bannerbannerbanner
Паж цесаревны

Лидия Чарская
Паж цесаревны

Полная версия

Глава II
Что услышал паж у закрытой двери

Вечер. Дождь. Слякоть. Конец июля кажется октябрем. Андрюша, плотно закутавшись в теплый плащ, низко надвинув на глаза треуголку, бодро шагал по размытым дождем сумрачным петербургским улицам. Днем ему нельзя было отлучиться из Малого дворца. Приезжал опять вертлявый маркиз Шетарди, сидел долго и о чем-то жарко спорил с цесаревной. Приходил Лесток и тоже говорил без конца, убеждал, горячился. После отъезда маркиза Андрюшино «солнышко» – царевна – помрачилось. Даже песней Разума да тихим звоном любимой бандуры не удалось ее развлечь. Подойти к ней, печальной и тоскующей, и отпрашиваться из дома не смел и думать мальчик. И прождал, он до позднего вечера, пока не улеглись все во дворце.

Он шел к отцу. С тех пор, как узнал он, что жив его батюшка, мальчик не переставал чувствовать и переживать острую, жгучую радость. На другой же день по аресте Бирона он увидел своего отца в его настоящем виде. Тот самый старик-ученый, который при помощи каких-то, ему одному известных, химических составов превратил спасшегося от пыток и казни Юрия Долинского в абиссинца и ухитрился придать его коже черный цвет арапа, теперь таким же странным, чудесным образом вернул ему прежний вид и облик. И прапорщик Долинский, которого восемь лет считали мертвым, заявил о своем существовании. Тайна черного Абаса открылась сама собой. Правительница, спасшая когда-то жизнь несчастному заключенному, осыпала его теперь милостями, повысила в чинах и зачислила в свою свиту, сделав его одним из своих адъютантов. Юрий Долинский был щедро награжден за былые печали. Но ни награды, ни почести, ни самое свидание с сыном, за которым он неустанно следил все эти долгие годы, не могли вытеснить из груди Долинского образ бесконечно любимой им когда-то жены Наташи. Он не забывал думать о ней в дни таинственного своего существования под черной оболочкой и теперь, став прежним офицером Долинским, он еще острее чувствовал боль потери. Один Андрюша мог утешить его своим присутствием, своею заботливостью и лаской. Глядя в большие, прекрасные глаза мальчика, лаская его мягкие кудри, он вспоминал такие же кудри, такие же глаза – увы! – потерянные для него навеки. И ему становилось легче, отраднее на душе. Но сын не мог быть с ним постоянно. Андрюша был пажом цесаревны и имел свои обязанности как паж. Он же, Долинский, должен был посвящать всего себя службе женщине, которой поклялся быть до самой смерти верным и преданным рабом. Их дороги расходились. Юрий знал, что правительница недолюбливала цесаревну. Знал, что про цесаревну ходят темные слухи о ее желании захватить престол. Значит, они с сыном являлись в двух противоположных лагерях – и это обстоятельство наполняло новым горем сердце Долинского.

Было почти темно, когда продрогший в этот далеко не летний, холодный июльский вечер, Андрюша подошел к Зимнему дворцу. Дежурный по караулу офицер узнал его сразу и, ласково кивнув ему головою, без всяких затруднений пропустил. Андрюша направился в комнату, где обыкновенно помещался его отец, как дежурный адъютант принцессы Анны Леопольдовны. Но Юрия Долинского там не было. Очевидно, правительница отослала его с поручениями. Мальчик уселся на мягком диване и стал терпеливо ждать.

Переход от холода и сырости к теплой уютной комнате разломал, расслабил Андрюшу. Приятная теплота разлилась по его телу. Легкая дремота закружила голову. И, сам не замечая как, Андрюша очутился лежащим на мягком диване и сладко забылся… Он спал недолго. Громкий разговор в соседней горнице разбудил его. Андрюша быстро вскочил, протер глаза, не понимая, где он… Темная уютная комната… Мягкие диваны… Тяжелая портьера над дверью, а за дверью голоса, возгласы, смех…

Юный паж был далек от мысли подслушивать, что говорилось за дверью, но разговаривавшие не стеснялись, и их голоса звучали так весело и громко, что не слышать их нельзя было.

– Ну, вот, ты должна быть вполне счастлива, Анна, – говорила своим сочным здоровым и громким голосом Юлиана. – Теперь все улыбается тебе… И если бы не цесаревна Елизавета…

– О, я не боюсь Лизы! Не говори ты мне о ней! – прозвучал детски-нежный голосок правительницы. – Я не боюсь Лизы, – повторила она, – не боюсь, по крайней мере, с тех пор, как принц Антон нарядил следить за нею десяток своих сыщиков… Признаться, мне далеко не по вкусу то, что сделал принц, но… войска целиком на стороне цесаревны, и не принять своих мер было бы рискованно… Мне не нужно власти и звания регентши, но Иванушка должен иметь защиту…

– Она далеко не прочная, эта защита! – прозвучал мужской голос, в котором Андрюша сразу узнал голос саксонского посланника Динара.

– Как? – вскричали обе женщины сразу.

– До тех пор, пока, Ваше Высочество, вы только регентша, положение крошки-императора внушает опасения… – произнес твердым голосом Линар. – Вы подумайте только: гвардия спит и видит возвести на престол дочь Петрову… Народ любит ее… Ведь только слепой не заметит счастливых улыбок солдат и народа, провожающих Елизавету, когда она совершает свою прогулку в санях… А дружба гвардейцев с цесаревною во дни царствования покойной императрицы, не думаете ли вы, принцесса, что она иссякла теперь?

– Но что же делать? Что делать, Линар? – услышал Андрюша трепещущий голос правительницы.

– Возложить на свою голову императорскую корону! Объявить себя самодержавной государыней, а принцессу Елизавету или выдать за принца Людвига Вольфенбютельского, брата Его Высочества принца Антона, или заточить ее в монастырь! – произнес Линар.

Андрюша тихо вскрикнул. Разговор сразу умолк. На одну минуту воцарилась тишина.

– Что это? Я слышала чей-то голос! – произнесла после непродолжительного молчания Анна Леопольдовна. – Как будто кто-то подслушивает нас…

– Я посмотрю сейчас, – проговорила Юлиана, и едва только Андрюша успел отскочить в угол и припасть за большое кресло, стоявшее в углу, как дверь скрипнула, портьера раздвинулась и черненькая голова фрейлины просунулась в дверь.

– Никого нет! – произнесла она, быстрым взором окидывая комнату, и снова юркнула обратно.

– Ну, что же, Анна, решайся! Линар прав. Враги окружают тебя. Одна только императорская корона может дать хорошее, спокойное положение тебе и твоим детям, – произнесла она, очутившись опять в соседней горнице.

С затаенным волнением, с сильно бьющимся сердцем Андрюша ждал в своем уголку ответа на слова фрейлины.

И вот он услышал взволнованный голос правительницы:

– Да, вы правы!.. И вы, Линар, и вы, Юлиана… Я последую вашим советам… Скоро, скоро я объявлю себя русской императрицей, а Лизу, если она будет упорствовать с замужеством, отдам в монастырь…

Андрюша весь вздрогнул, встрепенулся. Дыхание захватило у мальчика. Спазма стиснула горло.

«Скорее к ней, к цесаревне, – вихрем пронеслось в его мыслях. – Надо сказать ей скорее, сказать все без утайки, какая ужасная опасность грозит ей!»

И забыв всякую предосторожность, мальчик выскользнул из своего угла, выбежал из комнаты и, помчавшись стрелою мимо изумленных стражей, кинулся по пустым и темным улицам домой. Не помня себя, домчался он до дворца цесаревны, вбежал в сени и, ворвавшись в комнату Мавры Егоровны, без церемонии растолкал спящую фрейлину.

– Разбудите цесаревну сейчас же, сию минуту, матушка Мавра Егоровна! – произнес чуть живой от волнения мальчик.

– Что тебе, непутевый! Ишь, точно с цепи сорвался, – недовольно заворчала та. – Второй Лесток точно… Тот тоже по ночам, ровно оглашенный, мечется… Батюшки, да что с тобой приключилось, молодчик? – взглянув попристальнее в бледное, взволнованное лицо Андрюши, вскричала она. И все недовольство ее мигом пропало.

– Горе опять какое, што ль?

– Горе и есть, Мавра Егоровна, буди цесаревну!

Та только заохала и бросилась исполнять желание Андрюши. Прошло несколько минут, и в горницу быстрой и легкой походкой вошла Елизавета.

– Что тебе, мальчик, какие еще злые вести принес ты с собою? – спросила она, и заметная тревога открылась на ее красивом лице.

– Цесаревна!.. Матушка!.. Солнышко!.. – И прерывающимся голосом Андрюша рассказал все, что слышал в горнице Зимнего дворца. Корона… правительница… принц Людвиг Вольфенбютельский… монастырь… – срывались с его дрожащих уст слова, непонятные кому бы то ни было другому, но вполне ясные Елизавете. Она то хмурилась, то судорожно закусывала губы во время его рассказа. То яркая краска приливала к ее нежным щекам, то прекрасное лицо ее покрывалось смертельной бледностью. Когда Андрюша кончил свой рассказ и взглянул на цесаревну, он не узнал своей кроткой, ласковой «матушки».

Лицо Елизаветы было грозно и величаво. Она вся выпрямилась, словно выросла в этот миг.

– Бог видит, – произнесла она раздумчиво и веско, – я не хочу употреблять насилия, не хочу причинять горя никому. И не опасенье заточения в монашескую келью заставит меня действовать. Нет. Но не дай Боже, слова Анны сбудутся – Россия погибнет в ее неумелых, слабых руках или новые Бироны захватят ее в свои руки. Нет! Довольно страданий и слез! Прочь личные, дружеские побуждения и чувства! Принцесса Анна погубит Россию, и цесаревна Елизавета обязана спасти родину!

– Слава Богу! Надумалась, матушка! – всплеснула руками Мавра Шепелева.

– Да, Мавруша! Решено теперь!.. – произнесла, улыбаясь и блестя глазами, цесаревна. – А теперь будите Лестока. Скажите ему, чтобы утром же ехал к Шетарди… Пусть скажет маркизу, что я принимаю его помощь. И да поможет мне Бог.

– Да поможет тебе Бог, матушка, и будущая царица! – произнесла набожно Шепелева, крестя свою любимую госпожу.

– Царица? Нет, кто знает, быть может, инокиня! – с загадочной улыбкой произнесла Елизавета, но так тихо, что ни паж ее, ни верная Мавруша не могли расслышать ее слов.

Глава III
Тайное собрание. Смерть шпионам. Бегство. Мнимый капрал

Поздним ноябрьским вечером несколько серых фигур, безотлучно дежуривших подокнами цесаревны, обратили внимание на двух маленьких солдат, которые вышли с заднего крыльца цесаревниного дома, робко оглядываясь кругом, прошмыгнули в соседнюю улицу и скрылись в темноте. «Серые кафтаны» пошли доложить об этом офицеру Чичерину. Но тот только выругался на своих, не в меру ревностных, подчиненных.

 

– Ну, вышли – так вышли, – сердито буркнул он, – мало что ли их с заднего крыльца к цесаревне шляется. За всеми не уследишь. Вон у нее полгвардии кумовье, у того ребят крестила, у другого… Вы лучше, чем хорьков мне вылавливать, лисицу бы приволокли. Слышно, Лесток каждый вечер в бабьем платье в французское посольство шляется. Вот если бы его накрыли, так сам бы его высочество принц Антон вас за это наградил по-царски…

Но солдаты знали, что такую «лисицу» накрыть трудно, и отошли со вздохом от раздосадованного начальника, окончательно забыв про «хорьков»… А «хорьки», спешно прошмыгнув мимо них, быстро зашагали по улице. Один из них был безусый молодой капрал в гренадерской форме; другой – совсем еще молоденький мальчик – барабанщик.

– Ух, слава Богу! Вынесла судьба! – проговорил младший из спутников. – Легко ли! Промахнули под самым носом у шпионов.

– Тс! Будь осторожнее!..

– Далеко они… не слышат…

– То-то, не слышат… А ты смотри, не забудь, капрал Петров перед тобою.

Маленькая, чересчур изящная для солдата, рука легла на плечо юного барабанщика.

– Ты помнишь пароль, который сказал нам Лесток для входа?

– «Жизнь за цесаревну», – без запинки отвечал юноша и, помолчав немного, добавил: – Но как это далеко! Дьявольски далеко отсюда… Боюсь я, что устанете вы!

– Да, не близко, мальчуган. Но чтобы увериться в верности и преданности своих друзей, можно пройти вдвое большее расстояние.

– Так точно, господин капрал! – произнес черноглазый барабанщик.

Дождь, мокрый снег и ветер слепили путникам глаза, но они бодро шли, с усилием вытаскивая ноги из жидкой грязи. Миновав ряд мертвенно-тихих и таинственно-темных улиц, они вступили в Рабочую Слободу. Здесь уже не было ни высоких зданий, ни роскошных хоромин сановников. Маленькие избенки бедных тружеников, выписанных сюда со всех уголков Европы еще могучим Петром, попадались теперь на каждом шагу юным солдатикам. Вот и ярко освещенная изба блеснула им в глаза своими светлыми окнами.

– Здесь! – произнес радостно капрал.

– Здесь! – эхом откликнулся ему барабанщик.

И оба, быстро взбежав по ступеням крыльца, стали кулаками стучать в дверь что было мочи. Пригожая, полная женщина открыла им дверь.

– «Жизнь за цесаревну!» – произнес твердым голосом юный барабанщик и, смело взглянув в самые глаза женщины, спросил:

– Друзья уже собрались?

– Пожалуйте, господа! – произнесла женщина и повела их в сени. Здесь она быстро приблизилась к какой-то двери и ударила в нее рукой три раза.

– Войдите во имя чести, храбрости и отваги! – послышался за дверью громкий голос.

Юный барабанщик первый кинулся к двери, распахнул ее, и оба друга очутились в большой просторной комнате, где вокруг длинного стола сидело около тридцати гвардейцев-гренадеров.

– Здорово, братцы! – весело приветствовали юношей несколько голосов.

Свет фонаря, поставленного в углу, на полу, слабо освещал лица собравшихся. Но, тем не менее, по всему было видно, что молодцы были подобраны один к одному и дышали мощью, силой и готовностью постоять за себя.

Молодые солдатики поклонились всему собранию и скромно уселись в конце стола. Беседа, прерванная было их появлением, снова возобновилась. В другом конце длинного стола поднялся мужчина крупный, плотный, широкоплечий, с энергичным лицом и большими черными глазами.

– Братцы! – произнес он громким, зычным голосом, – во имя цесаревны, прошу слова…

– Пусть говорит! Пусть говорит! – послышались со всех сторон сильные голоса.

– Говори, брат! Ты старше нас всех и слово за тобою! – произнес один из сидевших за столом.

– Говори, говори! Пусть говорит! – загудело снова со всех сторон.

– Государи мои! – откашлявшись, начал молодец-гренадер с черными, сверкающими отвагой, глазами. – Прошло уже три с лишком месяца, как шведы подошли к русским границам. И что же? Левенгаупт взял Вильманстранд, шведы разбиты, Ласси и Рейт одерживают мелкие победы. Воззвание к русским, в котором говорится о том, что шведы заключат мир, лишь только цесаревна водворится на престол, не имеет силы… Брауншвейгские торжествуют. Принцесса Анна, с помощью своих приверженцев, не сегодня-завтра, оденет на голову русскую корону. В городе слышно, что цесаревну хотят насильно выдать замуж за брата принца Антона, Людовика, а если она будет противиться, грозят ей монастырем… Петрова дочка, русская цесаревна, ласковая матушка наша, должна схоронить свою красоту в недрах монастырской кельи!.. А нас, братцы, отошлют в Выборг, всю гвардию, чтобы никто из нас не мог помешать правительнице…

– Не пойдем! Не пойдем в Выборг, братцы! Останемся здесь! Постоим за матушку нашу! – раздались взволнованные голоса.

– Да, да, постоим за лебедку нашу! За ласковую, любящую свой народ цесаревну! – вторили другие.

– Не позволим отсылать нас, братцы! Ишь что выдумали Брауншвейгские! Сплавить хотят нас из столицы, а в это время… Нет, не позволим совершить неправое дело! Валим, братцы, на утро к государыне цесаревне-матушке: так мол и так, родная, мочи нет видеть твое посрамление, ослобони, разреши, дай постоять за тебя, красное солнышко наше…

– Да, да! К ней, цесаревне! Гуртом! Просить, умолять ее принять корону русскую! – зашумело, загудело три десятка мощных голосов.

И вдруг звонкий, сочный, бархатистый голос покрыл все остальное:

– А присяга? Вы забыли присягу, данную государю-императору Ивану Антоновичу, братцы!

Это сказал молоденький капрал, сидевший до сих пор тихо и спокойно на конце стола.

Все головы повернулись к нему. Все глаза впились в дерзкого, осмелившегося идти против других.

Черноглазый молодец-гренадер вскинул на юношу свои сверкающие глаза.

– Мы присягали Ивану, это верно ты сказал, молодчик; но Иван Антонович – незаконный наследник престола. Не он должен царствовать, а цесаревна Елизавета, и присяга малютке-императору была исторгнута у нас силой. Да к тому же не он, а его родители будут владеть престолом и немцы, снова немцы окружат их со всех сторон.

– Но цесаревна Елизавета – слабая женщина. Что можно ожидать от женского царствования? – снова заговорил молоденький капрал.

– Она дочь Петрова… Она цесаревна русская! – горячо подхватил противник. – Иль ты не видел ее, молодчик?.. Вид у нее царицы… Глаза – синие, так и блещут умом… Поступь осанистая, царская… Одно слово – императрица! А кротость ее? А ласка ко всему русскому? А доброта? Кому же, как не ей, быть на престоле!

– А я слыхал, что она согласна выйти замуж за принца Вольфенбютельского! – снова произнес молодой капрал, – и что за нею дает правительница Курляндию, Эстонию и Семигалию…

– Царевна Елизавета замуж?! Да опомнись ты, малец! – послышались со всех сторон грубые голоса… – Цесаревна одного жениха имеет – Россию! Со своей родиной обручилась цесаревна на жизнь и на смерть. Никогда она не пойдет замуж. Слишком любит она свое отечество, чтобы покинуть его… Да и не оставит нас цесаревна!

– Не оставит! Не оставит! – загудели голоса.

Но молоденький капрал не унимался. Он быстро вскочил со своего места, вспрыгнул на скамью и заговорил громким, взволнованным голосом:

– Все это один разговор, братцы! Послезавтра все одно все вы должны будете покинуть Петербург и отправиться в Выборг, как будто на шведа, а в это время принцесса Анна провозгласит себя императрицей, и никто и слова не посмеет сказать…

– Врешь! Этому не быть! Понимаешь, не быть! – сердито закричал, ударяя кулаками по столу, черноглазый оратор, вытягиваясь перед молоденьким капралом во весь свой богатырский рост. – Да ты что, стоишь за Анну, что ли? – вдруг грозно наступил он на юношу.

– И впрямь, он точно стоит за правительницу! – послышались голоса. – Обманно проник сюда, значит… Шпион он, верно… Пронюхали, знать, Брауншвейгские и подослали к нам шпионов, братцы, – послышался сдержанный шепот то здесь, то там.

– Шпионы, шпионы и есть! – подхватили несколько голосов.

Юный барабанщик схватил за руку капрала.

– Идем! – шепнул он ему чуть слышно. – Здесь нам оставаться не безопасно!.. Идем, идем скорее!

Вокруг были суровые, угрожающие лица. Сверкающие взоры горели гневом. Руки сжимались в кулаки.

– Смерть шпионам! Их подослали Брауншвейгские! – еще раз зычно выкрикнул богатырь-гренадер.

Пользуясь замешательством и суматохой, которые вызвал этот возглас, юный капрал быстро кинулся к двери; за ним последовал тотчас же барабанщик. Оба они юркнули в сени, оттуда на крыльцо и в три прыжка очутились на улице. Но черноглазый гренадер заметил их исчезновение и пустился вдогонку.

– Нет, брат, шалишь, не уйдешь так легко из наших рук! – вскрикнул он, одною рукою хватая капрала за плечо, другою обнажая свою саблю.

– Остановись, безумец! – прозвучал испуганный голос барабанщика. – Перед тобою цесаревна Елизавета!

И юный барабанщик повис на поднятой уже кверху руке гренадера.

Тот вскрикнул, подался вперед, заглянул в лицо капрала и тяжело рухнул на колени, бросая саблю.

Во время схватки у капрала упала шляпа с головы и при свете выплывшего из-за туч месяца черноглазый богатырь мог увидеть знакомые, прекрасные синие глаза и золотистые локоны той, во имя которой он только что хотел нанести мнимому шпиону смертельный удар.

– Матушка! Ваше Высочество! Казнить меня мало! – вскричал гренадер, кланяясь в ноги мнимому капралу. – Как мог я не узнать сразу Вашего Высочества! Как осмелился поднять руку на вас!..

– Не казни, а награды ты достоин, храбрец! – произнесла ласково цесаревна. – Не виноват ты, что не признал меня в капральском мундире. А что касается меня, то я явилась среди вас переодетая капралом, чтобы самой убедиться вполне в готовности моих славных гренадер постоять за свою цесаревну. И теперь я спокойна: я знаю, что мои гренадеры все, как один человек, постоят за меня!..

– Постоим, матушка! Умрем за тебя! – произнес пылко солдат.

– Спасибо, голубчик! Вскоре вы понадобитесь мне, и ты, и товарищи твои, – произнесла Елизавета.

– Располагай нами, матушка! Да скорее! Ждем не дождемся… Слышь, гонят нас в Выборг на шведа…

– Ждите меня на днях! – шепнула Елизавета и, кивнув ласково головою все еще не поднявшемуся с колен солдату, позвала барабанщика. – Идем, Андрюша. Пора! Я все узнала, что хотела, и теперь готова на все.

И мнимый капрал вместе со своим верным пажом скрылись в темноте улицы.

Гренадер долго не мог опомниться. Дивное видение давно уже исчезло, а он все еще стоял на коленях.

«Что это? Сон ли это был, аль нет?» – думал бравый солдат. – Нет, нет, не сон! – весело воскликнул он и побежал обратно, чтобы рассказать товарищам, кого он принял за шпиона.

Рейтинг@Mail.ru