Lizzy Pustosh
Многогранник
Глава седьмая
По истечении пятинедельного наказания, большей своей частью напоминающее фильм про выживание в закрытой комнате наедине со своим страхами и включающее в себя исключительно учебные занятия на столь высоком уровне, что не все семикурсники смогли бы понять хоть что-то в выданных для индивидуального изучения пособиях, Амос Эбейсс ранним утром возвращался в свой корпус. Ему было неприятно все, что блестело или чрезмерно светило, как та единственная ослепляющая лампа над письменным столом во времена «заключения», все, что хоть как-то напоминало тот уголок в шесть квадратных метров, выделенные мальчику в одной из отдалённых и глухих частей школы по просьбе самого Авраама Эбейсса.
Мужчина, выйдя с сыном на 3D-проецируемую конференцию, которая оказалась вынужденной из-за уведомления директора, не отобразил ни одного жеста раздражения и не сказал ни одного грубого слова – он слушал, в нужных местах учтиво кивал головой, также при необходимости вздыхал или создавал недовольную гримасу. К мальчику даже успела прийти надежда, что, может быть, он не будет так строг и сжалится, ведь проступок не так и велик; но – нет. Выслушав пылкий, надменный рассказа Николаса Викторовича, Авраама Эбейсс без тени сомнения выбрал максимальный уровень наказания в таких ситуациях, и вместо недели или двух Амос был взаперти все пять, и вместо возможного общения хоть с какими-то людьми, он получал еду и вещи первой необходимости от неизвестной руки через небольшое окошечко в двери. «Хоть освещение бы получше сделали, поравномернее,» – сказал как-то мальчик, не поняв сперва, что лежало на подносе: его штаны или порция подозрительной каши, коей кормили раз в три дня.
За те сутки, которые он отсидел в маленьком, неудобном и скудно обставленном помещении (там умещались стул, стол, кровать и крохотный шкаф с книгами и его вещами; рядом со столом была дверь в миниатюрную ванную комнату), занимаясь лишь углублением в наиважнейшие, по мнению его отца, дисциплины, Амос воистину обрёл гору знаний, но притом перестал улыбаться.
Он ритмично шёл по длинным коридорам, на стенах которых висели умело созданные миниатюры неких значимых событий, на полах которых расстилались алые с позолотой ковры и потолки которых были увенчаны искусно созданной лепниной с полосами отборного красного шёлка; он шёл и не замечал даже скульптур, коими некогда ещё любовался. Взять учебники, портфель, записной экран, ставший неотъемлемой частью его работы над собой, и одну проектирующую символы ручку – это то единственное, что интересовало его сейчас. Никаких друзей, никаких развлечений, никаких проступков – исключительно образование, исключительно оттачивание мастерства. Что было ранее – сущая безделица, что происходит сейчас – не имеющий значения момент его никчёмный жизни, который приходится преодолевать, но будущее казалось ему именно тем лучшим вариантом существования, кое прочили ему окружающие прокрастианцы.
Да, именно так думал Амос Эбейсс, приближаясь к комнате №223, и как же он ошибался!
– О, ты вернулся! Мы так рады, – восклицал встретивший его с распростертыми объятиями Раф.
– Здравствуй, Серафим, не стоит: я тороплюсь, – спокойно отвечал Амос, уклонившись от прикосновений мальчика.
– Амос? – Ренат вышел из гардеробной в то мгновение, когда юный Эбейсс, уже быстро собравшись, направлялся к выходу.
– И ты Ренат, здравствуй, и до свидания, – сказал Амос и вышел прочь, оставив ребят в удивлении.
Он отправился на занятия, после – на тренировки, ни с кем не заводил разговоров, только слушал и записывал, старался не наткнуться случайно на первый курс и успешно вернулся к вечеру назад, в корпус, молча переоделся, сделал уроки, предварительно включив на письменном столе шумоизоляционный слой, и лёг спать. Завтра повторилось все тоже самое. И послезавтра, и через месяц, и через три. Амос учился, ел, спал, и все по кругу. Коротко отвечал на вопросы соседей, а когда же они говорили, что Мишель интересуется его состоянием, он вовсе уходил в отдельное крыло, где каждому учащемуся выделялась небольшая комнатка для уединенных занятий, если же в своём корпусе были какие-либо неудобства. Отчего так происходило, никто толком не понимал, возможно, даже сам Амос. Остыв, он много думал, много ходил, но не говорил: одна мысль о том, что тишина разрушиться, раздражала его, и он просто проживал день за днем, заполняя время книгами. Никто не понимал его поведения, но один человек все же догадывался.
Ещё с того дня, как Мишель встретила Амоса в лесу, она считала его своим другом, непутевым и неумелым, но другом. И в тот момент, когда ее друг отправился в заключение на несколько недель, а она сама получила лишь предупреждение, Мишель поняла, насколько ей жаль этого мальчика и как ей жаль, во что его превращают! Будь она постарше, возможно, ей бы удалось вызволить Амоса прошением в приёмную комиссию, регулировавшую дела о наказаниях учащихся, но – нет, Мишель была ещё слишком мала, чтобы хоть кто-то дал ей возможность решать взрослые вопросы. Она поняла, что ждать будет разумнее всего, а после – поговорит с мальчиком. Ей хотелось верить, что не так ужасна та система, в которую её и его вогнали, но вновь – нет: система оказалось именно такой, какой её описывал отец Мишель, равнодушной и выжимающей все соки. Она поняла это ещё в то утро, когда Амос ритмично шагал в свой корпус, увидев, что для него исчезло что-то важное, увидев, как он безразличен к красоте.
В течение трех месяцев Мишель узнавала о его настроении и самочувствии от Рафа и Рената, с которыми успела подружиться, и была крайне рада, когда ей сказали, что он, Амос, порой застывает у окна и смотрит на главную площадь, вроде как, слегка улыбаясь, в последние дни. «А может, я ошибалась, делая выводы о нем…» – подумала Мишель, когда ребята сообщили ей эту новость.
В тот вечер стоял сильный мороз, и все вокруг покрылось снегом.
Ближе к полуночи, выбившись из последних сил после многочасового прочтения двух томов о Высшей управленческой деятельности и мониторингу, Амос медленно вышел из комнаты-одиночки и, слегка покачиваясь, направился в свой корпус. Было темно. Кое-где освещали коридоры зажженные лампады. По стене перебегали тени от качавшихся кустарников. Стояла мертвая тишина, и Амос остановился вместе с ней, глядя на занесенные белой пеленой поля.
– Этот мир красив, – быстро проговорил девичий голос.
– А-а-а! – Амос испуганно отскочил от подоконника и обернулся в ту сторону, откуда исходил звук; там стояла тепло одетая Мишель. – Мишель! – наполовину гневно, наполовину растерянно крикнул мальчик. – Что?.. Как?..
– Ах, Амми, к чему одни и те же вопросы? Ты же сам знаешь, если я захочу с тобой встретиться, я обязательно найду способ, – она говорила тихо, но звонко, все также искренне улыбаясь. – Нам нужно прогуляться, прошу за мной, – девочка направилась вдоль по коридору, но Амос не пошёл за ней.
– Я имею желание отклонить ваше прошение, потому, пользуясь случаем, удаляюсь к себе в корпус, – он оправил костюм, взял свой упавший при испуге дипломат и торопливо обогнул Мишель, собираясь свернуть за угол, но девочка остановила его.
– Прекрати от меня бегать! – крикнула она, чтобы точно привлечь его внимание. – Ты поступаешь опрометчиво и глупо!
Амос остановился, повернулся и быстрыми шагом направился к ней.
– А ты, считая себя самой умной, думаешь, что все понимаешь, но это не так! – обозленно шипел он. – Ты и понятия не имеешь, каково мне! Так что не мешай. Не порть мне жизнь. Просто уходи и больше не приходи ко мне никогда.
– Никогда, значит? – робко переспросила она.
– Никогда.
– Ты… – Мишель раздосадовано покачала головой. – Амос, ты не заложник их влияния. Ты не должен закрываться от меня, от ребят. Ты можешь поговорить с нами, если тебя что-то тревожит. Говорить – значит взаимодействовать, а это – крайне важно, – девочка попыталась подойти к нему, но Амос оттолкнул ее.
– Прекрати! Прекрати вуалировать! – закричал он. – Я не… Да к черту! Я не понимаю, что ты говоришь, не понимаю, – мальчик остановился, присел у стены, и у него покатились слезы из глаз. – Я уже ничего не понимаю… Ты! – он тыкнул в неё указательным пальцем. – Ты вечно придёшь, вечно испортишь мою обычную жизнь. Зачем?! Зачем ты рушишь то, к чему я так упорно привыкаю? Из-за тебя я не понимаю, я не понимаю, что истинно, а что ложно, я не понимаю, что должен делать, а что – нет. Мне никто об это не рассказал! Ни единая душа не рассказала мне о том, как я должен жить и во что я должен верить… Вот кому я должен верить, Мишель? Я не понимаю! Они учили меня куче ненужных языков, дисциплин, но не учили тому, как я должен жить, как я должен заводить друзей, что я должен говорить им, как помогать, чем помогать… Они учили и учат меня контролю над другими, но не учат, как я должен контролировать себя, как вести, как сдерживать все то, что может ранить других людей… Я уже ничего не понимаю, Мишель… – девочка аккуратно присела к нему, укрыла своей курточкой и обняла: по его щекам все также текли слезы.
– Знаешь, – нежно обратилась она к мальчику, – я тоже порой сомневаюсь в своих идеалах, тоже порой от этого плача. Плакать – хорошо: ничто так не освобождает дух и не облегчает сердце, как слезы. Считай, – она весело ухмыльнулась, – мы выжимаем из себя всю «грязную воду» и становимся чистыми, как только что купленные губочки для мытья посуды – забавно же! А если ты не знаешь, кому верить, – она лучезарно улыбнулась, посмотрев на Амоса, и ему в тот момент показалось, что в ней светится всё, даже ярко-голубые, как у него, глаза, – верь мне. Я всегда буду тебе хорошим другом, если ты, конечно, хочешь.
– Да, спасибо, Мишель… – неторопливо произнес Амос. – Я хочу, чтобы ты была моим другом, – подтвердил мальчик, встал, подал ей куртку и взял свой дипломат. – Ты, вроде бы, звала меня куда-то, а я тут… отвлек тебя, – робко прошептал он.
– Ахах,– весело прозвенела девочка в ответ, – да, пойдём, но сначала захватим твою верхнюю одежду, а то по пути можешь замёрзнуть.
– Мы идём на улицу? – настороженно поинтересовался Амос. – В первом часу ночи?
– Именно так! – Мишель резво схватила его за руку, и они, не оглядываясь, помчались по коридору куда-то вдаль.
Защелка издала пронзительный скрежет – ворота открылись. В широком углублении трех холмов просиял Естественно-научный комплекс. Он был громаден и включал в себя несколько десятков небольших зданий для всевозможных опытов и испытаний, теплиц с неизвестными растениями, складов и большого парка с недавно замерзшим озером.
– Нам туда, – Мишель указала рукой на белоснежный водоём.
– Ты же помнишь, что было в последний раз, когда мы задержались? – тревожно спросил Амос, сомневаюсь в правильности своего поступка.
– Не переживай. Сегодня ночь, и все спят, – уверенно говорила девочка.
– Но как же система наблюдения? Обычно над школой и всеми комплексами кружат дроны… – протяжно размышлял вслух мальчик.
– Амос, – окликнула его Мишель, – я же говорю: сейчас ночь, и все спят. А камеры внешнего наблюдения сконцентрированы по периметру школьной территории до пяти часов утра, как раз до того времени, когда просыпается учительский состав. Перестань волноваться, и пошли уже – я покажу одну очень интересную вещицу.
Мальчик глубоко вздохнул, но все же последовал за ней.
– Если отец снова узнает, то, боюсь… – предположил он.
– Не бойся, в этот раз я тебя защищу, – девочка по-дружески ударила Амоса в плечо.
– Ау, это забавно, но не солидно, Мишель, да и не особо приятно, – мальчик слегка нахмурился, хотя и знал, что не сможет держать «свой недовольный вид» долго.
– Ладно тебе, не пытайся от меня что-то скрывать или притворяться в моем присутствии: ты же понимаешь, что я всегда узнаю правду, – перестань хмуриться. Тебе это не идёт, – она ласково посмотрела на него.
– Ну хорошо, хорошо, больше не буду – обещаю, – он улыбнулся и слегка толкнул Мишель вбок.
– Ага-а, Амос Авраам Эбейсс, да вы лицемер! Не солидно, не солидно, а сами ударили милую и юную леди, меня, – она скорчила недовольную гримасу и тотчас же рассмеялась.
– Да ну тебя, – махнул рукой мальчик, – но за лицемера вот тебе! – и кинул в неё снежком.
– Ах, Вы так, то всё – вы проиграете! – слепив немедля плотный комок снега, Мишель ответила ему тем же.
Началась перестрелка. Дети играли. В просторном и непостижимом мирке Научного комплекса разливался их смех и радостные возгласы.
– Если ты думаешь, что я тебя не вижу, то ты ошибаешься, – держа в руке очередной снежок и готовясь его запустить, Амос медленно подкрадывался к Мишель, которая наполовину выглядывала из-за высоких стальных баков. – Ага! – мальчик собирался кинуть в неё комок, но, увидев, что она возится с чем-то на поверхности одного из баков, решил остановиться. – Что это? – поинтересовался он.
– Это то, за чем мы сюда пришли, – Мишель стояла неподвижно и водила рукой по сенсорной панели, подбирая какие-то комбинации и заходя в настройки.
– Мы грабим школу? – с недоумением спросил Амос.
– Ах-ха-х, нет, Амос, – пояснила девочка, – мы, а точнее я, пытаюсь кое-чем воспользоваться, но для начала нужно взломать вход доступа в виде первичного кода или шифра – не знаю, – она упорно продолжала подбирать цифры.
– Первичного? Значит, их здесь несколько? – уточнила Амос.
– Да, всего три. Два у меня есть; один надо разгадать.
– Откуда у тебя две комбинации дешифрования одной из школьных систем? – с изумлением и непониманием прозвучал вопрос Амоса.
– У меня есть одна знакомая, у которой есть знакомая из их лиги, – Мишель провела рукой вокруг, тем самым подразумеваю под своим ответом лигу Просвещения, – но курсом повыше. Она порой даёт мне нужную информацию… – Амос перебил её.
– Что она тебе даёте?
– Информацию, неважно зачем; просто дослушай, – попросила серьезно девочка. – Так вот, она мне дала пару кодов на некоторые объекты в этом комплексе, так как ты знаешь, что все оборудование зашифровано и входят либо по уникальным картам, кои только имеются у преподавателей этой лиги, либо по комбинациям. К сожалению, той девочки не удалось распознать первый код, но зато удалось остальные два. Поэтому мы останемся со своими частями тела, пока пробуем некоторые способы открыть доступ к остальным паролям.
– Что? Почему ты сказала про части тела? – взволнованно переспросил Амос.
– Оттого, что третий код – взрывоопасный.
Глаза мальчика расширились до размера галактики.
– Я конечно, читал, что здесь стоит особая программа, но там не говорилось, что настолько… – медленно отходя назад, говорил он.
– О, если ты читал, то, может быть, сможешь дешифровать первый код? – просто предложила Мишель.
– Ну, я могу попробовать, – судорожно сглотнув, согласился Амос, – но неточно, что что-то выйдет… – мальчик подошёл к панели, повернул конус в углу, зажала несколько цифр, после – столько же букв и выдавил конус вовнутрь отверстия, где располагалась фигура.
Прозвучало негромкое шиканье – код был подобран правильно.
– О, Амос, какой ты молодец, – Мишель радостно обняла мальчика, и тот неожиданно для себя засмущался. – Как ты это сделал? – спросила радостна она.
– Ну, пока я был в заключении, у меня было много времени: настолько много, что я успел прочитать все принесенные для меня книги. Мне стало скучно, и я решил посмотреть, что лежит ещё в тумбочке – оказалось, там была книга про школьное шифрование и вынужденную деактивация некоторых объектов.
– Хм, у тебя не осталось этой книги при себе? – заинтересовано спросила Мишель.
– Нет, а что? – по обыкновению поинтересовался Амос в ответ.
– Да так, неважно,– она быстро переметнулась от своих размышлений к панели бака и в мгновение ока ввела ещё два кода.
Прозвучало ещё два шиканья, экран погас и крышка отворилась.
– Там же ничего запрещённого? – чуть-чуть испуганно решил узнать мальчик.
– Ну, как сказать… Отчасти запрещено, но от другой части – нет, – она хотела открыть, но Амос её задержал.
– Может, тогда не стоит? Может, это все не стоит того, что там, внутри?
– Ах-ха-х, нет, Амос, это того стоит, – она убрала его руку от крышки и с замиранием сердца подняла её.
– Что это, Мишель? – с каменным лицом спросил Амос.
– Ну разве не видишь? Мармелад, – перед их глазами открылось несколько сотен килограмм жевательных, на взгляд, мишек.
– Ты сейчас серьёзно? – все с тем же недоумением продолжил Амос. – И за этим мы сюда пришли? Из-за этого мы нарушили десяток школьных правил? Мы действительно не могли поесть его в столовой? – разочаровано заключил он. – Я иду назад.
– Амос, – все с той же нежной улыбкой остановила его Мишель, – научись мне доверять, – и посмотрела ему в глаза. – Верь мне, и я буду верна тебе, – они молча глядели друг на друга.
– Хорошо, – спустя минуту молчания согласился он, – я тебе верю и полностью доверяю, но главное – не расстраивай меня: я этого очень хочу, – мальчик едва улыбнулся и подошёл к Мишель.
– Не переживай, я все делаю во благо людей, – девочка искренне улыбнулась и взяла в руку горсть мармеладок. – Доставай пакетик, – сказала после она.
– Зачем? – он хотел получить ответ, но по укоризненному взгляду девочки понял, что затея плохая. – Хорошо, вот два твоих, а вот два моих, – подал он ей желанное. – Скажешь, хотя быть, зачем четыре?
– Видишь, мишки двух цветов? – объясняла Мишель. – Нам нужно их распределить по разным пакетам: красные кладем в один, голубые – в другой. Всё понятно?
– Нет, но надеюсь станет понятнее после.
Минут десять они раскладывали мармеладки по цветам в свои пакеты. Амос путался порой и нервничал, но, взглянув на Мишель, каждый раз успокаивался и твердил себе, что так надо. В тот момент, когда мишки почти выпадали из своего места пребывания, девочка остановила его и сказала, что им хватит.
– Что дальше? – спросил Амос.
– Теперь идём к озеру.
– Заче…Да, неважно, пойдём, – мальчика ещё волновало то, чем они тут занимаются и почему Мишель это скрывает, но он решил, что сейчас стоит ей довериться.
– Доставай красные мармеладки, – по прибытию прошептала Мишель.
– А почему так тихо? – шёпотом поинтересовался Амос и показал свою готовность.
– На раз, два, три выбрасывай на лёд всех мишек и желательно как можно дальше, а потом ложись, – она кивнула мальчику и начала отсчёт. – Раз, два, три!
Несколько сотен мармеладных красных мишек выпало на белоснежный покров озера, и вдруг прозвучал ряд громких взрывов. Амос испуганно бросился в снег, ожидая, что Мишель последует за ним, но та оставалась смотреть на взрывы и на нечто невообразимое.
После чреды огненных всплесков озеро начало таять, с берегов сошёл снег, но не просто сошёл – снег исчез, вовсе его тут и не бывало, а в радиусе пары метров проросла трава и зацвели магнолии, кругом повеяло теплом и заражающим ароматом весны.
– Как это? – вставая с земли, с любопытством спрашивал мальчик, увидев, как в мгновение все изменилось.
– Магия науки, Амос, ничего обычного, – гладко промолвила Мишель и спросила: -Прекрасно, неправда ли?
– Чудесно, – мальчик не мог оторвать глаз от ослепительной красоты пейзажа, выросшего перед ним. – Спасибо, Мишель, это то, что мне было необходимо, – Амос хотел подать ей руку, но девочка остановила его.
– Нет, Амос, это еще не то, что тебе нужно, подожди чуть-чуть, – она с ослепительной улыбкой под светом звёзд лёгким движением вынула из своего портфеля несколько штук лавгуд, коих ранее уже видывал Амос, и два кулона на тонких, практических не заметных ниточках. – Не думай, что они гибкие, несмотря на свой вид они довольно-таки упругие и удобные. На, – она подала один Амосу, – надевай, – и они надели их одновременно.
– Оно, конечно, красивое, но к чему оно? – решил осведомиться мальчик.
– Опусти верхнюю часть пирамиды вниз, вот так вот, – одним движением Мишель показала, как следует это сделать; Амос повторил, и тут же по их телам растянулись сверхновые водолазные костюмы с нейлоновой прошивкой высшего качества.
– Что, мы будем плавать? – опомнившись уточнил Амос.
– Скорее серфить – лови, – девочка ловко кинула ему пакет с синими мармеладками.
– И как нам помогут в этом мишки? Мишки, Мишель? – он смотрел на неё не столько с удивлением, сколько с душевной иронией.
– Ах, да, это непросто еда, точнее это даже не еда – ни в коем случае не ешь их, – предупредила девочка. – Это модифицированные и укомплектованные разработки местных учеников, которые введены для обучения. Но не будем углубляться в подробности – я тебе просто покажу, как они работают и почему твой желудок разорвёт, если ты попробуешь их на вкус, – девочка достала пару мишек и бросила их в воду.
В тот же момент где-то в глубине нечто неподвластное забурлило, запенилось, и мигом под самое небо устремилась высоченная струя, обхватом в четыре руки. Она била не переставая, словно на дне неожиданно проснулся вулкан, решивший испробовать свои силы, покоившиеся годами. Но вода не обжигала, даже наоборот – всей своей сущностью бодрила и заряжала коснувшегося её неведанной энергией – дотронувшись до поверхности водяного столба, Амос чуть ли не попал в объятья той мощи, исходящей из недр озера. Чтобы с ним стало, если бы Мишель вовремя не схватила его за руку? Он бы был уже посреди водоёма совсем один, не умея плавать.
Девочка покачала головой, не решившись ругать друга за столько опрометчивый поступок, дала ему ещё три непонятных маленьких блока, объяснив заранее, что они руководят передвижением струй, вызванных «мармеладным взрывом», и вступила в самую середину водяного столба. Мальчик сначала испугался за неё и хотел что-то да предпринять, но, вспомнив, что должен доверять ей, остановился. И правильно: прикреплённое на запястья и копчик координирующее оборудование сработало отлично, и Мишель, было видно, умела владеть им в превосходстве. Она поднималась, разгонялась и падала. Вновь разгонялась, раскидывала оставшийся мармелад и прыгала в новые и новые, созданные ею же водяные петли. Бабочка, кот, жираф, анибиры – все было подвластно её мастерству; она не плыла – она парила с цветка на цветок, с потока на другой поток, а Амос лишь молча поражался её таланту; но не долго. Спустя пару минут наглядного обучения Мишель пришла забрать его для практического. Он отнекивался, говорил, что и лёжа-то плохо плавает, а тут сразу стоя! Да ещё и как! Он говорил, что может лишь попробовать что-то простое, несвязное, наподобие круга. Но Мишель была неумолима. Она вытащила шатавшегося мальчика чуть ли не на середину озера, показала более лёгкие трюки и взаправду заставила его их повторить. Амос порой пугался, едва ли не падал (блоки не позволяли носителю упасть и держали его, несмотря на всю корявость движений) и даже ругался на все, что попадалось под руку, за исключением Мишель: ей он лишь улыбался. Через несчитанное количеством попытки ему все же удалось повторить круг, квадрат, облачко, а потом и цветок с неравномерным и толстым котом. Девочка от души забавлялась с неаккуратными рисунками друга, стараясь «не портить» их своей идеальностью, а мальчик в это время радовался тому, что он здесь со своим лучшим товарищем и так свободен и счастлив, как, наверное, никогда и не был ещё.
Ночь была тихая, спокойная, местами тёплая. Дети играли, радовались, плавали и бегали по воде, устраивая необычные представления друг другу. Но всему хорошему зачастую приходит конец, так и веселье наших друзей пришлось окончить: на часах Амоса прозвенел будильник.
– Мишель, Мишель! – окрикнул он девочку. – Нам пора! Уже 4:35 – скоро прилетят дроны, а нам надо ещё собраться и вернуться в корпусы!
Она отозвалась и, убедившись в правильности его слов, спустилась на берег. Амос отдал ей все снаряжение и проверил баки в то время, как Мишель возилась с какой-то коробочкой – они были плотно закрыты.
– Что ты делаешь? – полюбопытствовал он.
– Если мы не хотим быть рассекреченными, то нам стоит закинуть антираствор в воду, однако он этого не хочет, – её лицо искривилось от безуспешных попыток открыть небольшую коробочку. – Наверное, заело, – уточнила она.
– Давай я, – предложив помощь, Амос в одно мгновение поднял часть коробочки вверх, тем самым раздели её напополам. – Вот, её просто закинуть? – уточнил он.
– Да, просто закинь, – с довольной улыбкой сказала Мишель.
Закончив дела на побережье, они уставшие отправились в школу. Им не нужно было сушиться, ибо костюм закрывал почти все тело, включая волосы, и не нужно было отогреваться, ибо он контролировал и температуру внутри. Потому дети после недолгого прощания, быстро добравшись до своих комнат и кроватей, тут же рухнули спать. Их обоих поглотил красочный мир сновидений.
