Дэвид Линдсей
Путешествие к Арктуру

Она убрала щупальце, положила руки ему на плечи и заглянула ему в самую душу.

– Да, я хочу быть чистым, – пробормотал он. – Без этого я вечно был бы слабым, корчащимся от стыда дьяволом.

Джойвинд отпустила его.

– Это мы зовем «магн», – сказала она, указывая на щупальце. – С его помощью то, что мы уже любим, мы любим еще больше, а то, чего мы не любим совсем, мы начинаем любить.

– Божественный орган!

– Его мы бережем особенно ревностно, – сказала Джойвинд.

Тень деревьев на время укрыла их от уже почти непереносимых лучей Бранчспелла, неуклонно взбиравшегося к зениту. Спустившись по другую сторону невысоких холмов, Маскалл в беспокойстве искал признаков пребывания Найтспора и Крэга, но безрезультатно. Несколько минут он внимательно оглядывал все вокруг, затем пожал плечами, но в душу ему уже начали закрадываться подозрения.

У их ног лежал небольшой естественный амфитеатр, со всех сторон окруженный возвышенностями, поросшими деревьями. В самой середине стояло высокое величественное дерево с черным стволом и ветвями и с прозрачными хрустальными листьями. У подножия дерева находился естественный круглый водоем с темно-зеленой водой.

Когда они спустились вниз, Джойвинд направилась прямиком к источнику. Маскалл сосредоточенно посмотрел на него.

– Это и есть храм, о котором ты говорила?

– Да, его называют источником Создателя. Мужчина или женщина, желающие обратиться к Создателю, должны набрать немного воды и выпить ее.

– Помолись за меня, – сказал Маскалл. – Твоя чистая молитва будет более весомой.

– К чему ты стремишься?

– К чистоте, – взволнованным голосом ответил Маскалл. Джойвинд сложила руки чашечкой и выпила немного воды. Она поднесла руки ко рту Маскалла:

– Ты тоже должен выпить.

Он подчинился. Затем она выпрямилась, закрыла глаза и голосом, похожим на тихое весеннее журчание, начала молиться.

– Создатель, отец мой, я надеюсь, ты слышишь меня. К нам явился незнакомец, отягощенный густой кровью. Он стремится стать чистым. Позволь ему познать значение любви, позволь ему жить для других. Не давай ему страданий, милый Создатель, но позволь ему самому искать страдания. Вдохни в него благородную душу.

Маскалл слушал со слезами в сердце.

Когда Джойвинд замолчала, дрожащий туман застлал его глаза, и возник большой круг ослепительно белых колонн, наполовину погруженный в алый песок. Несколько минут они колебались, становясь то четкими, то размытыми, будто фокусируясь. Затем они вновь растаяли из вида.

– Это знак Создателя? – спросил Маскалл тихим благоговейным голосом.

– Может быть. Это мираж.

– Что бы это могло быть, Джойвинд?

– Понимаешь, Маскалл, храма еще не существует, но он будет, потому что должен быть. То, что ты и я делаем сейчас в простоте, мудрые будут впоследствии делать вполне сознательно.

– Человек должен молиться, – сказал Маскалл. – Добро и зло в мире не возникают из ничего. Бог и Дьявол должны существовать. И мы должны молиться одному и бороться с другим.

– Да, мы должны бороться с Крэгом.

– Какое имя ты назвала? – в изумлении переспросил Маскалл.

– Крэг – дух зла и горя, которого ты называешь Дьяволом. Он тут же затаил свои мысли.

Он сделал свое сознание пустым, чтобы Джойвинд не узнала о его отношениях с этим существом.

– Почему ты прячешь от меня свои мысли? – спросила она, странно глядя на него и меняя цвет.

– В таком ярком, чистом, сияющем мире зло кажется таким далеким, что его смысл почти невозможно уловить, – солгал он.

Джойвинд продолжала пристально смотреть на него из глубины своей чистой души.

– Мир хорош и чист, но многие люди нечисты. Пейно, мой муж, путешествовал, и он мне рассказывал о вещах, о которых мне лучше было бы не слышать. Один из людей, с которым он встречался, был уверен, что вся вселенная, сверху донизу, это пещера заклинателя духов.

– Я хотел бы встретиться с твоим мужем.

– Конечно, теперь мы идем домой.

Маскалл чуть было не спросил, есть ли у нее дети, но побоялся ее обидеть и сдержался. Она прочла мысленный вопрос.

– Какая в этом необходимость? Разве весь мир не полон чудесных детей? Почему я должна хотеть владеть чем-то только для себя?

Мимо них пролетело необычное существо, издавая жалобный крик, состоявший из пяти отдельных звуков. Это не была птица, тело имело форму воздушного шара, передвигавшегося с помощью пяти перепончатых лап. Оно исчезло среди деревьев.

Указывая на пролетающее существо, Джойвинд сказала:

– Я люблю это животное, хотя оно и нелепо – может, как раз за его нелепость. Но если бы у меня были собственные дети, разве я любила бы его по-прежнему? Что лучше – любить двоих или троих, или любить всех?

– Все женщины не могут быть такими, как ты, Джойвинд, но замечательно, что такие, как ты, есть. Может быть, нам стоит, – продолжал он, – сделать тюрбаны на голову из этих длинных листьев, раз нам предстоит шагать через прокаленную солнцем пустыню?

Она трогательно улыбнулась.

– Ты сочтешь меня глупой, но оторвать лист, значит нанести рану моему сердцу… Нам придется просто накинуть нашу одежду на голову.

– Результат, без сомнения, будет тот же, но скажи – разве эти самые одежды не были ранее частью живого существа?

– О, нет-нет, это паутина, которую плетут некоторые животные, но сама по себе она никогда живой не была.

– Ты сводишь жизнь к чрезвычайной простоте, – задумчиво заметил Маскалл, – но это так прекрасно.

Вновь перебравшись через холмы, они без дальнейших церемоний начали свой переход через пустыню.

Они шли бок о бок. Джойвинд направлялась в сторону Пулиндреда. По положению солнца Маскалл понял, что путь их лежит прямо на север.

Песок был мягким и рыхлым, голые ноги быстро уставали. Красное солнце било в глаза, и он наполовину ослеп. От жары во рту его пересохло, и его мучила непреодолимая жажда; боль, с самого начала не оставлявшая его, стала невыносимой.

– Я не вижу своих друзей, и это очень странно.

– Да, это странно – если это случайность, – сказала она с необычной интонацией.

– Вот именно! – согласился Маскалл. – Если с ними случилось несчастье, их тела были бы тут. Похоже, со мной сыграли злую шутку. Должно быть, они продолжили путь, а меня бросили… Ладно, я здесь, и должен извлечь из этого все возможное, не буду больше думать о них.

– Я не хочу ни о ком говорить плохо, – сказала Джойвинд, – но моя интуиция подсказывает, что тебе лучше держаться подальше от этих людей. Они пришли сюда не ради тебя, а ради себя.

Они шли еще долгое время. Маскалл чувствовал, что начинает терять сознание. Она нежно обвила свой магн вокруг его талии и тут же сильный поток уверенности и здоровья заструился в венах Маскалла.

– Спасибо, Джойвинд! Но ведь этим я ослабляю ТЕБЯ?

– Да, – ответила она, бросив быстрый трепетный взгляд. – Но не сильно – и потом, это дает мне огромное счастье.

Вскоре они встретили маленькое фантастическое существо, размером с новорожденного ягненка, которое, вальсируя, продвигалось на трех ногах. Каждая нога по очереди выдвигалась вперед, и таким образом маленькое уродливое создание перемещалось, совершая серию полных оборотов. Оно имело такую яркую окраску, будто его опустили в банки с ярко-голубой и желтой краской. Когда они проходили мимо, оно взглянуло на них маленькими блестящими глазками.

Джойвинд кивнула и улыбнулась созданию.

– Это мой личный друг, Маскалл. Когда я иду здесь, я его встречаю. Он всегда вальсирует и всегда спешит, но похоже, никогда никуда не приходит.

– Мне кажется, что жизнь здесь настолько независима, что никому никуда и не надо приходить. Что я не вполне понимаю, это как вам удается проводить свои дни без томления.

– Это странное слово. Оно означает, не так ли, стремление к возбуждению?

– Нечто вроде, – сказал Маскалл.

– Должно быть, это заболевание, вызываемое обильной пищей.

– Но вам никогда не бывает скучно?

– Как нам может быть скучно! Кровь наша быстра, легка и свободна, плоть наша чиста и незасорена и внутри, и снаружи… Я надеюсь, ты вскоре поймешь, что за вопрос ты задал.

Двигаясь дальше, они столкнулись со странным явлением. В сердце пустыни вертикально, на пятьдесят футов, в воздух поднимался фонтан, издававший прохладный и приятный шипящий звук. От обычного фонтана он, однако, отличался одним – вода, из которой он состоял, не возвращалась на землю, а в верхней точке поглощалась атмосферой. На самом деле, это била высокая изящная колонна из темно-зеленой жидкости с капителью из клубящихся и вьющихся паров.

Когда они подошли ближе, Маскалл увидел, что эта водяная колонна была продолжением и завершением бегущего ручья, проходившего со стороны гор. Объяснением этого явления было, очевидно, то, что в этом месте вода находила химическое сродство высоко в воздухе и в результате покидала землю.

– Давай попьем, – сказала Джойвинд.

Она непринужденно улеглась на песке лицом вниз возле ручья, и Маскалл незамедлительно последовал ее примеру. Она отказалась утолить свою жажду, пока не увидела, что он пьет. Вода оказалась густой, но наполненной пузырьками газа. Он жадно пил. Нёбо его ощутило странное чувство – чистота и свежесть воды соединялись с приятным возбуждением игристого вина, поднимавшего его настроение – но почему-то это опьянение выявляло лучшую сторону его натуры, а не худшую.

– Мы называем эту воду нолой, – сказала Джойвинд. – Она не вполне чистая, как видно по цвету. В Пулиндреде она кристально чиста. Но жаловаться с нашей стороны было бы проявлением неблагодарности. После нее, ты увидишь, нам станет намного лучше.

Теперь Маскалл как будто заново осознавал все, что его окружало. Все его органы чувств начали демонстрировать ему красоты и чудеса, о которых он дотоле лишь подозревал. Равномерное алое сияние песков разделилось на ряд отчетливо различимых оттенков красного. Так же и небо разделилось на различные синие цвета. Он обнаружил, что пылающий жаром Бранчспелл с разной силой действует на разные части его тела. Слух его ожил; атмосфера была полна неясными звуками, пески гудели, даже солнечные лучи издавали свой звук – наподобие негромкой эоловой арфы. Приглушенные загадочные запахи внезапно коснулись его ноздрей. Небо хранило воспоминание о нолой воде. Неощутимые до того потоки воздуха легко ласкали все поры его кожи. Его пойны активно исследовали внутреннюю сущность всего, находившегося вблизи. Его магн коснулся Джойвинд и втянул из нее поток любви и радости. И наконец, с помощью брива он в молчании обменялся с ней мыслями, могучая симфония чувств взволновала его до самой глубины души, и в течение всего остального пути этим бесконечным утром он больше не чувствовал усталости.

Когда время начало приближаться к блодсомбру, они подошли к поросшему осокой берегу темно-зеленого озера, лежавшего у подножия Пулиндреда.

Пейно сидел на темном камне, поджидая их.

7. ПЕЙНО

Муж встал, чтобы встретить свою жену и их гостя. Одет он был в белое, лицо без бороды с бривом и пойнами. Кожа его, как на лице, так и на теле, была такой белой, свежей и мягкой, что вообще не походила на кожу – скорее она напоминала какой-то новый вид плоти, чистой, белоснежной, простиравшейся до самых костей. Она не имела ничего общего с искусственно выбеленной кожей сверхцивилизованной женщины. Ее белизна и изящество не вызывали чувственных мыслей; она, вне сомнения, отражала холодную и почти жестокую непорочность натуры. Его спадавшие до основания шеи волосы также были белыми; но опять же от силы, а не от увядания. Черные глаза казались спокойными и бездонными. Будучи еще молодым человеком, он обладал такими суровыми чертами, что, несмотря на их замечательную красоту и гармонию, выглядел как грозный судия.

Его магн и магн Джойвинд на мгновение переплелись, и Маскалл увидел, что лицо Пейно смягчилось любовью, а у Джойвинд выглядело торжествующе. Она мягко подтолкнула Маскалла к мужу и отошла, глядя на них и улыбаясь. Маскалл чувствовал себя довольно неловко в объятиях мужчины, но подчинился; при этом он ощутил приятную прохладную слабость.

– Значит, у незнакомца красная кровь?

Он вздрогнул, услышав, что Пейно говорит по-английски, да и голос тоже звучал необычно. Голос был абсолютно спокойным, но его спокойствие странным образом казалось иллюзией, проистекающей из такой быстроты мыслей и чувств, что движение их невозможно было различить. Как это могло быть, Маскалл не знал.

– Каким образом ты говоришь на языке, которого никогда не слышал раньше? – осведомился Маскалл.

– Мысль – богатая и сложная вещь. Я не могу сказать, на самом ли деле я инстинктивно говорю на твоем языке, или ты сам переводишь на свой язык мысли, которые я выражаю.

– Вот видишь, Пейно мудрее, чем я, – весело сказала Джойвинд.

– Как тебя зовут? – спросил муж.

– Маскалл.

– Это имя должно иметь смысл – но опять же, мысль – странная штука. Для меня это имя с чем-то связано – но с чем?

– Попытайся выяснить, – сказала Джойвинд.

– Не было ли в вашем мире человека, который что-то украл у Творца вселенной, чтобы осчастливить свой народ?

– Есть такой миф. Этого героя звали Прометеем.

– Вот, похоже, ты в моем сознании отождествляешься с этим поступком – но что все это значит, Маскалл, не могу сказать.

– Будем считать это хорошим предзнаменованием, поскольку Пейно никогда не лжет и никогда не говорит бездумно.

– Тут, должно быть, что-то напутано. Такие высоты не для меня, – спокойно, с задумчивым видом сказал Маскалл.

– Откуда ты явился?

– С планеты одного далекого солнца, она называется Земля.

– Зачем?

– Я устал от пошлости жизни, – лаконично ответил Маскалл. Он намеренно избегал упоминаний о своих товарищах по путешествию, чтобы не всплыло имя Крэга.

– Благородное побуждение, – сказал Пейно. – Более того, это может быть правдой, хотя ты сказал это, чтобы уйти от ответа.

– Пока что это правда, – бросил Маскалл, глядя на него с досадным изумлением.

Похожее на болото озеро простиралось примерно на полмили от того места, где они стояли, до нижних отрогов горы. На мелководье то тут, то там торчали лиловые водоросли, похожие на перья. Маскалл не видел, каким образом они собираются пересечь эту темно-зеленую воду.

Джойвинд схватила его за руку.

– Ты, наверно, не знаешь, что озеро нас выдержит?

Пейно ступил на воду; она была такой плотной, что держала его вес. Джойвинд последовала за ним, увлекая Маскалла. Тот сразу же начал скользить – тем не менее передвижение оказалось забавным, и он обучился так быстро, глядя на Пейно и подражая ему, что вскоре мог без посторонней помощи держать равновесие. После чего счел такой спорт изумительным.

По той же причине, по какой женщины превосходно танцуют, движения Джойвинд были гораздо более грациозными и уверенными, чем у мужчин. Ее изящная, закутанная в ткань фигура – опускающаяся, изгибающаяся, поднимающаяся, покачивающаяся, кружащая на поверхности темной воды – от этой картины Маскалл не мог отвести взор.

Озеро становилось глубже. Нолая вода стала черно-зеленой. Можно было разобрать в деталях береговые скалы, овраги и обрывы. Виднелся водопад, спускающийся на несколько сот футов. Поверхность озера стала неспокойной – настолько, что Маскаллу стало трудно сохранять равновесие. Поэтому он лег и поплыл поверх воды. Джойвинд обернулась и так весело рассмеялась, что ее зубы сверкнули на солнце.

Еще через несколько минут они достигли берега у черного каменного мыса. Одежда и тело Маскалла мгновенно высохли. Он поднял голову на возвышающуюся гору, но в этот момент его внимание привлекли странные движения со стороны Пейно. Его лицо конвульсивно дергалось, он зашатался. Затем он приложил руку ко рту и достал оттуда что-то похожее на ярко окрашенную гальку. Несколько секунд он ее внимательно разглядывал. Джойвинд, лицо которой быстро меняло оттенки, тоже взглянула через его плечо. После этого осмотра Пейно бросил предмет – чем бы он ни был – на землю и больше не проявлял к нему интереса.

– Можно мне взглянуть? – спросил Маскалл и, не ожидая разрешения, подобрал камешек. Это был утонченно прекрасный бледно-зеленый кристалл в форме яйца.

– Откуда он взялся? – спросил Маскалл с подозрением. Пейно отвернулся, но за него ответила Джойвинд:

– Он вышел из моего мужа.

– Я так и подумал, но не мог в это поверить. Но что это?

– Я не знаю ему ни названия, ни применения. Это просто избыток красоты.

– Красоты?

Джойвинд улыбнулась:

– Если ты будешь считать природу мужем, а Пейно женой, возможно, все объяснится, Маскалл.

Маскалл размышлял.

– На Земле, – сказал он через минуту, – люди вроде Пейно зовутся художниками, поэтами и музыкантами. Красота также переполняет их и выплескивается наружу. Единственная разница в том, что ИХ произведения более человечны и понятны.

– Из этого проистекает лишь тщеславие, – сказал Пейно и, взяв кристалл из рук Маскалла, забросил его в озеро.

Обрыв, на который им теперь нужно было взобраться, имел высоту несколько сот футов. Маскалл больше беспокоился за Джойвинд, чем за себя. Она явно уставала, но отказывалась от всякой помощи и все же была проворнее его. Она скорчила ему насмешливую гримасу. Пейно, казалось, был погружен в спокойные размышления. Скала была прочной и не осыпалась под их тяжестью. Жар Бранчспелла к этому времени стал почти убийственным, белое сияние было ужасающим, и боль Маскалла постепенно становилась сильнее.

Когда они поднялись наверх, их взгляду предстало черное каменистое плато, лишенное растительности, тянущееся в обоих направлениях насколько мог видеть взор. Оно имело почти одинаковую ширину в пятьсот ярдов от скалистого обрыва до нижних склонов цепи холмов в глубине. Холмы были различной высоты. Над ними примерно на тысячу футов возвышался имеющий форму чаши Пулиндред. Его верхнюю часть покрывала какая-то непонятная пышная растительность.

Джойвинд положила руку на плечо Маскалла и указала наверх:

– Вот самый высокий пик в этих местах – то есть до самого Ифдон-Мареста.

Услышав это странное название, он испытал секундное безотчетное ощущение бурной энергии и беспокойства – но оно прошло.

Не теряя времени, Пейно направился вверх по склону. Нижняя половина представляла собой голую скалу, карабкаться по которой было нетрудно. Однако на полпути она стала круче, стали попадаться кусты и небольшие деревья. По мере восхождения растительность становилась гуще, а когда они приблизились к вершине, появились высокие лесные деревья. У этих кустов и деревьев были бледные стекловидные стволы и ветви, а мелкие веточки и листья были полупрозрачными и хрустальными. Они не отбрасывали тени, но под ними стояла прохлада. И листья и ветви имели причудливые формы. Но больше всего, однако, Маскалла удивило то, что он не видел и двух растений, принадлежащих к одному виду.

– Ты не поможешь Маскаллу в его затруднении? – спросила Джойвинд, дергая мужа за руку.

Он улыбнулся.

– Если он простит меня за то, что я снова вторгаюсь в его мозг. Но это очень просто, Маскалл. Жизнь на новой планете по необходимости активна и необузданна, а не степенна и подражательна. Природа еще текуча – еще не застывшая, и материя пластична. Воля беспрестанно разветвляется и мутирует, и поэтому нет двух похожих созданий.

– Ну, это все я понимаю, – ответил Маскалл, со вниманием выслушав. – Но я не улавливаю вот что – если живые существа тут так активно мутируют, как вышло, что люди здесь обладают почти такими формами, как в моем мире?

– Это я тоже объясню, – сказал Пейно. – Все существа, похожие на Создателя, обязательно должны походить друг на друга.

– Тогда мутации – это слепое стремление стать похожими на Создателя?

– Совершенно верно.

– Это потрясающе, – сказал Маскалл. – Значит, человеческое братство не басня, придуманная идеалистами, а реальный факт.

Джойвинд взглянула на него, и цвет ее изменился. Пейно вновь посуровел.

Маскалла заинтересовало новое явление. Джейловые цветы хрустального куста испускали мысленные волны, которые ясно различал его брив. Они беззвучно выкрикивали: «Ко мне! Ко мне!». И на его глазах летающая гусеница направилась к одному из этих цветов и принялась сосать нектар. Цветочный крик тут же стих.

Теперь они взобрались на гребень горы и взглянули вниз. В ее похожем на кратер углублении лежало озеро. Окаймлявшие его деревья частично закрывали вид, но Маскаллу удалось рассмотреть, что это горное озеро имело форму почти правильного круга около четверти мили в поперечнике. Его берег находился в сотне футов под ними.

Видя, что хозяева не собираются спускаться, он попросил их подождать и спустился вниз. Очутившись там, он увидел, что вода абсолютно недвижна, бесцветна и прозрачна. Он зашел на нее, лег и стал вглядываться вглубь. Вода была фантастически чиста: он мог видеть в глубину на неопределенное расстояние, но взгляд не достигал дна. Почти на пределе видимости двигались какие-то темные тени. Затем раздался звук, очень странный и загадочный, проходивший будто сквозь воду с огромной глубины. Он походил на ритм барабана. Следовали четыре удара с равными интервалами, с ударением на третьем. Звук продолжался довольно долго, затем стих.

Ему казалось, что этот звук принадлежит иному миру, нежели тот, в котором он странствовал. Этот мир был загадочным, сказочным и невероятным, а удары барабана походили на очень неясный оттенок реальности. Они напоминали тиканье часов в полной голосов комнате, лишь временами ухо могло его различить.

Он присоединился к Пейно и Джойвинд, но ничего не сказал им о случившемся. Они двинулись в путь по краю кратера, вглядываясь наружу. Обрывы, вроде того, который выходил к пустыне, образовывали здесь границу обширной полой равнины. Почва тут была твердой, но Маскалл не мог разобрать, какой цвет преобладает. Казалось, она сделана из прозрачного стекла, которое, однако, не блестело на солнце. На ней невозможно было различить ничего, кроме текущей в отдалении реки и еще дальше, на горизонте, линии темных гор странных очертаний. Эти возвышенности не были округлыми, конусообразными или горбатыми, а были как бы вырезанными природой наподобие зубчатых стен замка, но с очень глубокими зубцами.

Небо прямо над горами светилось ярким, интенсивно синим цветом. Оно самым изумительным образом контрастировало с голубизной остального неба, казалось более сияющим и ярким и походило на пламя потрясающего СИНЕГО заката.

Маскалл не отводил взгляд. И чем дольше он смотрел, тем больше ощущал тревогу и величие.

– Что это за свет?

Пейно стал суровее обычного, жена вцепилась в его руку.

– Это Альпейн – наше второе солнце, – ответил он. – Эти горы – Ифдон-Марест… Пойдем теперь в наше пристанище.

– Это лишь воображение или на меня действительно действует – терзает этот свет?

– Нет, это не воображение – это реальность. А как может быть иначе, если тебя одновременно притягивают два солнца, имеющих различную природу? К счастью, ты не смотришь на сам Альпейн. Отсюда его не видно. Тебе придется дойти по меньшей мере до Ифдона, чтобы его увидеть.

– Почему ты сказал «к счастью»?

– Потому что мучительную боль, которую вызывают эти противоположные силы, ты, возможно, не вынесешь… Впрочем, я не знаю.

Оставшийся небольшой отрезок пути Маскалл прошел в задумчивости и смущении. Он ничего не понимал. На какой бы предмет ни упал его взгляд, все тут же обращалось в загадку. Тишина и неподвижность горного пика казалась задумчивой, таинственной и выжидающей. Пейно дружелюбно, озабоченно взглянул на него и, более не задерживаясь, пошел по узкой тропе, пересекавшей горный склон и заканчивавшейся у входа в пещеру.

Эта пещера была домом Пейно и Джойвинд. Внутри стоял мрак. Хозяин взял раковину и, наполнив ее жидкостью из колодца, небрежно обрызгал песчаный пол пещеры. Зеленоватый фосфоресцирующий свет постепенно заполнил всю пещеру и продолжал освещать ее все время, пока они находились там. Мебели не было. Несколько высушенных, похожих на папоротник листьев служили ложем.

Едва они вошли, Джойвинд упала в изнеможении. Ее муж ухаживал за ней со спокойной заботой. Он омыл ее лицо, поднес питье к губам, вливал свою энергию с помощью магна и наконец уложил ее, чтобы она выспалась. При виде благородной женщины, так страдающей из-за него, Маскалл огорчился.

Пейно, однако, попытался его успокоить:

– Это действительно было очень далекое, трудное двойное путешествие, но в будущем оно облегчит ей все другие путешествия… Такова природа жертвы.

– Я не могу понять, как я смог проделать утром такой путь, – сказал Маскалл, – а она прошла его дважды.

– В ее венах течет не кровь, а любовь, поэтому она так сильна.

– Ты знаешь, она поделилась со мной?

– Иначе ты не смог бы даже начать путь.

– Я этого никогда не забуду.

Расслабляющая дневная жара снаружи пещеры, ее светлый вход, прохладное уединение внутри, бледно-зеленое свечение – все приглашало Маскалла ко сну. Но любопытство взяло верх над усталостью.

– Наш разговор не помешает ей?

– Нет.

– А как ты себя чувствуешь?

– Мне нужно немного поспать. Но гораздо важнее, ты услышал кое-что о твоей новой жизни. Она не столь невинна и идиллична. Если ты решил пройти через это, тебя нужно предупредить об опасностях.

– О, я так и думал. Как мы поступим – должен ли я задавать вопросы, или ты расскажешь мне о том, что считаешь самым важным?

Пейно жестом пригласил Маскалла сесть на кучу папоротника, а сам прилег, облокотившись на руку и вытянув ноги.

– Я расскажу тебе о некоторых случаях моей жизни. Из них ты начнешь понимать, в какого рода место попал.

– Я буду признателен, – сказал Маскалл, приготовившись слушать.

Пейно помолчал секунду-другую, а затем спокойным, размеренным, но благожелательным голосом начал свое повествование.

РАССКАЗ ПЕЙНО

«Самые ранние мои воспоминания относятся к тому времени, когда в трехлетнем возрасте (что соответствует вашим пятнадцати годам, но мы тут развиваемся медленнее) мои отец и мать взяли меня, чтобы повидаться с Брудвиолом, мудрейшим человеком на Тормансе. Он жил в огромном Уомфлэшском лесу. Три дня мы шли среди деревьев, ночами спали. По мере продвижения деревья становились все выше, пока верхушки не скрылись из глаз. Стволы были темно-красного цвета, а листья бледно-ульфировыми. Мой отец все время останавливался и думал. Если его не отвлечь, он полдня простоял бы в глубокой задумчивости. Моя мать, родом из Пулиндреда, была человеком иного сорта. Она была красива, великодушна, обаятельна – но и деятельна тоже. Она все время его подгоняла. Это приводило к постоянным спорам, а я от этого страдал. На четвертый день мы прошли через ту часть леса, которая граничит с Топящим морем. В море этом полно участков воды, которая не выдерживает веса человека, а поскольку эти легкие места по виду не отличается от остальных, пересекать его опасно. Отец показал на неясный контур на горизонте и сказал, что это остров Свейлона. Люди иногда отправляются туда, но ни один не вернулся. Вечером того же дня мы нашли Брудвиола, стоявшего в глубокой болотистой яме в лесу, со всех сторон окруженной деревьями высотой триста футов. Это был большой, корявый, шершавый, морщинистый, крепкий старик. Ему в то время было сто двадцать наших лет, или почти шестьсот ваших. Тело его было трехсторонним: три ноги, три руки и шесть глаз, расположенных на равном расстоянии вокруг всей головы. Они придавали ему выражение бдительности и проницательности. Он стоял в каком-то трансе. Позже я слышал такое его высказывание: „Лежать значит спать; сидеть значит мечтать; стоять значит думать“. Мой отец заразился от него и впал в размышление, но мать окончательно разбудила обоих. Брудвиол свирепо нахмурился и зло спросил, что ей нужно. И тут я тоже впервые узнал цель нашего путешествия. Я был чудом – я, так сказать, не имел пола. Это тревожило моих родителей, и они хотели посоветоваться с мудрейшим из людей.

Лицо старого Брудвиола разгладилось, и он сказал:

– Это, пожалуй, будет не очень трудно, я объясняю это чудо. Каждый мужчина и каждая женщина среди нас – ходячий убийца. Если это мужчина, он боролся и убивал женщину, родившуюся в одном с ним теле – если это женщина, она убила мужчину. Но в этом ребенке борьба еще продолжается.

– И как положить ей конец? – спросила моя мать.

– Пусть ребенок направит свою волю на поле битвы и обретет тот пол, который хочет.

– Ты конечно хочешь быть мужчиной, не так ли? – горячо спросила меня мать.

– Тогда мне придется убить твою дочь, а это было бы преступлением.

Что-то в моем тоне привлекло внимание Брудвиола.

– Сказано не себялюбиво, но великодушно. Следовательно, это должен был произнести мужчина, и вам не нужно больше тревожиться. Еще прежде, чем вы вернетесь домой, этот ребенок станет мальчиком.

Отец ушел куда-то в сторону и исчез из вида, а мать низко склонилась перед Брудвиолом и стояла так минут десять, и все это время он доброжелательно смотрел на нее.

Я слышал, что вскоре после этого в той местности на несколько часов в день стал появляться Альпейн. Брудвиола охватила тоска, и он умер.

Его пророчество сбылось – прежде чем мы вернулись домой, я познал стыд. Но потом, в последующие годы, пытаясь понять свою собственную природу, я часто размышлял над его словами; и я пришел к заключению, что хотя он и был мудрейшим из людей, в этом случае он все же был не совсем прав. Между мной и моей сестрой-близнецом, заключенными в одном теле, никогда не было битвы, а инстинктивное благоговение перед жизнью удерживало нас обоих от борьбы за существование. У нее был более сильный характер, и она пожертвовала собой – хоть и бессознательно – ради меня.

Когда я это осознал, я дал зарок никогда не есть и не уничтожать ничего, в чем есть жизнь, и с тех пор я его держу.

Я был еще не вполне взрослым, когда умер мой отец. Вскоре последовала смерть матери, и ассоциации, связанные с теми местами, стали для меня непереносимы. Поэтому я решил отправиться в страну моей матери, где, по ее рассказам, природа была наиболее священной и безлюдной.

Одним жарким утром я пришел к гребню Создателя. Он зовется так то ли потому, что Создатель однажды прошел им, то ли из-за его колоссальных размеров. Это естественная дамба, длиной двадцать миль, соединяющая горы, окружающие мою родину, с Ифдон-Марестом. Внизу, на глубине от восьми до десяти тысяч футов, лежит долина – с каждой стороны ужасный обрыв. Ширина острой верхушки гребня обычно немногим больше фута. Гребень идет точно с севера на юг. Долина по правую руку была погружена в тень. Та, что слева, искрилась солнечным светом и росой. Несколько миль я в страхе шел по этой опасной тропе. Далеко на востоке долина замыкалась возвышенным плоскогорьем, соединяющим две цепи гор, но поднимавшимся выше самых высоких пиков. Оно зовется Сент-Левелс. Я никогда там не был, но слышал пару любопытных фактов относительно тамошних обитателей. Первый, что у них нет женщин; второй, что хотя они склонны к путешествиям в другие места, они никогда не перенимают обычаев людей, с которыми живут.