– Привет.
– Но – как? – с глубоким непониманием спросил Амос.
–Я же говорила, что, если суждено, увидимся – вот и увиделись.
– Мишель! – Амос вскочил и крепко обнял маленькую девочку.
– Ах-ха-ха, ну, прекрати, я ещё не вернулась, – с лучезарной улыбкой произнесла та.
– Что? – он отстранился на пару шагов – Что? Ты о чем? – и растерянно посмотрел на неё.
– До скорой встречи, непробудный мальчишка: осталось совсем чуть-чуть, – тонкий голос семилетней девочки громко прозвучал в его голове, и он проснулся.
В глаза светило яркое солнце.
– И что это было? – спросил вслух Амос, забыв, что находится не один в комнате.
– Наверное, будильник, не? – пробурчал спросонья спящий на противоположной кровати мальчик и повернулся к стене.
– Скорее, твои перья, ангелок, – отозвался сверху чей-то задорный голос.
– Ах, да, нам же в школу, – с печалью произнёс Амос.
– Да уж, третий год пошёл, как надо, – мальчик с противоположной кровати повернулся к Эбейссу и задумчиво ухмыльнулся.
– Раф, не об этом. Лучше давай спросим, отчего наш Эбейсс с вопросами по утрам просыпается, – спрыгнув со второго этажа, сказал обладатель утреннего веселья, Ренат.
– Да это неважно, – надевая чёрные резиновые тапочки, отмахнулся Амос.
– У тебя с самого прибытия все неважно, но все равно о чем-то постоянно грустишь, – продолжил настойчиво Ренат. – Вот, Раф, подтверди же, что он только молчит, в основном, да делает уроки, а мы только в третий класс перешли.
– Он прав, Эбейсс, – заметил Раф.
Но Амос вновь уклонился от ответа, закрывшись в ванной комнате (это был один его из любимейших способов закончить разговор).
– Не застревай там надолго, а то нынче разрешено посмотреть на церемонию принятия первоклашек – хотелось бы побывать, – прокричал Ренат Амосу, ведь знал, что тот может провести там ни один час.
– Не переживай, – не повышая голоса ответил Эбейсс.
Никто толком не знал, что представляет собой мальчик: он мало говорил с соседями, не высказывался на уроках, с учителями общался исключительно по поводу оценок, которые порой запаздывали, и не интересовался ничем, кроме учебников. За это все он мог бы получить клеймо изгоя, который не желает социализироваться, но школа официально запретила подобные проявления недружелюбия друг к другу и установила наказания (однако не решалась устранять причины возникающих недопониманий и проблем), в следствие чего Амоса в классе просто обходили стороной.
«И сдалась же им это церемония… От неё ничего хорошего нет и не будет, только трата времени и средств из бюджета школы. Лучше бы могли сэкономить и закупиться более важной продукцией, но нет: надо же тратить на нечто глупое и пустое», – думал он, с презрением смотря в зеркало.
– Эбейсс, я же говорил, чтобы ты побыстрее дела мыльные заканчивал: директор не будет рад, если мы опоздаем в тот день, когда вообще не должны опаздывать. Твои двадцать минут прошли уже – выходи, – с укором сказал Ренат, громко стуча ногой по полу (возможно, он постучал бы и по двери, но устав не позволял «портить» имущество школы).
– Выхожу, – ответил ровным тоном Амос и поднял засов.
– Вау! Он появился из заветного проёма, – с сарказмом пролепетал Ренат, стоя у раскрытой двери.
– А ты бы меньше досаждал ему своим присутствием и шёл туда, куда хотел, – с улыбкой прошмыгнул Раф в ванную и отпустил засов.
– В смысле? Да я точно никуда не успею! Ну и ладно, – обиженно закончил Ренат.
– Он не прав, – обратился к нему Амос, – ты не досаждаешь мне своим присутствием. Просто я вам не рад, и не более, – мальчик спокойно взглянул на непонимающее лицо Рената и отправился в гардеробную.
Если начать описание их комнаты от входной двери, то будет так: войдя в неё, мы сначала встретим неширокий коридор с парой картин, справа – дверь в ванную, а слева, напротив же, – в гардеробную; далее проход расширяется, и мы оказываемся в просторной двухэтажной зоне, которую визуально можно поделить на три куба. По правую руку мы увидим три рабочих стола со всеми возможными для этого приспособлениями, а отдалённо от них круглую лестницу; если по ней подняться, можно достать книги с самых высоких полок шкафа (он протянулся через все три стены нашего «визуального куба») или же пройти в часть комнаты по левую руку. В ней стоят три кровати: две снизу, а одна сверху (данная схема напоминает чем-то пирамиду) – и чуть далее от них снова-таки лестница на «второй этаж». Посреди двух «кубов» небольшая зона отдыха, где располагается диван, висячий телевизор и пара тумбочек с личными вещами. Но больше всего в ней нравится мальчикам кот Амоса, который целые дни, бездельничая, проводит на подоконниках.
– Курсанты 223 комнаты, мы вас ждать не собираемся – осталось шестнадцать минут на то, чтобы вы собранные вышли на балкон, – зайдя во входную дверь, громко и отчётливо проговорил их руководитель.
– Это всё Эбейсс! – выкрикнул Ренат из ванной, которая уже освободилась.
– А если вы, Нидмистейк, будете так некорректны по отношению к вашим одноклассникам, мне придётся отправить вас на исправительные занятия, – ровным тоном подчеркнул руководитель.
– Понял, месье, исправлюсь, – печально вздохнул, выходя из ванной, Ренат.
– Вот и чудесно, – все три мальчики к тому времени уже стояли в коридоре.
– Месье, а правда ли, что у нас поступают лица не по рождению нынче? – уверенно спросил Амос.
– Неправда ли хорошо? – улыбчиво отозвался мужчина в солнечном костюме с надписями каких-то чисел.
– Определённо, Николас Викторович, – задумчиво ответил Амос.
– Всё курсанты – одеваемся и поживее, – учитель вышел.
Буквально через пять минут спешных сборов ребята были готовы: они выглядели все так же прекрасно, как и при первой церемонии, но уже более спокойно. Двое стали выходить, но их остановил Раф.
– Погодите, – сказал он, – мне не нравится, что мы третий год вместе живём, а ведём себя друг с другом как чужие. Предлагаю начать дружить, – воодушевление царило в нем.
– И почему ты вдруг ни с того, ни с сего решил это? – одновременно спросили Ренат и Амос.
– Да я не знаю. Понимаете, бывает такое порой, что не знаешь почему, но знаешь, что это надо. Ну, неважно. Вы согласны? – разведя руками и слегка наклонившись, проговорил быстро Раф.
На минуту наступила тишина: они втроём думали о чем-то одном, но с разных сторон.
– Почему мне кажется, что, если мы откажем, ты заплачешь? – прервал молчание Ренат.
Амос усмехнулся.
– Ладно, – сказал он, – ты был убедительным.
– Определённо убедительным, – подхватил слова Амоса Ренат.
– Ребята-а, теперь я точно рад, – Раф обнял их одновременно. – Так вот, чтобы все это дело закрепить, я уже придумал нам небольшую фишку: на цилиндры мы налепим вот это, – и он достал маленьких чёрных зайчиков с красными бабочками, сидящих на задних лапах.
–Что-о? – с небольшим презрением удивился Амос. – Какие зайцы? И почему в бабочках? Мы носим исключительно галстуки.
– Да это то, что нужно. Как ты не понимаешь? Это очень уникальная вещь у нас в школе – мы будем самыми стильными. Ну, а на счёт того, что это значит, потом объясню, – в это время, незаметно для всех, он быстренько прикрепил зайчат к верху цилиндров.
– Ох, ладно, пошлите и с ними. Хоть мне это и не нравиться, но времени нет, – поторапливал Ренат.
– Стоп, ещё одно, – остановил его Раф.
– Ну что?
– Выходя из комнаты, один открывает дверь, проскальзывает и делает реверанс, другой, пританцовывая, проходит к первому, делая из рук пистолетики и будто стреляя в воздух, и, останавливаясь у первого, говорит «пум-с-с», третий же, точно всех расталкивая локтями, но никого на самом деле не трогая, подходит к первому и второму и тоже говорит «пум-с-с». После чего мы все поворачиваем головы влево, притом стоя в шеренге, и говорим «пум-с-с», поднимая эффектно брови, – для мальчиков было понятно, что Раф находился в сильнейшем восторге от этой идеи.
– Э-э-э-э-э-э-эм, нет, – одновременно произнесли Ренат и Амос.
– Но почему-у? – удивился Раф.
– Потому что это бред, – сказал Эбейсс и хотел выйти вместе с Ренатом, но остановился.
– Ну, пожалуйста. Если мы не будем делать что-то странно-сумасшедшее, то дружбы у нас ладной и не выйдет. Она и заключается в ненормальном веселье. Просто вспомните, как вам было до этой школы. Разве не может быть весело сейчас и друг с другом? – с печальными глазами обратился Раф к друзьям.
– Ох, ладно, – с недовольным видом протянул Амос. – Но ты начинаешь, и если над нами будет смеяться весь корпус, то виноват будешь ты, – заключил он, видя согласие Рената.
– Почему «если»? Обязательно будут, – прокричал Раф, проскальзывая из открытой двери.
«Фишка» была исполнена. Но осуждения они не получили: к счастью, мальчики изрядно опаздывали. Им пришлось практически бегом (в школе разрешалось передвигаться исключительно шагом, но не уточнялось каким) идти по полупустому корпусу третьего курса.
– Ой, Раф, сегодня нет тренировок, так ты решил нас так в форму вернуть после недельного пребывания дома? – язвительно подметил Ренат.
– Ну кто-то пребывал, а кто-то – нет, – Амос искусственно улыбнулся ему в ответ.
– Да не важно, кто и где был. Главное – мы теперь с вами друзья – я так рад! – Раф обнимал их за плечи несмотря на то, что они все ещё шли быстрым шагом.
– Какой же ты умиленный, – распевая эти слова, произнёс Ренат. – Но лучше прекрати: тебе известно, какие правила в школе, и как учителя относятся к этому, – сделав ударение на первые два слова, он стал более серьёзным.
– Да уж, это точно, – подтвердил Раф и переменил быстрый шаг на спокойный.
Они подошли к балкону, на котором стояла толпа учащихся с первого по десятый курс, в определённом порядке (это был один из принципов школы).
– Удивительно, что вы успели, господа, – недовольным тоном произнёс тот самый руководитель, заходивший к ним с утра. – Минута позже, и вы бы отправились на исправительные занятия за нарушение порядка, – рыжие длинные усы забавно дергались на неприятном лице учителя.
– Просим прощения, месье, – в один голос отрапортовали мальчики.
– Ну, не здесь же. Ещё и так громко. О, ужас. Идите уже к столбу: там ваши места, – мужчина остановил Рафа, пошедшего вместе с Амосом и Ренатом. – Нет, вы, мистер Серафим, идёте к левому столбу: там ваше место, -разделив друзей, Николас Викторович спустился в холл школы.
– Мы будем тебя помнить, – на амслене сказал Амос удалившемуся соседу.
– И я вас, – ответил Раф другу все также, без слов. Подойдя к краю балкона, Амос и Ренат встали по стойке смирно, как и все другие курсанты в своих серых костюмах и цилиндрах.
– Я знаю, что нам запрещено говорить на церемонии, но более удобного момента, по моим подсчётам, уже не будет, – начал спокойно Эбейсс.
– Для начала, будь тише. А для конца – ты о чем? – спросил Ренат, совсем не двигаясь, лишь едва приоткрыв рот.
– Тебе, может быть, это дружба и нужна, но мне – нет…– начал было Амос, но Ренат его прервал.
– Если я более весёлый, чем ты, это не значит, что я горю желанием дружить с тем, кто за два года знакомства сказал мне однотипных пятьдесят слов.
– Славно, но я понял, почему ты это сделал.
– Хе, только, наверно, сам Раф не понял этого, – мальчик печально усмехнулся.
– Да… и я поэтому же, – Амос отпустил на мгновение глаза, но тут же их поднял.
– Неужели в тебе есть благородство? – эта усмешка Ренат была уже более укоризненная и спокойная. – Я думал, те, кто идёт в наивысшую Лигу спокойно обходятся без него с рождения.
– Ты не прав, – лёгкое недовольство пробежало по лицу Амоса. – Не все так, как говорят. Запомни, что слухи всегда кажутся более реальными, чем сама реальность.
– Не горячитесь, господин Эбейсс. Нам сейчас ни к чему такие проблемы. Мы, вроде бы, говорили о Рафе, не так ли? – услужливо и все также спокойно закончил Ренат.
– Ни к чему сейчас твоя ирония, но да, мы говорили о нем.
– Мы обязаны с ним больше общаться, даже дружить. Тебе, как я понимаю, прекрасно известно, в какой семье он вырос, – Ренат глубоко вздохнул.
На минуту воцарилось молчание: торжество объявили начатым.
– Если ты настолько же имеешь чувство сожаления и горести, как я, то понимаешь, что я прекрасно знаю все то, что ты сказал.
– Не сомневайся, мы, искуссники, не хуже вас знаем, что такое сопереживание. Тебе же известно, что умер месяц назад… его брат, а не какой-то знакомый со двора? – Ренат повернул голову в сторону Эбейсса.
– Да… – Амос с грустью повернулся в ответ. – Мне жаль, что такое случается, – и принял прежнюю позу.
–Такое… Какое такое, Амос? Его мать в порыве ярости ударила по голове больного ребёнка, которому было всего пять лет. Что? Ты часто слышишь в рассказах такое? А тот факт, что Раф все это видел, тебя вообще не смущает? – в неподвижных глазах Рената блестели слезы. – Лживые Эбейссы… все вы одинаковые, – в этот момент он бы яростно желал плюнуть под ноги Амосу, но устав запрещал шевелиться.
– Ты и понятия не имеешь ничего о нас, так что лучше замолчи, Нидмистейк, – слова Рената сильно задели Амоса – его ответ прозвучал на редкость грубо. – Как ошибался отец, когда сказал, что Вас здесь не будет… – и мальчик с отвращением взглянул на соседа.
Они прекратили разговор.
Где-то вдалеке, внизу, шло торжество. Фейерверки, дымовые облака всевозможных цветов расплылись над Перекрестной площадью Высшей школой первого этапа, удивляя своей непревзойденностью и магической способностью собираться в фигуры и образы животных. Но здесь, совсем близко, обрушилась ещё на детские сердца печаль ядовитого гнева в момент произнесенных слов. Думали ли те, кто снизу застыл в пластилиновых образах, что тут, вверху, пошатнулся мир веры двух разных маленьких людей? Нет. Там шло чествование, никак не вникающее в проблемы за рамками ограничений.
В группе курсантов-первоклашек было какое-то оживление: они не стояли смирно, как все остальные, забавлялись происходящим и восхищались красотой окружающих людей. Что их подвигло не только нарушать устав (который выдавался сразу же, при подаче документов на поступление), но ещё и искренне радоваться этому «скучному», по мнению Амоса, времяпровождению? Как оказалось, это было не что, а – кто. Небольшая, но привлекающая всё внимание, лучезарная, светловолосая, повзрослевшая Мишель О'Роуз только одним своим присутствием создала атмосферу беззаботного, радостного праздника. Она шутила, разговаривала с курсантами, обращала их внимание на самых, по её мнению, интересных и «забавных» учителей и преподавателей. Родители, стоящие с другого края площади, невольно улыбались и порой пошатывались от лёгкого смеха, смотря на то, с каким проникновением их дети слушают все, что говорят ведущие, а в особенности, Мишель. Когда, видимо, она начала рассказывать об истории создания школы своим будущим одноклассникам, стоящим поближе, её голова быстро поворачивалась то туда, то сюда, и в итоге остановилась на балконе, где стоял Амос. Проведя по их курсу взглядом, девочка, похоже, заметила его и с той же улыбкой (как и когда она предложила пойти ему по менее длинной дороге два с небольшим года назад) слегка наклонил голову в знак приветствия. И повернулась в обратную сторону.
– Быть не может, – не заметив того, что произнес это вслух, сказал Амос, вставая к краю балкона и слегка нагибаясь корпусом тела вниз.
– Мне тоже не верится, что ты решил сигануть вниз оттого, что мы поругались, – прокомментировал странные и не предписанные законом действия Ренат и указал кивком головы на пилящего их взглядом, обозленного Николаса Викторовича.
– А? – Амос повернул в его сторону голову. – Точно, – и теперь вспомнил, что за нарушение дисциплины на столь важном торжестве ему придётся отбывать наказание на исправительных занятиях, и поморщился.
– Всё же решил прыгать, хех, – усмехнулся Ренат. – Ну, это даже верно, если ты и передумал насчет нас, то за такие действия тебе точно влетит нынче, так что все верно.
– Смешно, – строго проронил Амос и встала назад.
– Ладно, как никак нам нужно дружить. Не забывай это. Посему предлагаю перемирие, – с робкой улыбкой сказал Ренат.
– Хах, хорошо, наш конфликт приостановлен, но не исчерпан, – Амос, натянуто улыбнулся в ответ и протянул руку Ренату, предварительно сняв темно-серую перчатку.
– Да, нам стоит ещё поговорить насчет того, но не сейчас, – подтвердил друг.
Мальчики после стояли на балконе всего пару минут. По окончании торжества они вскоре отправились к себе в корпус, забрав от соседнего столба задремавшего Рафа.
– Что было интересного? – спросил он, уже раздеваясь в своей части гардеробной.
– Да ничего особого: постояли, поговорили, слегка поспорили, помолчали, – отвечал Ренат из своей части.
– Из-за чего спорили?
– Это не так важно сейчас, – вступил в разговор Амос.
– Ну, ладно, – потупившись протянул Раф. – А что же тогда важно?
Они вышли в главный «зал» своей комнаты и сели на диван.
– Да это тоже неважно, – слегка смущённо прозвучали слова Амоса, сидевшего в белых лосинах с алмазными полосами по бокам и белой водолазке.
– Та-а-к, – Раф довольно прищурился. – Что же тебя так занимает, что ты не можешь об этом рассказать другу, – но вдруг он помрачнел. – Если ты еще не считаешь меня таковым, то…
– Нет, Раф, я считаю тебя другом, иначе бы не стал нацеплять эти странные значки и при выходе играть странную комедию, – Амос положил ему на плечо руку.
– Спасибо, – мальчик помолчал. – А теперь колись, отчего ты так смущаешься? – и сразу же повеселел.
– Эх-х, похоже, ты не отступишься.
– Не-а, – ответил Раф с высокоподнятой головой.
– Хорошо, – Амос встал с места и начал свой рассказ, расхаживая вокруг дивана. – Сегодня я увидел одного человека, который предположительно был лишь частью моей фантазии, но то, что он здесь, значит, что он не моя фантазия, а реальный человек, с которым я встретился два года назад в парке «Для детей и родителей». Понимаете, этот человек мне очень интересен показался с самого начала, и, увидав его сегодня, я удивился и испугался, потому что, ну, во-первых, он изменился чуть-чуть, а во-вторых, мы и толком знакомы не были, потому что – потому. Не знаю: так вышло. И если я попробую с этим человеком начать диалог, мне будет неудобно. А вдруг он вообще не захочет общаться? Хотя зачем тогда она мне кивнула? – он задумался.
– Кхм, – кашлянул Ренат, – она?
– Оу, – Амос понял, что оказался не объективен и раскрыл суть своего переживания, – да, это девочка. Она мне показала дорогу, когда я заблудился, – в нем заиграл неправильный стыд, – а я даже не поблагодарил. Надо же это сделать, – добавил он, как бы оправдывая своё непонятное желание с ней поговорить.
– Хм, ну ладно, – начал Раф.
– Да, я, кажется, понял, о ком ты. Тоже смотрел на первокурсников: как-то у них слишком весело было; ни то что у нас. Мы, помню, стоим втроем, цветы разглядываем да ждём, когда все закончится, – подметил Ренат.
– В смысле? Мы разве стояли вместе? – удивился Амос.
– Ну, да. Ты что, не помнишь? – с непониманием спросил Раф.
– Нет.
–Да уж, вот и друзья, – Ренат посмеялся и задумчиво отвернулся в другую сторону.
– Ладно, продолжай, – сказал Амос.
– А что продолжать? Я все сказал, – пожал плечами Ренат.
– Ну, это хорошо, – продолжил Раф, – но неясно, что мы делаем все еще здесь? Пойдемте в первый корпус! – он встал, схватил пиджак и направился с кличем к двери, но Амос его остановил.
– Ну, и куда ты?
– Знакомиться. Куда ж ещё? – уверенно заявил мальчик.
– Ты на профготовку: у тебя занятие, Ренат на терапию свою: у него тоже дисциплина, а я на дуэль, ибо я тоже учусь, – спокойно проговорил Амос и глубоко вздохнул.
– Точно, – раздосадовался Раф.
Они оделись, каждый взял свои рюкзаки, и направились к выходу.
– Ничего, ангелок, ещё узнаем спасительницу нашего друга, – с сарказмом сказал Ренат и похлопал его по плечу.
Амос Эбейсс, выбрав Лигу своего отца, обучался по особой программе: с самого начала ему был предложен план, по которому он посещает основные занятия, то есть уроки математики, физики, технологий, языков, все естественно-научные и гуманитарные предметы, и занятия профилированного характера: управление, влияние на массы, законопроектирование, способы конкретного убеждения, манёвренность действий, упорядочивание положений и предписаний, дипломатические дискуссии, ораторство, скрытие неурядиц и многое другое, что так ему досаждало, но постепенно затягивало. Помимо вышеперечисленных дисциплин он мог выбрать себе некой «развлечение», как выразился его отец, но такое, чтобы не перечило основным учебным моментам (Авраам крайне сильно не желал, чтобы его сын обучался чему-то «ненужному, как эти искуссники», и потому запретил даже выдвигать на рассмотрение художественную или музыкальную деятельность в школе). Следовательно, Амосу оставались лишь направления физического мастерства, но ему не хотелось уделять время каким-то обыденным видам, которые так популярны повсеместно; мальчик стремился к чему-то интересному, к чему-то, что поможет задушить гнетущее его изо дня в день чувство досады – он выбрал стрельбу (поначалу из лука, а по достижению тринадцати лет – из «настоящего» оружия), конную езду и фехтование, на которое и отправился сейчас.
«Они думают, что так просто взять и пойти к ней – хах, смешные. Будто не понимают, что мне неудобно. Вдруг это и вовсе не она. А вдруг ей будет неприятно моё появление: я как-никак даже толком и не попрощался, да и не поблагодарил… А они так быстро все решили! Ох, святые игуаны, нужно же было ввязаться в эту дружбу… Будто мне нужны друзья! Если пережил то, что мои родители меня так бесцеремонно оставили здесь, не навещая и не забирая ни разу домой, значит пережил бы и учебу без друзей. На крайний случай у меня есть Граф Жиренский – с ним-то я уж точно буду счастлив… Да уж, родители… Но эти друзья… Вот на что они мне? Может, стоит попроситься перевестись в другую комнату? Хотя, нет. Не переведут: никто не захочет учитывать такую безделицу, как мои переживания и чувства. М-да, вот если бы не Раф, то я бы вполне мог дальше жить спокойно, читая книги, посещая уроки и занятия, потом бы выпустился, пошёл бы в Высшую школу второго этапа, а за ней и работать можно начинать. Разбирал бы бумаги и предписывал предписания… побывал бы в отпуске… Если бы мои мысли слышала Мишель! Эх-х» – пока Амос шёл по длинному коридору, выполненному в импрессионистском стиле, его никак не покидали сомнения и переживания: что-то, что на него давило не прекращая, должно было в скором времени вылиться наружу.
Как внешне, так и внутренне здание школы было прекрасно и по-своему загадочно, но особую роль играл комплекс за ней. Это место не бывало неприятно взору – оно всегда благоухало и пленило: дождь – исключительно музыкальный, сопутствующий завыванию минорного ветра, снег – исключительно блестящий, морозный день, никакой гололедицы там, где её не надо, солнце – исключительное разнообразие цветов вокруг, мажорные напевы птиц и переливание ручейков, широколиственные деревья, создающие прохладный тенек над скамеечками, шатры с прохладительными напитками и зоны «повышения мастерства», сооруженные точно на все случаи жизни и оборудованные первоклассным снаряжением. Здесь можно было бы проводить свободное время и наслаждаться природой, но, когда занятия прекращались, ученикам запрещали посещать данное место («чтобы вы случайно ничего не сломали или не испортили, а то вдруг придётся менять что-то, а это же деньги!» – слышал как-то Амос ответ преподавателя на вопрос ученика: почему он не может задержаться). Помимо физического направления здесь, конечно же, расположились и направления искуссников: медитация, свободное рисование, дополнительные занятия по настраиванию музыкальных инструментов (исключительно в изолированных боксах) и непонятные для Амоса уроки по смотрению часами на какой-то предмет или несколько предметов, чтобы лучше понять природу света или вещества. Совсем недалеко от Оздоровительного комплекса, находился и Естественно-научный. В нем мало кто бывал: там стояли «странные теплицы, и зачастую что-то взрывалось» (многие страшились туда ходить, боясь, что они либо отравятся, либо их чем-то убьёт; для Амоса это казалось нелепицей, но такой нелепицей, которая и его порой бросала в дрожь).
– Шаг, шаг – выпад! – слышались вдалеке команды мастера по фехтованию.
– Hola, мисс Хидден. Кто мой партнёр? – спросил, торопясь, Амос.
– Пока вы, мистер Эбейсс, не перестанете быть чем-то раздраженным, – ровным тоном прозвучал ответ, – я не начну с вами занятие. Влево, господин Горьсъел! – крикнула она нелепо двигающемуся мальчику, когда его плеча коснулись шпагой.
– Моя фамилия Гарсэлл, мисс! – пропыхтел, уставши, он.
– А владеешь своим телом, будто Горьсъел! – громко сказал мастер с соседней поляны и помахал мисс Хидден.
– Благодарю за пояснение моему ещё не выросшему ученику, мистер Силь, – также громко отозвалась мисс Хидден и помахала в ответ, улыбнувшись, словно это её любимый момент в фильме, который она ни раз пересматривала, но все равно любит.
– Прошу прощения, мисс Хидден. Моё настроение не должно грубо и неправильно сказываться на других людей, в особенности, если у меня к ним имеется уважение, – отпустив глаза, проговорил вырученные слова Амос, когда мисс Хидден повернула к нему голову.
– Молодец, Амос, – она, утвердительно махнула головой, тем самым сказав, что он может брать шпагу. – Сегодня ты должен был быть в паре с одним учеником, но он отказался пока что принимать участие в дуэлях, поэтому я буду твоим помощником.
– Но это же абсурдно, – удивился Амос.
– Ах-ха-х, мистер Эбейсс, для своего возраста вы слишком красноречивы. Что значит абсурдно? – оживленно заинтересовался молодой мастер лет двадцати в нежно-розовом, облегающем, фехтовальном костюме.
– Я хотел сказать, что двое людей не являются помощниками в сражении, – взяв шпагу и сделав выпад, сказал Амос.
– В сражении? Что Вы, мистер Эбейсс? Мы не в войну играем, а тренируемся, познаем мастерство, – шпаги изредка касались друг друга. – Маневрирование? Мы не на ваших политических игрищах, Эбейсс, – атака! – мальчик впал в ступор и пропустил укол. – Прекратите думать о том, что неважно, – участвуйте в обучении, – шаг, шаг, выпад, укол – мастер в два счета атаковала мальчика.
Амос путался и не мог собраться с силами, чтобы следить за движениями мастера: его мысли постоянно были о чем-то другом – вновь шаг и вновь укол. Захват, завязывание – проигрыш. Попытка атаковать – проигрыш. Защита – проигрыш. Выпад – проигрыш. Неудачная дистанция – снова проигрыш.
– Амос, может быть, ты болен? – остановив безуспешную тренировку, спросила мисс Хидден.
– Нет, мисс, я полном порядке, – Амос снял защитный шлем обычного белого цвета, – просто вы сильный соперник, – пояснил немедля он.
– Для начала, мистер Эбейсс, помощник. И если ты не понял все ещё, что по тебе заметно, то помощник потому, что мы вместе обучаемся чему-то новому или закрепляем старое – мы не соперничаем и не стараемся кого-нибудь покалечить, а всего лишь повышаем уровень мастерства, уровень наших навыков, которые помогут нам в дальнейшей жизни. Да, сейчас я даю тебе больше знаний, чем ты мне, но это временно: в скором времени ты будешь мне давать интересные советы. А в итоге, я же вижу, что тебя что-то беспокоит, – она сняла свой шлем и приобняла Амоса за плечи. – Расскажи – тебе станет легче. Дети не должны держать все в себе: вас это губит, – и улыбнулась.
– Вы ошибаетесь, – он по привычке отдернул её руку от себя и отошёл.
– А ты лжешь, – заметила она и сложила руки на груди, все ещё улыбаясь.
Ему стало совестно, что он действительно обманывает одного из лучших людей в этой школе.
– Извините, – у него непроизвольно опустились глаза, – но я не могу рассказать: это сильнее меня. Я не могу поделиться с вами своими проблемами: вы учитель, а я ученик – нас должно связывать лишь обучение меня, – сказал серьёзно Амос и слегка пожал плечами.
– Вот теперь можно говорить о том, что кто-то ошибается – к примеру, ты, – мальчик посмотрел в её непонятное лицо (он никак не мог решить: красиво оно или нет). – Только что вы, мистер Эбейсс, уверили себя в том, что не можете рассказать мне о своих проблемах…
– Не я… – прервал её полушепотом Амос.
– Оу-у, – лицо мисс Хидден выразило тревожную печаль, – мне, конечно, доводилось слышать, что ваши родители соблюдают все правила воспитания курсантов, но не думала, что в такой степени, – мальчик покраснел и повернул голову вбок. – Кончено… Не только родители, но и школа… Да, здесь много прокрастианцев, давящих на учеников. Не стоит, Амос, слушать все, что они тебе говорят: ты человек, прежде всего, и я это вижу – ты не должен быть таким, каким тебя хотят видеть, – она присела на одно колено и вонзила шпагу в землю. – Ты действительно пока что не можешь сказать о всем, что тебя беспокоит, и я, как бы это ни было мне лестно, не тот человек, которому ты поведаешь о своих проблемах, поэтому могу лишь дать совет: если идёшь на тренировку, то лучше отбрось все мысли прочь и забудься, а то так будет бессмысленно ходить и «проигрывать», – мисс Хидден встала, отряхнулась, положила на плечо шпагу и направилась в сторону других учеников. – Будь сильным: пока что я ничем не могу помочь; нужно время, а это непросто – долго ждать. Mata ne, мистер Эбейсс.
Амос был в растерянности.
– Мисс Хидден, подождите, – вдогонку проронил он, – я исправлюсь; извините, что так вышло, – и поклонившись, пожал ей руку, что значило выражение благодарности среди курсантов.
– Прекратите извиняться за естественность – это нелепо, – с упреком сказала она.
– Да, вы правы, – согласно поклонился он вновь, – Mata ne, мисс Хидден, – и мастер удалился.
«Какой же я бестолковый! Надо же было так облажаться! С этими мыслями о Рафе, о родителях, о Мишель загубил урок. Да ещё похоже, что я недостаточно хорошо держусь: она же поняла…» – думал про себя Амос, собирая вещи в рюкзак и временами дергая плечом.
Переливающиеся огненным светом круги стен зала для Профессионального приготовления испускали яркие солнечные пучки, способные озарить собою миллионы домов, но озаряли лишь одну комнату Высшей школы первого этапа. Шум, созданный в ней ритмичными ударами ножей о разделочные доски, мог оглушить любого «нежеланного гостя», прибывшего с посланием или поручением от руководителей других курсов, но для привыкших учеников и учителей Лиги Персонала это был марш победы над основами изучаемой дисциплины.
– Раз, два, раз, два – огурец, – громогласно прокомандовал преподаватель Рафа, когда его «подопечные», как он любил выражаться, нарезали овощи и фрукты всеми известными методами. – Раз, два, раз, два -помидор. Раз, два, раз, два – помело! Не отстаём и слушаем ритм! Раз, два…