Lizzy Pustosh
Многогранник
– Он много пьет, – подметил спустя молчание молодой человек.
– Да, здесь многие так пьют, – подтвердила Таната. – Миллионы прокрастианцев, насильно забывших что-то, пытаются заглушить свои мысли алкоголем. В этом они нашли свое спасение. Разве мы вправе их винить?
Мужчина неприятно исказил лицо, посмотрел на странные, зеркальные часы и сказал:
– Момент истины – пора, – и положив на стойку крупную сумму, неторопливым, но уверенным шагом направился к дальнему углу забегаловки.
Пока он шел, движение вне его вновь замедлилось.
– Можно вас? – спросил молодой человек, остановившись у красивого мужчины, выглядевшего не более, чем на тридцать.
– А? Да, извольте, что вам? – не подавая виду, будто уверенно отвечал Амос Эбейсс, не вставая изо стола.
– Я уже сказал: вас, – натянув улыбку, повторился молодой человек.
– Хах, – усмехнулся в ответ Амос, – что вы именно хотите, мистер…? – помедлил он, ожидая, пока неизвестный назовет себя.
– Вы могли быть лучше, а имя мое вам известно с малолетства, – остро подметил молодой человек.
– Прошу прощения… – растянул Амос вглядываясь в алмазно-белые глаза странного неизвестного. – Точно! Ренат, – обратился он к кому-то невидимому напротив себя, – это же Райтер Александрович! Как вы хорошо сохранились! – радостно крикнул мужчина. – Я же вас так давно не видел. В последний раз, наверное, перед тем терактом…
– А-а, вот что программируют, когда замазывают правду, – перебил его молодой человек и заключил насмешливо: – удивительно. Но вы действительно практически угадали: отчасти я Райтер. Но – Власович! – надув губы, огорчился посыльный. – Могли бы хоть это запомнить…
– О, прошу прощения, – заговорил будто виновато младший Эбейсс, – столько воды утекло… Но что же вы все же хотите? – попытался вновь узнать крайне занятой Господин.
– Как люди любят все усложнять, – проговорил посыльный. – Я пришел и крайне доступно сказал: вас – но вы меня никак не слышите…
– Наверное, – напугала Амоса своим неожиданным появлением уже сидевшая напротив него спутница, – стоит сказать, что мы пришли сопроводить его, – и обратилась с улыбкой к сероглазому мужчине: – Здравствуйте, мистер Эбейсс.
– Оу, я вас не заметил, прошу прощения, – проговорил, словно не растерявшись, Амос. – Здравствуйте, мисс…
– Таната, но это не столь важно.
– Почему же? – засмотревшись на красивые черты лица, протянул низким голосом мужчина. – Если вы ко мне с делом, то я с радостью выслушаю вас, даже учитывая поздний час и… – он едва отвел взгляд и неумышленно коснулся груди, – мое не лучшее состояние.
– Ваше состояние – единственное, что стоит учесть, – с материнской нежностью заверила Таната.
– Мне до боли лестно… – очаровывающе хотел сказать Амос, но Райтер прервал его.
– А мне не лестно, – обрубил посыльный и мило улыбнулся. – Мне и в особенности вам, некогда юный Господин, уже пора, – и аристократически посмотрел на свои странные алмазные часы. – Ваше время пришло. К чему же медлить?
– Что?.. – подумал спросить его Амос, но не успел: вдруг в груди убийственно сильно кольнуло, сердце забилось как бешеное и перед глазами все расплылось – из мужчины вырвался заглушенный до отсутствия звука вскрик, и его красивое тело рухнуло на стол.
– Как оно вам? – поинтересовался спустя пару секунд Райтер.
– Что это значит? – в ответ нерешительно произнес Амос, оказавшийся уже за спиной посыльного.
– Поздравляю, вы мертвы! – не удержавшись, прозвенел Райтер, без любопытства смотря на остывающее тело впереди себя.
– Что? – побледнел и без того бледный голубоглазый мужчина.
– Vinum est superflua in te.
– Времмиас, – окликнула его со стороны другого плеча Таната, – твоя работа заключается не в этом: я должна помочь ему, а не ты, – и отодвинула спутника в сторону. – Мистер Эбейсс, – обратилась она осторожно к Амосу, – все ли воспоминания вернулись к вам?
Мужчина промолчал в ответ.
– Мистер Эбейсс? – повторила Таната.
Амос слегка дернулся.
– Оу, да ладно, – то ли весело, то ли расстроено прощебетал не то Райтер, не то Времмиас, – я ставил на то, что ты сообразительнее. Ну, давай же, мистер Эбейсс, ты все уже понял – говори, – подбадривающе зазывал он бывшего господина.
Мужчина рассеяно посмотрел на него и сказал:
– Вы не посыльный, который работает на правительство… – Райтер довольно кивнул на это. – А вы пришли ко мне не с делом, – обратился он к Танате. – И я, в общем-таки, мертв… как и планировалось с самого начала, – в голосе Амоса почувствовалась легкая дрожь.
– Чудесно! – одобрительно воскликнул Времмиас и захлопал в ладоши. – Я действительно никогда не работал на вас. Даже лучше: вы думали, что я работал, а я лишь пользовался жадностью вашего начальства… «Но зачем?» – с непониманием спросишь ты, – опередил он вопрос Амоса. – А я отвечу: «Разве ты не читал записку, которую я оставил, еще не зная всей истории?», – тараторил мужчина без умолку.
– Нет, – виновато прошептал Амос, – я забыл про нее.
– Ай! – осуждающе протянул ему в ответ Времмиас. – Я так и знал! Вот зачем ты меня посылала к нему? – раздраженно пролепетал он Танате.
– Времмиас, – успокаивающе обратилась она к спутнику, – мы здесь не для этого – все, что прошло, отпусти, и пойдем уже, ибо, как известно, время не ждет, – тепло заключила эта женщина в ослепляющем белом пальто и шляпе с вуалью.
– Вы правы, Властительница, – согласился негромко белоглазый мужчина, – я действительно не жду, – и отточенным шагом, сквозь толпу замерзших людей, размеренно подошел к двери. – Прошу.
Он плавно дернул за ручку, и за ней оказалось черное пятно.
– Что будет дальше? – спросил с детским выражением лица некогда юный Эбейсс.
– Все будет хорошо, – заверила его убаюкивающе Таната.
– Ладно, – согласился Амос и медленно стал перебирать ногами, но вдруг остановился. – А как же Ренат? – впав в воспоминания, оглянулся тревожно он.
– А был ли Ренат? – ответила спутница в белом.
Она оглянулась туда, где сидел в воображении Амоса его давний друг, он радостно махал ему и беззвучно на пальцах повторял движения из их детской «фишки». Таната невольно улыбнулась.
– Он был, – пояснил трезво Амос, – долго был до всего безвольного и после него тоже был… Но теперь ему пора, – и Таната легким движением руки провела по воздуху, – как пора и мне, – и юноша с ярко-рыжими волосами исчез навсегда.
– Ты молодец: отпускать дорогих людей неописуемо больно. Мне радостно, что ты смог это сделать сам.
Амос, едва улыбнувшись, легко кивнул головой, и они с Танатой и Времмиасом одновременно пали в черное пятно, бесформенно распластавшееся в двери.
Однако мгновение спустя все трое оказались посреди непонятного темного пространства, где видно было лишь друг друга и вдали мерцающий белый свет.
– Неужто ли мне туда? – усмехнувшись, произнес освобождено Амос.
– Как ни странно, но в этом ты прав, – подтвердил без насмешек Времмиас.
Голубоглазый мужчина застенчиво бросил взгляд на Танату.
– Не переживай: все действительно будет хорошо, – вновь повторила она.
– Но заслуживаю ли я всего хорошего? – тоскливо врезался бывший господин. – Я же все видел, все чувствовал, что совершалось моими руками. Я чувствовал каждого, такого же заключенного в других подвластных Аврааму Эбейссу людях. Я знаю, сколько несчастий обрушил на них…
– Ты не виноват, – промолвила сочувствующе Таната.
– Нет, – отрезал Амос, – я виноват: я не сражался за себя, я недостойно пытался выбраться из омута могущественного прокрастианства, которое правило мной. Я лишь давил на свое тело, поглощая изо дня в день алкоголь, и тем самым старался уйти из жизни раньше, чем мог. Я ненавидел и терзал себя все годы. Я до сих пор ненавижу себя… и не могу простить… Так почему же я достоин лучшего? Я ничего не сумел, – на мгновение перед Танатой предстал еще совсем юный Амос, глядевший на нее с влажными глазами.
– Ты честно старался, – с нежностью и великим материнским теплом чуть слышно прозвучали слова Танаты, – и поэтому ты достоин большего, чем те, кто, сдавшись, бездействуют, – она осторожно положила ему руку на плечо. – Ступай и не сомневайся ни в чем.
Амос глубоко вздохнул, чуть поклонился Верммиасу и неторопливо пошел на свет. Он сделал шаг – и год сошел с его лица, он сделал еще – и ему уже двадцать пять, еще – и он вновь выпускник, шаг – и он первокурсник, шаг – и ему три, и последний шажок маленькой ноги – он всецело растворился в белом свете… Тогда в пустоте послышался первый детский крик.
– Ты все же слишком любишь этих людей, – качая головой, заключил Времмиас и, пританцовывая, запел себе под нос мурчащий мотив.
Вместо эпилога
Подул свежий ветер. С головы темноволосого мальчика плавно спорхнуло крохотное существо с ярко-голубыми крыльями, украшенными снежным узором и щепоткой блестящего порошка. Он оглянулся, звонко засмеялся и побежал за улетающим другом. Его широкие, голубые, как лазурь, глаза внимательно следили за полетом бабочки, взлохмаченные истинно-чёрные волосы беспорядочно то падали, то поднимались при каждой попытке допрыгнуть до объекта влечения, его худенькое, юркое тело двигалось быстро, умело обходя все преграды. Он пробегал кусты за кустами, ручейки за ручейками, пока не остановился посреди цветочной поляны и не увидел вблизи ту необычную бабочку.
– Здесь нельзя стоять, – пропищал негромко молодой человек, пародируя слова появившейся светловолосой девочки.
– Времмиас, – застопорила его Таната.
– А что? – с удивлением в голосе отозвался тот. – Я уже слышал это.
Двое, мужчина и женщина, в белых костюмах незаметно стояли в листве деревьев и наблюдали за детьми.
– Мне все же интересно, – продолжил он, – почему ты вновь отправила это путеводное насекомое.
– Все просто, – пояснила Таната, – они заслуживают шанс быть счастливыми.
Мужчина задумался.
– Для тебя счастье в бесполезных чувствах? – уточнил он.
– Не путай, Времми, – ласково поправила его спутница, – там – да. Там у нее не было выбора, так как она понимала, что важнее чувств могут быть лишь жизни – и в этом, в ее разуме, ее беда: она, как благочестивый человек, не могла позволить людям вокруг себя страдать, быть подневольными – она запретила своим «бессмысленным» чувствам жить, чтобы целиком отдать себя обществу… Но здесь, здесь в этом нет необходимости – она имеет право побыть обычным человеком.
– А он?
– А ему просто не повезло с его любовью, как и не повезло с жизнью.
– Из-за роботов?
– Не только, – сказала Таната и обратилась к спутнику с просьбой: – Можешь прокрутить вперед?
Времмиас согласно покачал головой и движением одной руки переместил их на двадцать лет вперед.
– Видишь, – указывая на красивого молодого человека в окружении не одного десятка поклонников, говорила Таната, – это он, – пояснила она. – И там, и здесь учесть «красавчика» не обошла его.
– И что? – надменно бросил Времмиас. – Я тоже привлекательный. Разве это плохо? – негодующе продолжал он.
– Нет, – отвечала Таната, – это неплохо: просто печально. Люди, прокрастианцы – хоть кто смотрит на таких жертв милого личика как на тело с искусными чертами, а не как на уникальных, интересных личностей. Представляешь, как им грустно осознавать, что их любят лишь за то, что у них на лице? А как грустно, когда такие люди талантливы, а на них все равно смотрят как на привлекательные образы? Никто не замечает в них удивительное – лишь увлекающее. Конечно, существуют и те, кто пользуется своей красотой, не понимая, что тем самым клеймит всех остальных. Это также печально, поскольку в этом случае человек пренебрегает честью и обманывает тех, кто верил ему. А люди не хотят быть обманутыми дважды, и потому в свою очередь уже не верят никому. И тут начинается страшное – беспричинная ненависть, океаны лживых и страшных обещаний. На хороших, неповинных людей сыплется весь смрад разозленных душ… – девушка осторожно отвела отяжелевший взгляд. – Знаешь, как я хочу, чтобы люди перестали причинять друг другу боль? Морально, телесно… Я хочу, чтобы людей научили любить друг друга и окружающий их, прекрасный мир, – рассказчица судорожно взяла мужчину за руку. – Времмиас, – обратилась она к нему, – ты понимаешь? Ты понимаешь меня? – негромко послышались ее слова.
– Я понимаю, – нежно заговорил спутник, – и надеюсь, что все поймут это когда-нибудь.
– Спасибо, – благодарно улыбнулась она, – я тоже на это надеюсь, – и легким движением руки Времмиас перенес их назад.
Долгое время они молча любовались общением детей, но мужчина вдруг задал вопрос:
– Получается, ты не считаешь эту реальность лучше той? – спросил он.
– Отчего же? – с улыбкой произнесла Таната. – Я думаю этот мир чудесный.
– Неужели? – удивился Времмиас.
– Да, – радостно заверила спутница, – хоть этот мир не настолько развит технологически, как тот, я все равно считаю, что у него светлое будущее и достойное настоящее, считаю, что, несмотря на все, люди здесь добры и верны своим словам, что они вольны меняться!
– Все ли? – с азартом спросил спутник.
– Я знаю, что все, – без доли сомнения ответила Таната.
– Отлично! – громко прозвенел Времмиас. – Значит, – предположил он, – эти дети здесь будут абсолютно защищены от бед? – и указал на Амоса и Мишель.
– К сожалению или счастью, – отвечала уверенно Таната, – это не так: сей не волшебный мир землян и вправду наполнен грязными делишками, запутавшимися идеями и стереотипами…
– И больше всего ты недолюбливаешь стереотипы? – врезался своим вопросом Времмиас.
– Отчасти, – мирно согласилась девушка. – Больше всего, – пояснила тут же она, – я не люблю войны, а они – глупейшее следствие из главной причины: отсутствия должного воспитания.
– О как! – воскликнул Времмиас.
– Да, – подтвердила Таната, – пока в головах людей с детства не будет понимания и принятия всеобщего равенства, мир не станет воистину прекрасен.
Мужчина невольно улыбнулся.
– Что? – слегка засмеявшись, поинтересовалась она.
– Ты забавная, – ответил Времмиас.
– Почему же? – удивленно спросила она.
– Ты недовольна ситуацией в людском обществе, но продолжаешь их безмерно любить и помогать им – и разве это не удивительно! – широко улыбаясь заявил он.
– Возможно, во мне больше человеческого, чем должно быть, – все также смеясь, отвечала Таната. – А разве это не здорово? – закричала она.
– Ах-ха-ха, здорово! Определённо здорово! – заключил Времмиас и выделил мгновение, чтобы полюбоваться спутницей. – А теперь пора, – сказал он пару секунд спустя.
Девушка изысканно взяла его под руку, и поправила платок в его нагрудном кармане – небольшая бумажка вылетела из него.
– К счастью! – воскликнул Времмиас и растворился со спутницей в немыслимую даль.
Маленький клочок бумаги, с наскоро написанным предложением, плавно спустился на землю. Временами его колыхали легкие потоки ветра, стелющиеся по низам и маленькие птицы, пытающиеся его проглотить, не раз перекидывали из стороны в сторону, из одной части леса в другую. И вот он упал на маленький цветок амелии где-то глубоко в лесу.
– И ты правда считаешь, что намного лучше есть один раз в день, но много, чем несколько, но понемногу? – удивленно спрашивала своего нового знакомого светловолосая девочка с ярко-голубыми глазами.
– Да! – радостно отвечал ей ее необычный, как она уже подметила, друг. – Это же практически равносильно, – пояснял он, – только еще и время сэкономишь!
– Ты действительно… – девочка хотела упрекнуть его вновь, но по направлению к парку им вдруг на пути повстречалась маленькая бумажка, аккуратно лежащая на солнечной амелии. – Безобразие! – возмутилась Мишель.
– Что? – испуганно окликнул ее Амос.
– Мусорят!
– А-а-а, – протянул облегченно мальчик, – ну давай ее мне, – сказал он и поднял бумажку.
– Молодец! – похвалила его радостная Мишель. – А теперь пойдем, – и направилась вперед по тропинке.
Она думала, что мальчик пойдет за ней, но он остановился на месте: он упорно что-то разглядывал на поднятом обрывке бумаги.
– Ты чего? – позвала его растерявшаяся Мишель.
– Да написано что-то странное: «Не верь взрослым: мир голограмма» – не понятно, – заключил серьезно мальчик и, почесав голову, засунул бумажку в карман. – Подожди меня! – крикнул он своей новой знакомой, которая, пожав плечами, уже далеко ускакала вперед.
Конец
