М. Картер
Последствия
Присягу второй раз не принимают
– Что-то не то.
– Ты сказал почти всё, что придумал.
– Почти. – Слава хмурился, спускаясь по лестнице.
– Потом договоришь.
– Когда? Они всегда вместе.
Задумавшись, оба повернули на второй этаж.
– Может быть, нечаянно вылавливать их в коридорах?
– Слишком много случайных совпадений. – отрезал Слава, входя в «Небуйную».– А какой здесь запах, м-м. – он глубоко вдохнул и выдохнул через рот.
Его кровать осталась так же наскоро заправленной и была не тронута с тех пор, как Вячеслав Владимирович, торопясь расспросить Интерна о записке, убежал во время «тихого часа». С кровати ЛевГена бельё было снято, его тумбочка переехала к Коле, а диагональные подползли к стене.
– А может напрямую, пусть даже и здесь, завуалировать, но со смыслом.
– Я завуалирую, что для нас понятно, а они о другом подумают. – окончательно спутался Слава.
Продолжили думать, пока Слава, распробовав кровати сокомнатников, не разложился на своей.
– Все немягкие. – подытожил он. – Сегодня ещё на ОБЖ идти…
– Занятия! Помнишь ещё на второй день Коля ныл, что он один с тобой на них не встретился.
– Вот там! – всполохнулся Слава, свесив одну ногу на пол, и быстро продолжил.– Осталось подобрать предлог… найду по обстоятельствам. А вещи? Ещё не принесли. – он открыл тумбу.
– Только книгу.
– Ну да, ты сегодня на удивление прав во многом. Их ждать нет смысла. Напомнишь мне за час до полдника.
– Сегодня?
– Тянуть незачем.
Слава, не расправляя кровать, перевернулся на спину, согнул ноги и закрыл глаза, сложив руки на груди; Интерн сел на тумбу. «Небуйная» вошла, попарно разговаривая: Клавдий-Гертруда, Глеб-Борис, Коля-Пётр Семёнович, Лизавета- студент. Они не стихли даже при виде спящего Славы и тоже легли. Клавдий, любовно задержавшись у ложа жены, укрыл её одеялом и лёг на свою под небольшим углом опёршись об изголовье; студент и Лизавета продолжили разговор лёжа; Коля, закончил диалог, предлагая продолжить позже, а Пётр Семёнович, ещё с полчаса молча посидев на кровати, отвернулся к стене.
Слава не спал, он вспоминал планы эвакуации этажей, расположение кабинетов, придумывал новые пламенные речи и идеи для разговоров. Как и обещал, за час до полдника, Интерн потряс его плечо, Слава, последние полчаса предчувствовавший его исполнение, размеренно и тихо поднялся с кровати, легко и отмерено перенёс вес тела, чтобы пружины не скрипели и, шагая по проверенным частям линолеума, избегая попадания ступней на «опасные» места, вышел из комнаты. Пригнувшись, закрыв дверь, Слава выпрямился и столкнулся с Павлом Анатольевичем.
– Я так и знал. – небрежная, а для врача противная, улыбка расплылась по лицу мужчины.
– Значит, мы оба предсказуемы. Ты тоже погулять вышел? – Слава приблизился к Павлу Анатольевичу, намереваясь обойти его.
– Нет, тебя ждал. – взяв тон оппонента, выговорил главврач, преградив проход рукой.
– Знаешь, и я не гулять, а очень даже по делу. – Слава отпихнул руку и проскользнул между врачом и стеной.
– Вернись в комнату!
– Не кричи. – в долю секунды развернувшись и встревоженно дёрнувшись к Павлу Анатольевичу, спохватился Слава. – У них тихий час.
– И у тебя тоже. Так что возвращайся в комнату.
– С чего бы? – мужчина снова отвернулся к лестнице, но врач ухватил его за руку, и всё же тот, рывком выдернув рукав, продолжил разъяснять. – Это тихий час, а я молчу, в отличие от тебя.
– И куда ты так рвёшься?
– Пойдёшь со мной, покажу.
«А почему бы и нет. Пусть играет, пока я позволяю.» – подумалось Павлу Анатольевичу не его мыслями, и он пошёл.
– Из любопытства или с преднамерением? – поинтересовался Слава, когда его догнал врач.
Усталость, утрата интереса и аппетита, навеянные Павлу Анатольевичу после неудачного проведения обследования его же мыслями, перестали докучать в полной мере, но всё же оставались в его организме. «Особенности» своего подопечного, после долгого ожидания, так же подкреплённые теми же мыслями, выявлять больше не хотелось. Врач шёл молча, и голова его была заполнена дымом.
«Всё же ребёнок, объевшийся до потери памяти конфетами, никогда больше не сможет на них смотреть без тошноты.»
– У нас «тихий час», но да я шёпотом. Почему ты свою дочь не любишь? Запер её здесь. У неё, кстати ухажёр имеется, заметил? – зачастил Слава, выкинув сразу все интересующие его вопросы.
– Всё по закону, с согласия родителей.
– И мне ты о правах! Так только с недееспособными.
Славы наклонился, чтобы заглянуть в лицо врача, которое он слегка приспустил к полу, но мужчина нахмурился и, когда волосы «небуйного» начали мелькать над пределом поворота глазных мышц в сторону, сам поднял голову.
– Так решил суд.
– Ой, хитрецы, ещё, наверное, пособие выпросили. Про её друга я сказал? Ну да. Дак про него. Я так рассчитал, он уже в ближайшие годы выйти должен. И вот услышал, что он вытащить её отсюда хочет, а потом, может быть, и в суд на тебя подаст.
– Кто?
– Не, не. Блюдечка с голубой каёмочкой у меня нет.
Слава остановился, и больше не сболтнул, и шире улыбнулся. Павел Анатольевич оживился, к нему подходили порывы вопросов, но он гордо их утихомиривал и, находясь в шаге от бока Славы, дошёл до кабинета живописи.
– Вот и всё, теперь это лично моё дело, но ты можешь постоять тут и подождать.
– рассудил Слава, остановившись в метре от двери.
– Не поверю, что ты имеешь какое-либо дело с этим. – Павел Анатольевич не находил красоты в картинах, отчего к искусству и людям, его творящим, относился пренебрежительно.
– Ну жди.
Слава кивнул Интерну, на что настороженный Павел Анатольевич отвлёкся, в то время «небуйный» забежал в кабинет и спешно закрыл за собой дверь. Павел Анатольевич дёрнулся за ним, но, услышав щелчок, остановился, изворотливо обозвавши в мыслях Славу.
– Вот и хорошо, что вспомнил. – спуская приподнявшийся край рубашки, похвалил себя мужчина, за внимательность к обустройству кабинета и более о средствах его безопасности от незаконного преднамеренного проникновения.
– Чего? – в то же время вскрикнул преподаватель, спешно снимая ноги со стола.
Молодой человек развалился за столом и читал книгу, но после вбегания Славы, съёжился и привстал, закрыв том.
– Книжечки? А что под обложкой? – заинтересовался Слава, оттягивая суперобложку. – Э. Л. Джеймс, у тебя утончённый вкус.
– Кыш, проваливай! – остервенел преподаватель, возвращаясь в мир реальный из ступора мыслей.
– Не видишься с человеком несколько лет, а он тебя забывает. – уверенно возмутился Слава, не сдвинувшись с места.
– Как я тебя забуду, если не знаю.
– Как не знаешь? Я, между прочим, изменился меньше тебя, пончик. Похудел, я даже сначала засомневался. А ты однокурсника узнать не можешь! – продолжал негодовать Слава, стоя перед столом.
– Всё равно тебя не помню. – прицелившись взглядом в лицо Славы, напрягал память преподаватель.
– Ну как, кто всегда в уголочке сидел? (преподаватель надолго задумался.) Ладно, а если так.
Слава сел, закинув ноги на ногу, сгорбился и развернул воображаемую книгу.
– Славка…
«Вот совпадение!»
– … ты?
– А кто же. – не ожидая того, что дело само облегчит ему роль, обрадовался Слава.
– Ты извини, сидел там один, тебя бы никто и не вспомнил, если бы… не сел. – восклицал переполненный радостью преподаватель. – Как-то сильно ты постарел, дал бы тебе под тридцать, что случилось?
– Работа, работа и только.
Геннадий, так звали преподавателя, оставил книгу на столе и, обойдя его, сел рядом со Славой.
– А сюда то ты как попал?
– Дак и говорю работа. План у меня, – Слава понизил голос и оглянулся на дверь, – знаешь, смена обстановки для воображения полезна. Вдохновения наберусь, шедевры, как Ван Гог напишу и всё – известность.
– А сюда то…
– Твой главврач – неуч. Я ему язык пару раз показал, покривлялся, он там что-то записал и я в этом. – Слава потянул на себе одежу.
– Никогда от тебя таких поступков не ожидал.
– Художник должен страдать ради искусства. А ты как сюда?
– Мне же сразу после выпуска предложили, делать ничего не надо, только наблюдай за ними, чтобы друг друга не побили, а платят прилично. – отмахнулся Геннадий, больше заинтересованный во встреченном одногруппнике.
– Часто дерутся? – забеспокоился мужчина.
– Ни разу.
– Постой, мне же рассказывали, что ты тоже куда-то устроился… в агентство или в музей, не помню. – перебив себя же, не утерпел преподаватель.
– И не напоминай. Каторга, а не работа. А я под плёткой не могу, я только по вдохновению. А нет его, и работы нет. Сам уволился. Потом несколько картин продал, половину года не писал уже. – Интерн, севший на стол, напротив волновавшихся разговором: одного – объятого ностальгическими воспоминаниями об университете и уповающего встречей давно забытого приятеля; другого – о том, как бы Геннадий не вспомнил ничего нового из прошлого Славы – задумался над ответом, вспомнив несколько клише.
– Дорого продал?
– Прилично, но не в деньгах проблема. Вдохновение иссякло, вот приехал восполнять.
– Я с выпуска ничего полного не сделал, только зарисовки.
– Главное насовсем не забрасывать. – рекомендовал Слава, смотря на своего приятеля снизу вверх.
– Рука сама набрасывает…– Геннадий снова отбросил от себя. – А с нашими ты общался, как они?
– Не, сначала рвался на работу, и ни с кем я сильно не дружил.
– А Женя?
« – Мальчик или девочка?
– Обойди местоимения.» – именно этого вопроса о личном Слава и не хотел услыхать.
– Первый год переписывались, потом… у меня неприятности на работе, Женя ещё писал, – Слава чихнул, скрывая букву женского падежа, если она должна была быть, – но мне не хватало времени ответить.
– Жаль, а мы всё гадали, сойдётесь или нет. А после кого-нибудь нашёл?
– Не искал.
– Ну вот я тоже. Зачем?.. – почувствовав тяжесть в ногах, Геннадий облокотился о стол, вцепившись руками в его край. – А как ты узнал, что я сюда устроился, я же тебе не говорил?
– Я и не знал. Мне сосед по палате рассказал, что ты его в первый же день голым позировать заставил, ну и внешность описал. Я сразу твои «шутки» вспомнил, вот и пришёл посмотреть.
Геннадий рассмеялся.
– Да, шутил я в университете правильно. За эти годы то забросил, а потом он, важный из себя приходит, ну я как декана вспомнил. Ха-ха-ха! – залился смехом преподаватель и сел на своё прежнее место. – Рад, что и ты это не забыл. Я же сначала удивился, когда ты зашёл. Лицами вы с твоим соседом похожи.
– Да я из-за этого с ним первым и заговорил. – подхватил, тоже засмеявшись, Слава.
– Только у него было такое детское, правильное, а в тебе сразу видна творческая натура.
– Потому что я ел мало.
Оба рассмеялись, но, когда Геннадий успокоился, Слава продолжал, с невысокими остаточными всхлипываниями смеха.
– Кстати, твой сосед сбежал пару месяцев назад из госпиталя.
– Охрана значит у вас плохая… может быть и мне, для новых ощущений? – перекладывая ногу с колена, предложил Слава.
– Не думай. Как раз после этого её усилили – камеры включили.
– Ну и ладно, тогда у него спрошу. Надо же быть… таким смелым.
– Дураком. Не прошло нескольких часов, и его поймали – не вытерпел, усмехнувшись, Геннадий.
– У вас есть поесть что-нибудь между обедом и ужином? – положив руку на живот, перескочил Слава.
– Да, да. – преподаватель отъехал со стулом и через Интерна посмотрел на часы. – Полдник через пару минут.
– Отлично. Я так проголодался, составишь мне компанию?
– Я от тебя ещё долго не отстану. – Геннадий засмеялся, но Слава, додумав что-то про себя, улыбнувшись, хмыкнул.
Преподаватель схватил со стола ключи и пропустил у выхода перед собой Славу, отчего мужчина не отказался и вышел первым. На том же месте напротив двери, где Слава поджидал Петра Семёновича, стоял Павел Анатольевич, при виде которого на лице бывшего изолированного расползлась усмешка:
– Ты всё ждёшь?
– Ты кому? А, Павел Анатольевич. – воскликнул Геннадий и отвернулся, закрывая кабинет, и продолжил уже спиной. – Представляете, встретил университетского товарища.
– Мы как раз в столовую, не хочешь с нами? – вставил Слава.
– Не соглашайтесь, мы так давно не виделись, дайте наверстать пропущенные годы. – по-дружески обняв Славу за плечо, попросил Геннадий.
– Ты его ни с кем не путаешь? – смутился Павел Анатольевич, тряся головой.
– Вы думаете, я однокурсника узнать не могу? Он у нас всегда не такой как все был, и ему даже будет полезно пожить здесь. Мы пойдём, хорошего дня, Павел Анатольевич.
– Не перенапрягай мозг, это вредно. – уходя, бросил Слава.
Павел Анатольевич следовал за ними, подслушивая разговор о воспоминаниях университетского времени с сомнением, и, отстав от них у лестницы, поднялся в свой кабинет.
– Он всегда такой подозрительный? – войдя в столовую, третируя, не утерпел Слава.
– Сам удивлён. Он ко мне зашёл несколько раз за все годы.
– Ты садись, я всё принесу. – махнув к столам, попросил Слава.
– Я сам.
– Не стоит.
Слава грубо отпихнул порывающегося помочь Геннадия, который, отступив пару шагов назад, удивился силе однокурсника и, уступив, сел за второй стол. Составив на два подноса одинаковые наборы блюд: чай и булочку с изюмом – он вытащил из кармана горсть таблеток, закрыл свои руки спиной, растолок препарат между двумя взятыми из соседнего стакана ложками и высыпал порошок в чай одного из наборов. Поставив приборы на место, подхватил два подноса и отнёс их на занятый Геннадием стол. Перед преподавателем он поставил чай с полурастворившимися таблетками, часть которых прикрылась листочками растений.
– Тебе у нас понравится. Особенно кухня. – разглядывая булочку, с наслаждением, певуча зарекомендовал преподаватель.
– Давай сначала за встречу. – предложил Слава, поднимая стакан.
Геннадий поднял свой, и, ударившись стеклом, каждый отпил небольшую часть содержимого. Доев полдник, Слава остался в ожидании преподавателя, уже пришла «небуйная», но в их сторону он не смотрел. Наконец Геннадий допил чай, и они отнесли посуду. Отходя от окна, преподаватель прижался к Славе.
– У меня кружится голова.
– Присядь.
Слава довёл его до скамьи, сев на которую, Геннадий упал спиной на стол.
– Слава, я тебя не вижу. Позови кого-нибудь. – повторял он, тряся руками в воздухе.
Слава наклонился и с наслаждением прошептал:
– Никогда не смей указывать мне, что делать.
– Что ты говоришь. Я не понимаю, мне плохо!
– Тут есть врач? – спросил Слава, не повышая голос, несколько лиц на него повернулось. – Который умеет оказывать первую помощь. – добавил мужчина, больше лица на него не смотрели. – Студент, тут человеку плохо!
При всей имевшейся у него злобе к Славе, Ипполит не мог из-за этого не помочь преподавателю. Студент подбежал к Геннадию, перекинул его руку через свою шею, Слава сделал то же, и они поволокли преподавателя в изолятор – единственное в госпитале место, оборудованное медицинскими приборами. Спустив Геннадия на первый этаж, Слава побежал в ординаторскую, а студент поволок мужчину к изолятору.
Прибежавшие врачи помогли уложить преподавателя на кровать, сознание его уже покидало, он мямлил, и разобрать слова было невозможно. Минут через пять явился приведённый Славой, который после ординаторской побежал на четвёртый этаж, Павел Анатольевич и поспешил вызвать карету скорой помощи. Больше ничего не делали. Через час машина забрала Геннадия в областную больницу. К этому времени Слава и студент уже практиковались на уроке ОБЖ.
Из суматохи изолятора они вышли после того, как в нём появился Павел Анатольевич. Дошли до кабинета они молча, только Слава, беззвучно смеясь над своими мыслями, изредка поглядывал на студента, пока тот, упёршись взглядом в пол, шагал у другой стены, между ними было около метра. Постучавшись, Слава первый зашёл в кабинет, размахнувшись дверью так, что и Матвеевич успел пройти, не прикоснувшись к ней. С первого посещения кабинета, Слава заметил столы, выставленные друг за другом у стены, напротив которой госпитализированные строились. Теперь они были распределены с приставленными к ним стульями на одной половине комнаты, на второй – дубовый учительский стол, за которым сидел Василий Иванович, на стене за которым висела зелёная графитовая доска. Отставник следил за несколькими мужчинами, ходившими вокруг столов и что-то у них поправляющими.
Слава громко поздоровался с Василием Ивановичем и твёрдо направился в его сторону, студент поздоровался тише и отошёл к партам, шёпотом, пытаясь не затронуть тишины, отвечая на вопросы остановившихся госпитализированных.
– Новенький? – машинально спросил военный, увидев незнакомое лицо.
– Старенький, старенький. – передразнил его Слава, облокачиваясь на стол.
– Что? – воскликнул Василий Иванович, и гнев загорелся в его глазах, устремлённых на прищуренные веки наглеца.
– Был я у вас, но только один раз.
– Прогуливаешь?
– По веской причине пропустил. – выразив уверенность в своих словах, которой также должен был подчиниться Василий Иванович, уточнил Слава. – Не слышали, сбегал я несколько месяцев назад. В изоляторе отсидел, и вот вернули. – Слава, облокотился ладонями о край стола, вывернув тыльную сторону локтей к Василию Ивановичу.
– До Москвы добежал?
– Врут. Вы понадеялись, что я у вас лучшим на поле стану? Не надейтесь, врут.
Василий Иванович нахмурился и отослал Славу к столам.
– Ещё терпит. Я пока время убивал, вспомнил единственный урок. И вот что, а почему у нас женщин не было? – напирая на военного спросил, мужчина.
– Кругом!
– Да ну ответьте вы! – взвизгнул Слава.
– Зачем они тебе?
– Мне – незачем. Я так, со скуки дознаться хочу.
– Как-то ты странно говоришь.
– Ну наконец хоть кто-то заметил! Я ещё складней и завёртестей умею. —бахвальственно заискивал Слава.
– Отставить.
– Ну дак о женщинах что? – продолжил Слава, закидывая ногу на край стола, но, только заметив его движение, Василий Иванович начал заносить ладонь для удара, а мужчина предугадал и вмиг сам скинул ногу и, расправив плечи, встал вложив в карманы руки.
– Они в другой группе.
– Вопросов больше не имею.
Слава развернулся на пятке, отошёл к другой части команды и сел за ближайшую к Василию Ивановичу парту, приглашая студента, наблюдавшего за разговором из кучки госпитализированных, сесть рядом с ним. Столы выстроились в два ряда, в каждом около пяти штук, и если считать по-школьному, с вариантами сидящих, то Слава занял первую парту первого ряда, ближе к двери, первый вариант, студент же отдалился на вторую парту второго ряда, ближе к выходу на улицу, второй вариант. Слава с усмешкой огорчился, но, оглядевшись, подсел напротив студента.
– Я думал, ты сядешь со мной. – зазвенел в тишине кабинета его наивный голос.
– Уходи! – наклонив голову, чтобы не смотреть в глаза мужчине, проскрежетал студент.
– Прости, прости, прости. Сколько раз мне ещё извиниться?!
– Не надо было ни сколько. Хоть на коленях ползай… не надо.
– Тогда почему?
– Ты предал меня.
– Как хочешь обзывай это, но не предательством. – возмутился Слава, всё больше скручивая тело, чтобы оно зеркально отражало то положение, в котором сидел Ипполит.
– А как иначе? – студент поднял на него строгий взгляд, но продолжил уже запинаясь. – Я не понимаю, что с тобой произошло. Сейчас… это не ты. Не тот человек, с которым я познакомился. Зачем… зачем ты назвал моё имя? Что за улыбка, убери её. (Слава перестал улыбаться). Как мне было плохо всю неделю, ну тебе откуда об этом знать…
«Для самых непонятливых, если такие ещё остались, объясню. В пределах трёх недель назад, когда Ипполит по обыкновению принёс обед или ужин… не в это суть, зашёл в изолятор, они разговаривали, студент сидел за столом, а Слава напротив на кровати, в жаре речи, в обращении мужчины к молодому человеку промелькнуло его имя. Ипполита затрясло, и он телом упал на стол. Самому смешно стало, подождите… Дак вот, а Слава, кстати, тоже засмеялся, ну автор уже описывал заливисто и т. п. потом с полчаса подержал тело в изоляторе, после надумал стучать в дверь. Прибежал охранник, затем санитары, и они утащили студента в «Небуйную», где он очнулся на следующий день и всю неделю проходил с мигренью.»
– Я не хотел, оно вырвалось. – оправдывался Слава.
«Я хотел, чтобы ты был со мной. Мы там вдвоём… Невыносимо скучно. Мне нужен был ты.» – и в мыслях добавил он истинную причину.
– Ты раньше понимал меня. – загнанный наступлением студента, утихая, вскользь прошептал Слава, чтобы Матвеевич всё равно расслышал.
– Раньше. Но теперь. Зачем?.. Как ты его вообще узнал? – порывы Ипполит не ослабил, но он не кричал, а напирал тембром.
– Случайно. Я не допытывался. Послышалось от Павла Анатольевича, он то не знает, что я не знал.
Студент провёл по волосам рукой и, зацепившись о спутанную прядь, дёрнул ладонь, вырвав клок волос. Слава нахмурился и примялся, спину ровно держать перестал и облокотился руками о спинку своего стула:
– О дружбе теперь не настаиваю. Только прости, мне слово твоё надо услышать.
Студент не отвечал и терзался мыслями, он хотел вырвать их, избавится как от пряди волос, но они, не останавливаясь, крутились.
– А Лиза. – спохватился он. – Чем ты её заманил, только о тебе она сегодня и говорила?
Слава восхищался собой в душе, но внешне, всё ещё раскаиваясь, был удручён.
– Не много. За завтраком ты слышал, а во время обеда мы сидели вдвоём, но всё то же, что и остальным: о том, как я рад вернуться, слегка о жизни в изоляторе— не больше, всего несколько минут. Да я физически больше бы не сумел.
– За несколько минут ты можешь разболтать всё, о чём захочешь. – выпустил студент, оттолкнувшись от стола, упав на спинку стула, который, покачнувшись, задел край стоявшей за ним парты.
Слава принял это за комплимент и улыбнулся.
– Днём, как раз после обеда, каждый мой поворот разговора она уводила к тому, чтобы я помирился с тобой. – не останавливался Ипполит.
– А ты об этом. Забыл. Да, я упомянул, но я думал, что ты ей рассказал. А она тогда только выслушала мою точку зрения.
За спором, а это именно он и был, хотя студент вбивал свои слова в Славу, как мяч о стену, от мужчины он всё равно отскакивал, хотя и с меньшей, намеренно уменьшенной, силой. Уже к последней реплике Славы все места, рассчитанные ровно на число человек в группе, были заняты, и Василий Иванович встал, начиная занятие. Бывшее на первом ряду место Славы теперь принадлежало другому, и мужчина остался на втором, с соседом не познакомился, тему прослушал и начало лекции вертелся на стуле, ища Амбарова и Сидорова. Мужчины не находились, что начало злить «небуйного», но, заглянув за спину студента и его соседа, он заметил не намеренно спрятавшихся нужных госпитализированных.
Уже с февраля начали готовиться к празднику Дня Победы и оставшуюся часть урока Слава, не запоминая, слушал про партизанские отряды и их вклад в развитие военных действий.
Как только Василий Иванович, час круживший перед столом, облокачивающийся на него, подходивший к доске, заглядывавшийся на плакаты и начинавший словами объяснять что-то на них, когда видел, что слушатели его не понимают, подбегал к табличкам и пытался руками достать до выбранной картинки, сел и на последних словах медленно стих, что значило окончание лекции, Слава вскочил первый, но одногруппники не медлили, и в небольшой толпе мужчина последовал на выход. В коридоре сток расплылся: одни шли быстрее и, обгоняя, вырвались вперёд, кто-то шёл в среднем темпе – те образовали кучку в середине, остальные не торопились и застряли в конце. Студент, нечаянно задев Славу плечом, вывернулся одним из первых и лидировал широким шагом. Мужчина не стал догонять и, когда цели сбились с общего шага и отстали, подбежал к ним и нарочно толкнул Сидорова в бок, пристроившись к паре с той же стороны.
– Ребята, привет! Не могу сказать, что я рад вас видеть, но поговорить надо. – затараторил он.
Мужчины оторопели и остановились, а Слава, сначала надеявшийся на их ответ, понял, что они сказать ничего не могут, продолжил.
– Идём, идёмте (он их толкал, из-за чего мужчины двинулись). Я только сказать спасибо, как видите… нет вы не видите, тогда знайте, что ваше старание не прошло даром. Ну я только для спасибо и всё.
Слава отсалютовал от закрытого глаза двумя пальцами и убежал. Мужчины, остановившиеся, потому что не могли вспомнить, что сделали улыбавшемуся человеку, но к произнесению «ваше старание» припомнили и насторожились, после выражения благодарности растерялись, Сидоров даже почувствовал вину, он подумал, что Слава помешался, после сильного удара по лицу. Завтра же оба забылись.
На лестнице Слава студента не догнал, в комнате ни с кем не разговаривал, только пару раз игриво подмигнул обернувшемуся к окну взгляду Матвеевича, как и Клавдию, истинным намерением которого было заметить лицо Славы, и полчаса, наслаждаясь бездельем, лежал без мыслей. Через время начался ужин, и «небуйная» поднялась в столовую. В построении Слава занял новое место, обогнав Колю, встал первым, на что мужчина выражал крайнее недовольство, но бывший изолированный смягчал голос и ласкался с ним, как с ребёнком, на что тот реагировал не однозначно: иногда сам поддразнивал, в других случаях огрызался, вспоминая игнорирование его приветствий в столовой; так же и за столом Слава снова сел в его второй главе. За ужином все молчали, разговаривать было не о чем – все всё и так друг о друге знали, а главный распространитель диалогов, молча, улыбался. В течение следующего часа каждый успел принять вечерний туалет, а Пётр Семёнович, очередь которого была последней, вернулся вместе с Павлом Анатольевичем и Славой, спохватившимся об этом к концу свободного времени. Обход, как и три месяца назад, ничем не отличался, только Слава успел вспомнить про собранные у него анализы и поинтересовался готовностью их результатов и из выдавленного из врача ответа получил о них норму. Минут через десять, так как Павел Анатольевич задержался у Лизаветы, прозвучало желание о получении приятных снов, и выключили свет.
Около полуночи Клавдий зашуршал одеялом, стянул такое же с Бориса и подошёл к Славе.
– Я ждал раньше. – прошептал мужчина, глаза которого, всё ещё открытие, привыкли к темноте, и он сумрачно, но чётко видел обозначившееся вокруг тела короля одеяло.
– Мы думали, ты не вернёшься.
Но коли так…
– Да пойдём уже. – недовольно бросил Слава и, бесшумно встав с кровати, укутался одеялом и пропустил Клавдия к балкону, так как забыл, где скрыт в оконной раме замок от двери.
Они вышли на балкон, Слава придержал дверь для Интерна, всю вторую половину дня молча следовавшего за ним. Клавдий царственно опёрся о перила, а физик втиснулся в угол их стыка. Их тела, освящённые полной Луной, отбрасывали огромные тени на окна.
– Уже не прыгаешь? – усмехнулся Слава.
– Зимою нету в том нужды…
«А раньше подумать была.» – заметил Интерн.
– … Мы долго не могли к тебе прийти.
Ты можешь нас винить.
Сейчас вопрос, терзавший нас, нашли.
Хотим мы просветить.
О том, что помнишь, возвести,
Что прежде чувствовал, сознания усыпления?
– А, боишься. – передёрнув плачами, от пролетевшего по ногам ветра, подстрекал Слава, п оправляя одеяло. – Заметь, я мог играть тобой, если бы сказал, что не помню, но не совру. Я, кстати… нет, лучше сразу прямо, да я помню, что ты меня отравил. Я, кстати, нашёл, что ты подсыпал. Ты специально отмерял или на глаз.
– То помним как бухгалтерская смета,
Мы высыпали пол пакета.
– Только в суп?
– Ни крошки в сторону.
– Ну ты и отчаянный. Ещё бы грамм и я мог умереть! – Слава смеялся, но голос отдавал гневом.
– Мы знаем, что рассказывать ты в праве,
Но понимаем оба, что место ей в глубокой яме.
– Дурачок, если бы я хотел, то рассказал, как только вспомнил, как говорить.
– И думаешь ввести нас под мандраж, Используя нахальственный шантаж?
– Зачем, помилуй. – Слава стал серьёзнее, гнев ушёл, но дикая улыбка осталась, и, в отличие от неподвижно стоявшего Клавдия, он переминался на месте, ударяясь боками о перила. – Мне нравятся твои идеи. Но метод – отравление – ну слишком прост, и если, допустим, с перерывом даже в неделю, отравятся пять человек, это как минимум подозрительно и то, что все они из нашей палаты, тоже странно. В общем много недочётов. Ты это что за один день придумал?
– Нам помнится твой гнев.
Отрёкся ты о деле нашем услыхав,
Изменишь ли ты выбор потерпев?
– Помню и не отрицаю, возвращать клятвы не хочу. Работаю не из верности, а из собственных алчных, тщеславных убеждений. – мотая рукой под одеялом, не спеша объяснил Слава
– Как ты сказал? Поверить мы
Ушам не можем. Право чудесный
Твой порыв, и нам же интересны
Его предвестье знать, любезный.
– Не убедительно играл? А жаль, сильно старался. – каменное лицо Славы смягчилось.
– А может ты глумиться
Счел приемлемым над нами?
Не смей над нами так срамиться,
Коль так, и наши очи заблестят огнями! – в глазах Клавдия, в другом течении от его слов, темнела растерянность, но он смотрел в даль, а лицо не морщилось, и как не пытался Слава понять его чувства, не выходило.
– Да хватит, перестань стесниться. Да я помогу тебе и не шучу. Да, поменял взгляд. Забудь, что Вячеслав Владимирович (он произнёс имя быстро и небрежно) тебе говорил. Я говорю, что думаю.
– Посмел критиковать ты наши планы.
Имеешь ли ты свой в противовес.
Или несёшь с собою только небесны манны.
Какой же твой в том интерес?
– Никакая манна не снизойдёт на меня, если я не был бы устремлён к определённому. Интерес… я как-то не задумался. – Слава повернулся к Интерну, тот развёл руками. И тут мужчина накинулся на Клавдия, его руки расслабили хват, и одеяло спустилось до плеч. – Ты вбил мне в голову эту идею. Эти слова крутились в голове, не отпускали. Я…я сам бы никогда, но ты! Всё придумал ты, первопроходец. Я придумал так много случаев. О сколько времени! Скажи, кто будет первым?
Слава с огнём в глазах, шептал, из-за чего его слова слышались страшно, будто от безумия, приближался к Клавдию, который удивлённо повернулся, он шагал медленно, но речь подкреплял жестами, крутил головой, как в агонии. На вопрос король не отвечал несколько минут, коченея от испуга.
– Чёрт-энтузиаст. – пролепетал Клавдий, высвободив часть сил, отобранных напором Славы, попятился парой шагов.
– Дак кто? Кто? – Слава не ослаблял слог и не давал королю сокращать расстояние в полшага.
– Я… я не думал. Может быть…
– Я помню, ты хорошо тогда дразнил Колю. – Слава прервал Клавдия, когда тот упёрся в конец балкона, и, опомнившись, с улыбкой тревожно поинтересовался. – Пока меня не было, прогресс не запускал?
– Бывало, ещё пару раз. – выдыхая, произнёс запуганный король.
– Главное хоть что-то, тогда с него и начнём. Во-первых, мне надо прочитать его медицинскую книжку. Сможешь достать? – Слава вернулся в свой угол, а Клавдий, выдумав о произошедшем, что это мог быть остаточный припадок и, приняв величественный вид, встал в центр балкона, лицом повернувшись к Славе.
