М. Картер
Последствия
Вид у Элиссы был неопрятный и встревоженный: волосы были не расчёсаны, часть их была разбросана по спине и плечам, другая, на которую девушка ложилась на подушку, примялась к голове и была похожа на дно чашки; оттенок нездоровости придавали ей красные глаза, обвёрнутые снизу почерневшей кожей, отвыкшей за месяцы здорового сна от ночной студенческой жизни, и всё это ярким пятном выделялось на бледном лице. Если же раньше эти отражения своей ночной жизни она скрывала косметикой, то здесь, не имея зеркал, Элисса забывала о бывшей привязанности к ухоженности своего внешнего вида и, даже не имея в мыслях интереса узнать о наличии в деревне бани, …
«Которая, кстати, там была, но выстроена была в той части, куда Элисса, так же не имея предложений об этом, не заходила.»
… не мылась с прибытия.
Не доходя до улицы, на которой стоял дом гончара, Элисса свернула на соседнюю и пошла, заглядывая в щели между домами, высматривая нужную постройку. Отыскав её, девушка прислонилась к стене противоположного дома и заглянула за угол: лошадь была уже запряжена, а телега была частично заполнена: к ней Олиссеус всё ещё выносил из мастерской вазы.
«Что будем делать! Однозначно надо подождать пока он уйдёт. Можно напугать лошадь, она опрокинет телегу. Нет, разобьются все вазы. Я говорила, можем украсть. Нет, пока мы бежим туда, ищем вазу, потом возвращаемся, он может нас заметить. А ты помнишь, как выглядят те вазы? Да, и, кажется, уже вижу одну. Тогда давайте просто разобьём её, кинем камень. А ты попадёшь? Надейся, что попаду. Другого выхода сейчас нет. Постойте, мы же не хотели, чтобы было похоже на то, что это сделал кто-то специально. Да, но это единственный способ.»– Элисса решилась и, оглянувшись, подняла камень средних размеров.
Подождав, пока Олиссеус зайдёт в дом, она, опираясь о стену, пробежала к концу здания, за которым скрывалась, прицелилась, бросила и промахнулась- камень не долетел до телеги менее метра. Элисса вернулась на позицию за углом, взяла камень похожих размеров, подождала отлучения гончара, который принёс ещё одну вазу, и подбежала на то же место, откуда кидала первый раз, остановилась на несколько секунд- её поддерживали все мысли- занесла руку, отставила её чуть дальше, чем при предыдущей попытки, и бросила. Тут же поняла, что на концентрацию затратила достаточно времени для возвращения Олиссеуса, и, не глядя, побежала назад и в это же мгновение услышала грохот разбивающейся глины, который придал девушке сил, она улыбнулась и с большей быстротой убежала домой, где, довольная своей ловкостью, решив обсудить это с мыслями вечером, уснула.
Как она и догадывалась, раскрыла глаза Элисса, когда Солнце склонялось к горизонту, за несколько часов до заката. И с видом, будто весь день готовилась к перенятию учительского места у Василики, даже забыв о еде, она пошла к Мелиссе. В госпитале никого не было, поэтому Элисса, решив, что хозяева начали обед, прошла в следующую комнату, где один край её губ подёрнулся вверх, и, не зная как воспринять пустоту дома, Элисса перешла в мастерскую, в которой так же никого не оказалось, и чуть не вскрикнула от радости, увидев выложенные на полу вазы, которые покоились под столом на ткани и тем же материалом были накрыты сверху, из-за чего Элисса не сразу признала в это куче предметы гарантии того, что Олиссеус остался в деревне.
Рассуждая, девушка села за стол в центральной комнате. Мысли мешались и думали о разном: «Куда они могли уйти? А скоро придут? Скорее всего скоро, уже темнеет, а мы сегодня ещё не ели. Олиссеус точно пошёл находить того, кто разбил вазу, но где Мелисса? Может быть, не будем их ждать? Искать пойдём? Может быть, они пройдут мимо нашего дома. Ты не настолько сильно хочешь есть…».
Хотя единого решения Элисса принять не смогла, но большинство согласилось идти на поиски, другие не могли протестовать, и аргументировали свое согласие тем, что им хочется увидеть злость, на которую способен Олиссеус.
По пути к дому старосты Элисса вспомнила, что через улицу стоит школа, и, чтобы не делать круг, она посетила учебное заведение. Занятия были окончены, Василика читала книгу, знала о произошедшем, но о том, где сейчас может быть мастер, понятия не имела. Элисса даже сначала решила уделить несколько минут разговору с девушкой, но подумала, что развлечётся этим меньше, чем встречей с Олиссиусом, и зашагала к дому старосты под раскатистые завывания желудка.
Дверь Элиссе боязливо открыла Агатта, но признав в посетительнице не надоевший предмет, навещавший их в лице скверного Олиссеуса, лицо раскрыла в облегчённой улыбке и впустила девушку в дом.
«Нет, ну также хорошо начинали без скучных диалогов! Тут несколько строчек, а она всё пишет. Я понимаю, что это произведение называется романом, но не опускаться же так беспечно до подробностей. Олиссеус ушёл от них несколько минут назад, с Изокрейтсом пробыл несколько часов, долю которых они просидели в доме, а часть выходили по домам соседей.»
Попрощавшись и извинившись за поздний визит, Элисса, несмотря на многочисленные упрашивания как самой себя, так и желудка, интерес которой частично заменился страхом, решила навестить мастера завтра и потащила своё обессиленное тело домой.
С утра бодрость не ощущалась, неистово болел живот, а его рёв заглушал даже мысли. Надеясь на то, что до начала занятий она имеет хотя бы час свободного времени, Элисса, уговаривая себя тем, что скоро поест, с последними силами дошла до второго своего дома. На улице, как и при первых секундах пребывания в госпитале, ничего слышно не было, зато из следующей комнаты доносились удары ложки о тарелку. Элисса, тяжело шагая, перешла госпиталь, постучала в дверь и не спеша её приоткрыла. Услышав за ней настойчивое «Входите, входите», девушка повиновалась и оказалась перед подошедшей к ней Мелиссой.
– Доброе утро, Элисса.– не убирая с лица, как предположила Элисса, застывшую на нем улыбку, сказала лекарь, пропуская гостью в комнату.
Элисса сделала самое удивлённое выражение, увидев Олиссеуса, и подкрепила его словами:
– Почему вы не уехали?
– Где ты была вчера?– если бы Элисса не могла следить за его движениями, а гадала только по тону голоса, то, услышав этот вопрос, предположила бы, что Олиссеус вскочил со стула и, будто укоряя её в чём-то, подбежал к ней, но простору взора Элиссы ничего не мешало, а Олиссеус сидел на своём, занятом им обычно, месте.
– Я сегодня преподаю в школе, а вчера перечитывала книги, которые дал мне Антипатрос. Это заняло весь день, я даже забыла о еде… А вы не знаете, занятия уже начались? – с видом усталым, который было несложно произвести, так как то же самое она чувствовала сейчас, обернувшись к Мелиссе, остановившись у стола, спросила Элисса.
– Скоро, но ты должна поесть. – забеспокоилась заботливая женщина, хотя Элисса считала, что лекарь чувствовала к ней некоторую привязанность, вызванную тем, что она будто вырастила за месяц ни на что неспособного ребёнка, отчего и чувствовала ответственность, но это предположение ничем не подтверждалось.
«Можно сказать, она просто хороший человек? Не думаю, что тот же Олиссеус стал бы весь день тратить не на единоличную работу, а на помощь другим, хотя оплачивались они не худшей монетой, и последняя имела больше привилегий.»
Пока Мелисса готовила для девушки завтрак, Олиссеус продолжил:
– Я заходил к тебе вчера, но тебя не было в доме.
– Я уходила только вечером в школу.– хотя Элисса предполагала (так как ни разу ей ещё не представился шанс это проверить), что если она вставит несколько слов между репликами Олиссеуса, мастер выпустит на это обычную для него в любых случаях несоблюдения его правил, полный список которых вывели Мелисса и его немногочисленные друзья, агрессивно-повелительную реакцию, всё же не смогла себя удержать.– У вас что-то случилось?
Олиссеус не ответил, но задумался, а когда перед девушкой было расставлено несколько тарелок, спохватился:
– Выполнишь мою просьбу? Спроси у детей, кто играл вчера утром около моего дома.
– Тогда они были в школе.
– Нет, это было раньше, раньше, чем сейчас. – не решал отступится Олиссеус, пока Мелисса оттаскивала от него тарелку, по которой он, не замечая своих действий, продолжал бить ложкой.
– У вас что-то случилось, а вы не хотите мне сказать. По вашим словам, это что-то ужасное, и это должны знать дети. – воскликнула Элисса, но мягко продолжила. – Я спрошу.
– Если никто не ответит, но в ком-то ты увидишь сомнения, расскажешь мне о нём. – добавил Олиссеус.
Получив несколько наставлений, Элисса, в момент переместившая еду в желудок, который переменил причину боли- теперь ему трудно было растянутся для того, чтобы уместить в себя всё, проглоченное Элиссой- пошла в школу.
«Это стоило бессонной ночи. И не уехал, и сам же дал предлог к сближению. А как мы выберем ребёнка? Может быть скажем, что никто из них не признался и не вёл себя так, что можно было что-нибудь заподозрить? Нет, «хулигана» должны найти мы. Я знаю, давайте Лигейю. »– подходя к школе, решила Элисса.
Антипатрос приравнивал проведение урока к искусству, они редко повторялись, и в ночь перед его отъездом, по просьбе Элиссы, он предложил несколько способов развлечения детского интереса к науке, из которых она вспомнила только два и выбирала по пределу своей фантазии- там, где требовалось больше рассуждения, она придумывала сказку, а в случаях, в которых невозможно было не опираться на сложные термины, она читала с конспектов учителя. Дети слушали её молча, но не столько от дружбы или любви, сколько от страха. И больше из всего того, что могла сделать Элисса, они боялись её взгляда, которому подвергла их в первый день учёбы девушки. Применён он был к Лигейи и её соседу, которые во время речи Антипатроса перешёптывались за спиной Элиссы.
Во время повествования одной из сказок, ей подсказали спросить о том, не играл ли вчера утром кто-нибудь у дома Олиссеуса- хором дети ответили отрицательно.
К вечеру глаза Элиссы произвольно начали закрываться, и, когда в очередной раз во время чтения голова её чуть склонилась, а веки полностью замкнулись, она вздрогнула, будто по телу её пробежал ток, и закончила урок. Выгнав детей и потушив лампы, Элисса пошла домой, пока мысли не напомнили ей о просьбе Олиссеуса и о недопустимости пропуска обеда. Элисса пробудилась, глаза её ожили, а ноги, которыми она быстро и не останавливаясь перебирала, вскоре доставили её в госпиталь, а после перенесли на кухню, смежную со спальней, которые разделял стол, за которым обедали Мелисса и Василика. Только они поняли, что вошла Элисса, женщина принялась готовить для неё обед, но девушка, поблагодарив лекаря за спешность, предупредила, что сначала поговорит с Олиссиусом, и ей указали на дверь в мастерскую и предупредили, что гончар всё ещё сердит. В ответ Элисса успокоила Мелиссу улыбкой и словами о том, что выполнила просьбу мастера.
Вошла в комнату девушка осторожно, а сидевший за гончарным кругом Олиссеус тут же вскинул к ней вспотевшее лицо, с пульсирующими на висках венами, усталыми глазами и красной шеей, но общий вид его фигуры, с крепко обхватившими глину руками и не замедляющими быстрых оборотов круга коленями, который встал с табурета только днем по просьбе жены и, съев несколько лепёшек, возвратился к работе.
– Я отвлеку вас ненадолго. – подойдя к Олиссеусу, предупредила Элисса.
– Ты узнала, кто это был? – перебил девушку гончар, отвернув от неё голову к вазе, которая, как могло показаться дилетанту, уже достаточно вытянута, чтобы снять её с круга.
– Да, но я только догадываюсь, потому что, как я предупредила вас с утра, никто не сознался. – закрыв за собой дверь, но оставшись при ней, ответила девушка.
– О ком ты думаешь?
– О Лигейе.
– Спасибо. – от благодарности Олиссеуса Элисса в мыслях заиграла своей значительностью, ведь до этого слышала обращения этих слов только к Мелиссе, старосте и Антипатросу.
– Вы же ничего не сделаете девочке. – будто опомнившись, воскликнула Элисса.
– Я только передам об этом её родителям.
Элисса кивнула, одобряя слова Олиссеуса, и вышла из комнаты.
«Нет, ещё рано говорить о помощи. »– заключила она, задержавшись перед дверью, когда хотел остановиться и продолжить разговор.
Пока Элисса обедала, Мелисса достаточно расспросила её о проведённом в школе дне, а Василика, ради удовлетворения понятий наставницы об её общительности, вставила пару своих вопросов.
Следующим днём повторилось то же, но для того, чтобы не утомить себя и оставить большую часть сил для вечера, на котором Элисса решила начать значительно воздействовать на её отношения с мастером, девушка меньше пользовалась фантазией и больше читала. Детей, рассказав весь запланированный конспектом материал, она отпустила раньше и побежала к мастеру.
Отобедав с Мелиссой, по словам которой Элисса должна была встретить дорогой в госпиталь Василику, так как та ушла в школу, девушка спросила о настроении Олиссеуса, о котором поняла только, что оно менее скверно вчерашнего, но всё ещё не та легкая нелюдимость обычного.
Снова отогнав от себя просьбу о непосещении мастерской тем, что имеет дополнительные сведения к ответу, данному вчера Олиссеусу, Элисса пошла к двери.
«Подождите, я не могу не помнить, или вы говорили без меня, но я переспрошу, как мы заговорим с этим бешенным человеком о помощи? – от испуга важности предмета девушка остановилась, не доходя метра до стены, и последовала указаниям мыслей. – Нет, наконец он прав, и нам нельзя идти без плана. Возвращаемся и говорим с Мелиссой. Вы говорите, мы придумаем.
Итак, главное, что мы ему предложим, это помощь на рынке, значит о мастерской лучше не говорить. А я хотел на горшке порисовать. Давайте продолжим тот разговор, в котором он нам про рынок и сказал. То есть напомним ему о торговле, потом скажем, что там сложно привлечь покупателей, а потом можно добавить, что пока мы шли, то заходили в полисы и видели, как по рынку ходили люди и кричали люди, привлекая внимание к товару. Не забывай о легенде! Мы шли только по лесу.»
Выбрав первоначально предложенный вариант, Элисса подвела разговор с Мелиссой к самостоятельному завершению и ушла в мастерскую. Сегодня Олиссеус сидел за столом спиной к входу, а раскалённую вазу, после продолжительных метаний глаз, девушка заметила остывающей под ним.
– Я скоро приду. – не поворачиваясь, как решила Элисса, это было сказано для жены, зашевелился Олиссеус.
Девушка знала неловкость подобных ситуаций, проступила несколько шагов и спросила:
– Вы уже говорили с родителями Лигейи?
– Да. – к удивлению Элиссы, ведь мастер оказался первым человеком, который ответил, не выдержав паузы и тем же тоном голоса.
– Я беспокоилась о вас…
– Мне это не нужно.
– И я знаю, что ничем не могу помочь вам здесь, но я вспомнила о том, как вы описывали мне рынок в Платеях, и подумала, что для того, чтобы привлечь к вам покупателей, я бы могла ходить около вашей палатки, хвалить ваш товар и приглашать их посмотреть его.
– Мои вазы продаются лучше многих. – не уступал Олиссеус, смешивая краску.
– Вы не должны быть с кем-то наравне, вы должны быть величайшим из них.
«Она подслушивала мои речи?»
– Наравне с тобой я точно быть не должен, поэтому прекрати давать мне наставления и уходи, если большего сказать не можешь!
«Теперь и об этом повторы. Не хочу обременять этим лист. Надеюсь, далее вы сами будете понимать, когда, а это в большей часть случаев, Олиссеус выражает бурное негодование.»
– Я только пожелаю вам скорее закончить вазу и продавать всё по самой выгодной цене. Но всё же подумайте над моим предложением, пожалуйста, вы ведь хотите поскорее вернуться домой, а я помогаю вам…
– Из жалости? – перебил Элиссу Олиссеус, заканчивая предложение. – Ты жалеешь меня или сожалеешь о том, что сделала?
Девушка втянула шею и, хотя знала, что гончар её не видит, приняла прошлое положение.
– Я только хочу помочь. – голос её не дрогнул, чему Элисса безмерно благодарила себя.
Под аккомпанемент смеха мастера, она вышла из комнаты, уверила Мелиссу в том, что её муж скоро закончит работу, и с докучавшими мыслями о том, не мог ли Олиссеус догадается, что вазу разбила она, или видел её, а просьбу придумал, чтобы узнать бесчестность её, ушла домой.
Дорогой на завтрак Элисса обогнула половину деревни за тем только, чтобы успокоить мысли, которые не давали ей покоя, беснуясь о том, что сегодня последний день для того, чтобы навязаться за Олиссиусом, а также из-за того, что большая их часть не верила, что мужчина согласится взять её с собой ради рекламирования товара. С каждым метром взгляды голосов расходились во мнениях всё больше, а количество высказывающихся увеличивалось. Безыдейность, произошедшая от многочисленных предложений, среди которых никто не мог прийти к согласию довела до того, что девушка решила визуализировать сцену: правая рука выступала в роли Олиссеуса, левая- Элиссы. Девушка даже забыла о том, что и на часто пустующую улицу может кто-нибудь заглянуть- так несколько селян застали Элиссу, говорившую с собственными руками- но та была бесконтрольно вовлечена и публичности своих действий не заметила. По наитию мозгового штурма в голову Элиссы бросилась идея, заключавшая предлог в том, что она решила всё-таки переодеться в хитон и, чтобы его купить, едет в полис. Далее она придумала, что расскажет с утра об этом Мелиссе, а та настойчиво попросит мужа помочь Элиссе. Расхваливая себя, девушка побежала на завтрак. К ещё одной удаче, Олиссеус уже ушёл в мастерскую, и не было Василики, и Элисса могла, не беспокоясь о предъявлении посторонних замечаний, поделится с женщиной своим интересом о смене внешнего вида. Передав заботу о том, как ей уехать в Платеи Мелиссе, ведь женщина могла попросить не только мужа, но и любого, кто мог сегодня к ней прийти, Элисса пошла в школу.
Мысли женщин были схожи, но травница, заранее знавшая ответ Олиссеуса, даже не подумала подходить к нему с этим разговором. И в течение дня у каждого пришедшего в госпиталь спрашивала о том, собирается ли он в скором времени ехать в Платеи и, если отвечали «нет» (а все так и говорили), продолжала о том, не могут ли они отвести Элиссу в полис. Причины вторичного отказа разнились только в мыслях ответчика: те, кто приходил утром, не имели возможности отлучения из деревни или просто не хотели; послеобеденным посетителям же было известно об утреннем поведении девушки, и часть из них её боялась, другие смеялись.
День клонился к завершению, вскоре должны были закончиться занятия в школе, где Элисса преподавала с таким же энтузиазмом, как Василика и Антипатрос, в первые годы работы. Мелисса была растеряна – она не нашла больше предлога, чтобы не идти к мужу. Многое должно было сложиться, чтобы по формуле прошла реакция: Олиссеус старался скорее закончить рисунок, от того был слишком сосредоточен, Мелисса пыталась быть настойчивой. Мужчина пропустил большую часть её речи, не хотел ссоры и на то, о чём не знал сам, ответил согласием.
Обрадованная новостью Элисса зажала лекаря в объятиях, даже улыбнулась Василике. Под накрывшей её эйфорией девушка вымыла посуду, принесла воды, убрала высыпавшиеся в госпитале из банок травы и, когда до следующего дня оставалось несколько минут, была отослана домой Мелиссой.
Проснувшись после того, как Солнце несколько минут провисело над горизонтом, Элисса, взяв пустой мешок, который вчера ей отдала Мелисса, остановив девушку у выхода и надолго задержав тем, что не могла его найти, направилась в мастерскую. По прибытии её к дому Олиссеус уже выгнал лошадь и подкатывал к ней телегу. Расставление ваз он девушке не доверил и отверг любую помощь, потому Элисса ушла в госпиталь, получив в наказ, что мастер сам зайдёт за ней перед отъездом. Мелисса на работу ещё не вышла, и, так как слуху своему девушка во многом доверяла, Элисса решила, что женщина прибирает дом, и осталась в госпитале: прохаживалась по нему, переставляла баночки, книги- и в общем пыталась занять время тем, что могли ей предложить мысли. По прошествии получаса через кухню в госпиталь вошёл Олиссеус, неся в руках последние вазы, за ним шла Мелисса, и Элисса пристроилась к концу процессии. Все вазы расположились в тележке, путники уселись на её переднюю часть, попрощались с Мелиссой, по лицу которой нельзя было сказать, что она чем-то обеспокоена, и, взяв в руки поводья, Олиссеус стегнул лошадь.
Развивающуюся в дорожной однообразности скуку Элисса несколько раз перебивала разговором, который Олиссеус так же резко прекращал. Часы между непродолжительными диалогами девушка занималась наблюдением за природой и извилистой, но ровной дорогой, по выделенной в которой колее, иногда скрипя, катилась повозка. Подъезжая к Платеям, мастер напомнил Элиссе, что она предлагала ему свои услуги в помощи продажи ваз, участие в чём девушка немедля с ответом подтвердила.
В полисе Элиссе стало душно, палило солнце, так как прибыли они уже за полдень, и Олиссеус, не замедляя коня и выбирая наиболее широкие улицы, проехал до рынка. В общих чертах же Элисса заметила сходство Платей с тем представление полиса, которое она запомнила с прилагаемых в учебниках средней школы рисунков. Улицы обрамлялись чередами светлых каменных стен без окон и имели только вход, который вёл во внутренний двор. Многочисленные прохожие, количество которых удивило девушку, Элисса большим числом замечала мужчин, гардероб которых отличался только наличием или отсутствием шляпы, или трости, а открытостью некоторых тел она даже брезговала, рабов (с хозяевами и без) и, что не мало её удивило, женщин, часть лица которых была накрыта тканью, а хитон был завёрнут на них так, что небольшая часть его края волочилась по земле, ей встретилось немного.
Повозка катилась неспешно, и взгляды мужчин часто задерживались на Элиссе, первым из которых она отвечала улыбкой, а когда непривычное ей постоянное нахождение в центре внимания напомнило девушке о том, как несколько месяцев назад в университете ей так же не давало проходу чужое любопытство, вспомнила Вячеслава Владимировича и погрузилась в раздумья о том, как расспросить торговцев или посетителей рынка о мужчине так, чтобы в помощи они не отказали.
Олиссеус подъехал к рынку с обратной его стороны и остановил лошадь у арки, столы в которой были заставлены керамическими изделиями. Заняв оставшуюся часть витрины, мастер отцепил от лошади повозку и подкатил её к столу, а после того, как отказался от помощи Элиссы и отправил её выполнять обещанное, принялся расставлять вазы.
Начала кричать девушка, не отходя от мастера и небольшими шагами удаляясь к началу ряда. Выделив составлению монолога половину стола, Элисса необдуманно стала повторять его с начала и перестала следить за выполнением обещание, отдав его под контроль рту, все же остальные свои возможности девушка направила на осмотр помещения, что именно и представлял собой рынок- входили в него через ворота не имеющие дверей, поднимаясь по ступеням, но в длину строение не было ограниченно стенами, на их месте были выстроены, расставленные на небольшом расстоянии друг от друга, колонны, на которые упиралась сводчатая крыша. Обратив внимание к строению только первые минуты, так как из-за его просторности Элисса потратила немного времени, чтобы заметить его симметричность, девушка переглянулась на обитателей рынка. Одежда греков не отличалась разнообразием форм, зато класс человека легко можно было определить по ткани, качество которой было установлено для каждой социальной группы. Те, хитоны которых выглядели бледнее в сравнении с другими, ничем украшены не были и имели цвет неоднородный, составляли большую часть продавцов ряда, и Элисса вывела, что это рабы, принадлежащие хозяевам мастерских. Мужчины, в которых девушка замечала некоторое сходство с внешним видом Олиссеуса, которое отнесла к профессиональным признаками, в отличие от рабов вели себя менее сдержанно: некоторые, так же как и Элисса, зазывали к себе покупателей, за столами стояли и те, кто достаточно не уделял внимания прохожим и был занят разговором с соседом, занимались и прочем, чем могли занять себя люди, обременённые от рассвета до заката стоять на одном месте.
«И правильно, что не рассказала о внешности. Потому что зачем? Хотя я не принадлежу ни к одной расе, всё же не могу сказать, что у красивых эллинов был разнообразен комплект отличий лица.»
Но несмотря на различный подход к делу, покупатели с предлагающими им товар вели себя более одинаково. Хотя из-за шума, в достатке производившемся девушкой и теми, кто пытался привлечь внимание не входя из-за столов, Элисса не могла незаметно подслушать разговоры, совершавшиеся во время сделок, так как каждый раз, когда она значительно близко подходила к столам, рабы, стоявшие за хозяином, или продавцы отгоняли её, но всё же отрывки разговоров, которые она услышала, в которых даже невозможно было понять предыдущих слов, её заинтересовали. Все они сводились в одно умозаключение- класс, который занимали все покупатели, был выше, чем тот, к которому принадлежали все продавцы.
Чувствуя себя взволнованно, что усложнялось не только от того, что Элисса была единственным представителем женского пола на рынке, ну или по крайней мере той части, которую она видела, но и потому, что проходившие между столами так же признавали её как продавца и относились с пренебрежением, девушка решила поскорей пройти ряды, в которых её голос мог доноситься до Олиссеуса, к счастью, таких было всего три, и, замолчав, притворилась покупателем, привела себя в надменный вид, после чего первым посетила столы с одеждой.
Как догадалась Элисса, девушкам на рынке не было места. В первых лавках, где она захотела примерить хитон, ей отказывали, ссылаясь на то, что все представленные товары предназначались для мужчин. К концу стола, где продавцы не слышали её первичные просьбы, девушка ошибку свою исправила и, остановившись у более загруженного товаром продавца, занялась подбором хитона, взглядом примеряя его на себя. Мужчина, стоявший за столом, хотя и заметил девушку, продолжил разговаривать с соседом. Элиссе же его поведение стало интересно и она подслушала небольшую часть их разговора, в котором торговец, у лавки которого она остановилась, мужчина, на вид которому можно было дать лет не многим больше, чем Антипатросу, хотя имевшему более грубые черты, как, к примеру, ссадины на лице и ногах, в углах покрасневшие (но не от слёз) белки глаз, спрашивал у соседа, сколько бы тот мог заплатить за его мастерскую, купил ли он её и о том, могла ли свершиться сделка в ближайшие месяцы. Элисса стояла долго и внимание на неё обратил уже соседний продавец, который отвлёкся от своего ответа и спросил у девушки о том, сделала ли она выбор. Молодой человек отошёл от собеседника и с видом, в котором Элисса явно рассмотрела его нетерпение вернуться к разговору, остановился перед ней. Но повседневные заботы эллинов Элиссу не интересовали, она указала на выбранный хитон, услышав цену, долго высчитывала монеты, чему её вчера выучила Мелисса и, оплатив одежду, которую тут же нашла в собственных руках, удалилась ещё дальше от арки керамики.
Ряды столов стояли параллельно друг другу и колонном так, что их начало уходила к главному входу, поэтому пока Элисса пыталась найти скрытое от глаз общества место, она дошла по последних столов, в которых торговали фруктами. Найдя лишнее в том, чтобы проверять симметрию другого конца, Элисса зашла за колонну, подвернула джинсы до колен и скрыла футболку в куске мягкой ткани, попытавшись завязать его так, как ей казалось будет похоже на технику, которой пользуются те, на телах которых ткань висит изящными складками. Когда, после нескольких попыток, одежда мужчины крепкого сложения, заняла две трети части тела Элиссы, она возвратилась на рынок. Часть беспричинных и неописуемых переживаний иссякла, Элисса почувствовала большую связь с обществом, интерес к главной культуре прошлого возрос, и она принялась с любопытством расхаживать между столами, продолжая замечать однотипность людей и различие товаров.
Вскоре за увлечение Элиссе пришлось платить материально- желудок её напомнил о долгой безработности, и девушка купила несколько фиников и слив. Прогуливалась, завлечённая мыслями о том, что она- единственный человек, который, зная о существовании мобильной связи и о возможности космических путешествий, ходит по городу, давно не существовавшему, когда она родилась. В её сознание все встречавшиеся ей люди мертвы, из-за чего Элисса и не могла почувствовать укрепляющейся между ними связи. Она остановилась посреди прохода, вспенив о том, что должна исполнять обещанное Олиссеусу, и страх её был более выражен не из-за того, что она могла посчитать себя не обязательной, а из-за трепетания перед реакцией мастера. К счастью, от керамической арки её отделяли четыре ряда, один из которых она с удовольствием прошла молча, а, заворачивая на следующею, начала монолог. С этим же Элисса снова почувствовала уменьшение своего положения в обществе рынка, весёлость её убавилась, и она прибавила шаг.
Лавку Олиссеуса Элисса застала опустошённой на несколько товаров, а мужчину занятым продажей. После того как ваза была куплена, эллинец отошёл от стола и его место заняла Элисса.
– Что это? – воскликнул Олиссеус, осматривая девушку и, схватив её за руку, завёл за стол.
– Что ж ты сделала, развязывай это! – смешивая команды с упрёками, продолжал мастер, ударяя рукой о запутанные девушкой в узлы комки ткани.
Элисса, для которой всё произошло в мгновение секунды, мыслями растерялась, но руки повеление исполнили, и вскоре она снова стола в одежде, внешний вид которой за короткий период успел забыться. Недоумевая от того, что девушка не смогла повязать хитон, и к тому же купила его мужской вариант, Олиссеус ловко перекинул ткань через её плечо, одним из концов очертил талию, большую часть складками оставил свистать с пояса. А Элисса, даже не рассмотрев новый облик в зеркало, а только заметив его часть, наклонив голову, удивилась простоте исполнения и лёгкости получившегося вида одежды.
Не задержав девушку более чем на пять минут, которые Элисса просидела на повозке, которую Олиссеус оставил возле стола (лошадь мастер отвёл в конюшню, пристроенную к рынку специально для продающихся или помогающих в реализации товаров животных), мастер попросил её пройти и в другую часть здания, где, как он упомянул, под крышей находится небольшая часть женского рынка, и, хотя торговые ряды продолжались за колоннами строения, мастер уточнил, что покидать основную территорию не нужно.
