– Да неважно. Расскажи лучше, почему твой отец так не любит Лигу Искусств?
– Если честно, не особо знаю: при мне не говорилось на такие темы… – юноша грустно посмотрел вдаль комнаты и вдруг заметил, что на висевших там часах уже 3:30 утра. – Мишель, черт! – выругался он, начав быстро собираться.
– Что такое? – растерянно спросила она.
– Время! – посмотрев на те же часы, воскликнул Ренат. – Мы можем не успеть! – и побежал будить Рафа.
Мишель оглянулась, чтобы увидеть, который час.
– Вот же договорили! – ошеломленно крикнула она. – Через полчаса придёт охрана сюда, а мы ещё не успели уйти! – девушка мимолетно начала помогать Амосу собирать рюкзак. – Ренат! – позвала она юношу, который не мог разбудить спящего друга. – Прижми это к его носу! – кинув какой-то пузырёк с жидкостью Ренату, выкрикнула Мишель; юноша поймал его.
– Что это? – спросил он.
– Концентрированный нашатырь – поможет в момент; только закрой нос перед тем, как открывать, – ответила девушка, уже собрав все со стола и настраивая костюм.
Ренат поднёс открытый флакон, предварительно задержав дыхание. Раф, проснувшись от жуткого запаха, тут же закашлялся.
– Что такое? – отдыхиваясь, говорил он. – Почему, кхе-кхе, эта жидкость так пахнет?
– Ну, – закрыв флакон, отвечал Ренат, – этого я не знаю, но знаю, что, если ты сейчас же не настроишь костюм, то поползешь по грязи с открытой головой и точно уж не будешь благоухать ближайшие пару дней.
– Неужели я проспал? – испуганно вторил Раф.
– Нет, мы все просмотрели и проговорили… – объяснял ему друг, уже полностью обличенный в защитное одеяние.
– Давайте живее! – крикнул от выхода им Амос, уже готовый к возвращению.
– Идём! – ответил ему быстро собравшийся Раф через пару секунд.
Четверо ребята стояло у двери.
– Жаль, что мы не успели ничего посмотреть, но хоть поговорили, – подметила верно Мишель и открыла дверь. – Пойдёмте: нам пора, – девушка вышла, а за ней вышли и остальные.
Минув туннели и не попавшись охране, которая в четыре утра уже шла на дежурство, друзья за полчаса преодолели несколько коридоров до восьмого курса. Там юноши тихо попрощались с Мишель, заранее отдав ей защитные костюмы, и направились в свой корпус, щеголяя разноцветными пижамами. Устав за долгий день, трое друзей, придя в 223-юю комнату тут же разошлись по кроватям, пожелав друг другу выспаться за оставшиеся два с половиной часа и не проспать начало занятий.
– Кто-то сверху нынче омрачён печалью, – говорила месяц спустя, озираясь на небо, Мишель О'Роуз, пред которой по стеклу балкона медленно прокатилась капля дождя. – Надеюсь, кто-то там печален лично, а не общественно, иначе – это дурной знак… – удалившись от своего класса, в межурочное время она перебирала стопку бумаг с различными схемами, чертежами, множеством знаков вопросов и некоторыми видневшимися досье. – А знаки в этом мире – крайне важная вещь… Так, – девушка достала из толстой близ лежащей папки пустой листок и стала в него всматриваться, – это определённо то, что мне нужно. Да, это именно то… – не успев заключить, она дернулась, чуть ли не уронив всю стопку бумаг: в тишине дальнего угла коридора какой-то мальчик громко открыл дверь и вышел из класса. – О, ужас. Ах-ха-х, – рассмеявшись над своей реакцией, продолжила Мишель. – Что же я говорила? А, точно, – девушка вновь взяла тот чистый лист и, оглядываясь по сторонам, сунула его в самую глубь папки. – Надеюсь, к вечеру успею все перевести в новый формат… Можно, наверное, попросить Амоса помочь… Нет, определённо нельзя. Никто здесь не должен знать, особенно он… Ему не пережить такое: он слишком раним, – умиленно улыбнувшись, Мишель стала собирать все свои бумаги в чёрный саквояж средних размеров с маленькой красной меткой в виде громкоговорителя на ручке. – Но мне нужен свой человек на тот случай… если что-то пойдёт не так… Все же придётся ему рассказать, но кто же сказал, что все? Да, так и поступлю: поведаю лишь самую малость.
Аккуратно положив последний листок, девушка подняла сумку с пола, чтобы застегнуть, и тут что-то коснулось её плеча.
– А-а! – вскликнув, Мишель захватила то, что дотронулось до неё, и собиралась перекинуть это через себя, но тут оно закричало от боли: этим чем-то был Амос. – Амос! Что ты делаешь тут? – с недовольством прикрикнула девушка.
– А-ат-пусти, – протянул юноша, не в силах вырвать себя из рук хрупкой Мишель.
– Оу, прости, – она отпустила его, и Амос рухнул на пол. – Вставай, давай, – девушка подала ему руку.
– Спасибо, что не убила, – поднимаясь, удивлённый голосом говорил юноша.
– Да это так… Ты неожиданно появился, а я тут занята была… – девушка, скрывая за собой саквояж, приснилась к плазменному окну балкона.
– Откуда ты так хорошо знаешь приёмы захвата?! – говорил Амос, переживая произошедшее. – Я думал, что ты не ходишь ни на один вид борьбы… Я чуть не умер от страха, когда ты меня схватила!..
– Что ты здесь делаешь, Амос? – протяжно спрашивала Мишель, умеряя взволнованный тон друга.
– Да… я как бы хотел узнать на счёт сегодняшней прогулки: пойдём мы или нет, так как завтра ты же знаешь… бал уже… – юноша опустил глаза, едва заметно покраснев.
– Думаю, – она задумалась, – думаю, да. Но у меня есть одна просьба: сегодня только вдвоём.
Юноша, тотчас же взбодрившись, быстро заморгал и не мог долго сказать что-нибудь дельное: одни несвязные звуки вперемешку с вопросительной интонацией – девушка положила ему руку на плечо, ласково улыбнулась и ответила на его непонимание:
– Так нужно, Амос, – говорила она полушепотом. – Возможно… возможно, мне нужно кое-что рассказать… Оно личное, очень личное и очень тайное. Амос, ты понимаешь, что они не должны знать о том, где ты будешь этой ночью? – девушка с серьёзным видом взяла свой саквояж и поднесла к Амосу. – То, что здесь лежит, – стоит не миллионы, миллиарды или квадрагинтиллионы – оно стоит жизни. И тот, кто владеет этим саквояжем, находится в опасности, ибо содержимое имеет историческое значение: с помощью него я могу изменить мир… в самом прямом смысле, – юноша смотрел на неё не то со страхом, не то с паникой, не то с непониманием. – Ты даже не представляешь, что я узнала за эти года, ты не представляешь, кто и зачем создал все это, – и она обвела взглядом вокруг себя. – Только ничего не говори ни сейчас, ни потом и никому. У меня через минут пятнадцать начнётся урок – я не могу спрятать эту сумку, но ты сможешь… Да, Амос, спрячь её так, чтобы никто не знал, где она, кроме тебя. Я её заберу вечером, как подготовлю все к завтрашнему балу, но потом снова отдам, а ты снова её спрячешь и принесешь её уже только к полуночи в Естественно-научный комплекс: мы должны будем кое-что сделать, – девушка подняла саквояж, нажала на красную метку, и он исчез – Амос удивился, ибо все ещё его чувствовал. – Не переживай: это мой новый прогрессик в защите информации. Так никто не увидит её. Просто возьми за ручку и, ничего не говоря, иди и прячь его. Если понял, кивни, – юноша смиренно кивнул в ответ. – Хорошо, спасибо, до встречи… – они пожали друг другу руки, Амос, порой оглядываясь, пошёл в сторону от Мишель. – Отлично, – оставшись одна, девушка от усталости присела на балкон и протерла глаза. – Теперь дело за малым: перенести документы на телефон и отдать его мисс Хидден…
Отдавшись слабости, девушка хотела оставшиеся пару минут провести в молчании и тишине, но тут её курс вышел из-за угла и с хохотом и криками направлялся к кабинету близ неё.
– Ты точно фрик! – слышалось в метрах двадцати от неё.
– Тебе наряд-то кто подбирал? Бабушка? Ах-ха-ха, – гудела толпа, шедшая вокруг одного темнокожего мальчика в полосатом жилете с бабочками и в серых штанах с маленькими цветочками в самом низу штанин.
– Ах-ха, – искусственно отсмеивался он, – точно бабуля… Прямо с того света! Хах…
– Во-оу, – протянул кто-то сзади, – да твой юмор темнее, чем… чем ты! Ах-ха-ха, – на миг затихшая масса школьников вновь залилась смехом.
Тот юноша казался весёлым.
– Что происходит? – ровным тоном спросила Мишель подошедших ближе однокурсников.
– Да ничего… – все замялись, пытались что-то ответить, но лишь мямлили, как и всегда, когда Мишель указывала им на их неправоту.
– Не надо, Чарльз, – остановив объяснения голубоглазого блондина со смазливой внешностью, быстро проговорила она. – Я знаю, что что-то не так. Что это за глупые шутки? – продолжила девушка твёрдо и не терпя пререканий.
– Да мы просто пошутили: он же выглядит, как не знаю кто! – встрял в разговор высокий кареглазый брюнет, точно с такой же смазливой внешностью, как и тот блондин, по совместительству главный разжигатель смешков в сторону милого мальчика в полосатом жилете.
– Что значит: «он же выглядит, как не знаю кто»? Тебя безусловно не должно волновать, Дигс, то, как он выглядит, то, что он носит, и то, каким ему быть. Это его выбор. Если он так хочет, если ему так нравится, то вы все, – Мишель указала пальцем на сконфуженную толпу школьников, – вы все не имеет права его осуждать: это его жизнь.
– Да ничего, Мишель… Это же просто шутки… – запинаясь, говорил тот мальчик в жилете с бабочками.
– Нет, Ник, – девушка аккуратно взяла его руки. – Это – не «просто шутки». Это – то, что тебя расстраивает, то, что тебе не нравится, – мальчик с легким испугом отпрянул от неё. – Не надо, Ник, – Мишель продолжила с тем особым тоном, который словно указывал всем, что стоит делать и как, – они тебя больше не будут задирать. Да, ребята? – ей не решительно кивнула пара людей. – Ты прекрасен по-своему. Помни это. И вы, – девушка вновь обратилась к толпе, – вы тоже прекрасны по-своему, но, пожалуйста, уважайте прекрасное в других; не надо самоутверждаться за счет оскорбления и принижения – пусть и не специального – более уязвимых. Я знаю, что вы лучше и выше всего этого… Тем более все помнят, что произошло в прошлый раз… – погрузившись в воспоминания, Мишель с однокурсниками поникли на какое-то неизвестное для них всех время: может, час, может, два, может, на те действительно оставшиеся две минуты.
По коридорам пролетел звон, сообщающий о преддверии урока (время, чтобы ученики зашли и приготовились к занятию).
– Ладно, не будем о грустном, надеюсь, мы все всё поняли, – с доброй и живой улыбкой заключила Мишель, пропуская ребят вперёд.
– Спасибо, Мишель, – сказал ей Ник, проходя в класс, и за ним же эхом звучали вновь и вновь эти слова от всех тех, кто переступал порог кабинета, заходя внутрь: все они знали, что без неё каждый мог бы был оказаться на месте Ника, и никто бы им не помог, никто бы не вступился: все бы либо наблюдали, либо терзали насмешками…
– Будьте добрее – это важно, – завершив свои рассуждения, светлоголовая девушка вошла в класс.
Прозвенел второй, начинающий занятия, звонок.
Урок прошёл незаметно для неё, как и последующие часы после него и после всей учёбы. Также незаметно для себя она пришла к Амосу, не отвечая на его вопросы, забрала сумку, лишь сказав: «Позже, все позже» – незаметно оказалась в своей комнате и незаметно перевела информацию с листов на телефон. Посмотрев в окно, она поняла, что незаметно наступил вечер, так же незаметно, как наступит и конец её жизни: быстро и бессмысленно… И она очнулась: в комнату зашла соседка.
– Эй-й, – задорно протянула невысокая полненькая девушка с фиолетовыми волосами, – Мишель! – окликнула она одноклассницу, заметив, что та, не слышит её.
– А, точно! – радостно отозвалась девушка. – Привет, Викки, – и обняла подругу.
– Я захожу, а ты тут в темноте стоишь со страшной сумкой в руках и меня в упор не слышишь. Что за безобразие? – притворно рассердилась Викки.
– Ах-ха, да я так… задумалась что-то…
– Ой ну и ладно! – вскрикнула от нетерпения та в ответ. – Смотри, что у меня есть! – девушка достала из громадного пакета какие-то две длинные запечатанные вещи.
– О, боже! – весело выпалила Мишель. – Это же они? – с восторгом спросила она.
– Да! – ответила ей также Викки.
Девушки завизжали от радости.
– Я бы так хотела его поскорее надеть… – сменив настрой прошептала Мишель. – Оно такое красивое…
– Да… – подтвердила подруга. – Моё хоть и красивое, но твоё – безупречное… восхищаясь вторила она.
– Ну что ты, – считая платье Викки таким же красивым, как и свое, сказала Мишель.
– Ой, перестань! – отнекивалась та. – Все и так понимают, что вы с Амосом будет прекраснейшей парой на балу, – Викки, улыбаясь, подтолкнула подругу локтем. – Ну, а мы с Ренатом так, ничего особо пышного: просто красивые! – девушки захохотали.
– Какая же ты забавная, Викки! – нежно приобняв подругу, подчеркнула Мишель и получила новую порцию «ой, ну ты!» в ответ. – Ты же знаешь, что с Амосом мы не пара. Он всего лишь пригласил меня на бал…
– Ну конечно! – будто обиженно, но по-доброму фыркнула девушка. – Будто не видишь, как он смотрит на самого уникального и непревзойденного человека в этом мире, на тебя, Мишель? – нежно продолжила Викки. – Будто не знаешь, что этот чёртов юный Эбейсс по уши влюблен в тебя? Ты ли, мой вечный Концентрат правды, не замечаешь его чувств к тебе? – в её глазах читалось непонимание вперемешку с удивлением и заботой.
– Знаю, Викки, знаю… Именно поэтому я согласилась пойти, но и именно поэтому мы всего лишь друзья… – взяв пакет с запечатанным платьем и прочими украшениями, Мишель встала с дивана близ окна и направилась в гардеробную.
– Тогда я тебя не понимаю! – крикнула ей подруга вслед и пошла за ней. – Лучший парень всей школы, да и всего мира, наверное, готов сброситься ради тебя с крыши, пойти против устоев отца и постоянно зависать в той жуткой клетке наказаний, а ты: «Мы с ним просто друзья»! – дразня соседку, пылко говорила она. – Что за безрассудство?
– Викки… – глубоко вздохнув, Мишель села на маленький пуфик в гардеробной. – Ты пойми: во-первых, я иду против его семьи – вряд ли она одобрит такие отношения их ребёнка; во-вторых, он заслуживает того, кто будет любить его больше, чем свои дела, а я люблю больше то, чем я занимаюсь: оно важнее для меня, чем Амос… хоть я этого долго и не могла признать; и в-третьих, моя жизнь слишком опасна, чтобы я втягивала кого-то в неё, тем более чтобы втягивала туда такого хорошего и удивительного Амоса. Он мне дорог, но… это не судьба. После завтрашнего бала все закончится: он уйдёт в другую страту, а я – нет, – лицо девушки омрачилось, а губы налились алым цветом. – Ах, теперь всё понятно, Викки? – собравшись, тепло спросила она.
– Да-а, – довольно протянула подруга в ответ.
– И что же тебе понятно? – переспросила её Мишель.
– То, что ты все же любишь Амоса! – завизжала Викки и подпрыгнула от радости.
– Викки! – в комнате разлился девичий смех.
– Жаль, конечно, но вот мы с Ренатом… – подруга задумалась. – Думаю, он предложит мне жениться! Завтра же! А если нет, то я сама предложу! – импульсивно вскрикивала Викки. – Что ты смеёшься? Ну что смешного?! – смотря на задыхающуюся от смеха Мишель, вопрошала она.
– Да ничего… Ах-ха-х… Я думаю, что все будет хоро… – но девушка не успела договорить: на столе зазвенел телефон. – Подожди, Викки, – Мишель вышла из гардеробной и настороженно взяла трубку. – Алло, – тревожно слетело с её губ.
– Здравствуй, Мишель О'Роуз, – послышался на другом конце глубокий, спокойный голос.
– Как вы нашли меня? – переминая пальцы спрашивала девушка.
– Тебе известно это – не притворяйся, Мишель, – все также спокойно звучал голос из телефона.
– Я догадывалась, что рано или поздно, но вы поймете, насколько я близка к победе… Всё же, я надеялась на лучшее… Как же мне вас называть?
– Можешь просто мистер, мисс О'Роуз, – плавно ответил ей мужчина.
– В таком случае, вы можете называть меня Мишель, – твёрдо, без единой нотки сомнения прозвучали слова девушки.
– Вам известно, что мы давно узнали, кто и когда декодировал наши архивы, мисс О'Роуз. И также вам известно, что вы зашли слишком далеко. Так далеко, что нам придётся действовать во благо сохранения информации.
– Да, мне это известно, но ещё мне известно, что школа – единственное защищённое в нужной степени место.
– Хах, – усмехнулся мужчина с каким-то злобным оттенком, – вы даже не представляете, насколько вы заблуждаетесь… Вы не подумали над моим предложе… – он хотел договорить, но Мишель его перебила.
– Я знаю, что в ближайшие два дня я определённо не изменю своих решений, мистер.
– Жаль, что вы так и не поняли, Мишель, очень жаль. Но я даю вам последний шанс: вы согласны отдать всю информацию нам и позволить совершить операцию? – прошипел мужской голос в телефоне.
– Нет, – однозначно заявила девушка.
– Тогда прощайте. Прощайте навсегда, мисс О'Роуз, – с мёртвым спокойствием завершил разговор прокрастианец по другую сторону экрана и сбросил звонок.
– Черт! – прошептала Мишель, громко положив телефон на стол.
– Мишель! – зайдя в комнату, удивился Амос. – Ты же не выража…
– А ты что тут делаешь, Амос? – шёпотом перебила его девушка, все ещё озадаченная звонком.
– Да как же? Время выходить… Я вот и пришёл за тобой, – ответил смущенный Амос и обратился с приветственным рукопожатием к Викки. – А ты почему еще не у Рената? Он тебя там ждёт и ждёт… – сказал он ей.
– О, боже! – завопила та. – Я совсем забыла! – и начала быстро собираться. – Пока туда, пока сюда, вот же!.. Всё, прощайте! – девушка мигом вылетела в открытую дверь.
– Они собирались посмотреть вместе фильм, – пояснил Амос, увидев недопонимание Мишель.
– А, точно, – вспомнив, поморщилась та в ответ. – Ладно, минуту подожди: я переоденусь из школьного, и пойдём.
– Хорошо… – протяжно проговорил Амос и сел на кресло в ожидании девушки.
Мишель зашла в гардеробную, с тяжестью в голове и бессилием в руках сняла с ближайшей вешалки платье и рухнула на стул, стоящий недалеко от шкафа с одеждой. «Надеюсь, они не станут действовать открыто, надеюсь, они подумают о других школьника и сделают то, что хотят как-нибудь тайно, не на виду у всех…» – думала про себя девушка, надевая белые оксфорды, шурованные алыми лентами. «Думаю, нужно верить, что я успею отдать телефон мисс Хидден, и тогда, может быть, мне выпадет шанс остаться в живых…» – застегнув платье, говорила она своему отражению в зеркале, которое заплетало ей косу.
Мишель собралась, оделась и вышла к Амосу. Ещё не услышав слов восхищения её внешним видом, девушка поняла, что для него она сейчас прекрасна. И вправду, длинное непышное белое платье с полупрозрачным воротом и кружевами, словно из девятнадцатого века, шло ей бесподобно. «Что может быть лучше, чем вечная классика? Только её возвращение в моду» – сказала она ласково другу и, взяв принесенный саквояж, вышла из комнаты; Амос вышел вслед за ней.
Они – по просьбе девушки – шли молча, ни о чем не разговаривали и постоянно обходили камеры слежения. Саквояж им не особо мешал, но при встрече с другими курсантами приходилось прикладывать усилия, чтобы выглядело естественно то, что в руках у них его нет; на их счастье, мало кто скитался по коридорам в столь позднее время.
По прошествии получаса они оказались у входа в Естественно-научный комплекс. Амос думал по-обычному зайти через главные ворота, но Мишель повела его вокруг ограды. Так им пришлось ещё полчаса провести в хождениях. Юноша уже хотел было заговорить, но девушка остановила его, покачав головой в разные стороны – он замолк с негодованием. Тогда она, достав из сумочки маленькое зеркальце, присела на землю и положила круглый предмет близ ограды. Амос не сразу понял, что делает Мишель, но, увидев, что ограда начала подниматься после её действий, осознал, что это её очередной метод взлома системы. Но зачем – он пока что не понимал.
Девушка осторожно взяла Амоса за руку и, отодвигая ветки, направилась в гущу выстроившихся кустов. Куда же они идут? Кусты, кусты и деревья – ничего не видно. Некоторое время казалось, что ребята ходят по кругу. Но вот! Амос видит, как вдали, там, куда они идут, что-то ярко светится. Что же это?.. Светильник? Фонарь? О, нет, как бы не так. Это луна! Такая ослепительная и завораживающая, с жемчужным отсветом плыла над тёмным морем перед ними.
– Где это мы? – тихо, едва шевеля губами, спросил юноша.
– Остров Ваадху, Амми… – стараясь не нарушить минуту восхищения, прошептала Мишель. – Ну, почти…
– Ослепительно… Что значит «почти»? – оторвавшись от полуночной красоты морского пляжа, спросил Амос.
– Это… – подбирая подходящие слова, пыталась объяснить девушка, – это модель своего рода, то есть это не остров, а лишь имитация. Ты же видела, что мы шли через перелесок, не окружённый водой. Следовательно, это не остров…
– Мишель, – тепло улыбнувшись, перебил её Амос, – я знаю географию…, и ты тоже, поэтому скажи, что ты имела в виду.
Девушка смутилась.
– Ладно, – прервав молчание, заговорил юноша, – если ты не хочешь, можешь не говорить, – и ласково улыбнулся, мягко пошлепав её по плечу.
Девушка кивнула головой в ответ и сбросила невидимый режим в настройках саквояж, просто приложив свою руку ко дну.
– Мы пришли сюда именно из-за этой сумки, – начала она, видя, что друг был весь во внимании и специально для большего понимания присел на имеющуюся здесь одинокую скамью. – Как я говорила, сумка имеет великое значение, настолько масштабное, что я боюсь, что может случиться что-то непоправимое из-за той информации, за которой я охотилась все эти восемь лет. Я не могу рассказать, что именно тут, но ты должен мне довериться и помочь… – присев рядом с юношей, Мишель поставила саквояж меж ними и, взглянув прямо в глаза, спросила его: – Ты поможешь мне, Амми?
– Я хотел открыть его, – начал юноша в ответ, – думал, что пойму, почему все так скрытно…
– Ты открыл?
– Нет, – негромко произнёс Амос.
– Почему?
– За эти года я научился тебе доверять, и, если ты говоришь, что это надо спрятать два раза за день, я спрячу, а если потом попросишь молчать, я буду молчать. Если ты, Мишель, что-то просишь, то значит, что это действительно необходимо. Я принял это не так давно, но на данный момент я уже весь в твоём распоряжении… – юноша лучезарно улыбнулся. – Так что от меня требуется?
– Ты… молодец, Амос, молодец, – девушка хотела сказать что-то другое, но понимала, что не могла этого сделать, и потому лишь печально вздохнула. – Да, – собравшись с силами, говорила она, – ты нужен мне для очень важной мисси: сегодня мы должны сжечь эту сумку.
На минуту юноша впал в ступор.
– Да, Амос, ты прятал сумку для того, чтобы я её сейчас сожгла… Но это не то, чем кажется, – друг вопросительно посмотрел на девушку. – Здесь оригиналы той информации, за которой я охотилась. Они в своём бумажном виде не читаемы, но являются переносчиками кодов. То есть, если я хочу понять, что там написано, то я должна считать код благодаря специальному устройству и воспроизвести его в голографической проекции. Но есть один минус: на бумаге остаются незаметные для глаза штришки, которые говорят, что и кто переводил с этих листов. Таким образом, я нахожусь под подозрением, но, если нет оригиналов, то нет и факта взлома сверхсекретной информации. Ничего сложного. Нужно просто сжечь оригиналы, а то, что мне нужно, останется на вот этом телефоне, – достав небольшой сенсорный экран, отметила девушка.
– Ты определённо гениальная и сумасшедшая одновременно, – заключил в ответ Амос. – Не знаю, что и зачем ты делаешь, но я готов помочь сжечь эту сумку.
– Хорошо, большое спасибо, Амми, – обняв друга, продолжила Мишель, – но это не все.
– Что ещё? – настороженно спросил он.
– Тебе придётся забрать телефон.
– Зачем? – с непонимание поинтересовался юноша.
– Я не могу оставить его у себя: моя комната не так защищена, как твоя – на меня могут напасть… – Амос подумал, что это шутка, но, увидев серьёзное лицо девушки, понял, что это не так.
– Ты ещё и в опасности! – резко встав со скамьи вскрикнул он.
– Амос, не переживай… – хотела объясниться Мишель, но юноша её перебил.
–Не переживай?! – встревоженно выпалил он. – Ты не говорила, что делаешь что-то настолько опасное! Я сейчас же сожгу и телефон! – Амос разгоряченно кинулся к Мишель, желая забрать телефон, но девушка уклонилась и отбежала от него. – Отдай его! – крикнул тогда Амос.
– Нет, – спокойно, но твёрдо отрезала Мишель. – Ты хоть и стал другим, но в тебе осталась эта пылкость, точно Ренат! – с упреком прозвучавшие слова остановили юношу в паре шагов от нее. – Вот и хорошо, – она указала на скамью, блестевшую под лунным светом, – садись, – и они сели. – Я хотела сказать, что телефон опасен для меня только тогда, когда он рядом. Если он будет у тебя, мне ничего не угрожает.
– Почему? – растерянно спросил Амос.
– Там долгая история, на которую у нас нет времени… Просто доверься мне ещё хоть раз, Амми… – протянула Мишель.
– Хорошо. Пойдём, – Амос уверенно взял её за руку и направился ближе к морю, прихватив попутно саквояж.
Он развёл костёр. Она обработала сумку горючим.
– Бросай, – ровным тоном сказал ей юноша.
И она бросила – саквояж поглотили языки пламени.
«Он тает и горит, тает и горит… Я ли этот саквояж? Или кто другой?» – подумала про себя Мишель и невзначай посмотрела на Амоса – юноша безмолвно наблюдал за движениями огня. «А он? Он тает и горит? Содержит он в себе столь много, как этот саквояж? Или, как все, лишь плавит что-то ценное?.. Он прекрасен – он горит. Он раним – он тает. В нем любовь… – он саквояж» – и девушка невольно рассмеялась.
– Что с тобой?.. – не понимая ее неожиданное действие, спросил Амос.
Она вновь рассмеялась.
– Мишель?.. – обеспокоенно продолжил юноша и услышал лишь беззаботный хохот в ответ. – Да что с тобой? – тревожно воскликнул он. – Ты так… переживаешь?
– Ах-ха-х, н-ничего, все хорошо… Вух, – выдохнув, успокоилась девушка. – Просто очень забавно это… – нежно улыбаясь, объяснялась она.
– Точно? – серьёзно был дважды задан вопрос.
– Да, Амос, точно… – уверила она, но юноша все равно недоверчиво качнул головой.
«Он хороший. Жаль, что просто друг… – переливалось в голове Мишель. – Он так смотрит, что многие бы отдали за такой взгляд жизнь… я бы безусловно отдала… но моя жизнь давно мне не принадлежит – я не могу… Вот сейчас, сейчас смотрю на огонь, но чувствую, что он смотрит на меня. Не надо. Мне и без того больно… Как жаль, что он просто друг! Как жаль, что ничего не изменить…» – гремело вновь и вновь в её душе.
– Пройдёмся, может быть, по берегу? – предложил Амос, угрюмо отвернувшись от Мишель.
– Пройдёмся, – коротко ответила девушка и взяла его под руку.
Они зашагали вдоль побережья.
– Сегодня, когда ты отдала мне саквояж, – начал огорченный чем-то юноша, – я сначала ушёл, даже успел дойти до комнаты… но потом вернулся и…
–… что-то услышал? – продолжила его мысль девушка.
– Да, – подтвердил он, – я услышал, как ты говорила с Ником и с остальными. Я лишь хочу сказать, что очень рад, что существуют такие люди, как ты: вы делаете жизнь лучше.
– Спасибо, – поблагодарила его Мишель и увидела в глазах мальчика желание сказать что-то, что волновало его еще. – Это все? – спросила она.
– Нет, – слегка застенчиво и сомневаясь, ответил юноша. – Ещё я слышал, как ты упомянула про какой-то «тот раз». Мне показалось странным, что после этих слов все изменились в лице… Если тебе нетрудно, ты расскажешь, что это значило?
– Хорошо, – согласна отозвалась девушка и тут же дополнила: – но, если ты вдруг увидишь, что из моих глаз полились слезы, просто подай мне платок: никаких слов, никаких эмоций – просто платок, – юноша однозначно кивнул ей в ответ. – Прекрасно, тогда начнём. Тебе, верно, известна история двухлетней давности про девочку на год старше меня?
– Та, которая сошла с ума, а потом изуродовала себя?
Мишель досадливо усмехнулась его словам и поправила друга:
– «Сошла с ума» … Нет, Амос, она была вменяема.
– Но она же… – хотел договорить что-то юноша, но Мишель резко прервала его.
– Нет, Амос, она не была сумасшедшей. Я знаю, потому что я говорила с ней.
– Ты не рассказывала, что была близко знакома с этой девочкой… – озадачено промолвил юноша. – Я думал вы не общались.
– Да, мы редко беседовали с ней. Наверное, это было ошибкой, но тогда меня интересовало совсем иное. Хоть иное интересует меня и сейчас, но теперь я понимаю, что стоит уделять внимание мелочам.
– Ты это к чему? – перебил её любопытствующий Амос.
Девушка тяжело вздохнула.
– Однако, я надеялась, что ты будешь более терпеливым, – отметила, ничуть не рассердившись, Мишель и увидела, как мальчик покраснел. – Если ты хочешь услышать что-то, то просто слушай… – переключив внимание на блистающую луну, она заговорила медленнее. – Школа, седьмой курс. Мы уже образованы, но ещё неопытны, потому совершаем ошибки. Я, как ты знаешь, слегка отличалась своими предпочтениями и вкусами в вопросах отдыха и развлечений, – юноша улыбнулся. – Да, в то время мне нравятся испытания, но моим сверстницам уже нравятся мальчики… В этом и была беда: маленькая девочка Олисавья влюбилась в старшеклассника. Ей – тринадцать, ему шестнадцать. Каковы успехи получить взаимность? Нулевые… как мне казалось. Но – нет. Открытки, валентинки, маленькие подарочки и редкие возможности подойти к тому юноше наедине, чтобы никто не знал, дали почву его влюблённости. А знаешь, почему никто не должен был знать? Правильно, потому что пошли бы слухи, а девочка их жутко боялась. Ведь кто она? Какая-то жалкая, некрасивая семикурсница, которой повезло заполучить внимание такого ослепительного старшеклассника, как думала она! Да, юноша действительно был красив и изящен, но к тому же и изрядно зависим от мнения окружающих. Понимаешь ли, невыгодно ему с ней даже общаться: высмеют же! Но… юноша, похоже, и вправду тогда влюбился… Или ей все казалось? Вот в чем вопрос. А знаешь ли, Амос, откуда столько известно? Да, ты знаешь. И я знаю: до всех дошли слухи. Только большая часть, как ты, я и Ренат с Рафом не реагировали на всякие мелочные сплетни юных девиц и разглагольствующих парней. Но были и те, кто желал, кто горел желанием посмеяться над чем-то необычным, например, над чувствами маленькой, застенчивой девочки с седьмого курса… – девушка прошла пару метров в раздумьях. – Я тогда не подходила к ней с помощью: надеялась, что она справится сама, ведь видела, насколько она сильный человек. Но! жизнь удивляет. Оказалось, за маской безразличия девочка скрывала гору угнетающих её комплексов. Ты, скорее всего, в то время хоть раз слышал, будучи неподалёку от моего курса, как на девочку «в дешёвой школьной форме» при любом её появлении в близи от одноклассников того парня сыпались упрёки и издевки. Ты, скорее всего, даже помнишь, как она выглядит: слегка засаленные волосы, убранные в низкий хвост, простенькая местами изношенная одежда, на лице неудачно нанесённый поверх прыщиков тональный крем (он, казалось ей, придаёт лицу хоть какую-то ровность), очки в большой оправе, а за ними – удивительные глаза, которые, к огромному сожалению, никто почти что и не замечал… У неё действительно были очень красивые глаза, но всем и дела не было до них, ибо сначала они видели «поношенную одежду и кривоватые ноги», а то, что они видели, то и кричали ей вслед. «Тебе на голову вылили масла?», «Ты родом ни из курятника случайно?», «О, а мех на твоих руках согревает в холодные зимние вечера?» – слышала Олисавья постоянно, изо дня в день. Это задевало её сильно, но не ранило. Ранило же другое: когда издевки над внешностью мешались с тем чистым и настоящим, что она так бережно хранила и лелеяла, с её любовью к тому старшекурснику. «Ты, Боб, – так звали парня, – уверен, что встречаешься с девушкой?» – бух! Удар. «Она же комплекцией, как какой-нибудь задрот!» – бух! Ещё удар. «А щетина на её лице не мешает вам обжиматься?» – бух! Рана. И так постоянно. «Тебе не стоит с этим отрепьем таскаться!» – бам! Больно. «Ты что, серьёзно говоришь, что она милая? – надежда. – А, ты пошутил! Вот это я понимаю!» – бам! Вдвойне больно. «Она же уродка! – бух! – Правильно, что бросаешь эту замарашку,» – бух! Бах! Бам! Конец. Её это убило. Вечные издевательства, насмешки, ложь, как ей казалось, со стороны человека, который был для нее смыслом жить – все это убило её внутри… – девушка перевела дыхание и продолжила. – В начале мая (да, столько месяцев ей пришлось жить в своём собственном аду) кто-то выкрал из лаборатории в Естественно-научном комплексе флакон, но не раскрыли с чем он был. Так как кругом камеры, все сразу узнали, что похитительницей оказалась Олисавья. Флакон сразу же хотели забрать, но определённое нахождение девочки не смогли отследить, потому весь курс, включая меня, бросили на её поиски, предварительно сказав, чтобы мы никому ничего не говорили, а в случае обнаружения тотчас же сообщали куратору по делам о преступлениях в школе (тебе же известно, как все у нас строго, особенно с воровством). Разделившись, каждому пришёл приказ в каких местах смотреть: по камерам отследили слепые зоны, где могла бы прятаться Олисавья. Действовали быстро, ибо все понимали, что ни к чему хорошему это не приведёт. По стечению обстоятельств или по велению самой судьбы выпало найти её мне. Девочка стояла на балконе близ запасного выхода с открытой бутылочкой в руках и будто знала, что приду именно я. Она, услышав шаги, повернула в мою сторону свое заплаканное лицо и сказала: «Привет, Мишель, однако ты долго, – я не поняла. – Мне крайне хотелось, чтобы это была ты, – я снова не поняла, но уже попыталась сказать, что лучше ей отдать флакон и пройти со мной; тогда-то я все и загубила. – Жаль, очень жаль, что ты, как и все, не способна принять мои желания, – качая головой, отвечала она. – Я надеялась, что ты, может быть, постараешься мне помочь, но – нет: ты на стороне садизма, – я попыталась уверить её в обратном, и это было ещё одной ошибкой. – Смешно, что самая успешная ученица до сих пор боится стрессовых ситуаций и не умеет говорить с будущими самоубийцами, – я испугалась: мы были на третьем этаже, а в руках у неё неизвестная жидкость. – Ты, наверное, думаешь, что я спрыгну, – почему я раньше не знала, насколько она хороша в психологии поведения. – Но можешь не бояться: это не стало бы уроком для всех тех, кто еще не понимает, что нельзя считать человека куском мусора. Из-за его вида или проблем – хоть из-за чего. Мой же урок покажет, что действительно уродливо, – я хотела подойти, но страх неминуемого сковал мои ноги. – Они говорили, что я страшная, – я терпела; они говорили, что от меня ужасно пахнет, – я молчала, пыталась простить их, но, когда они заставили поверить в это Боба, так что он прямо в лицо сказал мне: «Ну ты и правда мерзкая» – на мои слова о любви, тогда-то я поняла, что должно стать их расплатой, – я ждала, что она будет делать. – Сзади тебя записка – ну, ты знаешь, как поступают суицидники – отдашь её, кому надо – пусть все узнают, что стало причиной моего сумасшествия, как скажут потом. Но я хочу, чтобы ты знала правду: в тебе есть силы все изменить». Она тогда так светло улыбнулась, что более красивой я её ещё никогда не видела… Но, не успев опомниться, мой взгляд застыл на том, как она подносит к лицу флакон со словами: «Наше геройство не пройдёт мимо – люди будут помнить. Прощай,» – и резким движением руки выливает все его содержимое себе на лицо, – на минуту голос девушки задрожал. – Она жутко закричала… А я не могла и сдвинуться с места… Помню, тогда забежала толпа людей – все были в ужасе от увиденного, но кто-то все же смог вызвать медпомощь. Как позже выяснила экспертиза, Олисавья вылила на себя едва ли ни смертельный раствор серной кислоты. Все думали, что она умрёт, но она выжила… оставшись навечно, как она после попыталась сказать, «тем самым уродом» … – Мишель невольно присела на песчаный берег.