Lizzy Pustosh
Многогранник
– И почему он? – глухо расплылось в темноте.
– Давай я расскажу…
……………………………………………………………………………………………………………………….....
Глава первая
– Мама, смотри: какая бабочка! – перед юным Амосом Эбейссом на долю секунды возникло крохотное существо с ярко-голубыми крыльями и щепоткой блестящего порошка на них.
Широкие, голубые, как лазурь, глаза мальчика внимательно следили за перемещениями нового друга; его взлохмаченные истинно чёрные волосы беспорядочно то падали, то поднимались при каждой попытке допрыгнуть до объекта влечения; тоненькие ручки и ножки двигались быстро, умело обходя все преграды из древних деревьев с нежно-розовой листвой и насыщенными кофейными стволами, которых в этом парке было не численно много: и иссини-небесные, и млечно-жёлтые, и фиолетовые, и красные, бардовые, светло-зелёные, бирюзовые и даже неизвестная гамма цветов сочеталась в одном из них, самом, казалось бы, молодом. Всё это гармонировало с радужным газоном и несколькими реками из шоколада, где каждая струйка была на вкус совсем отличима от смежной ей, где встречались течения с нежной карамелью и маленькими конфетками, лишь запах которых навевал мечты о мирном житие средь пастбищ с ездовыми единорогами и маленькими зайчатами, где живым было всё: начиная от неведомых зверюшек с пестрыми гривами и хвостами, плавно погружавшимися в потоки счастья, а затем резко вылетающими из них на несколько метров в высоту, и заканчивая самой природой, колоритной и мыслящей о создании прекрасного в столь необычном месте как Первые врата Абисмунди.
Это одна из трёх страт крохотной, одинокой, но обитаемой планеты прокрастианцев. Найти её несложно, гораздо сложнее понять, где она находится и где родилась, но если Вы заглянете за рамки обыденности и отдадитесь потоку кипящих перемен, то путь к ней станет прозрачен, как вуаль на ветру. Что же стоит знать о Первых врата, или как говорят местные, о Лэндсдриме? Ко всему вышесказанному можно добавить пару-тройку интересных фактов: во-первых, самое важное – это то, что живут здесь лишь дети до шестнадцати лет (вместе со своими родителями). Во-вторых, до ближайшей страты, страты Краптитлэнд, добраться можно лишь по достижению данного возраста (или же из-за определенных отклонений в принятых стандартах) и исключительно через пропускной контроль, именуемый бюррой и находящийся внутри плотной, розовой, гелеобразной завесы с поразительными размерами (как принято говорить у них: от земли до неба и обратно). И в-третьих, это место кишит превращениями чудесных созданий с одной или восьмью головами, с тремя парами крыльев или с одним крупным плавником во всё тело, с чешуйками или же с пушистой сладкой ватой вместо шерсти. Большая часть существ обладает различными способностями: некоторые меняют цвет, форму, могут создавать иллюзию присутствия там, где их нет; иные извергают огонь, воду или же все возможные виды цветов, а порой даже управляют воздухом и меняют самочувствие подобных себе. Да… этот мир необычный, странный, но именно поэтому здесь каждый ребёнок может найти свой лучик счастья и стать в мгновение кем бы то ни было.
– Милый, не убегай далеко: скоро пойдём домой; папа, наверняка, уже заждался нас с его любимым яблочным пирогом! – Мелисса, мать Амоса, пыталась докричаться до своего сына, но тот был уже далеко. Он пробегал кусты за кустами, поляны за полянами, ручейки за ручейками, пока не остановился посреди цветочной клумбы и не увидел вблизи ту необычную бабочку. Она показалась ему ещё красивее, чем пару минут назад: её крылья отливали на солнце алым свечением, таким тихим и спокойным, что, смотря на него, можно было забыть обо всём на свете и утонуть в омуте своих мыслей…
– Здесь нельзя стоять. Ты же знаешь, что истоптал все амелии, непробудный мальчишка? – вдруг резко послышался за спиной Амоса чей-то тоненький голос; он повернулся и увидел девочку лет пяти: светлый золотистые волосы были прилежно уложены, яркие голубые глаза внимательно сосредоточились на нём, а тонкие губы подчеркивали некое недоумение на её лице.
– Я шёл за бабочкой.
– Видела я, как ты шёл – летел вместе с ней, вот и не подумал даже заметить, что причинил боль этим цветочкам.
– Я не хотел, я просто шёл за бабочкой, ведь она такая красивая, я раньше не видел таких!
– Конечно, не видел: это же вид Ледяная вишня, таких совсем мало у нас! – девочка, казалось, переживала и была чем-то возмущена, но сдерживала это в себе; только густые нахмуренные брови выдавали её.
– А я и не знал. Теперь она ещё красивее!
Новая знакомая хотела точно сказать что-то, но вдруг остановилась. Они оба продолжали любоваться порхающим с цветка на цветок крошечным созданием.
– Подожди, а кто ты? – неожиданно спросил Амос.
– Мишель О’Роуз. Мой папа – энтомолог: изучает всяких насекомых и жучков, – девочка спокойно подошла к нему и протянула руку.
– Амос… Амос Эбейсс, мой отец изучает какие-то бумажки, – запнувшись, произнёс он и протянул руку в ответ, решив, что это крайне важно.
– А ты смешной. Ничего не знаешь, а побежал неизвестно куда, ещё и заблудился, – с едва заметной улыбкой, сказала Мишель.
– Я не заблудился, – с полной уверенностью попытался идти наперекор ей Амос, но оглядевшись по сторонам невзначай добавил: – Но ты же… тоже знаешь отсюда выход?
– Конечно, – подтвердила лукаво девочка. – Только ты лучше сойди отсюда – не наступи на ещё нетронутые цветы, – она потихоньку помогла ему уйти с поляны. – Пойдём уж, покажу тебе дорогу, которая все же короче, чем твоя, – и указала путь, по которому они тут же отправились.
Дети шли весело: по пути встречали трёхрогих оленей, быстро скачущих по склону горы, анибиров, существ с головой и крыльями дракона, стрекозообразных воробьёв, пчёл, похожих на кучку жевательной резинки, и бабочку с ярко-голубым крыльями, временами навещавшую их. Большую часть дороги они разговаривали о чем-то несерьезном, но вот Амос неожиданно задал вопрос:
– Почему ты здесь одна? – спросил он.
– Я не одна, – мигом отозвалась Мишель. – Я с папой, но он изучает еджусов в этом лесу, – и сразу же дополнила. – К слову говоря, ты же понимаешь, что вышел за пределы парка «Для детей и их родителей»?
– Ну да, я понимаю, – но раньше он не понимал. – А почему ты не с ним? – не унимаясь продолжал мальчик.
– Он собирает пыль еджусов, которая оседает на побережье Прозрачной реки; я пока решила прогуляться: не люблю скучать.
– А кто такие «еджусы», и почему ты не любишь скучать?
Девочка остановилась и, закативши глаза, сказала:
– А почему ты таких простых вещей не знаешь и задаёшь так много вопросов? Совсем не интересуешься миром и любишь лишь нарушать правила? – мальчик застыл в ступоре, не зная, что ответить. – Вроде, семь лет тебе, а все ещё несамостоятелен, – Мишель развернулась, шагнула, точно ей сейчас придётся вести за собой колонны военных, но, опомнившись, продолжила идти спокойно и едва покачивалась в белоснежном платье.
Амос с непониманием посмотрел ей в след и все же решил догнать своего путеводителя.
– Я знаю, что много спрашиваю… Просто ты такая маленькая и так много знаешь – меня это удивило, – после недолгой ходьбы в молчании сказал он и вдруг запнулся. – Я, знаешь, не… А, впрочем, откуда ты знаешь, сколько мне лет? – спросил вновь он.
– Ах, я увидела значок Высшей школы первого этапа на твоей кофте, а на нём цифру один, что говорит о твоём зачислении на первый курс, – с заметной усталостью, но и удовольствием отвечала Мишель. – Я же говорила, что мой отец – учёный, он часто рассказывает мне познавательные вещицы.
– Да, – размышлял, ничего не замечая, Амос, – родители сказали, что после неё я смогу много знать, и меня пропустят через барьер, а потом я стану как папа: буду работать с бумажками и обзаведусь семьёй, и побываю в отпуске…
– Разве весело всю жизнь отдать тому,– в этот момент Мишель остановилась и с печалью в глазах посмотрела на мальчика, – чего хотят другие?..-и отправилась дальше. – Мне кажется это бессмысленным. Хотя, смотри, мы уже пришли, – она указала рукой на светлую поляну с несколькими деревянными столами и стульями им под цвет, где уже сидела в роптании Мелисса и прочие взрослые с их детьми. – Что ж, – заключила девочка, – тебя определённо ждут.
– Мы ещё увидимся? – взволнованно спросил Эбейсс.
– Мой папа говорит: «Если судьбою суждено, то люди встрется и не раз, а если нет, то значит это к лучшему» – так что узнаем; тем более мне скоро тоже в школу. Пока, непробудный мальчишка, – девочка улыбнулась, но тут же погрузилась в размышления.
– Пока, Мишель О'Роуз,– быстро проговорил Амос и побежал в сторону компании, где была его мать.
Глава вторая
Высокая, на вид потерянная женщина лет двадцати пяти сидела в длинном золотистом платье, украшенном кружевными узорами, и пиджаке чёрного цвета с высокоподнятым воротом, который изящно описывал остроконечную окружность около её головы и застегивался лишь на одну пуговку с эмблемой двуглавого орла; одним из главных дополнений её образа была миниатюрная шляпа-вуалетка, едва крепившаяся на тёмные, убранные в низкий пучок волосы. Услышав радостные восклицания сына, бегущего из тени древних лесов, она тотчас же бросилась ему навстречу.
– Родной мой, Амми, куда ты так далеко убежал? – обнимая и целуя его, говорила Мелисса. – Я думала, что ты ушёл до соседней полянки с карамелью, но там тебя не оказалась. Я боялась, что ты покинул парк и заблудился. Где ты был? – взволновано спросила она.
– Я… Да… Я вышел из парка. Но я просто бежал за бабочкой и не заметил этого, но там я встретил девочку; кстати, вон она… – Амос указал на гущу деревьев, но там никого уже не было. – Но где? – шёпотом произнёс мальчик, не понимая, почему она так быстро ушла.
– Милый, там никого нет. Наверное, ты просто заплутал, испугался – вот тебе и показалось, что в лесу ещё кто-то был. Не переживай, пойдём домой: папа нас уже заждался, – поцеловав Амоса в лоб, Мелисса взяла его за руку, и повела его по ровной дороге домой.
Он часто оглядывался, надеясь, что Мишель будет там, но её там не было.
С происшествия в выходной день прошло отчасти более двух месяцев, а это значило, что завтра, в девять часов утра, на Перекрестной площади Высшей школы первого этапа к числу будущих магистров прокрастианских прав и страт обитания будет причислен сын великого господина, Авраама Эбейсса, Амос. Уже с вечера шла подготовка к церемонии вступления, в честь которой глава именитого семейства приказал всему обслуживающему персоналу организовать достойный званый ужин для приезжих гостей – каждый приверженец их рода должен будет преподнести дары в знак почитания традиций мира Абисмунди. И потому теперь на кухне кипели блюда для первой трапезы, в ванной омывали юного наследника, сквозь комнаты бегали придворные, и кругом звучал оркестр. В большой зал неслись угощения, накрывались столы, комнаты становились блестящими от света ночных лавгуд (мельчайших жучков цвета сотен бриллиантов), витражные окна доставали до небес и мерцали оттенками ночи. Виновник этого торжества в скором времени будет обязан выбрать своё предназначение, но сейчас, после долгого погружения в серебряные воды, Амос уединенно сидит в гостевой и гладит фиолетово-серого кота, пытаясь осмыслить происходящее. Ему интересно, что станет с ним после ритуала присоединения, что он должен будет делать в течение всей жизни, и как его выбор повлияет на дальнейшую судьбу. Никто ранее не говорил с юным господином об этом, но все с нетерпением ждали того дня, когда мальчик назовёт члена семьи, носящего звание кандидата той или иной лиги Нравственных убеждений; все, кроме него. «Вряд ли найдётся на этой планете прокрастианец, который по доброй воле пойдёт неведомо куда и неведомо на что,» – ещё не успел закончить про себя Амос, как вдруг в комнату зашёл высокий широкоплечий мужчина.
Авраам Эбейсс имел тёмные густые бакенбарды, подвивающиеся пряди волос вокруг чёрного цилиндра и добрые ярко-голубые глаза. Он никогда не скрывал своих истинных намерений, но почему-то остальные называли его лжецом. В этом, собственно, и была суть большинства прокрастианцев: им не являлось желанным познание души ближнего, ведь для них привычнее становилось её очернение – потому некоторые его боялись, но иные все же уважали.
– Что ты делаешь, сын мой? – с глубокой нежностью в груди спросил Авраам.
– Я тут думал на счёт посвящения… – ответил мальчик, сидя на подоконнике и смотря в окно парадной, где уже собралась толпа незнакомцев.
– И что же?
– Почему раньше мне об этом не рассказывали, лишь в прошлом месяце? – Амос печально посмотрел на него и плавно отвернулся в сторону окна. Ночь была туманная.
– Некоторые вещи остаются на протяжении времени незыблемыми, их важность заключается в памяти нашей. Традиции – тому пример; миллионы лет мы храним честь семьи, соблюдая порядок проведения церемонии. Тебе стоит понять, что есть мир за стеной бюрры, он слегка отличается от нашего, да и мы в нём слегка отличаемся. Предметы, явления, которые ждут детей там, могут испугать их, ввести в недоумение, – следующие пары фраз он проговорил быстро, словно они были заучены наизусть, – поэтому советом Высших магистров было принято решение о разделении потока информации по достижению возраста. В противном случае ваша тонкая душа могла бы надломиться и не выдержать всех невзгод той тяжелой жизни, – и вздохнув, продолжил более мягко. – Мы лишь оберегаем вас, не хотим, чтобы вы повзрослели раньше времени – пусть ваше детство будет нескончаемо лучезарно и безмятежно, пусть в вас горит живое пламя… Главное – не переживай, Амос: тебе открыты все двери, – заметно немолодой, но все ещё ослепительно красивый мужчина ласково потрепал его по голове.
– Понимаешь, папа, – начал после продолжительного молчания мальчик, – это так всё странно. Ещё вчера я с ребятами бегал в Комнате фантазий, был пиратом и покорял океан, потом выходил на улицу и смотрел на лавиронов, которые протекали сквозь тонкие щели и становились вдруг похожими на морских ежей, а в том месяце мне сказали, что я должен буду сделать выбор, который полностью изменит меня и направит на «верный путь». И что, вообще, за «верный путь»? Думаете, я понимаю? Мне же всего семь лет… Вы ничего не рассказываете, но готовитесь, словно хотите меня продать на супер-странно-дорогом аукционе или принести в жертву. Зачем столько всего и такая большая толпа людей, большую часть которых я не знаю? Может, я в чем-то провинился, и все твои слова – лишь способ меня запутать? – Амос говорил взволнованно и тревожно, в ходе речи он неожиданно вскочил и встал напротив отца.
Минуту спустя, набравшись терпения, Авраам учтиво ответил.
– Милый мой мальчик, ни за что на свете мы тебя никому не отдадим: ты – наше счастье, – мужчина вновь ласково посмотрел на сына, – поэтому запомни навсегда, Амос: что бы ни происходило вокруг, где бы мы ни находились, и что бы ни показалось тебе на первый взгляд, мы с мамой всегда будем любить тебя, – мужчина едва пошатнулся, казалось, будто он вспомнил неприятную вещь. – И знай же: нет ничего сильнее любви, ты это поймёшь со временем, когда она настигнет тебя уже на ином уровне, возможно, она тебя поглотит, возможно, заставит страдать… но так и должно быть, потому что только любовь открывает в нас… людей, – Авраам выглядел болезненно к концу своей речи.
– Но папа, я не понимаю, – начал было мальчик.
– Всё будет хорошо, главное – доверься нам, доверься мне, – в глазах уже немолодого мужчины виднелась печаль.
– Но ты так и не объяснил…
– Одевайся, скоро предстоит сделать важный выбор, – Авраам, словно не услышав слова мальчика, тотчас же собирался выйти из комнаты, но вдруг застыл на пороге. – Хм, а главное ж – не путай две разные любви: к нам и к ней. А то до конца жизни не разберёшься в себе, – и тут он окончательно захлопнул дверь за собой.
– И что это все значит? – от полного непонимания спросил сам себя Амос, слегка подпрыгнувши после громкого удара.
Ещё пару минут он находился в этой комнате практически один, но вскоре решил послушаться отца и направился выбирать праздничный костюм.
Коридор, по которому шёл Амос, имел причудливый вид: на полу лежали красные ковры с золотистыми оборками и странными узорами в виде львов, сросшихся со змеями; стены имели нежно-пастельные цвета с постоянно меняющимися контурными пейзажами, а потолок был покрыт лавгудами, под которыми виднелись фиолетовые облака из ваты. Юный господин быстро дошёл до места назначения и открыл высокие белые двери, ведущие в его покои. Это оказалась просторная комната с тремя окнами, между которыми стояли длинные млечные шкафы и маленькие тумбочки им под цвет; на тех, что повыше, были изображения женских рук. Справа от выхода находилась игровая зона, где лежали всевозможные плюшевые игрушки; над ними прикреплялась извилистая полочка, похожая на лазу с экзотическими фруктами, наверху которой стояли семейные фотографии, а внизу лежали дорогие машинки и солдатики в непонятном обмундировании; чуть левее стояли стол и кресло для будущих школьных занятий, но пока там лежали лишь рисунки мальчика: если приглядеться, то на них можно было увидеть талантливые работы в виде пейзажей или семейного портрета. По другую сторону комнаты находилась широкая кровать пастельно-кремового цвета с семью подушечками разных размеров и гардеробная, в которую уже то вносили, то выносили из неё маленькие костюмы Амоса.
– Bonne journée, юный господин! – перебирая коробки, сказала уже не молодая служанка.
– Bonne journée, Мадлен, – ответил печально Амос и прошёл в гардеробную.
– Что такое случилось? Неужели конфеты закончились или игрушка сломалась? – увидев грустное выражение лица мальчика, спросила задорно Мадлен.
– Нет, я просто раздосадован жизнью, – ещё печальнее произнёс мальчик.
– Ах-ха-х, ну что Вы, какая досада может быть в Вашем возрасте? Сущие пустяки, не более. Наденьте лучше вот этот костюм: он прекрасен, – перед ними оказался действительно потрясающий костюм, выполненный на заказ знаменитым мастером Элсэу Вердолчем вручную; пиджак персикового цвета, как и брюки, был усыпан мелкими звездам (лишь одна казалась побольше, та, что находилась по левую сторону, недалеко от воротничка) и имел украшения в виде золотых запонок; белая рубашка была точно покрыта алмазным порошком.
– Ого…– с широко открытыми глазами и ртом произнёс Амос.
– Ах-ха-х, до чего же я люблю детей: у вас несравнимо чистые эмоции. А то, вон, принесла Вашему отцу костюм ядовито-зеленого цвета с чёрными наклонными полосами, так он вместо восхищения сначала просмотрел вид запонок, да однородность звёзд. Да уж! – доставая белые лакированные туфли с обувного стеллажа, бренчала Мадлен.
– Не знаю, что с ним; сегодня странный какой-то, словно подменили, – с придыханием вырвалось у Амоса.
– У взрослых такое бывает, там… Ну, в общем, не важно где, но важно то, что Вы выглядите magnifiquement, – повертев мальчика перед зеркалами и пригладив ему волосы так, что он стал похож на мини-владельца казино, выдала женщина.
– Да, теперь пойдём делать «важный выбор» … Мадлен, а ты его делала? – заинтересованно спросил Амос.
– Конечно, кто его не делал? Все проходят через это, – уверенно заявляла та.
– И ты выбрала быть у нас служанкой? – без особого подтекста спросил мальчик.
Женщина вдруг перестала собирать коробки с украшениями, приготовленными для Амоса, и села на кровать.
– Ну как тебе сказать… Я не из тех, кто мог бы выбрать что-то ещё, даже если б хотелось… а мне тогда хотелось, – лицо Мадлен резко изменилось и приняло вид какой-то тоски.
– А почему ты не могла выбирать?
– Ах, какой же ты смешной, – вдруг опомнилась она и снова стала перебирать коробки, заодно говоря с мальчиком. – Моя семья, не как твоя, мы бедны отчасти, и поэтому мои родители не смогли бы оплачивать моё обучение в каких-либо других учебных заведениях, нежели в обычном «Принятом месте», да, так оно и называется: «Принятое место» – ну а почему – сам догадывайся.
– Но ты бы могла, если б у тебя было больше денег? – все ещё не отступался Амос.
– Да как тебе сказать… По факту – да, по реальности – нет.
– Это как?
– Да просто: за нас давно все предопределили и… – она вдруг снова переменилась в лице, но на этот раз её словно что-то взволновало, что-то крайне неприятное, – и знать тебе ещё рано: много знаешь – плохо спишь, ибо знания поглотят тебя и ночью, и при свете дня, и даже в ванной комнате. А теперь ступай: время подошло, – Мадлен не дала ему произнести и слова и точно вытолкала его за дверь.
– Что-то с ней не так… что-то с ними всеми сегодня не так, – определённо заключил про себя Амос, дивясь необычному поведению служанки.
Он шёл медленно, не желая быстро оказаться в банкетном зале, думал про нынешний день, про то, какими были другие дни, неожиданно для себя вспомнил Мишель: «Хм, где она сейчас, интересно… Пусть мне тогда и не поверили, но я точно знаю, что она существует. Или нет? Странно все,» – заключил мальчик и тут же наткнулся на открытую дверь семейной библиотеки.
– Ау-у, есть кто? – спросил было он, но ему в ответ заурчала лишь сова, висевшая возле пуфиков, стола и кресел.
– Да-а, пустота… Все либо на кухне, либо уже в зале.
– Уху, – ответила сова.
– Да, Пухля, никто-то ничего не рассказывает, – расстроенно пробормотал мальчик. – Эх-х, а помнишь, как мы тут перебирали полки вместе с папой и мамой? – и с грустью огляделся вокруг. – Да, я знаю, что мне следовало бы называть его отцом, но я не понимаю: зачем все это. Хоть маму можно называть мамой, а то если все начнут маму называть как-то по-другому, то и тут придётся делать, как все. Ну что это за жизнь, когда «делаешь то, чего хотят другие» ?.. О, да, Пухля, это слова Мишель: она умная, я как-нибудь тебя с ней познакомлю, если, конечно, встречу ещё. Я ж думал, что есть только одна школа, а их оказывается много, вроде как, – Амос все это время ходил в комнате с удивительно высокими потолками, которые словно опирались на громадные шкафы с книгами, но неожиданно остановился напротив растения с беленькими цветочками. – Смотри, здесь эсперансы завяли, – указал он. – Не поливают, что ли? Вот смотрю на них и думаю: что если все веселье с родителями после этого «торжества» тоже завянет… Поэтому-то они такие странные, что боятся перестать радоваться? Да пусть не бояться: я все равно буду их смешить. Но, а вдруг скачки в Комнате фантазий, забеги на анибирах, ловля лавгуд и многое другое действительно закончатся?.. Как же будет жаль.
Закончив рассуждения, Амос отправился дальше. На пути он встречал лишь двери – то открытые, то закрытые – но не тех, кого желал бы увидеть. Дойдя до самых широких и высоких дверей в этом доме, он остановился и подумал о чем-то радостном, и, минуту помедлив, с оглушающим шумом, вошёл в зал. Кругом раздались аплодисменты.
– И вот он – виновник этого торжества! – подобно нарастающей волне, которая тотчас же разобьётся о скалы, пронёсся сквозь тело Амоса эстрадный голос неизвестного мужчины. И снова разлились аплодисменты.
Вокруг этого мужчины стояли, или быть точнее, парили в невесомости шесть круглых столов, за которыми сидели представители шести разных семей, а, значит, и представители шести разных лиг Нравственных убеждений. Мальчик было сначала запутался и не понял, как ему дойти до родителей, которые находились по другую сторону зала, но сделав три шага к ближнему столу, он увидел, что круг разомкнулся и для него просияла звёздная тропа в самом что ни на есть буквальном смысле: она точно состояла из зажжённых небесных тел, которые влекли его за собой. Амос решил отдаться воле случая. Он шёл небыстро, рассматривал пришедших гостей: они казались ему подозрительными. «За каждым столом сидит суровый мужчина, в каком-то ядовито-цветастом костюме, украшенном то печатями, то блёстками, то ещё неизвестно чем, и белой рубашке, а рядом – женщина в белом, серебристом или светло-пастельном платье (под цвет костюма) и обязательно с милой шляпкой-вуалеткой; у всех на руках надеты перчатки, но только у шести мужчин за разными столами они белого цвета – интересно. Но кто придумывал этот дресс-код? Как всегда, Элсэу Вердолч? И чем он лучше Владислава Залесскова? Тем, что не из наших мест? Странный все они, ещё и смотрят так, будто я им сейчас жизнь изменю,» – думал про себя Амос.
В тот же момент к нему из-под лавгуд, летающих высоко над головами, спустился на переливающемся водяном диске тот незнакомый мужчина.
– Итак, все мы уже друг друга поприветствовали, как и этого «героя», ха-ха, поэтому перейдём к сути моего приглашения на этот званный ужин, – быстро и громко прозвенела его речь. – Я никто иной как посыльный. С некоторыми мы встречались давно; с детьми вашими – чуть недавнее. И потому большая часть знает, в чем заключается моя непыльная работенка: я составляю, закрепляю и увековечиваю договор мира Абисмунди, или современным языком говоря, договор «Трех этапов». Сегодня этому милому мальчику придётся подписать некий пакт, подтверждающий, что он, начиная с этого момента, учиться, растёт и живёт во имя цели общей, а точнее: во имя блага каждого жившего, живущего и того, кто будет жить после вас, но не после меня, ибо ж вы знаете, что я проклят на вечное существование, – мужчина одарил зал насмешливой улыбкой. – Так вот, чтобы все было в рамках общепринятых традиций, господин Авраам должен в волю своих возможностей подтвердить, что в силах объяснить существующий закон и то, для чего эти достопочтенные лица здесь собрались, и что они значат. Вы, Авраам Эбейсс, это подтверждаете? – с язвительным пренебрежением спросил тот мужчина, стоя спиной к родителям Амоса и глядя сквозь всех пришедших.
– Я, Авраам Эбейсс, будучи в силах своих объяснить замысел происходящего, даю полное подтверждение, заключающееся в необходимости вечной, – ровным тоном ответил старший господин.
– Преле-естненько, – протянул посыльный. – Так, теперь моя очередь. Я, Райтер Власович, будучи связующим звеном между Лэндсдримом, Краптитлэндом и Инвизибильей, создаю пакт предназначения жизненного пути Амоса Авраама Эбейсса и заключаю его исполнение сиюминутно. Теперь ты, – обратился посыльный к мальчику.
– Что я? – с испугом и жутким непониманием спросил его Амос, который все это время разглядывал его внешний вид.
Стоит заметить, что мужчина действительно заслуживал внимания: он отличался от всех. В нем с первого взгляда чувствовалась харизма и не земное обаяние. Прожив тысячи лет, он все равно выглядел на двадцать семь и прекрасно смотрелся в лазурном блестящем пиджаке с белой рубашкой в черную крапинку и чёрными узкими штанами; от его шикарных таких же лазурных волос, имеющих огненные корни, не могли отвести взгляд леди и некоторые джентльмены всех возрастов. Говоря же о характере, стоит учесть его нескрытное высокомерие и язвительную иронию, но и печаль, которую случайно увидел Амос и тут же отвернулся.
– Сейчас ты должен подойти к отцу – он тебе все объяснит, – сказал громко посыльный и продолжил дальше шепотом, – а я пока пройду к закускам.
– Подойди, сын мой, – раздался твёрдый голос Авраама Эбейсса, стоявшего за своим столом.
Амос послушался и сделал тринадцать шагов к столу своей семьи.
– Сейчас ты должен встать в центр, пустить кровь из правой ладони и, подняв её над собой, сказать: выбрать или принять наказание – сквозь тебя прольётся свет Инвизибильи в единственный раз, более ты его не испытаешь. Как он тебя отпустит, ты должен пройти около всех столов и выбрать тот, над которым знак тебя больше всего позовёт. Остальное узнаешь позже, – смотря прямо в глаза мальчика, спокойным голосом проговорил Авраам.
– Кандидаты, выпустите своих вероформов, – встав с места и подняв ладонь над собой, сказала Мелисса, до этого не проронившая ни слова.
Шестеро мужчин во главе с Авраамом встали с мест и вынули из просторных клеток, паривших вблизи семейств, небольших бесшерстных зверят. Существа напоминали милых акулят с плавниками пингвинов, но только нежно-розового цвета. Мужчины одновременно посадили их на столы.
– Амос, пройди в центр, – ласково произнесла Мелисса.
Мальчик послушался мать и уверенно отправился в указанный, очерченный на полу круг, но неожиданно на половине пути остановился и спросил:
– А чем я должен… – словно не веря своим словам, проглотил мальчик, – «пустить кровь»?
Райтер беззвучно провел мальчика до круга, не заступив в него, и подал Амосу багровый кинжал. Все присутствующие встали со своих мест. Мальчик неспешно сделал надрез на ладони, поднял её над собой и тихо сказал: «Выбрать или принять наказание…» – и свет погас. Минута прошла в молчании и домыслах. Но вдруг пол засиял огненно-красным свечением, вся предельная высота покрылась сине-голубым огнём, а пространство между ними заняли созвездия и планеты. Чего-то более красивого Амос раннее не видел, но тотчас же сквозь него пролился серебряный свет. Он закричал. Мелисса рванулась поднять упавшего на колени сына, но Авраам остановил её суровым взглядом… Спустя время мальчик потихоньку начал вставать. В его груди все еще горел непонятый свет. Но Амос глубоко вздохнул, и свет исчез.
Тогда младший Эбейсс направился к первому, самому большому из столов.
За ним уже сидела семья, в которой на мужчинах были надеты кислотно-красные пиджаки, а на женщинах тусклые белые платья с алыми полосами наискосок.
– Мы, ваши дальние родственники, представляем Лигу Персонала, – сказал только что вставший, немолодой прокрастианец и отклонился, видимо, в сторону супруги. И та, все ещё сидя, продолжила, начатую речь:
– Наше семейство испокон веков трудиться на благо всех страт Абисмунди, принося чистоту и удобство жителям нашей планеты.
– Это очень важно. Но, получается, я выбираю себе должность? – удивлённо спросил Амос, повернувшись к отцу.
– Ты прав, но и нет, поэтому продолжай начатый путь, – ответил уже более мягко, чем пару минут назад, Авраам.
– Хорошо, спасибо Вам, – ответно поклонившись членам семьи «в красном», добавил с лёгкой улыбкой мальчик.
После этого он пошёл направо, к ближнему столу, который был чуть поменьше прошлого. Там сидела семья в жёлтых одеяниях различных оттенков, но у всех виделся мелкий чёрный горошек. Двое из них (мужчина и женщина), встав изо стола, поклонились мальчику.
– Мы представляем Лигу Оздоровления и Образования. Специалисты, вышедшие из наших рядов, сохраняют и насыщают жизнь не только всех прокрастианцев в нашем мире, но и всех существ в нем, начиная с этих милых лавгуд, – мужчина указал на светящийся потолок, – и заканчивая лонггордами, живущими в горах.
