Дэвид Линдсей
Путешествие к Арктуру
– Интересно, там ли Кримтифон, – заметила Ошикс. – Я действительно вижу две фигуры или мне кажется?
– Я тоже что-то вижу, – сказал Маскалл.
Через двадцать минут они оказались прямо над полуостровом на высоте примерно пятьдесят футов. Шрок сбавил скорость и опустился на землю у самого входа на перешеек. Они сошли вниз – бедра Маскалла ныли.
– Что мы сделаем с чудовищем? – спросила Ошикс. И, не ожидая предложений, похлопала ладонью по отвратительной морде. – Лети домой! Как-нибудь в другой раз ты можешь мне понадобиться.
Он бессмысленно хрюкнул, вновь встал на ноги и, разбежавшись, неуклюже поднялся в воздух и зашлепал прочь в том направлении, откуда они прилетели. Они проводили его взглядом, затем Ошикс ступила на перешеек; Маскалл последовал за ней.
Белые лучи Бранчспелла палили нещадно. Облака понемногу исчезали с неба, а ветер совершенно стих. Земля буйно пестрела ярко окрашенными папоротниками, кустарниками и травами. Сквозь них то тут, то там проглядывала золотистая известковая почва, а временами – сверкающий белым металлическим блеском валун. Все выглядело необычным и первобытным. Наконец-то Маскалл шел по загадочному Ифдон-Маресту, вызывавшему в нем на расстоянии такие странные ощущения… Теперь же он совершенно не испытывал ни удивления, ни любопытства, лишь желание встретить людей – столь сильной стала его воля. Ему не терпелось проверить свои силы на таких же людях, все остальное казалось ему неважным.
На полуострове стояла прохлада. Он представлял собой большие заросли, площадью около двух акров. Посреди сплетения небольших деревьев и подлеска открывалось более свободное пространство – видимо, корни гигантского дерева, растущего в центре, погубили всю меньшую растительность вокруг себя. Возле самого дерева искрился небольшой бьющий ключом источник с красно-бурой водой. Обрывы, со всех сторон заросшие колючими кустарниками, цветами и ползучими растениями, создавали в этом месте атмосферу дикой и очаровательной уединенности – тут мог бы жить мифологический горный бог.
Но беспокойный взгляд Маскалла остановился на двух мужчинах.
Один из них полулежал в манере пирующих древних греков на высоком ложе из мха, усеянном цветами; опираясь на руку, он со спокойным наслаждением ел что-то наподобие сливы. Куча таких слив лежала на ложе возле него. Широко раскинутые ветви дерева полностью укрывали его от солнца. Его маленькую мальчишескую фигуру покрывала грубая шкура, оставлявшая обнаженными руки и ноги. По лицу Маскалл не мог определить, был ли он мальчиком или взрослым. Гладкие мягкие детские черты лица хранили выражение ангельского спокойствия; но фиолетовый верхний глаз смотрел зрело и мрачно. Кожа его имела цвет желтой слоновой кости. Длинные вьющиеся волосы гармонировали с сорбом – они были фиолетовыми. Перед ним, в нескольких футах, стоял второй человек. Он был невысоким, мускулистым, с широким бородатым и довольно обычным лицом, но в его внешности было нечто, внушающее страх. Черты его лица искажало выражение затаенной боли, отчаяния и ужаса.
Ошикс, не останавливаясь, легко и лениво вошла в тень дерева и остановилась на некотором расстоянии от ложа.
– Мы наткнулись на поднятие, – заметила она небрежно, глядя на юношу.
Он взглянул на нее, но ничего не сказал.
– Как поживает твой человек-саженец? – спросила она деланным, но очень красивым тоном. В ожидании ответа она уселась на землю, изящно подвернув под себя ноги, и одернула подол. Маскалл продолжал стоять возле нее, скрестив руки.
Мгновение стояла тишина.
– Почему ты не отвечаешь свой повелительнице, Сейтур? – спокойным дискантом произнес мальчик, возлежавший на ложе.
Не меняя выражения лица, человек, к которому обращались, сдавленным голосом ответил:
– Я хорошо поживаю, Ошикс. На моих ногах уже почки. Завтра я надеюсь пустить корни.
Маскалл почувствовал, как внутри него поднимается буря. Он был абсолютно уверен, что, хотя произносил эти слова Сейтур, но диктовал их мальчик.
– Он говорит сущую правду, – заметил последний. – Завтра корни достигнут земли и через несколько дней должны хорошо укорениться. Затем я примусь за то, чтобы превратить его руки в ветви, а пальцы в листья. Дольше займет превращение его головы в верхушку, но я все же надеюсь – на самом деле я могу почти пообещать – что через месяц ты и я, Ошикс, будем наслаждаться плодами, сорванными с этого нового замечательного дерева. Я люблю эти природные эксперименты, – заключил он, протягивая руку за следующей сливой. – Они меня захватывают.
– Должно быть, это шутка, – сказал Маскалл, делая шаг вперед.
Юноша невозмутимо взглянул на него и ничего не ответил, но Маскалл почувствовал, как будто железная рука, упершись в горло, отбросила его назад.
– Утренняя работа уже завершена, Сейтур. Приходи вновь после блодсомбра. С завтрашнего дня ты, я думаю, останешься здесь навсегда, так что тебе пора приниматься за работу, чтобы расчистить участок земли для своих корней. И не забывай – какими бы свежими и очаровательными ни казались тебе сейчас эти растения, в будущем они станут твоими смертельными соперниками и врагами. Теперь можешь идти.
Человек болезненно заковылял прочь через перешеек и исчез из вида. Ошикс зевнула.
Маскалл пробивался вперед, как сквозь стену.
– Ты шутишь или ты дьявол?
– Я Кримтифон. Я никогда не шучу. А за то, что ты меня обозвал, я придумаю для тебя новое наказание.
Поединок воль начался без церемоний. Ошикс встала, потянулась, демонстрируя свои красивые руки, улыбнулась и приготовилась наблюдать за битвой между своим старым любовником и новым. Кримтифон тоже улыбнулся, протянул руку за следующим плодом, но съесть его не успел. Маскалл потерял самообладание и кинулся на мальчика, задыхаясь от бешенства – борода его тряслась, лицо побагровело. Сообразив, с кем он имеет дело, Кримтифон перестал улыбаться, соскользнул с ложа, и сорб его сверкнул злобно и ужасно. Маскалл пошатнулся. Собрав всю силу воли, он продолжал двигаться вперед лишь за счет своего веса. Мальчик пронзительно завопил и забежал за ложе, пытаясь ускользнуть… Его сопротивление неожиданно прекратилось. Маскалл качнулся вперед, удержал равновесие, а затем перепрыгнул прямо через большую кучу мха, чтобы настичь своего противника. Он повалился на юношу всем своим весом. Схватив его за горло, Маскалл повернул его голову на полный оборот, сломав шею. Кримтифон умер мгновенно.
Труп лежал под деревом лицом вверх. Маскалл внимательно смотрел на него, с ужасом и изумлением. В момент смерти в лице Кримтифона произошла пугающая и даже шокирующая перемена. Его собственные черты полностью исчезли, уступив место вульгарной ухмыляющейся ничего не выражающей маске.
Маскаллу не пришлось долго рыться в памяти, чтобы вспомнить, где он видел аналогичное выражение. Оно полностью совпадало с выражением на лице призрака на сеансе, после того как над ним потрудился Крэг.
10. ТАЙДОМИН
Ошикс беззаботно уселась на кучу мха и начала есть сливы.
– Вот видишь, Маскалл, тебе пришлось его убить, – сказала она весьма насмешливо.
Он отошел от трупа и взглянул на нее – он еще тяжело дышал и лицо его было красным.
– Это не предмет для шуток. А тебе в первую очередь следовало бы помолчать.
– Почему?
– Потому что он был твоим мужем.
– Ты думаешь, я должна проявлять скорбь – тогда как я ее не чувствую.
– Не притворяйся, женщина!
Ошикс улыбнулась.
– По тебе можно подумать, что ты обвиняешь меня в каком-то преступлении.
Маскалл буквально запыхтел при этих словах.
– Что ты живешь с мерзавцем – ты живешь в объятиях отвратительного чудовища – а потом…
– О, теперь я поняла, – сказала она абсолютно отрешенным тоном.
– Я рад.
– Но, Маскалл, – продолжала она после паузы, – а кто тебе дал право командовать мной? Разве я себе не хозяйка?
Он посмотрел на нее с отвращением, но ничего не сказал. Вновь наступило долгое молчание.
– Я его никогда не любила, – наконец сказала Ошикс, гладя в землю.
– Тогда все еще хуже.
– Что все это значит – чего ты хочешь?
– От тебя ничего – абсолютно ничего – слава Богу!
Она грубо рассмеялась.
– Ты приходишь сюда со своими чуждыми предрассудками и хочешь, чтобы мы все перед ними преклонялись.
– Какими предрассудками?
– Лишь потому, что развлечения Кримтифона для тебя чужды, ты его убиваешь – и ты хотел бы убить меня.
– Развлечения! Это дьявольская жестокость.
– О, ты сентиментален! – презрительно бросила Ошикс. – К чему создавать столько шума из-за того человека? Жизнь во всем мире есть жизнь, и одна ее форма столь же хороша, как другая. Из него всего лишь сделали бы дерево, такое же, как миллионы других деревьев. Раз их устраивает такая жизнь, почему бы она не устроила его?
– И это мораль Ифдона?
Ошикс начала злиться.
– Это у тебя какие-то странные представления. Ты восторгаешься красотой цветов и деревьев – считаешь их божественными. Но едва речь заходит о том, чтобы вместить в себя эту божественность, свежесть, чистоту, очаровательную прелесть, как это немедленно становится жестокой и безнравственной деградацией. По-моему, здесь какая-то странная загадка.
– Ошикс, ты прекрасное, бессердечное дикое животное – и ничего больше. Если бы ты не была женщиной…
– Ну, давай послушаем, что случилось бы, если бы я не была женщиной.
Маскалл кусал ногти.
– Неважно. Я не могу до тебя дотронуться – хотя, несомненно, ты ни на волос не отличаешься от своего мальчика-мужа. Можешь поблагодарить за это мои «чуждые предрассудки»… Прощай!
Он повернулся, чтобы уйти.
Глаза Ошикс косо взглянули на него из-под длинных ресниц.
– Куда ты направляешься, Маскалл?
– Это неважно, куда бы я ни пошел, везде будет лучше. Ты ходячая пучина преступлений!
– Подожди минутку. Я хочу сказать лишь слово. Как раз начинается блодсомбр, и тебе лучше переждать его здесь. Мы можем быстренько убрать это тело из вида, а раз ты так меня ненавидишь, мы можем не разговаривать и даже не видеть друг друга – места тут достаточно много.
– Я не хочу даже дышать тем же воздухом.
– Странный человек! – Она сидела прямо и недвижно, как прекрасная статуя. – А как насчет твоей беседы с Суртуром и всех тех несделанных вещей, которые ты намеревался сделать?
– Я не стану с тобой это обсуждать. Но, – он задумчиво оглядел ее, – пока я еще здесь, ты можешь сказать мне вот что. Что означает это выражение на лице трупа?
– Это что, тоже преступление, Маскалл? Все мертвецы так выглядят. А что, они не должны?
– Я как-то слышал, что это назвали «лицом Кристалмена».
– Почему бы нет? Мы все дочери и сыновья Кристалмена. Это, вне сомнения, семейное сходство.
– Мне также говорили, что Суртур и Кристалмен это одно и то же.
– У тебя были мудрые и правдивые знакомые.
– Тогда как мог быть Суртуром тот, кого я видел? – сказал Маскалл, обращаясь скорее к себе, чем к ней. – Тот призрак был совсем другим.
Она оставила свою насмешливую манеру и, незаметно скользнув к нему, нежно потянула за руку.
– Ты видишь – нам нужно поговорить. Сядь рядом со мной и задавай свои вопросы. Я не так уж умна, но постараюсь помочь.
Маскалл позволил усадить себя силой. Она умышленно склонилась к нему, будто доверительно, так, чтобы ее ароматное, свежее, женственное дыхание достигало до его щеки.
– Разве ты здесь не для того, чтобы изменить зло к лучшему, Маскалл? Тогда какая разница, кто тебя послал?
– Что можешь ты знать о добре и зле?
– А ты наставляешь только посвященных?
– Кто я, чтобы наставлять кого-либо? Однако ты абсолютно права. Я хочу сделать, что смогу – не потому, что я обладаю особыми качествами, а потому, что я здесь.
Голос Ошикс опустился до шепота:
– Ты гигант, и телом и душой. Что ты хочешь сделать, ты сделать СМОЖЕШЬ.
– Это твое искреннее мнение, или ты мне просто льстишь ради каких-то своих целей?
Она вздохнула.
– Неужели ты не видишь, как трудно с тобой разговаривать? Поговорим не о нас, а о твоей работе.
Вдруг Маскалл заметил странный синий свет, сияющий в северной части неба. Он исходил от Альпейна, но сам Альпейн находился за холмами. При виде этого зрелища в нем поднялась странная волна самоотречения, вызывающая тревогу. Маскалл взглянул на Ошикс, и ему впервые пришла в голову мысль, что он был излишне груб с ней. Он забыл, что она женщина и беззащитна.
– Ты не останешься? – вдруг напрямую спросила она вполне искренне.
– Да, думаю, я останусь, – медленно ответил он. – И еще одно, Ошикс, – я неверно понимал твой характер, прости меня ради Бога. Я вспыльчивый, страстный человек.
– Беззаботных людей хватает. Тяжелые удары – это хорошее лекарство для порочных сердец. И ты отнюдь не неправильно понял мой характер, насколько смог – только у каждой женщины не один характер. Разве ты этого не знаешь?
В наступившей паузе послышался треск сучьев, и они оба встревоженно обернулись. Они увидели женщину, медленно идущую по перешейку, отделявшему их от основной части суши.
– Тайдомин, – пробормотала Ошикс раздраженным и испуганным голосом. Она тут же отпрянула от Маскалла и встала.
Незнакомка была среднего роста, очень тонкая и изящная, но уже не очень молодая. Лицо ее выражало самообладание женщины, знающей в этом мире все входы и выходы. Сильная бледность покрывала его, и сквозь его спокойствие изредка мелькало что-то странное и опасное. Оно чем-то привлекало, хотя и не было очень красивым. Ее собранные в пучки мальчишеские волосы доставали только до шеи и были необычного цвета – индиго. Ее причудливое одеяние, состоявшее из туники и брюк, сделанных из скрепленных между собой сине-зеленых чешуек какой-то рептилии, оставляло обнаженной небольшую, цвета белой слоновой кости грудь. Сорб был черным и печальным – и довольно задумчивым.
Даже не взглянув на Ошикс и Маскалла, она тихо скользнула прямо к трупу Кримтифона. Подойдя к нему на несколько футов, она остановилась и, скрестив руки, смотрела вниз.
Ошикс оттащила Маскалла немного в сторону и зашептала:
– Это другая жена Кримтифона, которая живет под Дискурном. Это самая опасная женщина. Говори осторожно. Если она попросит тебя что-нибудь сделать, откажись наотрез.
– Бедняжка выглядит довольно безобидно.
– Да, выглядит – но эта бедняжка вполне может проглотить самого Крэга… А теперь будь мужчиной.
Их бормотание, видимо, привлекло внимание Тайдомин, так как теперь она медленно перевела взор на них.
– Кто его убил? – спросила она.
Голос ее был так мягок, тих и изыскан, что Маскалл с трудом разобрал слова. Звук его, однако, не затихал, а странным образом, казалось, становился сильнее, вместо того чтобы ослабевать.
Ошикс зашептала:
– Не говори ни слова, предоставь все мне. – Затем она развернулась всем телом, оказавшись прямо пред Тайдомин, и громко сказала: – Я его убила.
К этому моменту слова Тайдомин звенели в голове Маскалла, как будто он на самом деле слышал их звук. Он был не в состоянии их игнорировать. Он должен был в открытую признаться в содеянном, каковы бы ни были последствия. Тихо взяв Ошикс за плечо и отодвинув ее назад, он сказал тихим, но абсолютно внятным голосом:
– Это я убил Кримтифона.
Ошикс выглядела одновременно надменно и испуганно.
– Максалл так говорит, чтобы, как он думает, спасти меня. Я не нуждаюсь в этом, Маскалл. Я его убила, Тайдомин.
– Я тебе верю, Ошикс. Его убила ты. Но не своими руками, для этой цели ты привела этого человека.
Маскалл на пару шагов приблизился к Тайдомин.
– Неважно, кто его убил, по-моему, так он лучше мертвый, чем живой. Но все же это сделал я. Ошикс к этому делу отношения не имеет.
Казалось, Тайдомин его не слышала – она задумчиво смотрела мимо него, на Ошикс.
– Когда ты убила его, разве не пришло тебе в голову, что я появлюсь здесь, чтобы выяснить?
– И мысли о тебе не было, – ответила Ошикс со злым смехом. – Ты что, действительно думаешь, что я повсюду ношу с собой твой образ?
– Что бы сделала ты, если бы кто-нибудь убил твоего возлюбленного?
– Лгунья! – выпалила Ошикс. – Ты никогда не любила Кримтифона. Ты всегда ненавидела меня, а теперь решила воспользоваться таким подходящим моментом… Мы же обе знаем, что попроси я, и он сделал бы из тебя скамеечку для ног. Меня он обожал, а над тобой смеялся. Он считал тебя безобразной.
Тайдомин быстро и ласково улыбнулась Маскаллу.
– Тебе нужно все это слушать?
Не задавая вопросов, чувствуя, что он должен так поступить, Маскалл отошел подальше, чтобы не слышать разговора. Тайдомин приблизилась к Ошикс.
– Видимо потому, что красота моя увядает и я уже немолода, он все больше был мне нужен.
Ошикс проворчала:
– Ладно, он мертв, и с этим кончено. Что ты собираешься делать теперь, Тайдомин?
Женщина улыбнулась слабо и довольно трогательно.
– А что остается, кроме как оплакать мертвеца. Ты разрешишь мне исполнить погребальный обряд?
– Ты хочешь остаться здесь? – подозрительно спросила Ошикс.
– Да, Ошикс, дорогая, я хочу остаться здесь.
– А что тогда станет с нами?
– Я подумала, что ты и твой любовник – как его зовут?
– Маскалл.
– Я подумала, что, может быть, вы вдвоем пойдете на Дискурн и проведете блодсомбр в моем доме.
Ошикс громко окликнула Маскалла:
– Ты пойдешь со мной сейчас на Дискурн?
– Как хочешь, – ответил Маскалл.
– Иди первой, Ошикс. Я должна расспросить твоего друга о смерти Кримтифона. Я его не задержу.
– Почему бы лучше не расспросить меня? – насторожилась Ошикс.
Тень улыбки промелькнула на устах Тайдомин.
– Мы слишком хорошо знаем друг друга.
– Без фокусов! – сказала Ошикс и повернулась, чтобы уйти.
– Ты, наверное, грезишь, – сказала Тайдомин. – Вон дорога – если ты не хочешь свалиться со скалы.
Тропа, на которую ступила Ошикс, вела через перешеек. В том направлении, которое ей предлагала Тайдомин, был край обрыва и пустота.
– Создатель! Я, должно быть, рехнулась, – со смехом вскричала Ошикс и послушно направилась туда, куда указывал палец Тайдомин.
Она зашагала прямо к краю пропасти, до которой оставалось шагов двадцать. Маскалл дергал себя за бороду, не в состоянии понять, что она делает. Тайдомин следила за ней, продолжая стоять с вытянутым пальцем. Без колебаний, ни на мгновение не замедляя шаг, Ошикс шагала дальше – и когда она достигла самого края земли, она сделала еще один шаг.
Маскалл увидел, как дернулись ее конечности в момент падения. Тело исчезло, и тут же раздался ужасный вопль. Она слишком поздно вернулась к реальности. Он вырвался из оцепенения, ринулся к краю скалы, не думая об опасности, бросился на землю и заглянул вниз… Ошикс исчезла.
Несколько минут он напряженно вглядывался, а затем зарыдал. К нему подошла Тайдомин, и он встал на ноги.
Кровь бросалась ему в лицо и вновь отливала. Лишь через некоторое время он смог заговорить. Тогда он с трудом выдавил:
– Ты заплатишь за это, Тайдомин. Но сначала я хочу услышать, почему ты это сделала.
– Разве у меня не было причины? – спросила она, опустив глаза.
– Это была дьявольская жестокость в чистом виде.
– Это ради Кримтифона.
– Она никакого отношения не имела к его смерти. Я говорил это тебе.
– Ты верен ей, а я верна ему.
– Верна? Ты совершила ужасную ошибку. Она не была моей любовницей. Я убил Кримтифона совершенно по другой причине. Она к этому была совершенно непричастна.
– Разве она не была твоей любовницей? – медленно спросила Тайдомин.
– Ты совершила ужасную ошибку, – повторил Маскалл. – Я убил его потому, что он был жестоким чудовищем. Она была так же неповинна в его смерти, как и ты.
Лицо Тайдомин стало жестким.
– Значит, ты повинен в двух смертях.
Наступила жуткая тишина.
– Почему ты мне не веришь? – спросил Маскалл, побледнев и обливаясь потом.
– Кто дал тебе право убивать его? – сурово спросила Тайдомин.
Он ничего не сказал, возможно даже не слышал ее вопроса. Она два-три раза вздохнула и начала проявлять нетерпение.
– Раз ты его убил, ты должен помочь мне его похоронить.
– Что нужно сделать? Это такое страшное преступление.
– Ты страшный человек. Зачем ты сюда явился, чтобы сделать все это? Кто мы тебе?
– К несчастью, ты права.
Вновь последовала пауза.
– Что толку тут стоять, – сказала Тайдомин. – Ничего не поделаешь. Ты должен пойти со мной.
– Пойти с тобой? Куда?
– На Дискурн. На дальней стороне его есть горящее озеро. Он всегда хотел, чтобы его после смерти бросили туда. Мы сможем сделать это после блодсомбра – а пока мы должны отнести его домой.
– Ты бесчувственная, бессердечная женщина. Почему его следует хоронить, в то время как эта бедная девушка останется непохоронненой?
– Ты знаешь, что об этом и речи быть не может, – спокойно ответила Тайдомин.
Глаза Маскалла возбужденно метались, ничего не видя вокруг.
– Нужно что-то делать, – продолжала она. – Я пойду. Не хочешь же ты остаться тут один?
– Нет, я не могу оставаться здесь – и зачем? Ты хочешь, чтобы я нес труп?
– Он же себя не понесет, а его убил ты. Может быть, у тебя на душе станет легче, если ты понесешь его.
– Легче на душе? – оцепенело сказал Маскалл.
– Угрызения совести облегчает лишь одно – добровольная боль.
– А у ТЕБЯ нет угрызений совести? – спросил он, пристально глядя на нее тяжелым взором.
– Это твои преступления, Маскалл, – сказала она тихим, но ехидным голосом.
Они подошли к телу Кримтифона, и Маскалл взвалил его на плечи. Оно оказалось тяжелее, чем он думал. Тайдомин не предложила ему помощи, чтобы поудобнее положить ужасную ношу.
Она пересекла перешеек, Маскалл следовал за ней. Тропа их то шла по солнцу, то забегала в тень. Бранчспелл сиял в безоблачном небе, стояла невыносимая жара – пот ручьями струился по лицу Маскалла, и труп, казалось, становился вся тяжелее и тяжелее. Тайдомин все время шла впереди. Глаза его невидящим взглядом сверлили белые женственные икры ее ног; он не смотрел ни вправо, ни влево, и все больше мрачнел. Через десять минут он вдруг отпустил свою ношу, и она соскользнула на землю, раскинув руки и ноги. Он окликнул Тайдомин.
Она быстро оглянулась.
– Иди сюда. Мне только что пришло в голову, – рассмеялся он, – почему я должен тащить этот труп – и почему я вообще должен идти за тобой? Удивительно, почему я раньше не сообразил.
Она мигом подошла к нему.
– Я думаю, Маскалл, ты устал. Давай сядем. Ты, наверно, проделал утром длинный путь?
– О, это не усталость, а неожиданный проблеск здравого смысла. Ты знаешь хоть одну причину, почему я должен играть роль твоего носильщика? – Он вновь рассмеялся, но тем не менее сел на землю рядом с ней.
Тайдомин не смотрела на него и не отвечала. Она наклонила голову, повернувшись лицом к северному небу, где еще сиял свет Альпейна. Маскалл проследил за ее взглядом и тоже минуту-другую в молчании разглядывал сияние.
– Почему ты молчишь? – спросил он наконец.
– На какие мысли наводит тебя этот свет, Маскалл?
– Я говорю не об этом свете.
– Разве он не вызывает в тебе никаких мыслей?
– Предположим, вызывает. Какое это имеет значение?
– Не о жертве?
Маскалл вновь нахмурился.
– Жертве чего? Что ты имеешь в виду?
– Разве тебе до сих пор не приходило в голову, – сказала Тайдомин, глядя прямо перед собой и говоря в своей изящной суровой манере, – что вряд ли это твое приключение закончится, пока ты не принесешь некоторого рода жертву?
Он не ответил, а она больше не сказала ничего. Через несколько минут Маскалл сам встал и грубо, почти зло, вновь забросил труп Кримтифона на плечо.
– Далеко нам идти? – спросил он сердито.
– Час ходьбы.
– Иди вперед.
– Однако это не та жертва, которую я имею в виду, – сказала Тайдомин, направляясь вперед.
Почти сразу же дорога стала тяжелее. Им приходилось переходить с пика на пик, как с острова на остров. Иногда они могли перешагнуть или перепрыгнуть, иногда приходилось пользоваться грубыми мостами или поваленными деревьями. Похоже, по этой тропе ходили часто. Внизу, под ними, зияли черные непроглядные пропасти – а на поверхности сияло солнце, сверкали веселые разноцветные камни, хаотически сплетались странные растения. Попадались бесчисленные рептилии и насекомые. Последние были толще, чем на Земле, а следовательно, еще более отвратительны, некоторые из них поражали своими размерами. Одно чудовищное насекомое размером с лошадь стояло посреди их тропы, не двигаясь. Панцирь покрывал его, челюсти походили на ятаганы, под телом виднелся лес ног. Один злобный взгляд Тайдомин, и насекомое, отпрянув, рухнуло в бездну.
– Что могу я предложить, кроме своей жизни? – неожиданно нарушил тишину Маскалл. – И какая в этом польза? Это не вернет бедную девушку обратно к жизни.
– Жертву приносят не ради пользы. Это наказание, которое мы платим.
– Я это знаю.
– Суть в том, сможешь ли ты продолжать наслаждаться жизнью после того, что случилось.
Она подождала, чтобы Маскалл поравнялся с ней.
– Ты, наверное, думаешь, что я не вполне мужчина – ты думаешь так, потому что я позволил бедной Ошикс погибнуть вместо меня.
– Да, она погибла вместо тебя, – сказала Тайдомин тихим, многозначительным голосом.
– Это была бы твоя вторая ошибка, – ответил Маскалл также твердо. – Я не был влюблен в Ошикс, и я не влюблен в жизнь.
– Твоя жизнь и не требуется.
– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь и о чем ты говоришь.
– Не мне требовать от тебя жертвы, Маскалл. Это была бы уступка с твоей стороны, а не жертва. Ты должен дождаться, пока не почувствуешь, что тебе ничего другого не остается.
– Все это очень загадочно.
Разговор внезапно прервался долгим ужасающим рокочущим звуком обвала, раздавшимся откуда-то неподалеку, впереди. Он сопровождался сильным сотрясением почвы под ними. В испуге они взглянули туда, как раз вовремя, чтобы заметить исчезновение огромной части поросшей лесом местности менее чем в двухстах ярдах от них. Несколько акров деревьев, растений, камней и почвы со всей фауной, как по волшебству, пропали у них на глазах. Появилась новая пропасть, вырезанная будто ножом. За дальним ее краем над самым горизонтом горело синее сияние Альпейна.
– Теперь нам придется идти в обход, – сказала Тайдомин. Маскалл схватил ее третьей рукой.
– Выслушай меня, а я постараюсь описать, что я чувствую. Когда я увидел этот обвал, я вспомнил все, что слышал о полной гибели мира. Мне показалось, я на самом деле вижу это, и что мир действительно разваливается на куски. И вот, где была земля, теперь эта пустота, страшная пропасть – так сказать, НИЧТО – и мне кажется, что наша жизнь придет в такое же состояние: где было что-то, будет ничто. А этот жуткий ослепительный синий свет на противоположной стороне выглядит как глаз судьбы. Он обвиняет нас и спрашивает, во что мы превратили нашу жизнь, которой больше нет. В то же время он полон величия и радости. Эта радость состоит вот в чем – в нашей власти отдать по доброй воле то, что позже у нас отберут силой.
Тайдомин внимательно смотрела на него.
– Значит, ты чувствуешь, что жизнь твоя ничего не стоит, и ты даришь ее первому, кто попросит?
– Нет, гораздо глубже. Я чувствую, что единственное, ради чего стоит жить, это быть таким великодушным, чтобы сама судьба пришла в изумление. Пойми меня. Это не цинизм, или горечь, или отчаяние, а геройство… Это трудно объяснить.
– А теперь ты услышишь, какую жертву предлагаю тебе я, Маскалл. Она тяжела, но похоже, ты такой и хочешь.
– Это так. В моем нынешнем состоянии она не покажется мне слишком тяжелой.
– Тогда, если ты искренен, уступи мне свое тело. Теперь, когда Кримтифон мертв, мне трудно быть женщиной.
– Я не понимаю.
– Тогда слушай. Я хочу начать новое существование в твоем теле. Я хочу быть мужчиной. Я поняла, что женщиной быть не стоит. Я собираюсь посвятить свое собственное тело Кримтифону. Я свяжу наши с ним тела и похороню их вместе в горящем озере. Вот жертва, которую я тебе предлагаю. Как я сказала, она тяжела.
– То есть, ты просишь меня умереть. Хотя и трудно понять, как ты сможешь воспользоваться моим телом.
– Нет, я не прошу тебя умирать. Ты будешь продолжать жить.
– Как это возможно без тела?
Тайдомин серьезно посмотрела на него.
– Таких существ много, даже в твоем мире. Там вы зовете их духами, привидениями, призраками. На самом же деле это живые воли, лишенные материальных тел, все время стремящиеся к действиям и удовольствиям, но абсолютно не способные к этому. Как ты думаешь, ты достаточно великодушен, чтобы принять такое состояние?
– Если это возможно, я его приму, – спокойно сказал Маскалл. – Не вопреки его тяжести, а благодаря ей. Но каким образом?
– В нашем мире, несомненно, возможно многое, о чем ты не имеешь понятия. Давай подождем до дома. Я не ловлю тебя на слове, поскольку, если это не добровольная жертва, мне в ней прока нет.
– Я не бросаю слов на ветер. Если ты можешь совершить это чудо, я согласен, раз и навсегда.
– Ну что ж, пусть пока это будет так, – печально сказала Тайдомин.
Они продолжили свой путь. Сначала, из-за обвала, Тайдомин, казалось, затруднялась найти правильную дорогу, но после долгих блужданий они в конце концов выбрались на другую сторону вновь образовавшейся пропасти. Еще немного позже, в небольшой рощице, покрывавшей миниатюрный изолированный пик, они встретили человека. Он отдыхал, привалившись к дереву, и выглядел усталым, страдающим от жары и подавленным. Его молодое безбородое лицо выражало необыкновенную искренность, во всех же остальных отношениях он казался смелым и закаленным юношей интеллектуального типа. На голове торчали густые короткие волосы соломенного цвета. У него не было ни сорба, ни третьей руки – по-видимому, он не был уроженцем Ифдона. Однако лоб его обезображивали целых восемь глаз различного размера и формы. Они располагались парами, и когда одна пара использовалась, это было заметно по особому блеску – в то время как остальные оставались тусклыми, пока не приходила их очередь. В дополнение к этим верхним глазам он обладал и двумя нижними, но они были пусты и безжизненны. Эта необычная батарея глаз, поочередно оживавших и умиравших, придавала юноше внешность, вызывающую какое-то тревожное ощущение напряженной умственной деятельности. Вся его одежда состояла лишь из подобия кожаной юбки. Маскаллу показалось, что это лицо ему знакомо, хотя, несомненно, он никогда не видел его раньше.
Тайдомин предложила ему положить труп, и они оба присели в тень отдохнуть.
– Расспроси его, Маскалл, – сказала она довольно небрежно, кивая головой в сторону незнакомца.
Маскалл вздохнул и, не вставая с места, спросил вслух:
– Как тебя зовут и откуда ты?
Человек несколько мгновений изучал его, сначала одной парой глаз, затем другой, затем третьей. Потом он обратил свое внимание на Тайдомин и рассматривал ее еще дольше. Наконец он ответил сухим, смелым, нервным голосом.
