Дэвид Линдсей
Путешествие к Арктуру

Полная версия

Затем он начал спускаться с Монстэбского Перевала.

20. БЕЙРИ

Зажглась заря, но солнце еще не взошло, когда Маскалл пробудился от своего недолгого сна. Он сел и слегка зевнул. Воздух был холодным и ароматным. Где-то далеко внизу пела птицы; песня состояла всего из двух нот, но была такой печальной и душераздирающей, что он едва мог ее вынести.

На востоке нежно-зеленое небо у горизонта пересекала длинная узкая полоска шоколадного цвета облаков. Атмосфера имела голубоватый оттенок, загадочный и туманный. Ни Сарклэша, ни Эдиджа видно не было.

Седловина перевала лежала в пятистах футах над ним; настолько он спустился за ночь. Оползень уходил вниз, наподобие лестницы, к верхним склонам Бейри, лежавшим примерно в полутора тысячах футов ниже. Поверхность была неровной и шла слишком круто, но не отвесно. Ширина составляла свыше мили. По каждую сторону от Перевала, к востоку и западу, темные стены хребта шли вниз отвесно. В том месте, где находился проход, они имели высоту две тысячи футов, но по мере того как хребет повышался, с одной стороны к Эдиджу, с другой к Сарклэшу, обрывы достигали почти невероятной высоты. Несмотря на большую ширину и массивность прохода, Маскаллу казалось, будто он висит в воздухе.

Пятно вскопанной коричневой земли, видневшееся неподалеку, отмечало могилу Салленбод. Он похоронил ее при свете луны, используя вместо лопаты длинный плоский камень. Немного ниже белый пар горячего источника клубился в сумерках. С того места, где он сидел, водоем, в который впадал источник, не был виден, но именно там прошедшей ночью он сначала вымыл тело мертвой девушки, а потом свое.

Он встал, снова зевнул, потянулся и тупо огляделся. Долгое время он смотрел на могилу. Полутьма незаметно перешла в настоящий день, вот-вот на почти безоблачном небе должно было появиться солнце. Могучий хребет постепенно во всю свою потрясающую длину появлялся из утреннего тумана… виднелась часть Сарклэша и зеленый от льда гребень самого гигантского Эдиджа, который он мог увидеть, только запрокинув голову.

С усталым равнодушием смотрел он на все это, будто утратив душу. Все его стремления улетучились навсегда; он не хотел никуда идти и не хотел ничего делать. Он решил, что пойдет в Бейри.

Подойдя к теплому пруду, чтобы промыть сонные глаза, он увидел, что возле пруда, наблюдая за пузырьками, сидит Крэг.

Маскалл решил, что ему это снится. Крэг был одет в рубаху и штаны, сделанные из шкур. Лицо его было суровым, желтым и уродливым. Он без улыбки глядел на Маскалла, не вставая.

– Откуда, черт побери, ты взялся, Крэг?

– Самое главное, что я здесь.

– Где Найтспор?

– Неподалеку.

– Я сто лет тебя не видел. Почему вы оба так гнусно бросили меня?

– Ты был достаточно силен, чтобы справиться в одиночку.

– Так и оказалось, но как ты мог знать?.. В любом случае, ты все рассчитал верно. Похоже, я должен умереть сегодня.

Крэг нахмурился.

– Ты умрешь этим утром.

– Если я должен, я умру. Но откуда ты это слышал?

– Ты созрел для этого. Испил все до дна. Что еще осталось, ради чего стоило бы жить?

– Ничего, – сказал Маскалл, издав короткий смешок. – Я вполне готов. Мне не удалось ничего. Мне только интересно, откуда ты знал… Значит, теперь ты явился, чтобы присоединиться ко мне. Куда мы направляемся?

– Пойдем через Бейри.

– А как насчет Найтспора?

С неуклюжей резвостью Крэг вскочил на ноги.

– Мы его ждать не будем. Он будет там одновременно с нами.

– Где?

– В месте назначения… Пошли! Солнце встает.

Едва они начали неуклюже спускаться с Перевала, шагая рядом, как огромный белый Бранчспелл резко вспыхнул в небе. Исчезла вся нежность зари, и начался новый обыкновенный день. Они прошли мимо нескольких деревьев и растений, листья которых были скручены, будто во сне.

Маскалл указал на них своему спутнику:

– Почему они не открываются от солнца?

– Бранчспелл для них вторая ночь. День для них Альпейн.

– А скоро взойдет другое солнце?

– Еще через некоторое время.

– Я доживу до того, чтобы его увидеть, как ты думаешь?

– А ты хочешь?

– Одно время хотел, а теперь мне безразлично.

– Продолжай в том же духе, и все будет хорошо. Запомни раз и навсегда, на Тормансе нет ничего такого, что стоило бы увидеть.

Через несколько минут Маскалл сказал:

– Тогда зачем мы явились сюда?

– Чтобы следовать за Суртуром.

– Правильно. Но где он?

– Возможно, гораздо ближе, чем ты думаешь.

– Ты знаешь, Крэг, что здесь его считают богом?.. Есть также сверхъестественный огонь, и меня заставили верить, что этот огонь каким-то образом с ним связан… Почему ты хранишь тайну? Кто и что есть Суртур?

– Не тревожь себя этим. Ты никогда не узнаешь.

– А ТЫ знаешь?

– Я знаю, – огрызнулся Крэг.

– Дьявола здесь зовут Крэг, – продолжал Маскалл, пристально глядя ему в лицо.

– Пока поклоняются удовольствию, Крэг всегда будет дьяволом.

– Вот мы, вдвоем, говорим с глазу на глаз… Почему я должен тебе верить?

– Верь своим чувствам. Настоящий дьявол это Кристалмен.

Они продолжали спускаться по оползню. Лучи солнца стали невыносимо жаркими. Впереди, внизу, в отдалении Маскалл увидел вперемешку воду и сушу. Похоже, они направлялись в район озер.

– Что вы с Найтспором делали эти четыре дня, Крэг? Что случилось с торпедой?

– Ты находишься почти на таком же уровне развития, как человек, который видит новенький, с иголочки, дворец и спрашивает, что стало с лесами.

– Тогда что за дворец ты строил?

– Мы не теряли времени даром, – сказал Крэг. – Пока ты убивал и занимался любовью, мы делали свое дело.

– А как ты узнал, что я делал?

– О, ты открытая книга. Теперь ты смертельно ранен в сердце из-за женщины, которую знал шесть часов.

Маскалл побледнел.

– Прочь насмешки, Крэг! Даже если бы ты прожил с женщиной шестьсот лет, зрелище ее смерти не тронуло бы твоего заскорузлого сердца. У тебя меньше чувств, чем у насекомого.

– Берегись ребенка, защищающего свои игрушки! – сказал Крэг, слегка усмехаясь.

Маскалл резко остановился.

– Что ты от меня хочешь, и зачем ты привел меня сюда?

– Не стоит останавливаться – даже ради театрального эффекта, – сказал Крэг, вновь таща его вперед. – Как бы часто мы ни останавливались, а путь все равно придется пройти.

Едва Крэг коснулся Маскалла, тот почувствовал ужасную стреляющую боль, пронзившую сердце.

– Я не могу больше считать тебя человеком, Крэг. Ты нечто большее, чем человек – в хорошем или плохом смысле, не знаю.

Крэг казался грозным. Он не ответил на замечание Маскалла, но, помолчав, сказал:

– Значит, ты пытался найти Суртура сам, в промежутках между убийствами и ласками?

– Что это был за бой барабана? – спросил Маскалл.

– Не нужно напускать на себя такой важный вид. Мы знаем, что ты прикладывал ухо к замочной скважине. Но ты не сможешь присоединиться к собравшимся, эта музыка играла не для тебя, мой друг.

Маскалл довольно горько улыбнулся.

– Во всяком случае, я не буду больше прислушиваться к замочным скважинам. Я покончил с жизнью. Я больше не принадлежу никому и ничему, отныне и навек.

– Смелые слова, смелые слова! Посмотрим. Возможно, Кристалмен еще раз покусится на тебя. Еще для одной попытки время есть.

– Тут я тебя не понимаю.

– Ты считаешь, что ты абсолютно лишился иллюзий, не так ли? Что ж, это может оказаться последней иллюзией и самой сильной из всех.

Разговор прекратился. Спустя час они достигли подножия оползня. Бранчспелл неуклонно поднимался по безоблачному небу, приближаясь к Сарклэшу. Вопрос, очистится ли его пик, оставался открытым. Путники изнемогали от жары. Длинный массивный хребет позади них, с его ужасными обрывами, сиял яркими утренними красками. Возвышающийся над ним на много тысяч футов Эдидж, как одинокий колосс, охранял край хребта. Перед ними, начинаясь там, где они стояли, лежала прохладная очаровательная дикая местность, небольшие озера и леса. Вода в озерах была темно-зеленой; леса спали, ожидая восхода Альпейна.

– Мы уже в Бейри? – спросил Маскалл.

– Да. А вот один из местных жителей.

При этих словах его глаза угрожающе вспыхнули, но Маскалл этого не заметил.

В тени, прислонясь к одному из первых деревьев, стоял человек, явно ожидая, пока они приблизятся. Он был невысок, темноволос, без бороды и еще довольно молод. Одет он был в темно-синее свободно спадающее одеяние и широкополую шляпу со свисающими вниз полями. Его лицо, не обезображенное никакими особыми органами, бледное, серьезное и мрачное, казалось тем не менее очень приятным.

Не говоря ни слова, он тепло пожал руку Маскалла, при этом он бросил странный неодобрительный взгляд на Крэга. Последний ответил недовольной усмешкой.

Когда незнакомец заговорил, голос его оказался дрожащим баритоном, и в то же время странным образом походил на женский по своим модуляциям и разнообразию интонаций.

– Я жду тебя здесь с самого рассвета, – сказал он. – Добро пожаловать в Бейри, Маскалл! Будем надеяться, что здесь ты забудешь свои печали, тебя слишком долго проверяли.

Маскалл смотрел на него не без приязни.

– Почему ты ждал меня, и откуда ты знаешь мое имя?

Незнакомец улыбнулся, отчего лицо его стало очень красивым.

– Я Ганнет. Я знаю практически все.

– А для меня у тебя не найдется доброго слова, Ганнет? – спросил Крэг, суя свое отталкивающее лицо прямо в лицо собеседника.

– Я знаю тебя, Крэг. Немного найдется мест, где тебе рады.

– А я знаю тебя, Ганнет, ты муже-женщина… Ладно, мы тут вместе, и ты должен с этим мириться. Мы направляемся к Океану.

Улыбка сошла с лица Ганнета.

– Я не могу тебя прогнать, Крэг. Но я могу сделать тебя третьим лишним.

Крэг откинул голову назад и расхохотался громким скрежещущим смехом.

– Эта сделка меня устраивает. Пока у меня есть материя, тень можешь оставить себе, она тебе может очень пригодиться.

– Теперь, когда все так хорошо устроилось, – сказал Маскалл с жесткой улыбкой, – позвольте мне сказать, что я в настоящее время вообще не нуждаюсь ни в чьем обществе… Ты слишком многое принимаешь как должное, Крэг. Ты однажды уже оказался плохим другом… Я думаю, я свободен в своих действиях?

– Чтобы быть свободным человеком, нужно иметь свою собственную вселенную, – сказал Крэг с насмешливым видом. – Что ты скажешь, Ганнет, – это свободный мир?

– Свобода от боли и уродства должна быть привилегией каждого человека, – ответил Ганнет спокойно. – Маскалл имеет такие права, и если ты обещаешь оставить его в покое, я сделаю то же самое.

– Маскалл может менять личины как угодно часто, но он не отделается от меня так просто. Будь спокоен на этот счет, Маскалл.

– Это не имеет значения, – пробормотал Маскалл. – Пусть кто угодно присоединяется к этому шествию. В любом случае, я через несколько часов буду свободен, если то, что говорят, – правда.

– Я пойду первым, – сказал Ганнет. – Ты, конечно, не знаешь этой местности, Маскалл. Когда мы доберемся до равнины несколькими милями дальше, мы сможем путешествовать по воде, но сейчас, боюсь, нам придется идти пешком.

– Да ты боишься – боишься! – выкрикнул Крэг высоким, царапающим голосом. – Ты вечный лентяй!

Маскалл в изумлении переводил взгляд с одного на другого. Между ними, казалось, существовала полная враждебность, указывавшая на предыдущее близкое знакомство.

Они двинулись через лес, держась возле опушки, и через милю или чуть больше оказались в виду длинного узкого озера, лежавшего неподалеку. Деревья тут росли низкие и тонкие, все их окрашенные в долмовый цвет листья были свернуты. Подлеска не было – они шагали по чистой коричневой земле. Слышался звук отдаленного водопада. Они шли в тени, но воздух был приятно теплым. Никакие насекомые их не беспокоили. Яркое озеро выглядело прохладным и поэтичным. Ганнет страстно сжал руку Маскалла.

– Если бы мне выпало привести тебя из твоего мира, Маскалл, я привел бы тебя сюда, а не в алую пустыню. Тогда ты избежал бы мрачных мест, и Торманс предстал бы перед тобой прекрасным.

– А что потом, Ганнет? Мрачные места все равно бы существовали.

– Ты мог бы увидеть их потом. Есть большая разница, видишь ли мрак сквозь свет или яркость сквозь тени.

– Ясный вид лучше всего. Мир Торманса уродлив, и я предпочитаю знать его таким, какой он есть в действительности.

– Дьявол сделал его уродливым, а не Кристалмен. Все, что ты видишь вокруг, это мысли Кристалмена. Он сама Красота и Приятность. Даже у Крэга не хватит наглости отрицать это.

– Здесь очень мило, – сказал Крэг, злобно оглядываясь вокруг. – Нужна лишь подушка и полдюжины гурий, чтобы придать этому завершенность.

Маскалл высвободил руку из руки Ганнета.

– Прошлой ночью, когда я пробивался сквозь грязь в призрачном лунном свете, я думал, мир прекрасен…

– Бедная Салленбод! – вздохнул Ганнет.

– Что! Ты знал ее?

– Я знаю ее через тебя. Оплакивая благородную женщину, ты показал свое собственное благородство. Я считаю всех женщин благородными.

– Может быть, благородных женщин миллионы, но Салленбод только одна.

– Раз может существовать Салленбод, – сказал Ганнет, – мир не может быть плох.

– Сменим тему… Этот мир тяжел и жесток, и я рад, что покидаю его.

– Впрочем, в одном вы оба сходитесь, – сказал Крэг, зловеще улыбаясь. – Удовольствие это хорошо, а лишение удовольствия плохо.

Ганнет холодно взглянул на него.

– Мы знаем твои странные теории, Крэг. Ты их обожаешь, но они ни на что не годятся. Мир не может существовать без удовольствия.

– Так считает Ганнет! – глумливо сказал Крэг.

Они дошли до конца леса и оказались на вершине небольшой скалы. У ее подножия, футах в пятидесяти ниже, начинался новый ряд озер и лесов. Бейри оказался одним большим горным склоном, устроенным природой в виде террас. Озеро, вдоль которого они двигались, с этой стороны не оканчивалось берегом, а переливалось на нижний уровень дюжиной прекрасных тонких белых водопадов, окутанных водяной пылью. Скала не была отвесной, и спуститься с нее труда не представляло.

У ее основания они вошли в другой лес, более густой, вокруг виднелись только деревья. Посреди леса струился чистый ручей; они пошли вдоль него.

– Мне вдруг подумалось, – сказал Маскалл, обращаясь к Ганнету, – что Альпейн может оказаться моей смертью. Это так?

– Эти деревья не боятся Альпейна, так почему его должен бояться ты? Альпейн чудесное, несущее жизнь солнце.

– Я вот почему спрашиваю – я видел его отблеск, и он вызвал такие сильные ощущения, что еще чуть больше, и я мог бы не выдержать.

– Это потому, что силы были уравновешены. Когда ты увидишь сам Альпейн, он будет царить над всем, и в тебе больше не будет борьбы стремлений.

– И это, могу тебе сказать заранее, Маскалл, – сказал Крэг, ухмыляясь, – козырная карта Кристалмена.

– Что ты имеешь в виду?

– Увидишь. Ты отрекся от мира так легко, что захочешь остаться в мире просто для того, чтобы насладиться своими ощущениями.

Ганнет улыбнулся.

– Видишь, Крэга трудно удовлетворить. Ты не должен ни наслаждаться, ни отрекаться. Что же ты ДОЛЖЕН делать?

Маскалл обернулся к Крэгу.

– Очень странно, но я до сих пор не понимаю твое кредо. Ты рекомендуешь самоубийство?

Крэг, казалось, с каждой минутой становился бледнее и омерзительнее.

– Что, потому что тебя перестали ласкать? – воскликнул он, смеясь и показывая свои темные зубы.

– Кто бы ты ни был и к чему бы ты ни стремился, – сказал Маскалл, – ты, похоже, очень уверен в себе.

– Да, ты хотел бы, чтобы я краснел и заикался, как последний болван, не так ли! Это был бы прекрасный способ уничтожить ложь.

Ганнет взглянул под одно из деревьев, остановился и подобрал два или три предмета, похожие на яйца.

– Съесть? – спросил Маскалл, принимая предложенный дар.

– Да, съешь их; ты, должно быть, голоден. Сам я не хочу, а Крэга нельзя оскорблять, предлагая ему удовольствие – особенно такое низменное удовольствие.

Маскалл разбил два яйца друг о друга и проглотил жидкое содержимое. На вкус они весьма сильно отдавали алкоголем. Крэг выхватил у него оставшееся яйцо и швырнул его о ствол дерева, яйцо разбилось и прилипло брызгами слизи.

– Я не жду, пока меня попросят, Ганнет… Скажи, есть ли более мерзкое зрелище, чем вдребезги разбитое удовольствие.

Ганнет не ответил, лишь взял Маскалла за руку.

После двух часов ходьбы попеременно то лесом, то вниз со скал, пейзаж изменился. Начался крутой горный склон, тянущийся по меньшей мере на пару миль, на протяжении которых местность опускалась почти на четыреста футов с практически равномерным уклоном. Подобного огромного спуска Маскалл не видел нигде. На склоне располагался обширный лес. Однако этот лес отличался от тех, сквозь которые они шли раньше. Листья деревьев свернулись во сне, но многочисленные сучья располагались так плотно, что не будь они просвечивающими, они полностью закрывали бы солнечные лучи. Но теперь весь лес был залит мягким нежно-розовым светом, окрашенным в цвет ветвей. Освещение, такое веселое, женственное, похожее на зарю, моментально, против его воли, подняло настроение Маскалла.

Он одернул себя, вздохнул и задумался.

– Какое место для томных глаз и шей цвета слоновой кости, Маскалл! – насмешливо проскрипел Крэг. – Почему тут нет Салленбод?

Маскалл грубо схватил его и швырнул о ближайшее дерево. Крэг встал и разразился громовым хохотом, нимало не огорчившись.

– Но все же то, что я сказал – правда или нет?

Маскалл сурово смотрел на него.

– Похоже, ты считаешь себя неизбежным злом. Я не обязан идти с тобой дальше. Думаю, нам лучше расстаться.

Крэг обернулся к Ганнету с выражением преувеличенной напускной серьезности.

– А ТЫ что скажешь: мы расстанемся, когда захочет Маскалл, или когда я захочу?

– Держи себя в руках, Маскалл, – сказал Ганнет, поворачиваясь к Крэгу спиной. – Я знаю этого человека лучше, чем ты. Раз он вцепился в тебя, единственный способ заставить его ослабить хватку, это не обращать на него внимания. Презирай его – не говори ничего, не отвечай на его вопросы. Если его не замечать это все равно, будто его здесь нет.

– Мне все это начинает надоедать, – сказал Маскалл. – Мне кажется, я перед своей смертью добавлю к своим убийствам еще одно.

– В воздухе запахло убийством, – воскликнул Крэг, притворяясь, будто принюхивается. – Но чьим?

– Делай, как я сказал, Маскалл. Препираться с ним все равно что подливать масла в огонь.

– Я больше ничего никому не скажу… Когда мы выберемся из этого проклятого леса?

– Еще не очень скоро, но зато, выйдя, мы будем двигаться по воде, и ты сможешь отдохнуть и подумать.

– И с комфортом предаться своим страданиям, – добавил Крэг.

Никто из троих больше ничего не сказал до тех пор, пока они не вышли на свет дня. Лес шел под уклон так круто, что им скорее приходилось бежать, чем идти, и это мешало бы беседе, даже если бы они были к ней склонны. Меньше чем через полчаса лес кончился. Перед ними, насколько мог видеть глаз, расстилалась ровная открытая местность.

Три четверти этой местности составляла спокойная водная гладь ряда больших озер с низкими берегами, разделенных узкими полосками суши, покрытой лесами. Озеро, находившееся прямо перед ними, выходило к лесу узким концом. Здесь ширина его составляла около трети мили. У берегов озеро было мелким, заросшим долмового цвета камышом; но посредине, начинаясь уже в нескольких ярдах от берега, шло заметное течение. Видя это течение, трудно было понять, озеро это или река. На мелководье виднелись несколько плавучих островков.

– Отсюда мы отправимся по воде? – осведомился Маскалл.

– Да, отсюда, – ответил Ганнет.

– Но как?

– Воспользуемся одним из этих островков. Нужно только столкнуть его в поток.

Маскалл нахмурился.

– И куда он нас отнесет?

– Давай забирайся, забирайся! – сказал Крэг с грубым смехом. – Утро кончается, а ты должен умереть до наступления дня. Мы направляемся к Океану.

– Если ты такой всеведущий, Крэг, какая смерть меня ждет?

– Тебя убьет Ганнет.

– Ты лжешь! – сказал Ганнет. – Я желаю Маскаллу только добра.

– Во всяком случае, он будет причиной твоей смерти. Но какое это имеет значение? Самое главное, что ты покидаешь этот суетный мир… Ну, Ганнет, я вижу, ты, как всегда, ленив. Похоже, работать придется мне.

Он прыгнул в озеро и побежал по мелководью, разбрызгивая воду. Когда он добрался до ближайшего островка, вода доходила ему до бедер. Ромбовидный островок имел в длину футов пятнадцать. Он состоял из какого-то светло-коричневого торфа; на его поверхности не было никакой живой растительности. Крэг обошел его и принялся толкать по направлению к течению, явно не слишком напрягаясь. Когда он приблизился к потоку, Маскалл и Ганнет подбрели к нему, и все трое забрались на остров.

Путешествие началось. Течение двигалось со скоростью не более двух миль в час. Солнце безжалостно пекло им головы, но не было ни тени, ни надежды на тень. Маскалл уселся у края и время от времени поливал голову водой. Возле него на корточках сидел Ганнет. Крэг расхаживал взад-вперед короткими быстрыми шагами, как зверь в клетке. Озеро становилось все шире и шире, и соответственно росла ширина потока, пока у них не сложилось впечатление, что они плывут устьем широкой реки.

Вдруг Крэг наклонился, сорвал шляпу Ганнета, смял ее в своем волосатом кулаке и забросил далеко в поток.

– Почему ты должен прятаться, как женщина? – спросил он, грубо гогоча. – Покажи Маскаллу свое лицо. Возможно, он его где-нибудь видел.

Ганнет кого-то напомнил Маскаллу, но он не мог сообразить кого. Его темные волосы вились, спускаясь на шею, у него был широкий, высокий, благородный лоб, и вообще на всем облике этого человека лежала печать серьезной доброты, странным образом трогательная.

– Пусть Маскалл судит, – сказал он с гордым видом, – должен ли я чего-нибудь стыдиться.

– В этой голове не может быть ничего, кроме замечательных мыслей, – пробормотал Маскалл, внимательно глядя на него.

– Превосходная оценка. Ганнет король поэтов. Но что происходит, когда поэты пытаются осуществить практические дела?

– Какие дела? – изумленно спросил Маскалл.

– Какое у тебя сейчас дело, Ганнет? Скажи Маскаллу.

– Есть два вида практической деятельности, – спокойно сказал Ганнет. – Можно либо строить, либо разрушать.

– Нет, есть третий вид. Можно красть – и даже не знать, что крадешь. Можно взять кошелек и оставить деньги.

Маскалл поднял брови.

– Где вы двое встречались раньше?

– Сегодня я наношу визит Ганнету, Маскалл, но давным давно Ганнет нанес мне визит.

– Где?

– В моем доме – или как это еще назвать. Ганнет обыкновенный вор.

– Ты говоришь загадками, и я тебя не понимаю. Я никого из вас не знаю, но ясно, что если Ганнет поэт, то ты фигляр. Тебе обязательно нужно болтать дальше? Я хотел бы помолчать.

Крэг засмеялся, но больше ничего не сказал. Вскоре он лег, растянувшись, подставив лицо солнцу, и через несколько минут уже глубоко спал, противно храпя. Маскалл с сильной неприязнью посматривал на его желтое отталкивающее лицо.

Прошло два часа. Суша с одной стороны отстояла больше чем на милю. Впереди земли вообще не было. Горы Личсторма позади них скрывала из вида сгустившаяся дымка. Небо впереди, над самым горизонтом, начало окрашиваться в странный цвет, яркий джейлово-синий. Весь воздух на севере окрасился ульфиром.

Тревога охватила Маскалла.

– Альпейн встает, Ганнет.

Ганнет мечтательно улыбнулся.

– Это начинает тебя беспокоить?

– Это так торжественно – почти трагично, и все же напоминает мне землю. Жизнь больше не имела значения для меня, но это – имеет.

– День это ночь по сравнению с этим, другим днем. Через полчаса ты будешь похож на человека, вышедшего из темного леса на свет дня. И тогда ты спросишь себя, как мог ты быть слепым.

Два человека продолжали наблюдать синий восход. Все небо на севере, почти до самого зенита, было испещрено сверхъестественными красками, среди которых преобладали джейловая и долмовая. Точно так же, как основной особенностью обычного восхода является ТАЙНА, основной особенностью этого восхода было НЕИСТОВСТВО. Он сбивал с толку не разум, а сердце. Маскалл не испытывал невнятного стремления схватить этот восход, сохранить навсегда, сделать своим собственным. Напротив, он волновал и мучил Маскалла, как вступительные аккорды сверхъестественной симфонии.

Взглянув на юг, он увидел, что день Бранчспелла потерял свою яркость, и он, не отводя глаз, может смотреть на громадное белое солнце. Он снова подсознательно повернулся на юг, как поворачиваются от тьмы к свету.

– Если то, что ты показывал мне раньше, Ганнет, это мысли Кристалмена, то это, должно быть, его чувства. Я имею в виду, в буквальном смысле. Должно быть, он ощущал раньше то, что я чувствую сейчас.

– Он весь ЧУВСТВО, Маскалл, – разве ты этого не понимаешь?

Маскалл жадно вглядывался в это зрелище и не ответил. Лицо его окаменело, но глаза туманились от подступивших слез. Небо горело ярче и ярче; было ясно, что Альпейн вот-вот покажется над морем. К тому времени островок уже покинул устье. С трех сторон их окружала вода. Сзади наползал туман, закрывая из вида сушу. Крэг все еще спал – уродливое сморщенное чудовище.

Маскалл взглянул через край на струящуюся воду. Она потеряла свой темно-зеленый цвет и стала теперь абсолютно прозрачной, как хрусталь.

– Мы уже в Океане, Ганнет?

– Да.

– Тогда не осталось ничего, кроме моей смерти.

– Не думай о смерти, думай о жизни.

– Становится все ярче – и в то же время мрачнее, Крэг будто растворяется…

– Вот Альпейн! – сказал Ганнет, касаясь его руки. Яркий сияющий диск синего солнца выглянул над морем.

Маскалл замолк, пораженный. Он не столько смотрел, сколько чувствовал. Эмоции его были невыразимы. Душа казалась слишком могучей для этого тела. Огромное солнце светило, поднималось из воды, будто ужасный глаз, наблюдающий за ним…

Рывком оно поднялось над морем, и начался день Альпейна.

– Что ты чувствуешь? – Ганнет все держал его за руку.

– Я столкнулся с Бесконечностью, – пробормотал Маскалл.

И вдруг хаос страстей слился в изумительную идею, пронизавшую все его существо, сопровождавшуюся сильнейшей радостью.

– Знаешь, Ганнет, – я НИЧТО!

– Да, ты ничто.

Туман закрыл все вокруг. Не было видно ничего, кроме двух солнц и нескольких футов моря. Тени трех людей, образуемые Альпейном, были не черными, а состояли из белого дневного света.

– Тогда ничто не может повредить мне, – сказал Маскалл, странно улыбаясь.

Ганнет тоже улыбнулся.

– Каким образом?

– Я потерял свою волю; у меня ощущение, что с меня соскоблили какую-то скверную опухоль, и я стал чистым и свободным.

– Теперь ты понимаешь жизнь, Маскалл?

Лицо Ганнета преобразилось какой-то духовной красотой; он выглядел так, будто сошел с небес.

– Я не понимаю ничего, кроме того, что у меня больше нет я. Но это и ЕСТЬ жизнь.

– Ганнет разглагольствует о своем знаменитом синем солнце? – раздался над ними насмешливый голос. Они подняли глаза и увидели, что Крэг встал.

Они оба поднялись. В тот же момент сгущающийся туман начал заслонять диск Альпейна, меняя его цвет с синего на ярко-джейловый.

– Что тебе нужно от нас, Крэг? – просто и спокойно спросил Маскалл.

Несколько секунд Крэг странно смотрел на него. Вокруг плескалась вода.

– Разве ты не понимаешь, Маскалл, что пришла твоя смерть?

Маскалл не ответил. Крэг легко положил руку ему на плечо, и Маскалл вдруг почувствовал тошноту и слабость. Он опустился на землю у края острова-плота. Сердце его билось тяжело и странно; его удары напомнили Маскаллу удары барабана. Он вяло взглянул на покрытую рябью воду, и ему показалось, что он видит прямо сквозь нее… далеко-далеко внизу… странный огонь…

Вода исчезла. Оба солнца погасли. Остров превратился в облако, и Маскалл – один на этом облаке – плыл в воздухе… Далеко внизу все пылало огнем – огнем Маспела. Свет поднимался все выше и выше, пока не заполнил весь мир…

Маскалл плыл по направлению к громадной отвесной стене из черного камня. Посреди нее висящий в воздухе Крэг огромным молотом наносил сильные удары в кроваво-красное пятно. Ритмичные лязгающие звуки были отвратительны.

Вскоре Маскалл распознал в этих звуках знакомые барабанные удары.

– Что ты делаешь, Крэг? – спросил он.

Крэг оторвался от своего занятия и обернулся.

– Стучу в твое сердце, Маскалл, – с ухмылкой ответил тот. Стена и Крэг исчезли. Маскалл увидел Ганнета, бьющегося в Воздухе – но это был не Ганнет – это был Кристалмен. Он, казалось, пытался ускользнуть от огня Маспела, окружавшего и лизавшего его, куда бы он ни поворачивался. Он вопил… Огонь настиг его. Он ужасно завизжал. На мгновение мелькнуло перед Маскаллом вульгарное, с текущими слюнями лицо – затем видение тоже исчезло.

Он открыл глаза. Слабый свет Альпейна по-прежнему падал на плавучий остров. Крэг стоял возле Маскалла, но Ганнета уже не было.

– Как называется этот океан? – спросил Маскалл, с трудом выговаривая слова.

– Океан Суртура.

Маскалл кивнул и некоторое время молчал, уткнувшись лицом в руку.

– Где Найтспор? – вдруг спросил он.

Крэг склонился над ним с мрачным видом.

– Ты Найтспор.

Умирающий закрыл глаза и улыбнулся. С трудом открыв их спустя несколько мгновений, он пробормотал:

– Кто ты?

Крэг хранил угрюмое молчание.

Вскоре страшная внезапная острая боль пронзила сердце Маскалла, и он мгновенно умер. Крэг повернул голову назад.

– Ночь, наконец, действительно прошла, Найтспор… Вот и день.

Найтспор долго и пристально смотрел на тело Маскалла.

– Зачем все это было нужно?

– Спроси Кристалмена, – сурово ответил Крэг. – Его мир это не шутка. У него сильная хватка – но у меня сильнее… Маскалл был его, но Найтспор – мой.