М. Картер
Последствия
Как необычно было слышать тишину в коридорах, иногда заглушаемую перебежками рабов, Антипатрос не расстроился, выведя из этого, что все приглашённые находятся в одной комнате (или в двух, если разделились по возрасту), а значит увлечены разговором, наверняка тему которого подсказал он. Только через несколько часов нашлись самые нетерпеливые сплетники, которые прошли мимо комнаты Антипатроса в дальний конец коридора, и молодой человек, интерес которого разогревался с каждой минутой молчания, подлетел к двери и прислонил к ней ухо, пытаясь расслышать о чём говорили два знакомых ему мужских голоса: – Да, она согласилась с тем, что у неё кто-то есть, но больше ничего не сказала. Ты узнал, кто это?
– Я спрашивал, даже следил за теми, кто к ней подходил, но это были только одноклассники.
– Помнишь того, которого мы первый раз увидели на прошлой неделе?
Голос замолчал, но ему не ответили, и он продолжил.
«Тот кивнул.»
– Тогда они весь вечер с Ксантиллой проговорили, а сегодня, мне кажется, он даже её сторонится. Ты заметил?
– Его вроде бы рядом с ней не было.
– Тогда это может быть он. Хотя не думаю, что Никий пригласил бы простолюдина, но вид у него, будто приехал с окраины.
– Ксантилле он не мог понравиться- ей нужна роскошь, а с такими желаниями нужны и деньги.
– Попробуем его разговорить?
– Он пил вино?
– Разбавленное.
– Попроси амфору чистого.
Следующие слова, возвращавшихся в зал, Антипатросу были безразличны, так как они не принадлежали предмету его беспокойства, и он с довольной ухмылкой и чувством, будто что-то в его теле сгладилось, возвратился к книгам. И только раскрыв её, вспомнил, прошлое Софокльза в Платеях, как юноша непоколебимо пил в деревне, но вскоре суждение о решимости, слышимой в двух голосах, подкрепили его надежду на лучшее завершение дня, которым бы для него служила полное уничтожение желания Софокльза остаться в Афинах.
До того как все книги в обратном порядке перешли в другую стопку, в коридоре успели побывать ещё несколько групп, главная тема обсуждений в которых была Антипатросу не интересна, но даже если они упоминали о Ксантилле и её никем не раскрытом возлюбленном, говорили то же, что и первая пара. Как и оживлённость вечера, уступавшая своей интенсивностью прошлому, её продолжительность сократилась, и Антипатрос уснул под негромкое собирание посуды около полуночи.
Весь следующий день обстоятельства не менялись: Никий ушёл с утра, а Софокльз и Ксантилла вышли из комнаты только к завтраку, где их, попрощавшись с отцом, ждал Антипатрос.
– Доброе утро. – воскликнул юноша после того, как отпустил руку девушки и сел рядом с Антипатросом.– Почему ты не вышел вчера? Я хотел зайти, но меня остановили твои одноклассники и, прости, но я вспомнил о тебе, только когда они ушли.
– Все, кого ты вчера видел- мои бывшие одноклассники. – поправил Антипатрос, переставляя тарелки.
– А разве девушка может учиться в школе? – понизив голос, неожиданно спросил Софокльз.
– Исключительная. – Антипатрос не мог выдумать последующий план для расстраивания отношений пары, от того и не решался выбрать определённый тон, поэтому говорил безэмоционально.
– Как Василика и Элисса?
– Можешь считать так.
Вскоре Софокльзу подали завтрак, а Ксантилла заняла своё место около окна, в которое продолжала смотреть, пока юноша не вышел из-за стола, и Антипатрос, решив, что узнал всё о том, на что мог повлиять вчерашний вечер, ушёл, перед этим оповестив, что сейчас пойдёт в библиотеку, но с собой он никого не пригласил.
«Они держались за руки. Она снова ночевала здесь. Он снова улыбался. Значит те ничего не узнали, и о слухе все забудут. К действию, надо переходить, к действию!»– твердил учитель, проносясь по улицам.
Отстав от Антипатроса на несколько минут, не позавтракав, из дома вышла Ксантилла, убедив Софокльза, что отец попросил её прийти домой. На улице догнать молодого человека она не смогла, и решив, что так же долго ей предстоит искать его в библиотеках, начала со школьной, в которую только открыла дверь, как Антипатрос, сидевший за читальным столом без книги, поднял на неё глаза, и Ксантилла села напротив него.
– Твой план не удался, но помог мне, спасибо.-сузив глаза, начала девушка.
– А мне кажется, он выполнил своё предназначение. – блефовал Антипатрос, передумав назначение замысла.
– Ты хотел меня опозорить, засмеять собственного друга. Тебе надо было выйти из комнаты, чтобы увидеть, что всё как обычно, и никто не будет думать о твоей сплетне больше одного дня.
– Ты думаешь уже два. – усмехнувшись, но не специально выпустив это изо рта, прошипел Антипатрос и, выдержав молчание, спросил. – Ты знала об этом заранее?
– Нет, но догадаться было нетрудно. – не скованная сложностью разговора Ксантилла поправила выпавшие из-под ленты волосы и захватила руки в замок, положив их на стол.
– Зачем тебе Софокльз?– не заставлял девушку ждать и не отбирая у себя времени, которое мог потратить на обдумывание плана, Антипатрос переходил к главной идее разговора.
– Ты ревнуешь? – останавливала развитие мыслей Ксантилла.
«Молодец, Ксантилла, ревность убьёт его любовь.«– воскликнул мысленно Антипатрос, но и так улыбавшееся его лицо не выдало этого.
– Ты играла передо мной сцены с ним, чтобы заставить меня ревновать? Я надеялся, что твоё воображение придумает что-то менее ничтожное и изящное.
Девушке показалось, что края губ Антипатроса дрогнули и приняли выражение в общем похожее на разочарование, в котором не утихала надежда, из-за чего решила, что трюк её сработал.
– А ты не лгал мне, когда оттолкнул меня и сказал, что ничего не помнишь?
– Может быть я не мог вспомнить всё сразу. – Антипатрос встал и начал обходить стол, не отводя сверкавших с момента появления идеальной для исполнения его желания мысли глаз от Ксантиллы.– Потому и не выходил вчера, что не мог видеть тебя, огорчённую моими бездумными поступками. Но тебя, видимо, уже саму не волнует то, о чём ты мне так усердно пыталась напомнить.
– Да, я расстроилась из-за твоих слов, может быть разочаровалась, но даже если для тебя это ничего не значит, я никогда не омрачу свою память.
– Я рад это слышать, но и для меня эти воспоминания, о времени проведённом с тобой, бесценны. Но я не жалею о том, что они закончились уже давно.– он остановился возле стула девушки и сделал самое жалостливое лицо, представив её бездомным животным, за жизнь которого у человека щемит в сердце, но он всё равно не забирает его с собой и, забыв блестящие, тёмные глаза существа, безразлично отворачивается от него.– Не злись на меня за то, что я рассказал о тебе и Софокльзе. Я хотел убедиться в силе ваших чувств, и если тебя не сломило общественное призрение, то я уверен, что ты не разобьёшь сердце беспамятно влюблённого в тебя.
– Ты говоришь, будто скоро уезжаешь. – встревожилась Ксантилла и, прочувствовав онемение шеи, с помочью которой её голова отклонилась назад до своего предела, чтобы смотреть на Антипатроса, встала.
– Со дня на день.
– Но Никий сказал, что ты останешься ещё на неделю. – услышав подтверждение своего опасения, голос Ксантиллы стал прерывистее, а глаза начали расширяться.
– Это были мои слова, но я выбросил их, не подумав. В тот день я начал вспоминать о нас, меня охватило чувство, и я не смог сдержать себя.
– Чувство?
– Это уже не важно. Вы счастливы, а мне надо уехать. – драматично вибрируя голосом, как часто это делали в виденных им трагедиях, проговорил молодой человек.
Когда Ксантилла подходила к школе, а Антипатрос выбирал лучшее место, чтобы произвести впечатление на того, кто бы зашёл в библиотеку, Софокльз, перебирая пальцами нижнюю губу, обходил свою комнату, в поисках решения. А вопрос состоял в том: поговорить ему с Антипатросом сейчас или подождать, пока он вернётся домой, или не говорить вообще. Во-первых, юноша выбрал разговор с учителем, а далее, рассудив, что в доме кроме них есть ещё слуги, и возможно присутствие Ксантиллы, он счёл более правильным пойти в библиотеку. Дорогой Софокльз уже не так рьяно восхищался дворцами Афин и шёл, больше смотря в даль, где за домами расположилась школа, подбирая слова, которыми хотел узнать об эмоциональном и душевном состояниях Антипатроса, и, чтобы не утратить в будущем дружеские с ним отношения, выслушав его полное объяснении о теории, что девушка пользуется им ради привлечения внимания молодого человека, но сам считал, что умная Ксантилла не могла придумать такой глупый способ, и твёрдо был уверен в том, что они любят друг друга обоюдно и самозабвенно. В коридорах Софокльз шёл тихо, стесняясь стука его сандаль о пол, который расползался далеко в тишину громким эхом. Выстояв перед дверью с полминуты, остановив себя для того, чтобы успокоить сердце, и после того, как это ни на что не подействовало, мысли смешались, а руки вспотели, он вошёл в библиотеку и услышал последние слова Ксантиллы: «Нет, ты лжёшь себе.», – после чего девушка поцеловала Антипатроса, который стоял лицом к двери и видел, как зашёл Софокльз. Учитель уже был не в силах сдержать смех, из-за чего даже обрадовался поступку Ксантиллы, не заметивший постороннего взгляда.
«Я думаю, вам и так понятно, о чём они говорили после последней, написанной автором реплики и до этого, так что не буду тратить ещё больше времени, добавляя к тому, что сказал сейчас.»
Юноша онемел, колени начали трястись, а только что не стихавшее сердце, остановилось, и глаза не могли покинуть продолжавшую стоять рядом пару. Софокльз ждал, пока девушка обернётся. Он видел её волосы, одежду, но не верил, что это Ксантилла. Его желание сбылось и девушка, заметившая, что Антипатрос смотрит на дверь, обернулась. Софокльз выбежал немедля.
– Это был Софокльз?– скинув приятный тон с лица, воскликнула Ксантилла.
– Да. – Антипатроса захлестнул беспредельный восторг.
Но словно одумавшись, Ксантилла вернула улыбку и повернулась к Антипатросу.
– Ты не пойдёшь за ним?
– Ты права, мне надо его успокоить. – будто озадачившись вопросом Ксантиллы и не взглянув на неё, Антипатрос вышел из библиотеки.
«Как всё удачно! Я ждал одного, пришли оба, ещё и в правильном порядке. Она даже сама всё сделала, ещё и дала предлог, чтобы уйти. Если ради этого я копил удачу всю жизнь, то потрачена она не зря. »– ликовал Антипатрос.
После того как он для виду, если бы за ним следили, пробежал по школе и нескольким прилежащим улицам, перешёл на неспешный шаг, и уже около дома его дыханье успокоилось, множественные оправдания для всех случаев вспомнились, и он, никого не пропуская, не замедляясь у поворотов коридора, прошёл к комнате Софокльза, у которой проявил большие манеры: постучался, сказал, кто пришёл, попросил войти и, высчитав десять секунд, открыл дверь.
Софокльз плакал в кровать, которая заглушала его истерические завывания, и не слышал появления учителя. Оставшись не замеченным и стоя в центре комнаты, он сел рядом с телом и погладил ученика по спине. Софокльз вздрогнул и, переворачиваясь, пытался возобновить сбившееся дыхание, но, не видя, кто пытался его успокоить, сначала отвернулся, вытер лицо, несколько раз глубоко вдохнул, после чего повернулся к Антипатросу.
– Ты рад? Ты был прав! – воскликнул Софокльз с вновь подступающими слезами. – Пришёл рассказать мне о том, что она тебя поцеловала? Как видишь, я уже знаю.
«Он не видел, что я смотрю на него?»– спросил себя Антипатрос и тут же принял вид невинный.
– То было лишь моё предположение. – подсаживаясь ближе к юноше, отговаривался Антипатрос.– Я знал её и хотел предостеречь тебя. Мне жаль, правда, я думал, что она изменилась.
– Ты пришёл только для этого? – Софокльз упал на кровать, обхватив руками живот.
– Я должен знать, что с тобой всё хорошо. И я буду сидеть здесь, пока сам в это не поверю.
Софокльз скрыл своё лицо под лежавший на кровати тканью, …
«Почему нельзя назвать это просто одеялом? Всё ещё не понимаю этой прозаичной многословности!»
… но появился через полчаса.
– Я сегодня уеду.
– Тебе ещё надо успокоиться, лежи, я всё устрою и поеду с тобой. – подхватил Антипатрос и, пригладив сбившиеся на лбу в ком волосы юноши, вышел из комнаты.
Осыпая себя комплиментами и поздравлениями, Антипатрос отдал распоряжение запрячь им двух лошадей и оставшееся до возращения отца время собирал свои и Софокльза вещи. С Никием молодой человек говорил долго, большей частью о том, как был рад возвращению в родной полис, услаждал отца тем, что будет всегда рад видеть его в деревне и ждёт их следующей поездки.
В течение дня в дом пыталась войти Ксантилла, но слуги, подчиняясь распоряжению Антипатроса не впускали её.
Вечером учитель зашёл к Софокльзу и предложил ему подождать до утра, так как скоро начнёт темнеть, но юноша был обессилен, бледен и, не ответив, вышел из дома и оседлал лошадь. Антипатрос ему воспрепятствовать не стал и, проделав то же самое, поскакал за Софокльзом.
Без него
Проснувшись с мыслью о том, что теперь ей придётся разгонять тоску группы из десятка детей, запертых на весь день в небольшом, в сравнении с бывшим ей современном, классе, Элисса пошла в госпиталь.
«Потому что еды у неё дома не было, и тогда же она решила её вообще у себя не заводить, а нахлебничать у стариков.»
После завтрака, который Элисса хвалебно раскритиковала и предположила, что придёт и на обед, а под конец печально добавила об отъезде учителя и о том, что ей придётся его замещать, девушка пошла в школу. К моменту её прибытия, а шагала она, не торопясь, подпинывая камни, на столах, за некоторыми из которых уже разговаривали несколько детей, были разложены таблички, и Василика, читая, занимала стол учителя.
– Привет. – обращаясь ко всем, только открыв дверь, крикнула Элисса.
Все, за исключением Василики, так же поприветствовали девушку, которая с непривычным энтузиазмом подхватила их общительность, и, подходя к каждому ученику, уделила их личным вопросом около минуты.
– Антипатрос говорил с тобой? – облокотившись о самый маленький стол в кабинете, стол учителя, к которому подошла последним, и заняв большую часть его центра, спросила Элисса не убиравшую от лица книгу Василику.
– Нет.
– То есть ты не знаешь, что он попросил меня помочь тебе?
– Ты мне не нужна. Он уже уезжал на неделю, и я объяснила им всё так же хорошо, как-то же рассказывает Антипатрос.– усмехнувшись, оспорила её вопрос Василика, продолжая удерживать препятствия между их взглядами.
– Видимо, это не так. Надо обсудить план работы. Будем меняться по часам или дням? – не отступала Элисса как от вопроса, так и от занятого места.
Василика с презрением провела взглядом по верхнему краю книги, которую для этого немного приспустила, и не ответила.
– Я делаю это только потому, что об этом попросил Антипатрос. Не люблю подсказывать соперникам, но, если ты всё ещё хочешь выиграть спор, подумай, как изменится к тебе его отношение, когда он узнает, что ты не послушала его указаний. – надвигаясь над Василикой, напоминала Элисса.– Если тебе принципиально не хочется со мной работать, я могу уйти.
– Нет, стой. – пробудилась девушка, услышав в предложениях истинную угрозу ухудшения отношений с предметом её симпатий, и положила табличку на стол.
«Значит, у них эта резкая смена взгляда передаётся по наследству.»
– Как ты хочешь распределить обязанности?
– Три дня учу я, потом ты. Антипатрос сказал, чтобы ты преподавала географию, математику, астрономию и письмо, а я историю, литературу, живопись и философию.
– Я проведу первые дни.
– Как хочешь. – безразлично бросила Элисса, но вышла из школы, испытывая облегчение.
Остановившись в центре нескольких дорог, Элисса задумалась о том, куда ей идти и, найдя отличием двух пристанищ только то, что в одном её могут утомить вопросами, пошла в свой дом.
«Нет, сегодня не поедем. Я же не думала, что она решит начать первой. Вообще-то мы могли убедить её в этом, но какая разница, лошадей ночью мы бы не нашли. И как я поеду одна? Надо было думать об этом до того, как придумала остальное. Хорошо, но мы не можем ничего не делать, когда сами обстоятельства побуждают нас к этому. И что ты предлагаешь? Надо найти того, кто собирается поехать, и мы навяжемся за ним. Ты доверяешь этим крестьянам? Некоторым. А ты помнишь, чтобы кто-нибудь за эти недели выехал из деревни дальше поля? Значит, с большей вероятностью кто-то поедет, потому что сейчас только собирается. Предлагаешь обойти каждый дом, стучаться и спрашивать, уезжают они или нет? Опять ты усложняешь! Она пойдёт к старосте и спросит у него обо всех. А если он не знает? Если так, то он либо не хочет нам об этом говорить, либо ему не сказали, либо никто не едет. И что тогда? Наймём лошадь, возьмём карту и поедем сами… Хорошо, сейчас пойдём к старосте. »– по дороге согласилась со всеми своими мыслями Элисса и свернула на новый путь.
Старосты девушка дома не застала, только вместо него встретила Агатту, которая сообщила, что её муж ушёл в поле по просьбе нескольких мужчин, но времени его возвращения она не знает.
«Надежда ещё есть. И что, снова ждать? Я так устал. На этот раз можешь сказать за всех. Надо ждать. Да, сейчас все на работе. Может быть, сходим к Мелиссе? Ей могли рассказать. »– передумала Элисса и, вновь сменив направление от дома несколькими оборотами, направилась в госпиталь.
На лавочках сидели несколько селян, не обратив внимания на которых, девушка прошла к столу, поздоровалась с Мелиссой и, сказав, что подождёт окончания приёма в столовой, ушла в соседнюю комнату, где просидела несколько минут, прислушиваясь к неразборчивому шорканью где-то в доме, и из любопытства к тому, что не может найти его источник, подошла к мастерской. Именно за дверью и томился звук, и Элисса, привлечённая его несвойственностью этой комнате, вошла в мастерскую.
Олиссеус был отвлечён от обычного вращения круга, за чем Элисса чаще всего его замечала (кроме последнего визита, когда гончар расписывал вазы), и сидел, осаждённый с одной стороны горой шелухи или листвы (к какому виду растений принадлежали они до высыхания, Элисса не разобрала), с другой были набросаны куски ткани, но опрятнее всего стояли вазы, одну из которых мастер держал в руках и окутывал комбинацией из остальных имеющихся предметов.
– Зачем вы их закрываете? – подходя к гончару, поинтересовалась Элисса и продолжила с лестью, о которой не забывала ни в одном разговоре с Олиссеусом.– На них прекрасные рисунки.
– Для продажи. – не отвлекаясь от работы долгими речами, завернув последний листок, мастер поставил вазу в часть, отведённую для готовых продуктов, и взялся за следующую.
– В том полисе, где живёт Софокльз?– взволновалась Элисса, но пыталась не выдать своей радости голосом.
Присев между тряпками и не завёрнутыми вазами, она хотела взять одну на руки, но, побоявшись криков Олиссеуса, отогнала мысль.
– Да.
– А скоро вы поедите?
– Элисса, не отвлекай меня! – выпуская частую для его натуры раздражительность, небрежно бросил гончар.
– Ваша работа, работа мастера, не станет хуже, если вы часть своего внимания отведёте моему вопросу. – подластилась Элисса, заметив, что Олиссеус
смягчается, услышав к себе лестные знаки внимания.
– Через несколько дней.
– Я надеюсь, что вы продадите свои работы по лучшей цене. – отметив, что вскоре она выведет Олиссеуса из чувств, располагающих к общению с ней, закончила девушка.
Элисса поднялась, остановилась ещё на несколько секунд посмотреть на вазы, и как ей казалось, именно их она видела за стёклами музеев, и ушла в госпиталь, где количество искалеченных не уменьшилось, и она занялась работой Василики, под скуку которой её снова стали посещать мысли: «Такой случай, и сорвался. Всё равно придётся идти к старосте. А если больше никто? Если он один? Подумайте, он едет их продавать, это его работа, а остальным зачем ехать в Платеи – у них автаркия. Об этом решим после того, как спросим у старосты.»
Просидев до вечера в госпитале, помогая Мелиссе, Элисса пообедала и пошла к Изокрэйтсу, который согласился с тем, что из деревни, кроме Олиссеуса, никто выезжать не собирался в течение нескольких недель.
«А я говорил. Ты скептик. Зато я прав. Итак, у нас две проблемы: первая- он уезжает в дни, на которые у нас назначена работа. Это из-за Василики… Не перебивай, второе- он нас не возьмёт. Почему? А кто мы ему? Какая-то девчонка, которая пришла к ним из леса, не знала их язык, месяц пролежала в больнице. Мы- очередной пациент его жены. Значит надо добиться его расположения. Значит надо как-то отсрочить его отъезд и за эти дни войти в круг его доверия. »– вечером, когда Элисса пыталась уснуть, и в то же время ни разу ещё не закрыла глаза, и под каждую новую реплику поворачивала голову на другую щёку, подытожил один из голосов.
Забыв о том, что Антипатрос попросил её прочесть принесённые им конспекты, девушка весь следующий дня провела в доме Олиссеуса и Мелиссы, перемещаясь из комнат по мере надобности хозяевам, или если они уставали от её разговоров (в большем количестве случаев это относилось к Олиссеусу). В госпитале она снова заимствовала роль Василики, даже была послана в лес для сбора трав, рисунки которых Мелисса показала ей в книге, а в гончарной мастерской Элисса никак не могла найти подходящий предлог для того, чтобы Олиссеус задержал отъезд.
Занявшись одной мыслью, Элисса спросила о том, сколько времени мастер изготавливает одну вазу, начиная с придания формы и кончая упаковыванием в ткань. Ответ Олиссеус начал раскрыто, уточнив, что общее время для каждого изделия неизмеримо и накладывает на себя изменения исключительные в каждой характеристики, но он, как человек знающий своё ремесло и совершенствующий его не один десяток лет, …
«Он прямо так и бахвальствовался.»
… если отдаст всё своё время изготовлению одной вазы, то закончит за три дня.
«Разобьём вазы. – в тот же миг, заслонив собой все предыдущие мысли, выскочила идея, и прыткий мозг девушки сосредоточился на главном. – Все? Нет, может быть две или три. Он же сказал, что если будет работать только над одной, то потратит три дня. Но если разобьём одну, он и без неё поедет, а если больше, то точно времени не хватит. Постой, Антипатрос сказал, что приедет в лучшем случае через две недели, так что мы можем подождать неделю. Нет, если разбить много, могут подумать, что это кто-то специально сделал, он начнёт искать и работа остановится. А почему он об этом не подумает, если разобьём три? Потому что мы представим, что, например, они упали от ветра или на них, от того же ветра, что-нибудь упало. Тогда он только расстроиться, сделает новые и поедет. А может быть он не будет их делать? Если у тебя есть другой план, то можешь рассказать сейчас. Нету. Значит, мы разбиваем вазы и обустраиваем место, склоняя его подозрения от человека до природных явлений. Можно ещё списать на „волю богов“! Откуда я знаю об их богах? Кто-нибудь придумал, как расположить его к нам? Может быть помочь в процессе изготовления. Нет, после того, он нам даже прикасаться к многим вещам тут не разрешает, к тому же в те дни мы будем преподавать. А это значит, что у нас будет свободное время только вечером, и если мы будем тратить его на помощь, то он может подумать, что он нам не безразличен и прочее. От этого мы ничего не теряем, так что попробуем. Надо разбить сегодня. Он говорил о том, пойдёт ли сегодня куда-нибудь?»– уставившись на руки Олиссеуса, придумывала Элисса и, не найдя ни у кого ответа, обратилась к мужчине:
– Староста должен знать обо всех делах односельчан? Вы расскажете ему об отъезде?
– Да, мне надо будет его ещё раз предупредить. Наверное, пойду завтра.-окручивая последний десяток ваз, согласился Олиссеус.
– Давайте я вам помогу. Вы сможете сходить сегодня и уедите ранним утром. – предложила Элисса, пытаясь сделать глаза умными, по ещё со школьных годов известному правилу, когда надо начать складывать в уме многозначные числа, но лицо осталось такое же приветливое, которое она чаще всего применяла в этом доме.
– Нет.
На этот раз девушка прекратила попытки с первого отказа, но начала о другом.
– Расскажите о рынке. Он стоит на главное площади, там много рядов, и все продают разное? Платеи- крупный полис? Наверное, там много продавцов и товаров.
– Достаточно. – Олиссеус, расположение духа которого сегодня были не из приятных, и шутить он не хотел, ответил на то, что выбрал, забыв об остальных вопросах. – Но покупают там не только местные жители. Как и продавцы, покупатели приезжают с окрестностей, и товар всегда скупается.
– А как они распределяются? По классам, по качеству товара или по местности, откуда его привезли? – Элисса находчиво подбирала самые непопулярные варианты размещения, чтобы Олиссеус продолжил разговор, а не просто подтвердил её слова наклоном головы, после чего всегда диалог обрывался.
– По рядам- одному товару выделяют один коридор.
– А если продавцов большем, чем места.
– Такого не бывает. Но если недалеко время праздника, то те, кому не хватило части общего стола, приставляют к нему свой. – Олиссеус обновил колени неупакованной вазой.
– Надо иметь товар высокого качества, чтобы выделится среди точно таких же. – будто вслух задумалась Элисса.
– Или быть хорошо известным и делать некоторые товары по личной просьбе.
– По личной просьбе- значит они сами выбирают материал, форму и рисунок?
В ответ Олиссеус кивнул.
– Это вон те, которые вы положили отдельно от других? – вытягивая палец к той части, окружавшей мастера, где стояли готовые вазы, разделённые на две группы несколько сантиметровой полосой пустоты.
Мужчина, не сказав ни слова, кивнул, и, как предполагала Элисса, на этом разговор был окончен, а в мыслях девушки возобновились движения: «Давайте разобьём одну обычную и одну на заказ. Тогда, раз всего по одной, он успеет сделать их за три дня, а так как одна на заказ, то без неё он не уедет. Хорошо, осталось подождать, пока он уйдёт. Может быть ещё раз напроситься? Нет, даже если согласится, то потратит много времени, объясняя, как заворачивать.»
Решив все детали, но не скрепив конструкцию воедино, Элисса перешла в госпиталь, надеясь, что перед тем, как посетить старосту, Олиссеус зайдёт сообщить жене о своём отлучении.
Так и случилось: вечером, когда до обеда оставалось не больше часа, в госпиталь вошёл мастер, лицо которого было менее сурово, чем обычно, даже уголки губ играли незаметной на лицах других, но бросавшейся в глаза тем, кто знал Олиссеуса, улыбкой. Он сказал жене, которая при его появлении приостановила разговор с Элиссой и посетительницей, которая задержалась после того, как ей на ушиб лекарь намазала смесь, за которой и уходила девушка, о том, что к завтрашнему отъезду всё готово, и мастер пошёл к старосте.
Тут Элисса нашла недостающую часть- Мелисса могла услышать грохот разбивающейся керамики и поймать её. В то же время действовать надо немедля, хотя Олиссеус ходил не быстро, и дом старосты находился далеко, с Изокрейтсом он всё же долго говорить не будет и сразу же вернётся в мастерскую. Элиссе в голову не пришло ничего удачнее, как сетовать на свою память о том, что она забыла передать Мелиссе, что когда она ходила в лес, то зашла в школу, и Василика попросила передать, чтобы, как только Мелисса не будет занята, то пришла к ней. Лекарь попросила Элиссу не волноваться о её забывчивости, но всё же укорила за беспечность, выпроводила приятельницу и пошла в школу.
Девушка стояла в мастерской в растерянности, не имея понятия о том, как уронить вазы. Вблизи от них стоял только стул и чуть дальше стол, но ни один из этих предметов ветер уронить не мог. В метаниях от одной мысли к другой, Элиссе предложили составить цепную реакцию, начало которой можно было объяснить дуновением ветра, а заканчивалась бы она падением стула.
«Начнём с того, что может уронить этот стул. – Элисса прокрутилась вокруг себя.– Достаточно много вещей. Может быть тогда лучше начать с того, что может сдвинуть ветер? Да, я так сначала подумала, но это только кисть. От неё достаточно много вариантов, но ни один не роняет стул или разбивает вазы. С той стороны, – она показала на выход из дома, – вообще ничего нет, значит остаётся эта часть. Постойте, у нас же могут быть помарки на условности и человеческий фактор, и что если Олиссеус закрыл дверь не плотно, или она сама слегка приоткрылась, тогда при сильном ветре она захлопнется, ударит о стену, а к ней прислонили метлу. Она упадёт, у неё длинная рукоять, и заденет гончарный круг… но уронит ли она его? Может попробуем на практике? Нет, вдруг не получится. Думаю, мы сможем поставить её на место.»
Метёлка стояла за дверью, которую Элисса решила не захлопывать, а только уронила инструмент, конец рукоятки которого даже не задел гончарного круга. Девушка начала нервничать, времени оставалось меньше.
«Давай попробуем те, в которых ты использовала кисти. »– возвратилась к первым мыслям Элисса и с начавшими трястись руками подошла к столу.
Она сталкивала кисть, которая, скатываясь по горе тканей, ударялась о вазы, но те даже не пошатнулись. Она пробовала и несколькими кистями, но и их силы не хватало. В последних попытках кисти заворачивали в другой угол стола, сталкивались с предметами, назначения которых девушка не знала, но похожи они были на небольшие отрубленные от ветки части, некоторые из которых были заострены с одной стороны, и сбивали их со стола. Но и с более длинной цепочкой все попытки были тщетны.
Под конец Элисса разнервничалась, отругала себя и ушла домой. А из хозяев первым вернулся Олиссеус только через пятнадцати минут после того, как девушка покинула его мастерскую. Он забеспокоился об отсутствии Мелиссы и успокаивал себя, любуясь упакованными и готовыми к продаже вазами. Ещё через примерно те же пятнадцать или двенадцать минут вернулась Мелисса и, рассказав мужу о том, что Василика просила её о помощи, …
«Ей, кстати и правда была нужна помощь, но раз сопернице она об этом не говорила, то была обескуражена, когда Мелисса объяснила, что она пришла, услышав о просьбе от Элиссы, но её лжи не выдала, заботясь об и без этого занятой проблемами многих односельчан женщине.»
…пошла раскладывать обед, во время чего несколько раз удивилась, что Элисса ушла, не поев и не попрощавшись, а муж её об этом не заботился и с радостной улыбкой думал об утре завтрашнего дня.
Ночью Элисса не могла уснуть. Она то начинала думать о том, сможет ли она остановить Олиссеуса завтра, после чего снова ругала себя, а мысли молчали. Она ходила по комнате, высказывала самые нелепые идеи, будь то: выкрасть вазы, сломать телегу, выпустить коня, а в пылу бессонного бреда бросила о том, чтобы убить животное. После этой мысли она испугалась себя же, решила думать о том, как воспрепятствовать отъезду, легла на кровать и только начала засыпать, как вспомнила о том, что Олиссеус уедет с утра, и если она уснёт сейчас, то проснётся к полудню. Она тут же соскочила с кровати, пробежалась по дому, отгоняя дремоту, и села за стол, где от чего-то вспомнила, как за ним сидел Антипатрос, удивилась этому, но прогонять видение не стала. После этого исключительного для её жизни события, Элисса несколько минут пыталась придумать устный предлог, чтобы остановить Олиссеуса, но нашла только один из пунктов того, как она могла бы пригодиться ему в Платеях, а именно, решила зазывать покупателей в часы большей посещаемости рынка. Но даже после этих выводов, заглянув в окно, она не рассмотрела даже проблеска Солнца над горизонтом, в то же время Луна сияла высоко в чёрном небе. Элисса засмотрелась на движение небесного тела, после снова встала, бездумно, чувствуя будто бодрствует только её тело, а сознание спит, покружила в центре комнаты и, наткнувшись глазами на книги и конспекты, отданные ей Антипатросом, села читать. Так, хотя ей и было несколько скучно, она прождала до утра и, заметив, что корона Солнца брезжит над горизонтом, побежала к дому гончара.
