– Зачем ему? – удивилась Лизавета, подняв голову.
– Он вас любит. Не делайте удивлённое лицо, вы знали или чувствовали это. – вытирая слёзы и снимая их с рук на одежду, сказал Слава.
– Я это понимаю, но…
– Нет, расскажите. Я знаю, что он этого хочет. Не отвечайте, вы скажете не то, что хотите, и будете жалеть. Я оставлю вас, подумайте.
Слава отодвинул от себя руки девушки и, у двери оглянувшись на ещё сидевшую на его кровати Лизавету, покинул комнату, и направился в столовую.
– Если она ему и расскажет, то только потому, что ты сказал об этом. – предположил Интерн.
– Я знаю. – счастливо согласился Слава.
Когда мужчина вернулся с ужина, застал всех «небуйных» в комнате. Теперь оставалось две пары, и Слава, подсевший к студенту и Лизавете, прервав их разговор, а Ипполит продолжил о другом. Обход прошёл с прескверным настроением Павла Анатольевича.
«Небуйных» начали бояться и отстранялись от них ещё больше. С последней жертвой, о которой все решили, что был несчастный случай, предположили, что и предыдущих постигла та же участь, а значит в комнате имеется нечто, начавшее преследовать её жильцов. Теперь уже изгои не беспокоились о своей репутации и, надеясь на суеверность людей, верили, что у всех умерших имелись слабости, от которых они и погибли.
Свою очередь Лизавете пришлось ждать две недели. Девушка уже явно выбрала Славу, но и с Ипполитом расставаться не хотела, зная, что раз молодой человек рассказал ей о свои чувствах, то после её отказа он «либо прыгнет с крыши, либо обезумеет», – так уверяла она Славу. Решился студент внезапно и отчаянно, и, уже не вытерпев, признался в комнате при Славе, но Лизавета растерялась и сказала, что не может ответить сразу и попросила Ипполита дать ей время подумать, что в горячке молодой человек принял за согласие, и на «подумать» без лишних слов согласился. Ипполит был счастлив, как, на следующий день на занятии ОБЖ, он, от скуки, проговорился Славе, но прошло четыре дня, а девушка ответа так и не дала.
Лизавета умерла на пятый день в воскресенье. День этот был выбран случайно, хотя Слава был намерен выждать ещё несколько недель, но предлоги сами отводили его причастность, и он решил действовать. Во-первых, после обхода и на весь день Павел Анатольевич покинул госпиталь и, как узнал Клавдий, поехал в Москву на консультацию к психологу. Женская половина праздновала Восьмое марта, к поздравлениям присоединились мужчины, так что не было ни одного трезвого сотрудника, а для проведения праздничного мероприятия заняли столовую. Заключением стало занятие живой музыки, после окончания которого Лизавета, не доиграв мелодию, закрыла пианино и, схватив обескураженного Славу за руку, вывела его из кабинета.
– Он всё ещё ждёт. – быстро перебирала руками девушка.
– И я тоже.
– Но я не знаю. Зачем вы поставили меня в такое положение?
– Вы думаете над тем, кого выбрать или как сказать одному, что вы выбрали не его? – Слава не отпускал глаза Лизаветы.
– Я выбрала.
– Не стесняйтесь, если это не я. Говорите смело и не волнуйтесь, с собой я ничего не сделаю, выбор ваш я уважаю и оспаривать не буду. Мешать вам я тоже не хочу, поэтому завтра переведусь в одиночную, чтобы не докучать вам нашими встречами, ведь они неизбежны. – конец фразы он сказал уже находясь в нескольких шагах от Лизаветы, всё время, будто сосредоточенный на словах, не замечая, отходил от неё.
– Не говорите это. Я выбрала вас.
Слава рассеянно улыбнулся и, подбежав к девушке, поцеловал её.
– Ты слишком прекрасная для этого мира. Ты боишься сказать ему? – отходя от Лизаветы, чтобы видеть её руки, с растерянной радостью, спросил Слава.
– Я не знаю, что он будет делать после. Я боюсь за него и за тебя. При мне он никогда никого не оскорблял и не бил, но он ругался с тобой, и ещё…
– Что? – взволнованно не от мыльности момента, а от возможности раскрыть что-то новое в студенте, прошептал Слава.
– Не надо о нём, Слава. Я должна ему сказать, я не хочу.
– Лиза, ты не обязана ничего ему говорить…
– Но он должен знать.
– Я ему скажу.
– Нет. Мы должны придумать что-то другое.
– Лизавета, согласись заранее на то, что я предложу. Ни ты, ни я с ним говорить не будем, но скажи сейчас. – томил Слава.
– Я соглашусь с любым твоим предложением.
– Мы напишем ему письмо… на компьютере и распечатаем.
– Он не поверит.
– А ты его подпишешь от руки. – Слава поднёс к губам руку Лизаветы. – Через несколько дней я попрошу Клавдия отдать его.
– Это ничего не изменит, как если бы я сказала ему лично.
– Я сделаю так, чтобы нас перевели в одиночную вдвоём. – настаивал Слава, всё ещё удерживая её жилистые кисти в своих ладонях.
– Он нас найдёт.
– Я читал его карту, через месяц он покинет госпиталь.
– Так долго. – мысли Лизаветы, размягчившиеся пребыванием в госпитале, не способны были успеть за скоростью Славы, но мужчина понимал даже её трясущиеся руки.
– Можно договорится и через неделю.
– Зачем тогда писать письмо? Сделай, чтобы завтра.
– У меня был план, и вы не должны были его знать, но сейчас я не могу о нём не упомянуть. Несколько недель назад, когда Ипполит ещё решался сказать вам о своих чувствах, он проговорился мне о том, что, когда его выпишут, он заберёт вас с собой, и пока он говорил, я видел в его глазах, доказательство того, что говорит он серьёзно, без сомнения. – надрывая голос рассказывал Слава.
– И ты мне не сказал?
– У меня был план, как уберечь вас, но вы о нём знать не должны были, так как я знал, как спланировал Ипполит, и, если бы сказал вам, вы бы видом выдали это, и он решение переменил, и мне бы не сказал, так я бы не смог под него подстроиться и потерял бы вас.
– Я согласилась и слово своё взять не могу. Но где ты хочешь напечатать письмо?
– В кабинете твоего отца. Да, я знаю, что это Павел Анатольевич, и он нас переселит и выпишет Ипполита.
– Он тебя не послушает.
– Ради тебя он готов на всё, как и я, и примет любое твоё решение. Я знаю это. – утверждал Слава, не моргая глазами, которым невозможно было не поверить.
Лизавета ещё раз обняла мужчину, и они побежали в кабинет её отца, в котором Слава властно занял кресло и начал самовольно печатать, оправдав это тем, что девушке будет сложно собраться с мыслями, но она, прочитав текст перед тем, как распечатать, сможет внести исправления. Через несколько минут письмо был набран:
«Дорогой Ипполит, (Слава сомневался можно ли писать имя, но Лизавета сказала, что читать его молодой человек может без последствий, но в разговоре со Славой девушка всё чаще употребляла просто «он», и оба понимали о ком она говорит) я наконец собралась с мыслями, чтобы дать тебе ответ. Я знаю тебя очень давно, но именно это заставило меня откладывать. Ты обходительный, ласковый, добрый и все прилагательные о хорошем человеке твои и этим всё сказано. С дня твоего приезда и до сегодня ты был таким со мной, и это неправильно, когда человек испытывает только счастье. Но когда меня нет рядом, ты можешь быть злым, грустным или растерянным, из чего я предполагаю, когда ты улыбаешься мне, то плачешь в душе. Может быть, ты хочешь казаться мужественным, но это малодушно. Когда ты запираешь в себе эмоции, со временем они разрушают тебя изнутри.
В любви главное честность, и с самого нашего знакомства ты лгал мне. Ты хотел меня уберечь, но, если бы ты любил меня по-настоящему, ты бы не скрывал себя настоящего. То, что испытываешь ты, больше похоже на обожествление. Я не знаю другую твою сторону. Ты навсегда останешься лучшим моим другом, но я не могу ответить взаимностью человеку, которого не знаю.»
Пока Лизавета читала, Слава заметил блеск слёз в её глазах, но она не заплакала и, закончив, без правок, позволила печатать и легла на диван. Мужчина попросил её придумать подпись.
«– Не похоже это на «незабываемое представление», как ты обещал. – третировал Интерн, стоявший за спиной Славы.
– Читай.»
В начале имевшегося текста Слава добавил, что девушка сознавалась, что знала о том, что произойдёт с погибшими, но умерли они от несчастного случая, из-за чего, в муках совести, решает убить себя.
Лизавета услышала, как Слава стучит по клавиатуре, что мужчина пытался скрыть, мягко надавливая на кнопки, и на её вопрос ответил, что выставляет параметры печати. И когда листок вышел из-под принтера, он накрыл верхнюю его часть клавиатурой, а девушка, сев на уступленный ей Славой стул, написала «Навсегда твой друг Лиза». После Слава попросил Интерна выйти из кабинета, вернулся в который тот через полчаса. Мужчина стоял у стола, застёгивая рубашку, Лизавета сидела за залитым кровью столом с воткнутой с правой стороны в шею ручкой.
– Как тебе последнее представление? – полной надменного довольства улыбкой заиграл Слава.
– Ты же не трогал ручку голой рукой? – вскрикнул Интерн, подбегая к убитой.
– Ты всё ещё считаешь меня дураком, ну спасибо. Нет конечно, через рубашку. – задержав взгляд на упавшей на стол голове Лизаветы, вскрикнул Слава, а сквозь его голос пробивался смех.
– Пошли от сюда, скорее.
– Да не бойся, он вечером приедет. – отмахнулся Слава от перескочившего к нему Интерна, который всё-таки выразил своё удовлетворение задумкой мужчины, на что тот игрой смущения выразил благодарность.
Мужчины один улыбаясь, другой с осторожностью подходили к двери, когда та открылась.
– Вы уже здесь, это лучше, пойдёмте. – схватив Славу за руку, протараторила удивлённая, но быстро собравшая мысли Лера.
– Зачем ты здесь? – выдёргивая рук, с физиономией полной брезгливого недовольства, спросил физик.
– Я вам объясню, когда переместимся. Я так больше не могу. Давите руку!
– Я никуда с тобой не пойду.
– Вас что, таблетками перекачали, дайте руку! Господи! – воскликнула Лера, увидев за спиной Славы тело Лизаветы.
– Замолчи и зови охрану. – выбросил Слава, выталкивая девушку в коридор, что должен сделать ответственный человек при виде трупа.
– Мне наплевать, что у вас случилось. Мне нужны вы.
Лера схватила Славу за руку и нажала кнопку на ноже, в тот же момент Слава снова смог вырваться.
«Вы, кстати, задумайтесь, из-за одного миротворческого намерения Леры, пространство которой сконцентрировалось через несколько минут после того, как она переместилась ко мне, убиты уже шесть человек. Интересно, мне продолжать считать? Хотя вы можете сказать, что, если бы Вячеслав Владимирович не поступил бы в госпиталь, Клавдий всё равно убил их и даже больше, так как студент остался жив. Но что мешает ему убить его сейчас? Я сотру ваши неправильные выдумки единственным из тысячи событий, повлиявших бы на будущее – если бы Клавдий не отравил Вячеслава Владимировича, то мужчина бы помешал всем убийствам. Кстати, Лера спасла Славе жизнь. Да, сегодня же вечером Клавдий намеревался отравить его, на этот раз выверив смертельную концентрацию препарата. Вам снова любопытно почему? Он боялся его превосходства. Вот вы меня заболтали. Ладно, последние – Вячеслав Владимирович, в одну из ночей прошлого года, в каждую мечтая о путешествии, придумал письмо вот такого содержания: «Время остановилось только для них (тогда в его жизни уже появилась Лера), но не для всего мира. Магазины продолжают работу, а спутники крутятся на орбите. О Лере беспокоилась только её семья и Маргарита. Девушка была объявлена в розыск, а через два года приобрела статус пропавшей без вести. Но был ещё один человек, не оставшийся равнодушным. На следующий день, после их исчезновения, в лаборантскую заглянула ректор. Как обычно, она надеялась увидеть трудящегося преподавателя, склонившегося над чертежами, но на столе нашла только заявление об увольнении по собственному желанию. Её глаза покраснели, по щека прокатилась одинокая слеза, и, взяв бумагу, женщина вышла из кабинета.». Вот такая странность у него получилась. Но простим ему, его мысли не были ответственны за движение рук. И он считал, что ректор влюблена в него, что было правдой, но и он и она об этом друг перед другом молчали. Кстати, будущее Леры в этом веке он предрёк достаточно точно.
В заключении спрошу у вас: «Пока что это затея рождает только горе, сможет ли она принести счастье?».
