Дэвид Линдсей
Путешествие к Арктуру
5. НОЧЬ ОТПРАВЛЕНИЯ
Когда они вернулись к дому, все окна были темны, а дверь открыта, как они ее и оставили; вероятно, Крэга там не было. Маскалл обошел весь дом, чиркая спичкой в каждой комнате, к концу обследования он готов был поклясться, что человек, которого они ждали, и носа не сунул в эти помещения. На ощупь пробравшись в библиотеку, они в полной темноте уселись ждать, поскольку ничего иного не оставалось. Маскалл разжег свою трубку и стал пить оставшееся виски. Сквозь открытое окно до их ушей доносился похожий на звук поезда шум моря у подножия скал.
– В конце концов Крэг, должно быть, в башне, – нарушил тишину Маскалл.
– Да, он готовится.
– Надеюсь, он не ждет, что мы присоединимся к нему там. Это было свыше моих сил – но почему, Бог знает. Должно быть, у ступенек какое-то магнитное притяжение.
– Это тяготение Торманса, – буркнул Найтспор.
– Я понял тебя – или, вернее, нет – но это не важно.
Он продолжал молча курить, отпивая время от времени глоток чистого виски.
– Кто такой Суртур? – вдруг спросил он.
– Мы все путаники и сапожники, а он – МАСТЕР.
Маскалл обдумал это.
– Я думаю, ты прав, поскольку, хотя я ничего о нем не знаю, одно его имя возбуждающе действует на меня… Ты знаком с ним лично?
– Должно быть… я забыл… – надрывающимся голосом ответил Найтспор.
Маскалл в удивлении поднял глаза, но не смог ничего различить во мраке комнаты.
– Ты знаешь так много необычных людей, что можешь кого-то из них забыть?.. Может, ты скажешь мне вот что – мы встретимся с ним там, куда направляемся?
– Ты встретишься со смертью, Маскалл… И не задавай мне больше вопросов – я не могу на них ответить.
– Тогда продолжим ждать Крэга, – холодно сказал Маскалл. Спустя десять минут хлопнула входная дверь, и на лестнице послышались шаги. Маскалл встал, сердце его колотилось.
На пороге появился Крэг с тускло мерцающим фонарем в руке. На голове у него была шляпа, он выглядел угрюмо и отталкивающе. С мгновение он разглядывал двух друзей, затем шагнул в комнату и резко поставил фонарь на стол. Свет едва доставал до стен.
– Итак, ты здесь, Маскалл?
– Похоже на то, но я не стану благодарить тебя за гостеприимство, блиставшее твоим отсутствием.
Крэг оставил без внимания его замечание.
– Ты готов к старту?
– Конечно – когда будешь готов ты. Здесь не так уж весело.
Крэг критически оглядел его.
– Я слышал, как ты ковылял к башне. Похоже, не мог взобраться наверх.
– Это может оказаться препятствием. Найтспор сказал мне, что старт произойдет с верхушки.
– Но все остальные твои сомнения развеяны?
– Настолько, Крэг, что мое сознание теперь открыто.
– Больше ничего и не требуется… Но эта проблема с башней. Видишь ли, пока ты не сможешь взобраться наверх, ты будешь не в состоянии выдержать тяготение Торманса.
– Тогда я повторю, это серьезное препятствие, поскольку я совершенно определенно не могу подняться.
Крэг пошарил в карманах и вынул наконец складной нож.
– Сними плащ и закатай рукав рубашки, – распорядился он.
– Ты намереваешься сделать надрез этим?
– Да, и не возражай, потому что результат проверен, но вряд ли ты поймешь его заранее.
– И все же, резать карманным ножом, – начал со смехом Маскалл.
– Сойдет, Маскалл, – перебил Найтспор.
– Тогда тоже оголи руку, ты, аристократ вселенной, – сказал Крэг. – Посмотрим, из чего сделана ТВОЯ кровь.
Найтспор подчинился.
Крэг вытянул большое лезвие ножа и небрежно, почти с жестокостью, полоснул руку Маскалла выше локтя. Рана была глубокой, и кровь лилась вовсю.
– Мне перевязать ее? – спросил Маскалл, кривясь от боли. Крэг плюнул на рану.
– Опусти рукав. Крови больше не будет.
Затем он перенес свое внимание на Найтспора, который вытерпел эту операцию с суровым безразличием. Крэг бросил нож на пол.
По телу Маскалла пробежало ужасное мучительное страдание, исходящее от раны, и он начал опасаться, что потеряет сознание, но оно почти исчезло тут же, и он больше ничего не чувствовал, кроме ноющей тупой боли в раненой руке, достаточно, впрочем, сильной, чтобы сделать жизнь сплошным неудобством.
– С этим покончено, – сказал Крэг. – Теперь вы можете идти за мной.
Взяв свой фонарь, он направился к двери. Остальные заторопились за ним, чтобы воспользоваться светом, и спустя мгновение стук их шагов по лестнице гулко отдавался в заброшенном доме. Крэг подождал, пока они выйдут, а затем с такой силой захлопнул за ними входную дверь, что задрожали стекла.
Когда они быстро шагали, направляясь к башне, Маскалл схватил его за руку.
– Там на лестнице я слышал голос.
– Что он сказал?
– Что отправиться должен я, а вернуться Найтспор.
Крэг улыбнулся.
– О путешествии становится известно всем, – заметил он, помолчав.
– Должно быть, тут поблизости есть недоброжелатели…
– Ну, ты хочешь вернуться?
– Я не знаю чего хочу. Но я подумал, что это достаточно любопытно, и упомянуть об этом стоит.
– Это не плохо – слышать голоса, – сказал Крэг, но ты ни на мгновение не должен думать, что мудрость заключена во всем, что идет из мира ночи.
Когда они достигли открытого входа в башню, он, не задерживаясь ни на секунду, ступил на первую ступеньку спиральной лестницы и проворно побежал наверх, держа фонарь. Маскалл последовал за ним с некоторой тревогой, учитывая свой предыдущий мучительный опыт на этой лестнице, но когда после первой полудюжины ступенек он обнаружил, что все еще дышит легко, страх его сменился облегчением и изумлением, и он готов был болтать, как девочка.
У нижнего окна Крэг двинулся вперед не задерживаясь, но Маскалл взобрался в проем, чтобы возобновить знакомство с чудесным зрелищем Арктура. Линза потеряла свое волшебное свойство. Она стала обычным стеклом, сквозь которое виднелось обычное небо.
Подъем продолжился, и у второго и у третьего окон он вновь забирался и смотрел наружу, но по-прежнему лицезрел обычный вид. Тогда он сдался и в окна больше не заглядывал.
Тем временем Крэг и Найтспор ушли с фонарем вперед, и ему пришлось завершать восхождение в темноте. Почти поднявшись наверх, он увидел желтый свет, пробивающийся через щель полуоткрытой двери. Его приятели стояли посреди небольшой комнаты, отделенной от лестницы перегородкой из неструганых досок; обстановка была примитивной, ничего, связанного с астрономией, там не было. Фонарь покоился на столе.
Маскалл вошел и с любопытством огляделся.
– Мы наверху?
– Не считая площадки у нас над головой, – ответил Крэг.
– Почему это нижнее окно не увеличивает, как раньше?
– О, ты упустил возможность, – сказал Крэг, ухмыляясь. – Если бы ты тогда завершил свой подъем, ты увидел бы зрелища, возвышающие душу. Из пятого окна, например, ты увидел бы Торманс, как рельефный континент; из шестого ты увидел бы его как пейзаж… Но теперь в этом нет необходимости.
– Почему – и при чем здесь необходимость?
– Все изменилось, друг мой, после этой твоей раны. По той же причине, по которой ты смог подняться по лестнице, не было необходимости останавливаться и глазеть на миражи.
– Прекрасно, – сказал Маскалл, не вполне понимая, что он имел в виду. – Но это убежище Суртура?
– Какое-то время он здесь провел.
– Я хотел бы, чтобы ты описал эту таинственную личность, Крэг. Другого случая может не представиться.
– То, что я сказал об окнах, относится и к Суртуру. Нет необходимости терять время, создавая его мысленный образ, поскольку ты сей момент отправляешься в реальность.
– Тогда пошли. – Он устало надавил на глазные яблоки.
– Нам раздеться? – спросил Найтспор.
– Естественно, – ответил Крэг и медленными неуклюжими движениями стал срывать свою одежду.
– Зачем? – спросил Маскалл, следуя, однако, примеру двух других.
Крэг постучал по своей широкой груди, покрытой густыми, как у обезьяны волосами.
– Кто знает, что сейчас в моде на Тормансе? Возможно, мы отрастим конечности – необязательно, конечно.
– Ага! – воскликнул Маскалл, застыв посреди процесса раздевания.
Крэг хлопнул его по спине.
– Возможно, новые органы наслаждения, Маскалл. Тебе это нравится?
Все трое стояли в том виде, как их создала природа. По мере приближения момента отправления настроение Маскалла быстро повышалось.
– На дорожку, за успех! – вскричал Крэг, хватая бутылку и пальцами отламывая горлышко.
Стаканов не было, и он разлил янтарного цвета вино в какие-то треснувшие чашки.
Видя, что остальные пьют, Маскалл залпом выпил всю чашку. Казалось, он проглотил жидкое электричество… Крэг упал на пол и катался на спине, болтая в воздухе ногами. Он попытался повалить Маскалла на себя, и произошла небольшая возня. Найтспор не принимал в этом участия, а расхаживал взад-вперед, как голодный зверь в клетке.
Вдруг снаружи донесся один протяжный пронзительный вопль, какой мог бы издавать баньши.[2] Он резко оборвался и больше не повторился.
– Что это? – вскричал Маскалл, раздраженно вырываясь из объятий Крэга.
Крэг покатился со смеху.
– Шотландский дух пытается воспроизвести звук волынки своей земной жизни – в честь нашего отбытия.
Найтспор обернулся к Крэгу:
– Маскалл проспит все путешествие?
– И ты тоже, если хочешь, мой альтруистический друг. Пилот я, а вы, пассажиры, можете развлекаться как угодно.
– Отправимся мы наконец? – спросил Маскалл.
– Да, ты сейчас перейдешь свой Рубикон, Маскалл. И какой Рубикон!.. Ты знаешь, что свету нужно сто лет или около того, чтобы попасть сюда с Арктура? А мы это сделаем за девятнадцать часов.
– И ты утверждаешь, что Суртур уже там?
– Суртур там, где он есть. Он великий путешественник.
– Разве я его не увижу?
Крэг подошел к нему и взглянул в глаза.
– Не забудь, что ты просил этого и хотел этого. Мало кто на Тормансе будет знать о нем больше, чем ты, но память твоя будет твоим худшим другом.
Он первым взобрался наверх по короткой железной лестнице, выбравшись через люк на плоскую крышу. Когда все очутились наверху, он включил электрический карманный фонарик.
С благоговейным трепетом Маскалл смотрел на хрустальную торпеду, которая должна была пронести их сквозь весь простор видимого пространства. Она была сорок футов в длину, восемь в ширину и восемь в высоту; впереди находился резервуар, содержащий обратные арктурианские лучи, позади кабина. Нос торпеды был направлен в юго-восточную часть неба. Вся машина покоилась на плоской платформе, возвышавшейся фута на четыре над уровнем крыши, чтобы ничто не препятствовало ее старту.
Крэг осветил дверь кабины, чтобы они могли войти. Прежде чем забраться внутрь, Маскалл вновь сурово посмотрел на гигантскую отдаленную звезду, которая отныне должна была стать их солнцем. Он нахмурился, слегка вздрогнул и залез в кабину, усевшись рядом с Найтспором. Крэг пробрался мимо них в кресло пилота. Он швырнул фонарик в открытую дверь, затем аккуратно закрыл ее, запер и затянул наглухо.
Он потянул за пусковой рычаг. Торпеда плавно соскользнула с платформы и довольно медленно двинулась прочь от башни в сторону моря. Скорость ее ощутимо нарастала, хотя и не чрезмерно, пока они не достигли ориентировочных границ земной атмосферы. Тут Крэг открыл клапан скорости, и торпеда помчалась со скоростью, приближающейся скорее к скорости мысли, чем к скорости света.
У Маскалла не было возможности разглядывать сквозь хрустальные стенки быстро меняющуюся панораму неба. Сильнейшая сонливость овладела им. Он заставил себя с дюжину раз открыть глаза, но тринадцатая попытка ему не удалась. С этого момента и далее он глубоко спал.
Скучающее жаждущее выражение не покидало лица Найтспора. Изменения перспективы неба, казалось, не представляли для него ни малейшего интереса.
Крэг сидел, положив руки на рычаг управления, и с предельной сосредоточенностью вглядывался в фосфоресцирующие карты и приборы.
6. ДЖОЙВИНД
Когда Маскалл очнулся от глубокого сна, была полная ночь. В лицо ему дул ветер, слабый, но похожий на стену, такого ощущения он на Земле никогда не испытывал. Он продолжал лежать распростершись, будучи не в состоянии приподняться из-за огромного веса. Боль затекшего тела, не связанная с какой-то конкретной частью туловища, добавлялась ко всем остальным ощущениям несильной нервной нотой. Она терзала его, не отступая; иногда она обострялась и раздражала его, иногда он о ней забывал.
Он почувствовал что-то твердое на лбу. Подняв руку, он обнаружил там мясистый бугорок размером с небольшую сливу с углублением посредине, дна которого он не смог нащупать. Затем он обнаружил еще большие наросты на обеих сторонах шеи на дюйм ниже ушей.
В районе сердца торчало щупальце. Оно было длиной с руку, но тонкое, как плеть, мягкое и гибкое.
Едва он в полной мере осознал значение этих новых органов, сердце его забилось. Какова бы ни была польза от них, даже если и никакой, они доказывали одно – он находился в новом мире.
В одном месте небо начало светлеть. Маскалл окликнул своих спутников, но ответа не получил. Это его испугало. Он продолжал кричать, то чаще, то реже – равно пугаясь и тишины и звуков собственного голоса. Наконец, поскольку ответных криков не было, он решил, что будет разумнее не создавать слишком много шума, и лежал теперь тихо, хладнокровно ожидая дальнейшего.
Вскоре он различил вокруг смутные тени, но это не были его друзья.
Бледно-молочные испарения над землей начали сменять черную ночь, а в вышине появились розоватые оттенки. На Земле сказали бы, что светало. Незаметно становилось все светлее, тянулось это очень долго.
Тут Маскалл обнаружил, что лежит на песке. Песок был ярко-красного цвета. Неясные тени, которые он видел, оказались кустами с черными ветками и лиловыми листьями. Кроме этого, пока ничего не было видно.
День разгорался. Было слишком туманно, и прямые лучи солнца не достигали земли, но вскоре свет стал ярче, чем в солнечный полдень на Земле. Жара тоже стала очень сильной, но Маскалл был рад ей – она облегчила боль и уменьшила ощущение давящей тяжести. С восходом солнца ветер стих.
Он попытался подняться, но ему удалось лишь встать на колени. Он не мог видеть далеко. Туман рассеялся лишь частично, и он мог различить лишь небольшой круг красного песка, усеянный десятью-двенадцатью кустами.
Он почувствовал мягкое прохладное прикосновение к шее, дернулся вперед в нервном испуге и повалился на песок. Быстро взглянув через плечо, он с изумлением увидел стоявшую рядом женщину. На ней было бледно-зеленое одеяние из цельного куска ткани, ниспадавшее свободными складками в классическом стиле. По земным стандартам ее нельзя было назвать красивой, поскольку, хотя лицо ее казалось во всех остальных отношениях человеческим, она была наделена, или же страдала от наличия тех же дополнительных, уродовавших ее, органов, которые Маскалл обнаружил у себя. У нее тоже было щупальце у сердца. Но когда он сел, и глаза их встретились и долго находились в располагающем контакте, ему показалось, что он смотрит прямо в душу, полную любви, теплоты, доброты, нежности и интимности. И такой благородной близостью светился этот взгляд, что ему показалось, будто он ее знает давно. Затем он осознал всю ее привлекательность. Она была высока и стройна. Все движения ее были изящны, как музыка. Кожа ее не имела мертвенного оттенка, как у земных красавиц, и переливалась; ее оттенок постоянно менялся, с каждой мыслью и эмоцией, но ни один из этих тонов не был ярким – все были нежными, приглушенными, поэтическими. Ее украшали очень длинные, свободно заплетенные, соломенного цвета волосы. Новые органы, когда Маскалл рассмотрел их, придавали ее лицу что-то необыкновенное и поразительное. Он не мог этого для себя определить, но, похоже, добавлялась утонченность и духовность. Эти органы не вступали в противоречие с ее глазами, лучившимися любовью или ангельской чистотой ее черт, но тем не менее звучали более глубокой нотой – нотой, хранившей ее от впечатления обычной изнеженности. Ее взор казался таким дружественным и непринужденным, что Маскалл не ощущал почти никакого стыда, сидя голым и беспомощным у ее ног. Она поняла затруднительность его положения и вручила ему одеяние, которое было переброшено у нее через руку. Оно походило на то, что носила она сама, но было более темного, более мужского цвета.
– Как ты думаешь, ты сможешь надеть его сам?
Он явно осознавал эти слова, но звука ее голоса не слышал. Он заставил себя встать на ноги, и она помогла ему справиться со сложностями драпировки.
– Бедняга – как ты страдаешь! – сказала она тем же неслышным языком. На этот раз он обнаружил, что смысл сказанного его мозг воспринимает посредством органа на лбу.
– Где я? Это Торманс? – спросил он. При этом он пошатнулся.
Она подхватила его и помогла сесть.
– Да. Ты среди друзей.
Затем она с улыбкой посмотрела на него и вслух заговорила по-английски. Почему-то ее голос напомнил ему апрельский день, таким он был свежим, выразительным и девичьим.
– Теперь я могу понимать твой язык. Поначалу он был странным. Теперь я стану разговаривать с тобой ртом.
– Потрясающе! Что это за орган? – спросил он, касаясь лба.
– Он называется «брив». С его помощью мы читаем мысли друг друга. Но все же речь лучше, так как тогда можно читать и в сердце.
Он улыбнулся.
– Говорят, язык дан нам, чтобы обманывать других.
– Мыслью тоже можно обмануть. Но я думаю о лучшем, а не худшем.
– Ты не видела моих друзей?
Она спокойно и внимательно посмотрела на него, прежде чем ответить.
– Разве ты прибыл не один?
– Я прибыл в машине вместе с двумя другими людьми. Должно быть, при прибытии я потерял сознание и с тех пор их не видел.
– Очень странно! Нет, я их не видела. Их не может быть тут, иначе мы знали бы об этом. Мой муж и я.
– Как зовут тебя и твоего мужа?
– Меня – Джойвинд, мужа – Пейно. Мы живем очень далеко отсюда, но все равно вчера вечером мы оба узнали, что ты лежишь тут без чувств. Мы чуть не поссорились, кто из нас должен прийти к тебе, но в конце концов я победила. – Тут она засмеялась. – Я победила, потому что из нас двоих я обладаю более сильным сердцем; а у мужа чище восприятие.
– Спасибо, Джойвинд! – просто сказал Маскалл. Цвета под ее кожей быстро сменяли друг друга.
– О, почему ты так говоришь? Что доставляет большее удовольствие, чем любящая доброта? Я обрадовалась этой возможности… А теперь мы должны обменяться кровью.
– Что это значит? – спросил он, немало озадаченный.
– Так нужно. Твоя кровь слишком густая и тяжелая для нашего мира. Пока ты не получишь вливания моей, ты не сможешь встать.
Маскалл покраснел.
– Я чувствую себя тут полным невеждой… Тебе это не повредит?
– Раз твоя кровь причиняет боль тебе, я полагаю, она и мне причинит боль. Но мы разделим эту боль.
– Этот вид гостеприимства для меня нов, – пробормотал он.
– Разве ты не сделал бы то же самое для меня? – спросила Джойвинд, взволнованно улыбаясь.
– Я не могу ничего ответить по поводу своих поступков в этом мире. Я плохо представляю, где я… Ну, да – конечно, сделал бы, Джойвинд.
Пока они говорили, наступил самый разгар дня. Клочья тумана рассеялись и сохранялись лишь высоко в воздухе. Пустыня алого песка тянулась во всех направлениях, кроме одного, где виднелось нечто вроде маленького оазиса – несколько невысоких холмов, редко покрытых от подножия до вершины низкими лиловыми деревьями. Он находился на расстоянии примерно в четверть мили.
У Джойвинд с собой был маленький кремневый нож. Без малейших признаков робости она сделала аккуратный глубокий разрез выше своего локтя. Маскалл запротестовал.
– На самом деле, это как раз ничто, – сказала она смеясь. – А даже если бы не так – если жертва не является жертвой, какая в ней заслуга?.. Давай свою руку!
Кровь струилась по ее руке. Это не была красная кровь, а молочная, светящаяся жидкость.
– Не эту! – сжался Маскалл. – Там мне уже резали. – Он подставил другую руку, и потекла кровь.
Джойвинд точно и умело совместила отверстия ран, и долгое время держала свою руку плотно прижатой к руке Маскалла. Он почувствовал, как сквозь разрез в его тело устремляется поток наслаждения. Прежняя легкость и энергия начали возвращаться к нему. Примерно через пять минут между ними началось состязание в доброте; он хотел убрать свою руку, а она – продолжить. Наконец, он настоял на своем, но не очень скоро – она стояла бледная и вялая.
Она посмотрела на него с более серьезным выражением, чем раньше, будто перед глазами ее открылись странные глубины.
– Как тебя зовут?
– Маскалл.
– Откуда ты, с такой ужасной кровью?
– Из мира с названием Земля… Эта кровь явно не подходит для твоего мира, Джойвинд, но, в конце концов, этого следовало ожидать. Извини, что позволил тебе настоять на своем.
– О, не говори так! Ничего другого не оставалось. Мы все должны помогать друг другу. И все же, извини, я чувствую себя каким-то образом оскверненной.
– Так вполне может быть, это ужасно для девушки, принять в свои вены кровь чужого человека с чужой планеты. Если бы я не был таким ошеломленным и слабым, я никогда бы этого не допустил.
– Но я настояла бы. Разве все мы не братья и сестры? Зачем ты пришел сюда, Маскалл?
Он уловил легкое беспокойство.
– Тебе покажется глупым, если я скажу, что не знаю? Я прибыл с двумя другими. Возможно, меня влекло любопытство, возможно, любовь к приключениям.
– Возможно, – сказала Джойвинд. – Интересно… Твои друзья, должно быть, ужасные люди. А зачем пришли они?
– Это я могу тебе сказать. Они пришли, чтобы следовать за Суртуром.
Лицо ее стало озабоченным.
– Этого я не понимаю. По меньшей мере, один из них должен быть плохим человеком, но раз он следует за Суртуром – или Создателем, как зовут его здесь, он не может быть по-настоящему плохим.
– Что ты знаешь о Суртуре? – изумленно спросил Маскалл. Некоторое время Джойвинд молчала, изучая его лицо, в его мозгу все беспрерывно крутилось, будто его зондировали извне.
– Понимаю… и все же не понимаю, – сказала она наконец.
– Это очень трудно… Твой Бог – ужасное существо – бестелесное, недружелюбное, невидимое. Мы здесь поклоняемся не такому Богу. Скажи, хоть один человек видел твоего Бога?
– Что все это значит, Джойвинд? К чему этот разговор о Боге?
– Я хочу знать.
– В стародавние времена, когда Земля была молодой и возвышенной, кое-кто из святых людей, говорят, прогуливался и беседовал с Богом, но те дни в прошлом.
– Наш мир еще молод, – сказала Джойвинд. – Создатель ходит среди нас и общается с нами. Он реален и деятелен – друг и возлюбленный. Создатель сделал нас, и он любит свою работу.
– А ТЫ встречала его? – спросил Маскалл, не веря своим ушам.
– Нет. Я еще ничего не сделала, чтобы заслужить это. Когда-нибудь мне может представиться возможность принести себя в жертву, и тогда, возможно, наградой мне станет встреча и беседа с Создателем.
– Несомненно, я попал в иной мир. Но почему ты говоришь, что он то же, что Суртур?
– Да, это одно и то же. Мы, женщины, зовем его Создателем, и большинство мужчин тоже, но некоторые зовут его Суртуром.
Маскалл задумался.
– Ты когда-нибудь слышала о Кристалмене?
– Это опять же Создатель. Понимаешь, у него много имен – это показывает, как много места занимает он в наших мыслях. Кристалмен – это имя любви.
– Странно, – сказал Маскалл. – Я прибыл сюда совсем с другими представлениями о Кристалмене.
Джойвинд встряхнула волосами.
– Вон там, в той рощице, находится его пустынный алтарь. Пойдем и помолимся там, а потом тронемся в путь, в Пулинд. Это мой дом. Он далеко отсюда, и мы должны попасть туда по блодсомбра.
– А что такое блодсомбр?
– В течение примерно четырех часов в середине дня лучи Бранчспелла так горячи, что никто не может их вынести. Мы называем это блодсомбром.
– А Бранчспелл – это другое название Арктура?
Джойвинд отбросила серьезность и рассмеялась.
– Естественно, мы не заимствовали свои названия у тебя, Маскалл. Я не считаю наши названия очень поэтичными, но они вытекают из природы.
Она нежно взяла его за руку и повела к поросшим деревьями холмам. Пока они шли, солнце пробилось сквозь верхний слой дымки и ужасный шквал обжигающего жара, как порыв печи, обрушился на голову Маскалла. Он непроизвольно взглянул вверх и вновь молниеносно опустил глаза. Все, что он увидел в это мгновение, это сияющий шар электрической белизны, втрое превосходящий видимый диаметр Солнца. В течение нескольких минут он был практически слеп.
– Боже мой! – воскликнул он. – Если так ранним утром, ты, должно быть, абсолютно права насчет блодсомбра. – Не многопридя в себя, он спросил: – Как долги здесь дни, Джойвинд?
И вновь почувствовал, что его мозг зондируют.
– В это время года на каждый час дня вашего лета приходится два наших.
– Страшная жара – и все же она не так мучит меня, как можно было бы ожидать.
– Я ощущаю ее больше обычного. Это нетрудно объяснить: в тебе есть какое-то количество моей крови, а во мне – твоей.
– Да, каждый раз, как я об этом вспоминаю, – скажи, Джойвинд, изменится ли моя кровь, если я пробуду здесь достаточно долго? Я имею в виду, потеряет ли она свою красноту и густоту и станет ли чистой, жидкой и светлой, как твоя?
– Почему бы нет? Если ты будешь жить, как живем мы, ты несомненно станешь похожим на нас.
– Ты имеешь в виду пищу и питье?
– Мы не едим пищи, а пьем только воду.
– И этим вам удается поддерживать жизнь?
– Ну, Маскалл, наша вода – хорошая вода, – ответила Джойвинд с улыбкой.
Как только он снова стал видеть, он внимательно оглядел местность. Обширная алая пустыня простиралась во все стороны до линии горизонта, за исключением того места, где эту линию прерывал оазис. Над ними возвышалось безоблачное темно-синее, почти фиолетовое небо. Окружность горизонта была намного больше, чем на Земле. На горизонте, под прямым углом к направлению их пути, появилась цепь гор, удаленных, по-видимому, миль на сорок. Одна из них, бывшая выше остальных, имела форму чаши. Маскалл счел бы, что путешествует в царстве грез, если бы не интенсивность света, делавшая все жизненно реальным.
Джойвинд указала на гору в форме чаши:
– Это Пулиндред.
– Не пришла же ты оттуда! – воскликнул он, потрясенный.
– Да, именно так. И туда мы сейчас должны идти.
– С единственной целью найти меня?
– Ну, да.
Краска бросилась ему в лицо.
– Тогда ты самая смелая и благородная из всех девушек, – тихо сказал он, помолчав. – Без исключения. Да, это путешествие для атлета!
Она сжала его руку, и множество тонких оттенков пробежало по ее щекам, быстро сменяя друг друга.
– Пожалуйста, не упоминай об этом больше, Маскалл. Мне это неприятно.
– Хорошо. Но сможем ли мы попасть туда до полудня?
– О, да. Расстояние не должно тебя пугать. Мы тут не думаем о больших расстояниях – у нас есть так много всего, о чем можно думать и что чувствовать. Время идет слишком быстро.
За разговором они приблизились к подножию холмов, имевших пологие склоны и возвышавшихся не более, чем на пятьдесят футов. Тут Маскалл заметил странные образчики растительной жизни. Нечто, похожее на небольшой клочок лиловой травы, примерно в пять квадратных футов, двигалось по песку в их направлении. Когда оно достаточно приблизилось, он увидел, что это не трава; травинок не было, только лиловые корни. У каждого маленького растения в этой группе корни вращались, как спицы колеса, лишенного обода. Они поочередно погружались в песок и выдергивались из него, и таким образом растение продвигалось вперед. Какой-то сверхъестественный, полуразумный инстинкт удерживал все растения вместе, передвигал с одной скоростью, в одном направлении, наподобие стаи перелетных птиц в полете.
Другое замечательное растение было большим, покрытым перьями шаром, напоминавшим одуванчик, плывшим в воздухе. Джойвинд поймала его очень грациозным движением в руки и показала Маскаллу. У него имелись корни, и, видимо, оно жило в воздухе и питалось химическими элементами атмосферы. Но самым необычным в нем Маскаллу показался цвет. Это был совершенно новый цвет – не новый оттенок или сочетание, а новый первичный цвет, такой же яркий, как синий, красный или желтый, но абсолютно новый. Когда он спросил, она сказала, что этот цвет называется «ульфировый». Вскоре они встретились с еще одним новым цветом. Этот она назвала «джейловым». Впечатление, произведенное на чувства Маскалла этими двумя дополнительными первичными цветами, имело в его прошлом лишь отдаленные аналогии. Так же, как голубой цвет изящен и таинственен, желтый чист и прост, а красный полон жизни и страсти, так он ощущал ульфировый неистовым и причиняющим боль, а джейловый – сказочным, возбуждающим и чувственным.
Холмы состояли из жирной черной почвы. Небольшие деревья причудливых форм, отличавшиеся одно от другого, но все лилового цвета, покрывали склоны и вершины. Маскалл и Джойвинд пробирались между ними наверх. Под деревьями в изобилии валялись какие-то твердые плоды ярко-синего цвета, размером с большое яблоко и напоминавшие по форме яйцо.
– Плоды здесь, наверно, ядовиты, иначе почему вы не едите их?
Она спокойно посмотрела на него.
– Мы не едим живых существ. Сама эта мысль внушает нам ужас.
– Теоретически мне нечего возразить. Но вы действительно поддерживаете свои тела одной водой?
– Предположим, ты не найдешь никакой другой пищи, Маскалл, – станешь ты есть других людей?
– Не стану.
– И мы не едим растений и животных, которые такие же создания, как мы. Так что нам ничего не остается, кроме воды, а поскольку на самом деле жить можно на чем угодно, воды вполне достаточно.
Маскалл подобрал один из плодов и с любопытством повертел его в руках. При этом вдруг включился еще один из его новых органов чувств. Он обнаружил, что мясистые выступы, расположенные ниже ушей, каким-то совсем новым образом знакомят его с внутренними свойствами плода. Он мог не только видеть его, ощущать его и его запах, но мог различать его внутреннюю сущность. Эта сущность была суровой, стойкой и печальной.
Джойвинд ответила на его незаданный вопрос.
– Эти органы называются «пойнами». Их польза в том, что они позволяют нам понимать и разделять чувства всех живых существ.
– Какая вам от этого выгода, Джойвинд?
– Выгода в том, чтобы не быть жестоким и эгоистичным, дорогой Маскалл.
Он отшвырнул плод и снова покраснел. Джойвинд без стеснения заглянула в его смуглое бородатое лицо и медленно улыбнулась.
– Я слишком много сказала? Я слишком фамильярна? Знаешь, почему ты так считаешь? Это потому, что ты еще не чист. Понемногу ты начнешь слушать все без стыда.
И прежде, чем он понял, что она собирается сделать, она, как рукой, обвила его шею своим щупальцем. Он не сопротивлялся его прохладному нажиму. Соприкосновение ее мягкой плоти с его было таким влажным и нежным, что напоминало поцелуй. Он увидел, кто его обнимает – бледная прекрасная девушка. И что странно, он не испытывал ни чувственности, ни сексуальной гордости. Любовь, выраженная этой лаской, была глубокой, пылкой и личной, но в ней не было ни малейшей примеси секса – и он ее принял.
